О координационных, субординационных и генетических связях юридической ответственности с системой права и системой законодательства

Кузьмин Игорь Александрович ORCID: 0000-0002-6478-6028 кандидат юридических наук доцент, кафедра теории и истории государства и права, Иркутский юридический институт (филиал) Университета прокуратуры Российской Федерации 664035, Россия, г. Иркутск, ул. Шевцова, 1 Kuzmin Igor Aleksandrovich PhD in Law Associate Professor, Department of Theory and History of State and Law, Irkutsk Law Institute (branch) of the University of the Prosecutor's Office of the Russian Federation 664035, Russia, g. Irkutsk, ul. Shevtsova, 1 grafik-87@mail.ru Другие публикации этого автора

Статья выполнена при поддержке РФФИ, проект № 19-011-00103 А «Юридическая ответственность в правовой системе России: концепция взаимодействия, взаимосвязей и устранения противоречий с иными элементами правовой системы».

Юридическая ответственность является центральным звеном системы мер правового принуждения в любом государстве современного мира, а также в международных отношениях. Эффективность этого правового средства и комплексного института права зависит от многих факторов как объективного, так и субъективного характера. Между тем, первоосновой для адекватного закрепления мер юридической ответственности является качество отражения нормативной конструкции ответственности в системе права и системе законодательства, в правовой системе в целом.

Актуальность изучения поднятой проблематики вызвана к жизни острой потребностью юридической науки в качественно новых (переосмысленных на новом уровне) подходах к «постижению» права и его места в жизни общества. Очевидная на сегодняшний день несостоятельность позитивистского и фрагментарность естественно-правового подходов к раскрытию сущности права и его совершенствованию наглядно демонстрируют методологическую «тупиковость» и стагнацию в научных исследованиях. Либертарная, коммуникативная, синергетическая и иные альтернативные догматические системы, хотя и позволяют преодолевать отдельные недостатки обозначенных подходов, все-таки нуждаются в апробированных технологиях перспективного изучения правовой сферы. В нашем случае акцентуация внимания переходит от изучения собственно правовых явлений в статике на динамические процессы, возникающие между последними, в ходе которых соответствующие явления раскрывают свою сущность, предназначение. Наблюдая юридическую динамику в развертывании, перед нами открывается картина «живого права» и проявления неочевидных правовых смыслов. Как верно подметил А. М. Васильев, конкретизация правовой категории через абстрактные правовые определения позволяет расчленить их для «характеристики структуры и проявлений, возникновения и развития, функционирования и взаимодействия элементов правовой формы» ^{[1, с. 19-20]}. Подобного рода теоретико-методологическим фундаментом для нас может послужить иерархическая модель взаимодействия между юридической ответственностью и правовыми явлениями. Так, согласно мнению С. А. Лебедева, для активизации всего исследовательского арсенала науки требуется понимание ее уровневой структуры: чувственного, эмпирического, теоретического и метатеоретического уровней, на каждом из которых присутствует своя особая методология, именуемая автором «уровневой», на основе которой складываются соответствующие вертикальные интерпретации с прямыми и обратными связями ^{[2, с. 31-34]}. В общетеоретической науке о праве теоретический и метатеоретический уровни изучения (интерпретации) юридической ответственности опираются на отраслевые и прикладные юридические науки, а те, в свою очередь, тесно связаны с системой права и системой законодательства. Следовательно, взаимодействие между нормативным закреплением ответственности в праве (законодательстве) и теоретическим / метатеоретическим восприятием этой правовой категории можно считать не просто установленным, а системным.

Системность самого феномена юридической ответственности в научной литературе практически не оспаривается. Как и любое другое комплексное правовое явление, ответственность находится во множественных связях с окружающей нас государственно-правовой реальностью. Исходя из возможности одновременного состояния ответственности на уровне норм права (объективный смысл) и в конкретных правоотношениях (субъективный смысл), под системой юридической ответственности мы понимаем сложносоставную правовую категорию, «элементы которой находятся в разнообразных связях и взаимодействуют как единое целое для достижения целей и выполнения функций ответственности в объективном и субъективном смыслах» ^{[3, с. 24]}.

В настоящем исследовании мы предпримем попытку выявить и охарактеризовать координационные, субординационные и генетические связи юридической ответственности с различными элементами системы права и системы законодательства, а также возникающие в рамках обозначенных взаимодействий коллизии (противоречия). Предполагается, что результаты проведенной работы могут быть использованы в процессе конструирования нормативной модели юридической ответственности и оптимизации методик ее применения, а также для дальнейшего предметного изучения поднятой проблематики.

Отправное начало наших размышлений заключается в том, что юридическая ответственность, будучи многосоставной категорией, обладает признаком системности, который проявляется на различных срезах государственно-правовой реальности:

- на уровне правовой системы;

- на уровне системы правового регулирования;

- на уровне системы права;

- на уровне системы законодательства;

- на уровне иных систем (международного права, отрасли законодательства, института права, положений нормативных правовых актов и т.д.).

В предшествующих работах мы установили некоторые теоретико-методологические особенности взаимодействия юридической ответственности с иными правовыми явлениями и пришли к выводу, что познание сущности ответственности напрямую связано с последовательным установлением ее модели, а также поэтапным определением правовых связей, в которых она состоит в контексте общего механизма правовой охраны ^{[4, с. 23-24]}.

Юридическая ответственность как системная правовая категория может существовать и функционировать исключительно во взаимодействии с другими правовыми явлениями и процессами, прежде всего, с системой права и системой законодательства. Вне обозначенных связей ответственность в праве немыслима, оторвана от механизмов своей реализации и отражает лишь частный фрагмент правовой действительности, что подтверждается общей позицией С. С. Алексеева, Д. А. Керимова и И. С. Самощенко, рассмотревших основные законы формирования и реализации генетических, структурных и функциональных связей между элементами системы права.

Идея изучения ответственности в виде межотраслевого института права и его связей с различными элементами системы права не нова. В свое время, такой подход предложил А. П. Чирков, отметивший особую значимость генетических и функциональных (координационных и субординационных) связей в строении комплексного института юридической ответственности ^{[5, с. 52-69]}. В дальнейшем данная мысль получила свое развитие в трудах Н. В. Витрука ^[6], Д. А. Липинского ^[7], С. А. Носкова ^[8]. Между тем, проблематика координационных, субординационных и генетических связей юридической ответственности с системой права и системой законодательства не теряет своей актуальности и нуждается в дополнительном изучении и обосновании.

Обратимся к особенностям каждой из обозначенных групп связей.

Координационные связи внутри системы права и системы законодательства характеризуют «горизонтальные» взаимодействия между базовыми и производными от них элементами: нормами права и положениями нормативных правовых актов. Критерий «горизонтальности» здесь показывает равную юридическую силу взаимодействующих элементов и отсутствие соподчиненности между ними. Так, авторы монографии «Нормы права: теоретико-правовое исследование» полагают, что нормы уголовного права, содержащие санкции за хищение имущества, предназначены для защиты норм частного права, посвященных собственности и вещным правам. Несмотря на то, что нормы гражданского права обеспечены собственными санкциями, общее установление запретов в уголовном и гражданском праве базируются на нормах о правомочиях собственников и владельцев вещных прав, в чем исследователи усматривают сложные межотраслевые координационные связи ^{[9, с. 47]}. В целях преодоления возможных коллизий при реализации норм с координационными связями нередко обращаются к соответствующим правилам: «специальная норма обладает приоритетом перед общей», «нормативный правовой акт, принятый позднее, применяется в приоритетном порядке по отношению к ранее принятым» и другие.

Субординационные связи внутри системы права и системы законодательства показывают «вертикальное» взаимодействие между базовыми и производными от них элементами систем: нормами права и положениями нормативных правовых актов. Критерий «вертикальности» показывает разную юридическую силу взаимодействующих элементов и наличие соподчиненности между ними. Вопросы субординации норм в правоприменительном процессе решаются на основе целого ряда принципов и установлений, в частности, здесь действует базовое правило о том, что норма большей юридической силы обладает приоритетом перед нормой меньшей юридической силы. В связи с этим, нуждается в дополнительном исследовании вопрос о том, могут ли субординационные связи складываться между правовыми нормами внутри одного нормативного правового акта, где все нормативные предписания имеют равную юридическую силу. В. А. Толстик, Н. Л. Дворников и К. В. Коргин дают в целом положительный ответ на поставленный вопрос ^{[10, с. 66-68]}. В обоснование авторы приводят пример взаимодействия административно-правовых норм, содержащихся в ч. 1 и ч. 3 ст. 4.2 Кодекса об административных правонарушениях РФ от 30.12.2001 г. № 195-ФЗ. М. Ю. Челышев, на примере положений частей второй и третьей Гражданского кодекса РФ показывает наличие как координационных, так и субординационных связей между положениями документа ^{[11, с. 26]}. Интересно заметить, что И. Алтынов, обращаясь к особенностям коллизионных норм международного частного права, утверждает, что последние разрешают юридические противоречия и «находят» материальное право независимо от его характера и субординационных связей ^{[12, с. 16-19, 49-55]}.

Генетические связи, которые показывают причинно-следственную (историческую) обусловленность одних элементов системы права и системы законодательства другими, основываясь на общности ряда правовых характеристик (сущности отношений, сочетания способов правового регулирования, правового статуса участников и мн. др.). К примеру, В. Ф. Яковлев отмечает, что наличие генетических связей в частном праве позволяет применить (на основании закона) правила одной отрасли права для упорядочения отношений, входящих в предмет другой отрасли, что возможно лишь при однотипности используемых методов регулирования ^[13]. Р. А. Ромашов называет данные взаимодействия связями происхождения между первичной и производной нормами ^{[14, с. 326-328]}. В. М. Сырых полагает, что генетическая связь выражена в ретроспективном контексте и показывает как компоненты исторически изменяющихся явлений характеризуют динамику последних при переходе из одного состояния в другое − это внутренняя связь между различными этапами в развитии права, иных явлений ^{[15, с. 83-84, 91]}. В своем особом мнении, зафиксированном в постановлении Конституционного Суда Российской Федерации (далее − Конституционный Суд РФ) от 08.04.2014 г. № 10-П, судья В. Г. Ярославцев отмечает генетическую связь законодательной конструкции некоммерческой организации − иностранного агента с законом США «Foreign Agents Registration Act». По мнению автора, данная связь выражена в демонстрации государством негативной оценки организации и формирования отрицательного отношения к ее деятельности. Функциональную ценность выявления генетических связей А. В. Зимин видит во взаимодействии между правовой позицией Конституционного Суда РФ и механизмом ее формирования ^{[16, с. 10-12]}. При этом генетические связи в процессе реализации права не принимаются во внимание, но имеют значение для совершенствования правотворческой деятельности (с опорой на предшествующие правовые нормы / законодательные положения и их взаимодействия), а также для разъяснения права преимущественно с использованием историко-политического способа толкования.

Выявляя связи юридической ответственности с системой права и системой законодательства, первоначально надлежит определиться с пониманием данной категории. Интерпретации юридической ответственности как элемента системы права и системы законодательства разнообразны и характеризуют ее в качестве системы норм (положений), закрепляющих:

1) негативные санкции (наказания) за совершение противоправных деяний;

2) наказания и условия их назначения (смягчающие, отягчающие обстоятельства, за совершение правонарушения группой лиц и т.д.);

3) наказания, условия их назначения и процессуальные механизмы реализации;

4) указанные и иные элементы системы юридической ответственности.

Развитие юридической ответственности с точки зрения ее нормативного закрепления в своей основе − закономерный и поступательный процесс, который не сводится только к динамике системы права, но напрямую зависит и от совершенствования законодательства. Как отмечает И. Н. Сенякин «появление новых видов юридической ответственности обусловлено специализацией российского законодательства как объективной тенденцией его развития…» ^{[17, с. 16]}. Когда в системе права и системе законодательства наблюдается повышенная нормативность, то это способствует развитию юридической безответственности, которая, среди прочего, характеризуется отсутствием требуемых мер юридической ответственности для защиты соответствующих нормативных установлений ^{[18, с. 10-11]}. Тем не менее, полагаем, что необходимо отграничивать нормы юридической ответственности от норм системы юридической ответственности, поскольку в первом случае мы говорим о нормах (положениях), закрепляющих собственно юридическую ответственность, а в отношении остальных групп − подразумеваем освещение системы юридической ответственности. Таким образом, мы присоединяемся к позиции Р. Л. Хачатурова и Д. А. Липинского о том, что юридическая ответственность получает свою правовую прописку в санкциях норм, где закрепляются виды и меры наказания ^{[19, с. 175-176]}. При этом для выявления соответствующих связей ответственности с системой права мы будем прибегать также и к иным нормативным предписаниям, влияющим (определяющим) ее содержание и формы реализации.

Координационные связи юридической ответственности с системой права и системой законодательства проявляются в дополнении одних нормативных конструкций юридической ответственности другими в целях обеспечения единства понимания и реализации системы юридической ответственности (отдельных ее элементов). Подобное дополнение (восполнение) может быть выражено в последовательности привлечения правонарушителей к разным или однотипным видам ответственности, использовании общего понятийного аппарата (терминов и дефиниций) при закреплении различных мер (форм) ответственности, общности подходов к охране однородных общественных отношений и многом другом. К примеру, аннулирование лицензии на осуществление лицензированного вида деятельности или принудительная ликвидация юридического лица за совершение правонарушений закономерно могут повлечь наказание для соответствующих лиц за осуществление незаконной предпринимательской деятельности. В части использования схожих понятий, можно заметить множественность общих терминологических конструкций у уголовной и административной ответственности («основные и дополнительные виды наказаний», «штраф», «арест» и прочее). Если принять во внимание потребности в охране правоотношений в материальной сфере на уровне внутринационального и международного права, то используемые здесь меры ответственности (гражданско-правовой, материальной ответственности сторон трудового договора, материальной ответственности в международном праве) обладают схожими чертами и подразумевают возложение обязанности на правонарушителя претерпеть имущественные лишения. Так, упомянутые выше меры частноправовой ответственности могут иметь форму реституции, возмещения вреда (репараций) и т.д. В схожем ключе ранее высказывалась Е. А. Степанова ^{[20, с. 32-33]}.

Субординационные связи юридической ответственности с системой права и системой законодательства выражаются во взаимодействии нормативной модели ответственности с отраслями права и законодательства, а также со своими отдельными видовыми институтами. Первичные (изначальные) субординационные связи ответственности в праве следует искать во взаимодействии с нормами конституционного права. В. Ф. Яковлев, характеризуя связь конституционного (государственного) права с частным правом полагает ее субординационной, так как первое закрепляет основы отношений, принципы и общие положения о правосубъектности, в дальнейшем развиваемые и конкретизируемые гражданским правом ^[13]. Так, положения ч. 2 ст. 21 Конституции Российской Федерации от 12.12.1993 г. запрещают наказания, выраженные в пытках, насилии или ином жестоком, унижающем достоинство обращении, соответственно − устанавливают границы закрепления и реализации всех видов ответственности, выраженных в лишениях личного характера. Кроме того, субординация может быть обнаружена непосредственно внутри самого института ответственности между ее видами (типами) различных уровней. Как разъяснил в постановлении от 14.07.2005 г. № 9-П Конституционный Суд РФ, любая дискреция при применении мер налоговой ответственности должна быть ограничена также принципами публично-правовой ответственности (соразмерность и пропорциональность наказания). Субординационные связи проявляются и во взаимообусловленности мер ответственности, при которой положения одного вида (типа) ответственности (например, процессуальной) могут быть реализованы только в случае предшествующего или последующего применения мер конституционно-правовой ответственности. Известная степень субординации фиксируется и в отношениях между основными и дополнительными к ним видами наказаний. Так, согласно ст. 45 Уголовного кодекса Российской Федерации от 13.06.1996 г. № 63-ФЗ часть уголовных наказаний могут быть только основными (ч. 1), часть − основными и дополнительными (ч. 2) и оставшиеся виды − исключительно дополнительными (ч. 3).

Генетические связи юридической ответственности с системой права и системой законодательства, как уже отмечалось ранее, следует искать в причинах обусловленности одних норм (положений) о юридической ответственности другими в ретроспективном контексте. Обнаружение «генетического правового кода» в отдельных элементах нормативной конструкции юридической ответственности и в каких-либо нормах (положениях) позволяет сделать вывод о наличии ретроспективной взаимообусловленности между ними. Причем наиболее удобным в методологическом плане является обращение к типологии юридической ответственности, объединяющей различные виды ответственности по схожим признакам, зачастую имеющим общее происхождение. Так, для всех видов частноправовой ответственности характерны признаки гражданско-правовой ее разновидности, которые могут быть обнаружены в целях установления и реализации ответственности, сфере правоотношений, близких юридических конструкциях, основаниях возникновения, субъектном составе, формах (механизме) реализации и во многом другом. С известной долей условности, в системе публично-правовой ответственности роль, своего рода, первоосновы для конституционно-правовой и административно-правовой ответственности играет уголовная, исторически возникшая первой и, в связи с этим, предопределившая развитие иных мер публичной ответственности. Возможны и иные подходы к обнаружению генетических связей между различными видами ответственности (посредством использования сравнительно-правового метода, метода контент-анализа законодательства и т.д.).

Непротиворечивое понимание сущности, содержания и основных форм выражения координационных, субординационных и генетических связей юридической ответственности с системой права и системой законодательства позволяет с высокой степенью вероятности выявлять коллизии (противоречия) между отдельными элементами данных систем и предметно реагировать на них, а в отдельных случаях – осуществлять профилактику. Соответственно, изучение внутренних связей в системе юридической ответственности позволяет выявлять коллизии внутри самой нормативной конструкции ответственности, а исследование внешних связей позволяет рассмотреть коллизии во взаимодействии этой правовой категории с системой права и системой законодательства.

В свое время правоведы Н. Г. Александров, А. Ф. Черданцев и М. Д. Шаргородский рассматривали коллизию в праве как расхождение (рассогласование) по содержанию нескольких норм права. В результате предметного исследования А. Р. Лаврентьев пришел к выводу, что коллизия института юридической ответственности представляет собой отношение между нормами права (акты толкования в учет не принимаются), которые посвящены одному и тому же вопросу − различным образом регулируют одни и те же фактические обстоятельства. По его мнению, здесь наблюдается расхождение содержания правовых норм, которые упорядочивают применение мер ответственность за совершенное деяние. Причем с позиции системы права и системы законодательства коллизии юридических норм подразделяются на межотраслевые и внутриотраслевые ^{[21, с. 64, 71-72]}. Несложно заметить, что, говоря о коллизиях института юридической ответственности, автор рассматривает последнюю в качестве системного образования, охватывающего и материальные (санкции и обстоятельства, вызывающие их к жизни и влияющие на них) и процессуальные нормы (механизмы возложения/реализации соответствующих санкций). Такая точка зрения вполне согласуется со стадиями правового регулирования, хотя и весьма расширяет объем понятия «норма юридической ответственности», классическая конструкция которой включает в себя гипотезу (противоправное деяние) и санкцию (негативные лишения / меры, которые могут быть применены за совершенное противоправное деяние). Возможно, для отграничения коллизий «классических» норм юридической ответственности от противоречий, возникающих в связи с их реализацией, следует говорить о материальных и процессуальных коллизиях юридической ответственности. При этом мы не считаем необходимым затрачивать усилия на отграничение правовых коллизий от «правовых конфликтов» и «правовых противоречий», считаем это излишним, во многом искусственным, и не имеющим какого-либо серьезного методологического обоснования. В конечном итоге коллизия – это всегда противоречие, а любое противоречие – основа для возникновения коллизионных отношений.

Анализируя сложившуюся на сегодня правовую ситуацию, мы вынуждены констатировать наличие межотраслевых и внутриотраслевых коллизий между нормами юридической ответственности (с различной степенью концентрации) практически во всех отраслях отечественной системы права и системы законодательства. Фундаментом для появления противоречий вполне могут послужить базовые нормативные взаимодействия, в которых находится юридическая ответственность.

Во-первых, коллизии могут возникать на конститутивном уровне между нормами-целями, нормами-принципами и иными общезакрепительными нормами юридической ответственности и какими-либо положениями системы права и системы законодательства. Как указал в своем постановлении от 14.07.2005 г. № 9-П Конституционный Суд РФ, принцип правовой определенности может вступить в коллизию с конституционно-правовыми принципами юридической ответственности.

Во-вторых, процессуальные коллизии, затрагивающие систему юридической ответственности, обычно выявляются в процессе ее непосредственного применения и касаются проблем определения подведомственности (подсудности) дела о юридической ответственности конкретному органу, противоречий оснований для перехода дела от одной процессуальной стадии к другой и прочих схожих вопросов. К примеру, в одном из конкретных дел Конституционный Суд РФ (постановление от 23.11.2017 г. № 32-П) дал оценку конституционности отдельных положений Закона Российской Федерации «О государственной тайне». Орган конституционного контроля пришел к выводу, что уполномоченные должностные лица обязаны указывать в материалах проверки сообщения о преступлении только те сведения, которые необходимы для принятия соответствующего процессуального решения, чтобы исключить появление коллизий между требованиями защиты государственной тайны и гарантиями права лица на ознакомление с документами, затрагивающими его права и свободы. Среди прочего, Конституционный Суд РФ в постановлении от 04.04.2002 г. № 8 подверг критике качество формализации процессуальных оснований для наступления конституционно-правовой ответственности органов государственной власти и ее субъектов, обратив внимание на процессуальное несовершенство процедуры досрочного прекращения (роспуска) законодательных (представительных) органов власти субъектов Российской Федерации.

В-третьих, коллизии между общими и специальными внутриотраслевыми нормами, устанавливающими юридическую ответственность. Показательной, в этом плане, является конструкция дисциплинарной ответственности, которая может быть общей, наступающей за деяния, указанные в Трудовом кодексе Российской Федерации от 30.12.2001 г. № 197-ФЗ (далее – ТК РФ), и на основании специальных законодательных актов, что непосредственно отражено в ст. 192 ТК РФ. В частности, подобные коллизии могут выявляться при определении оснований для наложения дисциплинарных взысканий на сотрудника органов внутренних дел в виде выговора или строгого выговора, согласно ст. 50 федерального закона от 30.11.2011 г. № 342-ФЗ «О службе в органах внутренних дел Российской Федерации и внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации». Неопределенность и оценочный характер последствий (вредности) дисциплинарных проступков создают широкое поле для самоуправства и позволяют за аналогичные правонарушения в одних случаях объявлять сотрудникам выговор, а в других – строгий выговор. Исследователи проблем уголовного права способны подтвердить наличие коллизионных связей между общими и специальными составами преступлений, закрепленными в Уголовном кодексе Российской Федерации от 13.06.1996 г. № 63-ФЗ, когда уголовно-правовая квалификация сталкивается с проблемами более высокого уровня, чем простая конкуренция норм. Подобные сложности возникают, например, между отграничением составов преступлений и назначением наказаний, предусмотренных ст. 159 (мошенничество) от ст. 159.1 (мошенничество в сфере кредитования), ст. 159.2 (мошенничество при получении выплат), ст. 159.3 (мошенничество с использованием электронных средств платежа) и в иных подобных случаях.

В-четвертых, коллизии между нормами, устанавливающими ответственность за схожие противоправные деяния из разных отраслей права. Так, в определении от 10.10.2013 г. № 1485-О Конституционный Суд РФ усмотрел коллизии между конституционными ценностями, ввиду того, что административная ответственность за клевету была подвергнута криминализации, а соответствующее деяние стало основанием для уголовной ответственности. В отношениях взаимодействия между конструкциями уголовной и административной ответственности могут возникать коллизии между схожими правонарушениями (например, санкции за хулиганство и кражу в уголовном праве и санкции за мелкое хулиганство и мелкое хищение в административном праве).

В-пятых, коллизии между нормами федерального законодательства, законодательства субъектов Российской Федерации и положениями муниципальных правовых актов, конкретизирующих меры юридической ответственности. Для иллюстрации сказанного, можно обратиться к позиции В. Р. Кисина и Ю. И. Попугаева, обнаруживших многочисленные коллизии между Кодексом Российской Федерации об административных правонарушениях от 30.12.2001 г. № 195-ФЗ (далее – КоАП РФ) и Законом г. Москвы от 21.11.2007 г. № 45 «Кодекс города Москвы об административных правонарушениях» ^{[22, с. 81-83]}. В своем определении от 26.03.2014 г. № 9-АПГ14-1 Верховный Суд Российской Федерации, установив факт противоречия закона субъекта России об административных правонарушениях за осуществление маршрутных автотранспортных пассажирских перевозов КоАП РФ, пришел к выводу об имеющейся коллизии в правовом регулировании, позволяющей дважды привлекать к административной ответственности лицо за одно административное правонарушение.

Помимо приведенных нормативных взаимодействий, коллизии между нормами юридической ответственности, системой права и системой законодательства могут возникать на уровне связей правовых систем различных государств, при согласовании норм международного и внутринационального права о юридической ответственности и в иных случаях. Соответствующий «перечень» может быть существенно расширен при углублении в специфику системы юридической ответственности как элемента системы права и системы законодательства.

Юридические коллизии между нормами права следует устранять в ходе правотворческой деятельности, а текущие негативные последствия их существования можно предупреждать и преодолевать в процессе применения права, задействовав соответствующие полномочия по реализации и официальному толкованию правовых предписаний, согласно сложившейся политико-правовой ситуации, исходя из свойств конкретного юридического казуса. Вместе с тем, появление юридических коллизий – закономерное следствие развития общественных отношений и естественных государственно-правовых противоречий, которое невозможно искоренить, но вполне можно минимизировать ^{[23, с. 131]}.

Механизм противодействия коллизиям между нормами юридической ответственности и отдельными элементами системы права и системы законодательства должен быть создан на общетеоретическом уровне в качестве модельной конструкции, которую соответствующие правотворческие и правоприменительные органы, их должностные лица смогут использовать в качестве отправной концептуально-методологической и, впоследствии, методической основы деятельности. В этой связи нам импонирует позиция исследователя Дэвида Мартинес-Зоррильи из Открытого университета Каталонии (г. Барселона, Испания), считающего, что взятые сами по себе нормы права предполагаются изначально логически непротиворечивыми, совместимыми, а конфликт между ними возникает из-за эмпирических обстоятельств. Акцентировать внимание на поиске логических изъянов в правовой системе – непродуктивно, следует лишь руководствоваться рядом правил определения и выбора правовых норм (юридическая сила нормы, сфера ее действия, преобладание специальной нормы над общей нормой и прочее). При выработке механизма разрешения коллизий автор предлагает учитывать два правила: 1) одна из противоречащих норм является неприменимой; 2) одна из противоречащих норм действует в режиме исключения (при ее реализации имеются исключения). Следовательно, баланс (выбор) в отношениях между нормами, находящимися в противоречии можно найти только с учетом конкретных обстоятельств дела ^{[24, с. 730-731]}.

Методика по выявлению правовых противоречий (коллизий) и реагирования на них может быть следующей:

1 стадия – обнаружение потенциального (в ходе оценки регулятивного воздействия в правотворчестве) или реального (в процессе реализации права) противоречия между нормами права и т.д.;

2. стадия – изучение сути противоречия, его содержания и глубины, правовых положений, вовлеченных в противоречие во взаимосвязи с ситуацией (прогнозируемой или имеющей место), в которой это противоречие было выявлено с анализом условий, вызвавших его «к жизни»;

3 стадия – изучение нормативных взаимодействий, в которых оказались противоречащие друг другу нормы, определение юридической силы последних, характера, принадлежности к той или иной отрасли права, время принятия, статуса (общие или специальные), официального толкования и иных важных аспектов;

4 стадия – обращение к правилам устранения (в правотворческой деятельности) или преодоления (в правоприменительной деятельности) юридической коллизии, установление границ и возможностей использовать соответствующие правила для получения правового результата, отвечающего обязательным требованиям и принципам урегулирования дефектов в праве;

5 стадия – действия по устранению (преодолению) юридической коллизии, либо по доведению необходимой информации до субъекта, уполномоченного на устранение (преодоление) юридической коллизии;

6 стадия – последующий контроль (проверка) результативности предшествующих стадий по выявлению юридической коллизии и действий, предпринятых для ее разрешения;

7 стадия (стратегическая) – накопление и трансляция полученного опыта противодействия юридическим коллизиям.

Учет содержания и последовательности перечисленных стадий при изучении нормативных взаимодействий с участием системы юридической ответственности позволит с большей эффективностью совершенствовать систему права и систему законодательства, обеспечивать достижение целей и задач ответственности как института права и правового явления.

Подведем выводы проведенному исследованию:

1) юридическая наука и практика нуждается в выработке общетеоретической модели правового взаимодействия, наглядно отражающей основные связи между юридической ответственности с иными правовыми явлениями, которая позволит охарактеризовать ответственность в праве как системную категорию и создаст условия для устранения (преодоления) противоречий в системе права и системе законодательства;

2) изучение внешних и внутренних координационных, субординационных и генетических связей юридической ответственности с различными элементами системы права и системы законодательства позволяет углубить познания о строении права как такового, нормативной конструкции ответственности, закономерностях, условиях и основаниях складывания и прерывания правовых взаимодействий;

3) понимание связей юридической ответственности с системой права и системой законодательства повышает эффективность работы по противодействию юридическим коллизиям, своевременно выявляя их и формируя адекватные меры реагирования в целях устранения (преодоления) последних на разных уровнях правовой системы;

4) обобщение накопленного опыта взаимодействий с участием юридической ответственности может послужить базой для разработки и осуществления соответствующих правовых механизмов, ложится в основу методики по выявлению правовых коллизий и примерного реагирования на них.