«Цифровой поворот» в исторических исследованиях: долговременные тренды

Кто старое помянет, тому глаз вон, а кто забудет – ?

Среди вопросов, предложенных к обсуждению в данном выпуске журнала «Историческая информатика», я считаю основными первый, шестой и седьмой, на который отвечаю подробно. Вопросы 2, 3, 4, 5, 8 и 9 представляются менее важными и во многом уже получившими ответы в практике конкретно-исторических исследований. Это в наибольшей степени относится к вопросам 8 и 9, ответы на которые в данной статье я опускаю.

1. Повлиял ли «цифровой поворот» на методологические основы и принципы профессиональной работы историка?

Повороты (лингвистический, визуальный, антропологический и др.) как феномены культуры в основном рассматриваются философами и культурологами «в плоскости» смены методологических концепций познания: от слова к образу, человеку, медиа… ^[1] Они с разной силой влияют на умы, сменяя друг друга, порождают все новые научные (междисциплинарные) области. Цифровой поворот (иногда его называют «цифровой революцией») занял свое место в этом ряду: поиски общей информационной платформы для гуманитарных исследований привели к появлению области DigitalHumanities и DigitalHistory в ее составе.

Привлекательность «цифрового поворота» для историков заключается в том, что он работает на совершенствование инфраструктуры и повышение информационного обеспечения исторических исследований, расширяя круг источников и литературы, доступных онлайн, а современная глобальная сетевая среда стимулирует спрос на такие ресурсы, в том числе и со стороны непрофессионалов. Этот этап отличается не только повышением интереса «широкой публики» к истории, но и вовлечением ее в создание масштабных цифровых ресурсов путем краудсорсинга, ростом популярности PublicHistory (публичной цифровой истории) ^{[2, с.10] [3]}.

Публичная история понимается как «гибридная форма знания – между научным и популярным знанием». Благодаря развитию сетевых коммуникаций и возможностям создания масштабных цифровых ресурсов «снизу», публичная история приобрела большую популярность, расширяя интерес широкой публики к истории и помогая распространению информации. Однако при наличии множества публикаций о росте объема (количества) цифровых ресурсов, весьма редко можно встретить оценки их качества. Между тем, даже при создании профессиональных ресурсов требования к их качеству соблюдаются не всегда. В то же время ориентация публичной истории на стирание границ между историками-профессионалами и любителями «ставит под сомнение профессиональный статус историков» и придает этому направлению весьма противоречивый характер ^{[4] [5]}.

«Цифровой поворот», в отличие от других поворотов, сосредоточен не на характере информации источника, а на способе ее фиксации при хранении и передаче: цифровой (дискретный, а точнее один из вариантов дискретного, который сводится в двум кодам, 0 и 1) и аналоговый (непрерывный). В принципе, все изначально аналоговые по способу фиксации источники могут быть трансформированы в цифровые (оцифрованы), и само противопоставление их в этом ракурсе теряет смысл.

Преимущество цифровой / оцифрованной информации заключается, прежде всего, в доступе к ней. Поэтому так важна роль институтов исторической памяти, которые берут на себя роль «поставщиков» цифровых ресурсов, занимаясь вместе с ИТ-фирмами оцифровкой библиотечных, архивных, музейных фондов в «промышленных масштабах». Оцифровка документов, каталогов и других инструментальных средств доступа, предпринятая библиотеками, архивами, музеями и другими хранилищами культурного наследия, была первым шагом на пути улучшения доступа к их фондам. Кроме того, для гуманитарного исследования существует много потенциально релевантного материала, также пригодного для оцифровки.

Мы должны быть благодарны коллегам, работающим в архивах, музеях, библиотеках за то, что они создают в сотрудничестве с ИТ-специалистами новые цифровые ресурсы, развивая информационное обеспечение исторических исследований. Это междисциплинарное сотрудничество насчитывает уже не одно десятилетие.

При этом информационное обеспечение исторических исследований не ложится на плечи отдельных историков, вынужденных оцифровывать необходимые им документы – у них освобождается больше времени на анализ, на получение новых результатов и нового знания.

В результате конкретно-исторических исследований возникают новые (производные, вторичные) источники – как собственно тексты, так и аналитические материалы, сформированные в процессе работы – от баз данных и электронных таблиц до изображений, карт и других визуальных материалов.

Таким образом, «цифровой поворот» – это прежде всего ускоряющийся процесс накопления информационных ресурсов. Этот процесс идет давно, он начался еще в эпоху квантитативной истории, прошел такие этапы, как ввод информации в память компьютеров с клавиатуры, на перфокартах, перфолентах, магнитных лентах (это еще не называлось оцифровкой), сканирование и распознавание документов. Поэтому, в принципе, термин «цифровой поворот» мог появится и в эпоху «больших ЭВМ», и во время микрокомпьютерной революции, и вместе с появлением Интернета. Почему же он стал активно обсуждаться во втором десятилетии XXI в., в период, который не был отмечен появлением новых, прорывных информационных технологий? И почему «цифровой поворот» или, как его иногда называют, «цифровая революция», появился в историографии на несколько лет позже, чем DigitalHumanities?

Действительно, «цифровой поворот» не присутствует ни в коллективных монографиях «A Companion to Digital Humanities» (2004 г.) и «Defining Digital Humanities» (2013 г.), ни в докладах на известном Кельнском коллоквиуме 2012 г., ни в «Manifesto of Digital Humanities» (2010 г.). Он не был символом крупного технологического прорыва (в отличие от микрокомпютерной революции или появления технологии WWW), не был следствием разработки какого-то универсального исследовательского метода. Однако он, безусловно, стал символом бурного роста цифровых ресурсов, доступных онлайн. Во втором десятилетии XXI в. слово «поворот», уже апробированное на целой серии предшествующих поворотов, оказалось весьма кстати – в 2015 г. на XXII Международном конгрессе исторических наук было отмечено, что «цифровой поворот» как процесс глобального характера «с одной стороны, порождается процессом социокультурной глобализации, а с другой стороны сам является одним из факторов этого процесса» ^[4].

Таким образом, очевидно, что не выход книги «A Companion to Digital Humanities» ^[6] и целого ряда подобных публикаций явился причиной «цифрового поворота», в действительности эта книга ознаменовала появление идеи объединения усилий гуманитарных наук для обеспечения выживания в усложнившихся в этот период условиях финансирования гуманитарной сферы и действительно – междисциплинарного «спроса» на развитие цифровой инфраструктуры и цифровых ресурсов.

Упомянутая публикация открыла в середине первого десятилетия XXI века период, когда термин «цифровой» (digital) начал активно вытеснять, замещать своих предшественников – термины «машиночитаемый», «электронный», «информационный»: информационное общество превратилось в цифровой мир, электронные технологии и ресурсы стали цифровой средой, цифровым пространством. Термин «цифра» стал играть роль своеобразного lingua franca в междисциплинарной научной среде ^{[7, c. 119]}. Наиболее заметный эффект «цифра» произвела в гуманитарных дисциплинах, свидетельством чего является возникновение области DigitalHumanities и ее отдельных вариаций: DigitalHistory, (linguistics, anthropology, archaeology и др.).

Ознаменовал ли термин digital появление новой методологии в научных исследованиях? В Ассоциации «История и компьютер» (АИК) регулярно обсуждались проблемы, связанные с «цифровым поворотом» в гуманитарных науках и появлением Digital Humanities и Digital History. В 2011 г. была опубликованы первые в отечественной историографии статьи, посвященные анализу возможных траекторий развития исторической информатики в свете быстрой смены информационных технологий и инновационных тенденций развития в гуманитарных исследованиях, а также вопросам взаимодействия исторической информатики и Digital Humanities ^{[2, с. 5–6] [8]}. Этот круг вопросов входил в повестку дня конференций АИК в 2010-х гг.: они были представлены в пленарных и секционных докладах, а также в программах круглых столов «Историческая информатика: векторы развития в 2010-х гг.» в 2012 г., «Digital Humanities: дискуссионные вопросы» в 2014 г., «Историческая информатика: новые векторы развития» и «Digital Humanities: новая площадка для взаимодействия гуманитарных наук» в 2016 г., «Дискуссионные вопросы применения информационных технологий в исторических исследованиях» в 2017 г. и др. (материалы конференций опубликованы в выпусках Информационного бюллетеня Ассоциации «История и компьютер» за 2011–2018 гг.). Историография этого периода более подробно рассмотрена в монографии И.М. Гарсковой ^{[7, с. 104–143]}.

В дискуссиях участвовали не только члены АИК, но и наши иностранные коллеги, выступавшие с докладами по этой проблематике на пленарных и секционных заcеданиях, в дискуссиях на «круглых столах»; их статьи и тезисы опубликованы в сборниках материалов конференций, в Информационном бюллетене АИК, журнале «Историческая информатика» и других изданиях.

В этих дискуссиях отмечалось, что наиболее актуальными для гуманитарных исследований, безусловно, являются возможности создания и использования электронных документальных публикаций. Коллекции электронных текстов стали необходимым элементом многих литературоведческих исследований. Разумеется, доступ к данным был и остается важным вопросом в гуманитарных науках. И, безусловно, Интернет изменяет во многих отношениях стиль работы гуманитариев, правда, пока не очевидно, что мы наблюдаем действительно фундаментальные изменения, а не просто адаптацию классических исследовательских приемов к новой информационной среде ^[2].

В целом, для тех исследователей, кто давно применяет на практике информационные компьютерные технологии для хранения и обработки данных (их структуризации, визуализации, анализа, репрезентации), термин digital не представляет собой ничего принципиально нового. Исследовательские методы и подходы не изменились в связи с тем, что доля оцифрованной информации стала резко расти на рубеже XX и XXI вв. Поэтому онлайновый доступ историков-профессионалов к цифровой и оцифрованной информации расширяет возможности исследований, повышает их эффективность.

Однако если говорить о новой междисциплинарности (по сравнению с классической междисциплинарностью – сотрудничеством гуманитарных дисциплин с математикой и информатикой), т.е. о междисциплинарном сотрудничестве гуманитариев и, в частности, сотрудничестве историков с представителями смежных гуманитарных дисциплин, то здесь пока заметных успехов нет. Возможно, причиной этого на данном этапе является чрезмерное внимание к презентации данных в ущерб аналитике. Представление о том, что обилие цифровых данных автоматически гарантирует новые содержательные результаты (примером такого заблуждения является т.н. «дальнее чтение» – популярный среди филологов инструмент анализа текстов, вызывающий далеко не однозначную оценку) напоминает старую поговорку программистов: garbage in, garbage out (мусор на входе, мусор на выходе). Легкость современных информационных (цифровых) технологий – обманчивая легкость (названная в одной из публикаций невыносимой ^{[9, с. 77]}), которая привлекает массу дилетантов в профессиональные научные области в поисках быстрого успеха в своей карьере. В качестве примера «невыносимой легкости» можно привести информационное сообщение об успехах Digital Humanities в России, опубликованное в разделе «новости» на портале университета ИТМО ^[10], в котором масса фактических ошибок, демонстрирующих весьма поверхностное знакомство автора сообщения с той предметной областью, о которой она пишет. В тексте фигурируют Московская ассоциация «История и компьютер» при МГУ; лекторы, которые в Красноярске рассказывают о первых исследованиях в области цифровых гуманитарных наук, относящих … к середине прошлого века; проект «1917 год», где можно «фолловить» Ахматову и Цветаеву, «репостить» Корнилова и Деникина. Автор еще одной публикации (к сожалению, на страницах журнала «Историческая информатика») утверждает, что «для создания ГИС из текстовых источников достаточно общегеографической подготовки на уровне средней школы и базовых навыков работы с компьютером. Не требуется также и дополнительных затрат на программное обеспечение: бесплатная программа Google Earth позволяет объединять пространственные данные в четырехмерные (долгота, широта, высота и время – И.Г.) системы» ^{[11, с. 11]}. Таких примеров меня собралась целая коллекция…

«Невыносимая легкость» стимулирует и высокую активность в придумывании новых терминов и целых направлений в рамках DigitalHumanities – например, только сегодня нашла замечательную цитату: «…стремительное развитие цифровой гуманиоры…» ^[12].

И еще одно замечание по поводу столь модной сегодня «цифры». Термин, который, безусловно, относится к одному из способов фиксации информации, уместно ограничить адекватными словосочетаниями, такими, как «цифровые технологии», но не следовало бы использовать как универсальный «лейбл», который можно наклеить на все, что угодно: название научной дисциплины («цифровая история») или название метода исследования («цифровые методы» – тогда цифровыми становятся все методы работы с цифровой информацией). Может быть, в этом расширительном толковании и кроется причина того, что область Digital Humanities до сих пор не имеет общепринятого определения.

2–3. Какие изменения происходят в исследовательском инструментарии историка в условиях цифрового поворота? Какие направления исследований в русле исторической информатики представляются Вам наиболее перспективными?

Если говорить об инструментарии, то методы и технологии исследования определяются его целью и источниковой базой. Задачи, поставленные в конкретно-историческом исследовании, могут быть решены разными методами с учетом типов и видов информации в привлекаемых источниках (по-разному анализируются статистические, нарративные, изобразительные, картографические и др. источники), и даже на источниках одного вида исследователь может обращаться к различным методам. Например, решая задачи типологии на статистических источниках, можно использовать кластер-анализ, многомерное шкалирование, нечеткую классификацию, анализируя общественное мнение на коллекции текстов можно использовать сетевой, контент- и статистический анализ. Аналитику можно комбинировать со структурированием информации в формате баз данных, визуализацией и т.д. Реализация различных методов требует применения соответствующих технологий, которые в совокупности с методами характеризуют конкретные исследовательские подходы.

Мне думается, что в настоящее время наиболее перспективными являются исследовательские подходы, которые обращаются к комплексу методов для анализа и репрезентации данных и результатов. С одной стороны, такие подходы более эффективно используют информацию источников, особенно в тех случаях, когда привлекается комплекс поливидовых источников, апробируют методики, верифицируют результаты. С другой стороны, размещение как данных, так и результатов исследования в сети позволяет расширять круг доступной исследователям информации, стимулирует вторичное (многократное) обращение к цифровым профессиональным ресурсам в ходе историко-сравнительных исследований.

Трудно предсказывать будущие «прорывные» направления, они быстро сменяют друг друга, предлагая новые и модифицируя уже ставшие классическими подходы. Например, заметно расширилась сфера применения технологии баз данных за счет проектов с использованием ГИС, запросы к базам данных, как и частотные таблицы контент-анализа становятся источниками для сетевого анализа, графы построенных сетей представляют собой не только иллюстративные материалы, но и позволяют проводить пространственный анализ.

Расширение круга доступных оцифрованных источников, позволяющих применять для их анализа комплекс аналитических методов и реализующих эти методы информационных технологий для решения конкретно-исторической задачи и получения нового знания, требует от исследователя не поверхностного знакомства с таким инструментарием, но достаточно серьезной источниковедческой, теоретической и методической подготовки и навыка работы с компьютерным программным обеспечением. Необходимо добавить к этим навыкам знакомство с историографией проблемы, чтобы адекватно оценить новизну и значимость полученных результатов.

Анализ в 2015 г. возможных прогнозов развития ^[13], показывает отсутствие сколь-нибудь явных свидетельств того, что отечественная историческая информатика стремится ограничиваться сферу своей деятельности только информационной компонентой. Напротив, аналитика, причем не обязательно связанная только с квантитативной историей, имеет прочные позиции в исторической информатике, даже в тех ее разделах, которые «цифровая гуманитаристика» стремится объявить своими достижениями, т. е. в применении геоинформационных технологий или 3D моделирования. Все направления отечественной исторической информатики продолжают развиваться, сохраняя традиции научности, доказательности, верификации ^[14].

При этом информационная компонента исторической информатики, возможно, послужит развитию такого направления, как источниковедения цифровых (оцифрованных документов), о чем пойдет речь ниже, а аналитическая компонента будет тем более востребованной, чем больше цифровых ресурсов будет накоплено. То, что сегодня развитие аналитических методов и средств анализа отстает от стремительного роста ресурсов – явление временное, и спрос на аналитику со временем будет расти.

4. Ресурсная и аналитическая компоненты исторической информатики

К середине 1990-х гг., пройдя стадию становления, историческая информатика сформировала две основных структурных компоненты: информационную (ресурсную) и аналитическую. Две названные компоненты существуют не изолированно, они эффективно взаимодействуют и конкурируют на разных фазах «жизненного цикла» исторической информатики.

Информационная компонента представлена такими видами деятельности как оцифровка исторических источников, создание электронных коллекций, баз данных и других информационных ресурсов. Эта деятельность приобрела особое значение во второй половине 1990-х гг. в связи с возможностями размещения электронных ресурсов в глобальной сети Интернет, а в последнее десятилетие информационная компонента получила явный приоритет в связи с «цифровым поворотом».

Не менее существенной в исторической информатике является аналитическая компонента, связанная с использованием методов и технологий, обеспечивающих приращение научного знания в исторических исследованиях, особенно в таких предметных областях, как экономическая история, социальная история, историческая демография, где сильны традиции квантификации. Аналитическая компонента исторической информатики традиционно востребована также в задачах моделирования исторических явлений и процессов (например, московская (1996 г.) конференция международной ассоциации «History and Computing» называлась «Моделирование источника – моделирование истории», а на пленарном заседании был заслушан доклад известного российского специалиста в области моделирования сложных систем, акад. РАН Н.Н. Моисеева, посвященный моделированию исторических процессов), включая построение 3D моделей в задачах исторической реконструкции.

Отметим наличие взаимосвязи между двумя известными в исторической информатике подходами, проблемно- и источнико-ориентированным и двумя основными компонентами в ее структуре – аналитической и информационной. Первая из этих компонент усиливает связь истории с социальными науками, а вторая, ориентированная на информационное обеспечение исследований – с науками гуманитарными.

Мы выделяем эти две компоненты, когда рассматриваем работы в русле исторической информатики, сравнивая методологические, методические и технологические «акценты» работ, представленных в публикациях под эгидой Ассоциации «История и компьютер». Однако часть публикаций трудно однозначно связать только с одной из компонент. Более того, заметную долю статей в сборниках и журналах по исторической информатике представляют работы, для описания которых лучше всего использовать третью компоненту, которую можно назвать прикладной ^{[7, с. 168–171]}.

Введенная дополнительно прикладная компонента соответствует конкретно-историческим компьютеризованным исследованиям различной проблематики с достаточно стандартным современным инструментарием, без явных акцентов на презентацию методов, технологий или ресурсов, т. е. эта категория объединяет работы, которые могли быть опубликованы вне круга изданий АИК, они представляю собой своеобразный «интерфейс» между исторической информатикой и другими направлениями исторических исследований.

Рис 1. Соотношение между аналитической, информационной и прикладной компонентами исторической информатики
(A, B, C, D – периоды, см. далее)

На приведенной гистограмме горизонтальная ось разделена на четыре периода в истории исторической информатики. Первый период (с 1991 по 1996 гг.) – это период становления исторической информатики, который отличается бо́льшим вниманием к аналитической и информационной компонентам развития направления, чем к прикладной. Методические и технологические аспекты в равной степени представлены в публикациях «пионеров» отечественной исторической информатики, причем технологии в значительной степени обусловлены ростом интереса к созданию и анализу баз данных, а методика развивается в русле традиций квантитативной истории – это и методы многомерного статистического анализа, и математическое моделирование, и компьютеризованный контент-анализ. Именно в этот период аналитическая компонента играет наиболее существенную роль, особенно учитывая целый ряд дискуссий по теоретическим основаниям исторической информатики, но впоследствии ее влияние уменьшается.

Второй период, 1997–2002 гг. демонстрирует заметное повышение (до максимума по сравнению с остальными периодами) доли прикладных исследований, которая растет на фоне убывания долей методологических, методических и технологических работ. На наш взгляд, прежде всего это связано с приходом в развивающуюся область множества новых авторов, для которых более важен прикладной аспект – возможность получения конкретно-исторических результатов с помощью нового исследовательского инструментария. Уровень аналитики в работах такого рода часто ограничивается дескриптивной статистикой, а информационные технологии – формированием небольших коллекций данных.

Третий период, 2003–2008 гг. вносит большие изменения в соотношение трех компонент: сильно повышается доля работ, связанных с информационными аспектами. Доля таких исследований работ достигает своего максимума, что, безусловно, связано с растущей ролью сетевых технологий и Интернета в исторических исследованиях, особенно при решении задач создания профессиональных электронных ресурсов. Этот период можно назвать периодом экстенсивного развития – ростом объема информационных ресурсов и уменьшением внимания к средствам и методам их анализа.

Однако в 2009–2014 гг. роль аналитической компоненты возрастает при сохранении высокого интереса к информационным аспектам исследований. Соотношение всех трех компонент становится более сбалансированным, разброс их долей в структуре публикаций уменьшается. Возможно, тенденции этого периода обусловлены быстрым развитием таких новейших технологий, как технологии ГИС и 3D-моделирования, которые повышают спрос на аналитические и источниковедческие аспекты исследований и способствуют разработке на новом уровне методологических вопросов исторической информатики.

Если интерпретировать приведенные характеристики периодов с точки зрения специфики развития западной и отечественной моделей исторической информатики, то первый период (A) представляет собой завершающий этап становления исторической информатики как нового междисциплинарного направления в исторических исследованиях; второй период (B) характеризуется параллельным согласованным развитием и сотрудничеством западной и отечественной моделей исторической информатики; третий период (C) представляет собой переходный этап, связанный с осмыслением нерешенных проблем («период бифуркации»), когда в европейской модели констатируется кризис исторического компьютинга и его «жизненный цикл» завершается, а в отечественной исторической информатике происходит реструктуризации направления и обсуждение перспектив его развития в новой информационной среде XXI века.; четвертый период (D) в отечественной исторической информатике – это этап быстрого роста популярности исследований, которые требуют интегрирования комплекса технологий (ГИС, 3D), заметной активизации проектной деятельности и методологических дискуссий (заметим, что «исторический компьютинг» на данном этапе «ушел» в «цифровую историю» и на этой схеме не присутствует).

5. О возможной разработке источниковедения цифровых документов. О термине «аналоговые источники»

Рост объема профессиональных ресурсов в электронном (цифровом) виде не только ускоряет и облегчает работу исследователя, но и ставит перед ним зачастую сложные и трудоемкие источниковедческие задачи.

Еще в 1980 – 1990-е годы в международном сообществе обсуждался вопрос о возможностях вторичного использования машиночитаемых источников и необходимости разработки стандартов описания процедур трансформации традиционных (бумажных) версий источников в электронный вид. И чем больше оцифрованных источников, тем больше внимания и времени потребует эта работа.

Об «аналоге» как антониме «цифры». Когда появилась «цифровая история», противоположный термин «аналоговая история» воспринимался как, мягко говоря, неудачная шутка. Но сейчас об аналоговой истории пишут уже вполне серьезно (может быть, скоро мы услышим об «аналоговой экономике» и т.п.?). А если есть «цифровая история» и цифровые источники, значит должны быть «аналоговая история» и «аналоговые источники». Значит, должно быть и «источниковедение аналоговых источников»? Довольно странные упражнения, где в основу понятийного аппарата ложится способ фиксации информации при ее хранении и передаче: цифровой (дискретный, а точнее один из вариантов дискретного) и непрерывный.

6–7. Место и роль истории и историков в DH, взаимодействие истории с другими областями гуманитарного знания «под зонтиком» DH. Соотношение понятий «историческая информатика» и «цифровая история»

В ответе на этот вопрос необходимо прежде всего рассмотреть некоторые терминологические и исторические проблемы.

Начнем с истории использования слова «компьютинг» (computing), которое долгое время входило в названия многих направлений в области применения компьютерных (информационных, цифровых и т.п.) в гуманитарных исследованиях.

Если обратиться к предыстории применения аналитических методов и компьютерных / информационных технологий в гуманитарных исследованиях в 1960-х–1980-х гг., можно выделить две линии развития. Первая восходит к идеям квантификации, наиболее рано проявившимся в работах американских историков. Если говорить о социально-гуманитарной области, прежде всего эти тенденции проявились в социальных науках, а затем вызвали к жизни волну междисциплинарных исследований и в большинстве гуманитарных наук. Яркими примерами квантификации могут служить компьютерная лингвистика и квантитативная история. С 1976 г. немало статей по квантитативной истории публиковал (и публикует) журнал «Historical Social Research», специализацией которого является применение квантитативных («formal») методов в истории.

Другая линия развития была ориентирована на информационное обеспечение гуманитарных исследований. Она была слабее связана с традициями компьютеризации и математизации в социальных науках и сильнее – с информационным обеспечением гуманитарного знания. Эту линию можно проследить уже с 1966 г. на публикациях в журнале «Computers and the Humanities», посвященных применению компьютерных методов в антропологии, истории, археологии, истории искусства, текстологии, лингвистике и литературоведении, музыковедении и исполнительском искусстве, а также в публикациях по методологии создания и использования баз данных, текстов, изображений, звука, видео и др. ^[15] Роль этого журнала в 1960–1970-х гг. можно сравнить с современными ассоциациями Digital Humanities, объединяющими на базе информационных технологий и цифровых ресурсов исследователей из различных гуманитарных наук

В этот же период происходила институционализация направления на уровне первых профессиональных ассоциаций гуманитариев, применяющих компьютерные технологии в своих исследованиях: ALLC («Association for Literary and Linguistic Computing», 1973) и ACH («Association for Computers and the Humanities», 1978). Заметим, что ассоциация ALLC была создана раньше, чем международная ACH, и это отражает ведущую роль, которую играли филологические науки в общегуманитарном поле компьютеризованных исследований.

В этот период применение гуманитариями квантитативных методов и компьютерных технологий носило название «гуманитарного компьютинга» (Humanities Computing). «Гуманитарный компьютинг» возник на Западе в 1960-е гг. как общая область для всех гуманитарных дисциплин, вместе с журналом «Computers and the Humanities» давал место на своих страницах представителям различных социально-гуманитарных наук, в том числе и историкам. Приоритеты различных предметных областей были обозначены в следующем порядке: литературоведение, лингвистика, музыковедение, история, история искусства и «гуманитарно-ориентированные» социальные науки. В журнале публиковались результаты исследований с применением компьютерных методов. Эти исследования базировались на самых разных документах, среди которых статистические источники не были основными – в центре внимания были рукописные или печатные документы, включающие текстовую, числовую и графическую информацию, аудиовизуальные документы или вещественные источники.

Соответственно, объединяли эти публикации не предметные области исследований, а методы и технологии применения компьютеризованного анализа. Однако эти работы были менее ориентированы на аналитику в духе социальных наук, а более – на информационные аспекты гуманитарных исследований, создание информационных ресурсов, использование визуализации, мультимедиа и т. п.

Безусловно, доминировали в этой области филологические науки; именно в лингвистике, филологии, литературоведении «компьютинг» играл и продолжает играть важную роль (особенно в компьютерной лингвистике). Не случайно с 2005 года журнал «Computers and the Humanities» сменил название на «Language Resources and Evaluation».

Появление «исторического компьютинга» (Historical Computing) как самостоятельного направления в исторических исследованиях произошло на Западе в середине 1980-х гг., примерно на 20 лет позже «гуманитарного компьютинга» и было обусловлено несколькими обстоятельствами. Одним из них можно считать то, что направление Humanities Computing с самого начала было связано в большей мере с филологическими науками, и при этом недостаточно внимания уделялось тем проблемам, которые сближали историю и социальные науки.

Отличие «компьютинга» в истории от других гуманитарных приложений связано, на наш взгляд, с большим разнообразим исторических дисциплин. Часть из них, такие, как историческая антропология, история искусств, история культуры, тяготеют к Arts and Humanities, часть – экономическая и социальная история, историческая демография – к Social Sciences. При том, что на Западе с конца 1950-х гг. существовало такое направление, как квантитативная история, многие классические гуманитарные дисциплины (за исключением лингвистики) не имели аналогичных квантитативных направлений. Поэтому еще одним фактором формирования исторической информатики как самостоятельного междисциплинарного направления (особенно это относится к России) стало существование и традиции квантитативной истории.

Это обстоятельство привело к созданию профильной ассоциации историков вне рамок общегуманитарной ассоциации «Computers in the Humanities». В 1986 г. была создана Международная Ассоциации АНС («Association for History and Computing»). В конце 1980-х – первой половине 1990-х гг. историческая информатика оформилась как самостоятельное междисциплинарное направление в исторических исследованиях и образовании в большинстве стран Западной, а затем – и в ряде стран Восточной Европы. Регулярно выходил журнал «History and Computing», с 1986 по 2005 гг. были проведены более 15 международных конференций.

Тем не менее, в развитии европейской модели «исторического компьютинга» накапливались проблемы, которые в середине 2000-х гг. привели ассоциацию AHC к организационному кризису. Дискуссионные вопросы обсуждались на конференциях, анализировались в публикациях AHC, однако ни теоретические разработки, ни прошедшие дискуссии не смогли разрешить накопившиеся проблемы и преодолеть намечающийся кризис.

Причины этого кроются в недостаточном внимании международной ассоциации исторической информатики (AHC) к ряду важных научных тем (авторы называют их «потерянными»), которые обсуждались почти исключительно вне сферы исторической информатики. Это XML-моделирование данных, создание полнотекстовых баз данных и баз данных изображений, динамические исторические ГИС, онтологии и семантический веб, разведочный и визуальный анализ числовых и текстовых данных, контент-анализ и атрибуция анонимных текстов, научно-критические электронные публикации источников ^{[16, c. 87]}. Следует признать, что часть этих тем – онтологии, семантический веб, визуальный анализ, электронные издания – в значительной мере оставалась и вне поля зрения Ассоциации «История и компьютер», хотя уровень математического обеспечения отечественной исторической информатики был достаточно высок. Это можно объяснить отсутствием развитой инфраструктуры, которая могла бы способствовать решению общих методологических, методических и информационных проблем исторической информатики и информировать историческое сообщество о путях решения этих проблем. C другой стороны, в некоторых национальных европейских ассоциациях исторической информатики не был достигнут должный уровень сотрудничества с специалистами в области информатики (то же относится и к математике), поскольку специфические для исторического исследования информационные проблемы лежат обычно вне сферы профессиональных интересов IT-специалистов.

В результате к середине 2000-х гг. кризис «исторического компьютинга» на Западе привел к нескольким заметным эффектам: резко усилился «вес» технологической компоненты, причем не только в преподавании истории (что вполне закономерно), но и в практике научных исследований, были практически свернуты дискуссии по теоретическим основаниям «исторического компьютинга». Их место заняли дискуссии по технологическим вопросам, возникающим в процессе создания и использования электронных ресурсов в самом широком плане (документальных, библиографических, программных, вычислительных и др.).

Упомянем также, что довольно очевидная ограниченность термина «компьютинг», о чем неоднократно говорилось, привела к тому, что в начале XXI в. профессиональное сообщество было готово к изменению англоязычного названия исторической информатики с Historical Computing на Historical Information Science ^{[17] [18]}. Помимо терминологических причин изменения названия были причины, связанные со сближением информационной компоненты в исторических исследованиях и в библиотечном, архивном и музейном деле (отметим «перекличку» таких названий, как Historical Information Science,Library Science и Archival Science), т.к. на Западе понятия библиотечная наука (Library Science) и архивная наука (Archival Science) прочно связаны с информационной наукой (Information Science), поскольку они взаимодействуют в процессе информатизации архивов и библиотек.

На рубеже XX и XXI вв. в развитии науки в информационном обществе произошли изменения, обозначившие новый этап, который характеризуется расширением междисциплинарности и ростом информационной инфраструктуры исследований. Эти изменения прежде всего проявились в естественных науках, где для обозначения новой инфраструктуры появилось понятие e-Science, которое, не сводится только к электронным ресурсам – оно включает возможности и технологии использования распределенных коллекций данных и информационных систем, распределенных вычислительных мощностей, программных средств, методических разработок, web-сервисов, т. е. обеспечение доступа исследователей к информации, размещенной в глобальной сети ^[19].

Поэтому казались естественными трансформации Humanities Computing в e-Humanities, а Historical Computing – в e-History ^{[20, p. 42–43]}, но вместо этого появляются Digital Humanities и Digital History, связанные, прежде всего, с кардинальным расширением объема оцифрованных материалов и возможностей доступа к ним ^{[20, с. 22]}.

Трудно согласиться, что Humanities Computing в первой половине 2000-х гг. трансформировался в Digital Humanities под влиянием «цифрового поворота». В начале данного текста уже было сказано, что, скорее, «цифровой поворот», обозначенный после появления (создания) Humanities Computing, пригодился для обоснования закономерности этой трансформации.

Здесь необходимо подчеркнуть важное терминологическое отличие отечественного опыта от европейского. Дело в том, что термин HumanitiesComputing, который часто переводят на русский язык как «гуманитарная информатика», не соответствует пониманию «гуманитарной информатики», сложившемуся в нашей стране. У нас гуманитарная информатика определяется как «наука, изучающая закономерности возникновения и развития информации в обществе, философию и методологию информационного общества и самой информатизации как социального явления» ^{[18, с. 8–10]}.

Эта концепция кардинально отличается от понимания Humanities Computing, принятого за рубежом и означающего применение компьютерных технологий в гуманитарных науках, объединяющего отраслевые информатики в области гуманитарного знания. Видимо, поэтому в 2017 г. в русском издании ^[22] хрестоматии «Defining Digital Humanities» ^[23] термин Humanities Computing (которому посвящена вся первая часть книги – достаточно взглянуть на английскую версию хрестоматии) переводится как «гуманитарная информатика», что представляется некорректным как минимум потому, что на русском языке у этого термина иное содержание.

Здесь перед нами случай намеренной терминологической трансформации. Можно привести более курьезные примеры, когда используются программы автоматического перевода, и тогда можно видеть, что термины «humanities computing», «historical computing», «computational history» превращаются в «гуманитарные вычисления», «исторические вычисления», «вычислительную историю» и т. п., что является абсолютно неадекватным, так как полностью искажает смысл этих терминов. К сожалению, переводчики не всегда имеют опыт работы в данной области, и даже в серьезных журналах можно встретить примеры неадекватного перевода, пример – перевод статьи «Neoliberal Tools (and Archives): A Political History of Digital Humanities» ^[24], опубликованный в журнале «Гефтер» ^[25].

Рассматривая процесс развития DigitalHumanities, трудно выявить какие-то технологические или методологические прорывы, сопоставимые с микрокомпьютерной революцией или появлением WWW, которые формировали это направление. Более того, междисциплинарность DigitalHumanities связана не столько с взаимодействием отдельных гуманитарных наук, сколько с их общим интересом к проблемам информационного обеспечения своей предметной области в цифровой среде XXI века. Разумеется, это не единственное, что собирает гуманитарные науки под «общим тентом».

Важную роль сыграла тенденция к уменьшению в XXI в. финансирования гуманитарных наук и гуманитарного образования, поэтому создание «общего тента» рассматривалось как фактор выживаемости гуманитариев в неблагоприятных условиях. Кроме того, университеты стремились расширить возможности выпускников гуманитарных факультетов на рынке интеллектуального труда за счет дополнительной информационной (компьютерной) компоненты в их образовании. С другой стороны, в этот же период быстро развивались электронные библиотеки и архивы, в создании которых информационные технологии играют очень большую роль; научные фонды на Западе стали чаще финансировать крупные проекты, ориентированные на информационное обеспечение гуманитарных исследований и образования. Параллельно происходила информатизация учреждений, занимающихся сохранением историко-культурного наследия (архивов, музеев, библиотек). Возможно, по аналогии с названием Digital Libraries, которое часто используется не только для библиотек, но и для электронных ресурсов в самом широком смысле слова, и возникло название Digital Humanities, тем более, что одной из задач проектов Digital Humanities является рост цифровых ресурсов, в том числе с помощью краудсорсинга, и обеспечение онлайн-доступа к этим ресурсам как для профессионалов, так и для широкой публики.

«Поворот» от методов к источникам, который отмечен значительным повышением интереса к проблематике создания информационных ресурсов, к мультимедийным технологиям и визуализации, привел в результате к тому, что роль аналитической компоненты в компьютеризованных гуманитарных исследованиях стала снижаться, а роль ресурсной компоненты – увеличиваться. В последнее десятилетие «цифровой поворот» еще более увеличил роль ресурсной компоненты. Бесспорно, решающую роль в этом сыграли Интернет и мультимедиа технологии, оказавшие огромное влияние на науку и образование, в особенности на гуманитарную сферу.

Еще одним фактором, ускорившим этот процесс, является «смена поколений». Здесь хочется обратиться к статье М. Таллера 2012 года, в которой неявно подразумевается, что на каждом новом технологическом этапе в существующее научное направление приходят новое поколение исследователей, мало или совсем не связанных с предыдущими этапами развития; эти молодые энтузиасты считают, что опыт квалифицированных специалистов на предыдущем этапе не имеет отношения к тому, что делают они. Немало методологических новаций предыдущего этапа открываются заново ^{[3, с. 10–11]}.

С другой стороны, чрезмерное увлечение технологическими и техническими аспектами приводит к тому, что значительная часть исследователей, работавших с технологиями предыдущего этапа, возвращаются в традиционные гуманитарные дисциплины и продолжают работать над конкретными содержательными проектами, тем более, что при использовании в таких проектах новые технологии могут быть легко интегрированы в традиционные гуманитарные исследования и вне сферы Digital Humanities.

Можно сказать, что на новом этапе просто меняется название существующего междисциплинарного направления и Humanities Computing без заметных конфликтов превращается в Digital Humanities (как верно заметил А.Ю. Володин, в 2005 году в терминологии начинается замена «компьютинга» на digital ^{[26, с. 141]}). Тем самым начинается новый цикл «собирания» гуманитарных наук под новым общим тентом, куда попадает и бывший «исторический компьютинг», сменивший название на Digital History вместо ожидаемого Historical Computer Science. Однако дело не ограничилось простой сменой названий – существенно изменилось и содержание Digital History по сравнению с Historical Computing.

Для европейской модели исторической информатики поворотным пунктом стал 2004 год, когда были опубликованы два программных текста: отчет O. Боонстра, Л. Брере и П. Доорна, подводивший определенный итог развития исторической информатики и фиксировавший ряд существующих проблем ^[16], и коллективная монография «Companion to Digital Humanities». ^[6].

После «точки бифуркации» в истории направления, как в ряде публикаций была названа середина первого десятилетия XXI века, траектории развития исторической информатики в России и «исторического компьютинга» на Западе разошлись. На Западе Digital History рассматривается, по аналогии с Digital Humanities, как простая смена названия исторической информатики. При этом «цифровая история», в соответствии со своеобразной «стратегией присвоения» отождествляет себя и с квантитативной историей, и с исторической информатикой, декларируя все их достижения как собственные, однако, по существу она, прежде всего, ориентирована на применение цифровых медиа, инструментов и сервисов в практике исторических исследований, на презентацию и визуализацию оцифрованных исторических источников, а также на развитие цифровой публичной истории.

В монографии И.М. Гарсковой ^[7], первая часть которой посвящена анализу круга вопросов, стоящих и перед авторами статей этого выпуска журнала, подчеркивается, что в начальный период развития исторической информатики, несмотря на различие в англоязычном и русскоязычном вариантах названия для европейской и отечественной моделей, в отечественной историографии было принято в обоих случаях говорить об исторической информатике в силу очевидной содержательной близости этих моделей. Однако после «точки бифуркации», с середины 2000-х гг., обоснована необходимость для первой модели использовать термин «исторический компьютинг» (Historical Computing), а для второй – «историческая информатика», поскольку в этот период их содержание уже заметно различается. Отметим, что англоязычное название Historical Information Science, с ориентацией на баланс и взаимодействие аналитической и ресурсной компонент, которое неоднократно предлагалось использовать вместо Historical Computing, больше соответствует названию Историческая информатика, тогда как Historical Computing с его ориентацией на «компьютинг» достаточно просто трансформировался в заметно редуцированном виде в Digital History и стал частью Digital Humanities

Таким образом, мы являемся свидетелями процесса дивергенции ^[27] исторической информатики, которая продолжает функционировать в рамках исторической науки, и цифровой истории, которая стала разделом цифровой гуманитаристики. Между тем, устойчивое развитие отечественной исторической информатики (особенно ее аналитической компоненты) во многом обязано ее связи с квантитативной историей. В нашей стране национальные школы исторической информатики и квантитативной истории связаны наиболее тесно, причем не только методологически и методически, но даже на уровне организаций и персоналий. В отличие от большинства европейских стран отечественная историческая информатика до определенного этапа развивалась «внутри» квантитативной истории и, как правило, теми специалистами, которые являлись историками-квантификаторами, принадлежащими школе И.Д. Ковальченко.

Разумеется, и на Западе опубликованы сотни работ, посвященных проблемам Digital Humanities и Digital History, даны около несколько сотен определений этого термина, опирающихся на максимально широкое понимание и термина «гуманитарные науки», и термина «цифровые технологии» ^{[7, с. 162]}. Бо́льшая часть из них рассматривает «цифровые гуманитарные науки» как естественную траекторию развития гуманитарной науки и образования в цифровую эпоху ^{[6] [28] [29] [30] [31] [32]}. В то же время появляются и критические публикации, указывающие на недостатки и слабые стороны этого столь популярного направления ^{[33] [34]}.

В первую очередь, без внимания научного сообщества не остается проблема дисбаланса инфраструктуры и методологии Digital Humanities, то есть развитие и осмысление методов исследования и разработка комплексной методологии не успевают за ростом объема оцифрованного материала. На конференции «The Cologne Dialogue on Digital Humanities» в 2012 г. М. Таллер утверждал: «Рассматривая реальные цифровые инфраструктуры гуманитарных наук, … я никоим образом не могу признать, что обилие цифрового материала, ставшего доступным в последнее десятилетие, сопровождалось аналогичным повышением уровня или мощности аналитического инструментария. … Я с огорчением наблюдаю, что … инфраструктура для Digital Humanities в ряде последних дискуссий может быть настолько лишена аналитических соображений, что становится практически неотличимой от цифровой библиотеки (и к тому же, не очень сложной)» ^{[3, с. 7, 11]}.

Очевидно, при таком подходе аналитика, исследовательские задачи остаются на периферии или даже вне сферы DigitalHistory.

Еще одна особенность публикаций в русле «digital» – «переписывание» истории математизации и информатизации гуманитарных исследований. Во множестве современных западных публикаций история Digital Humanities (и даже Humanities Computing) ведется, начиная с 1960-х (и даже с 1940-х) гг. ^{[15] [3]} Возможно, авторы сознательно упрощают «исторический фон», учитывая появление в этих междисциплинарных областях большого количества молодых исследователей, слабо знакомых с «историей движения», хотя более логичной кажется противоположная стратегия. В действительности же Digital Humanities является звеном цепочки Computers and the Humanities – Humanities Computing –Digital Humanities (М. Таллер в этой цепочке вместо Humanities' Information Science использовал Humanities' Computer Science ^[3]). Эта цепочка начинается с момента появления в 1966 г. журнала «Computers and the Humanities» и возникновения в 1970-е гг. профильных ассоциаций ALLC (Association for Literary and Linguistic Computing, 1973) и ACH (Association for Computers and the Humanities, 1978).

Иначе обстоит дело в исторических исследованиях. Применительно к истории мы говорим о цепочке History and Computing – Historical Computing – Historical Information Science / Digital History. Она начинается в 1984 г., с момента создания в Великобритании Ассоциации «History and Computing», когда сообщество историков начинает идентифицировать себя в информационном пространстве независимо от сообщества других гуманитариев. Если в качестве последнего звена этой цепочки взять Historical Information Science, мы встаем на позиции отечественной модели исторической информатики, а если по аналогии с Digital Humanities последним звеном считать Digital History, это соответствует популярной интерпретации Digital History как просто нового названия Historical Computing. Это сравнение соответствует бифуркации, произошедшей 15 лет назад.

Можно привести и более парадоксальные построения: в ряде случаев Digital History выводят не из Historical Computing, а в более общем плане – из Humanities Computing, предпочитая вообще не упоминать ни историческую информатику, ни Historical Computing (или скрывать их за неадекватными названиями). Например, в англоязычной Википедии «компьютинг» (может быть, авторы статьи имели в виду не «компьютинг» вообще, что выглядело бы, мягко говоря, странным, а «исторический компьютинг»?) включен в список предшественников, продолжением (буквально – расширением) которых является DigitalHistory. В русскоязычной Википедии упоминается никогда не существовавшая «Ассоциация истории и обработки данных» (имеется в виду, конечно Ассоциация «History and Computing»), а также высказывается «смелое» утверждение, что термин «историческая информатика», наряду с «цифровой историей» является корректным переводом термина «digital history» на русский язык.

Ситуация с местом квантитативной истории в этой сложной структуре часто выглядит не менее запутанной: в англоязычной Википедии квантитативная история, наряду с клиометрикой («новой» экономической историей) и уже упоминавшимся «компьютингом» рассматриваются как предшественники Digital History, в русскоязычной Википедии квантитативная история отсутствует, зато упоминается количественный анализ, который включается в «цифровую историю» 1960–1970-х гг. (период, когда «цифровой истории» не было еще в проекте – И.Г.), а затем, «вытесненный интересом историков к культурологии, становится инструментом экономистов и политологов» (оставляя историков без количественных методов? – И.Г.).

Приведенные примеры вполне ожидаемо подтверждают отсутствие четких определений и терминологии, относящихся к the digital (современное популярное обозначение «цифрового мира»), а кроме того, обнаруживают такую удивительную черту Digital History, как стремление «заявить свои права» на все сколь-нибудь заметные достижения XX века в применении компьютерных методов и информационных технологий в исторических и не только исторических исследованиях. Например, по данным Википедии оказывается, что в Digital History включается корпусная лингвистика, уже освоенные исторической информатикой сетевой анализ и 3D моделирование, а также анализ больших данных, строго говоря, относящийся к специальной науке о данных и пока не имеющий заметных результатов в исторических приложениях.

* * *

Итак, несмотря на большое количество дискуссий, конференций, публикаций последних 15 лет, однозначного и непротиворечивого понимания и определения Digital Humanities до сих пор не существует; то же относится и к Digital History.

Сегодня перспективы использования достаточно универсальных междисциплинарных методов и подходов и вместе с тем – разработки методологических принципов и специальных исследовательских методик скрыты за эффектами масштабной оцифровки. Вопросы информационного обеспечения остаются наиболее важными для гуманитарных исследований, а вопрос о том, насколько фундаментальным является повышение роли квантитативных методов и информационных (цифровых) технологий для приращения знания в гуманитарных областях пока остается предметом дискуссий.

Однако можно предположить, что по мере накопления достаточного объема оцифрованных ресурсов, будет уделяться больше внимания методам их систематизации, обработки и анализа, что повысит востребованность аналитической компоненты в структуре Digital Humanities и Digital History.

Возможно, в череде сменяющих друг друга поворотов столь модная «цифра» перестанет претендовать на ведущую роль в научных исследованиях, противопоставления «цифровой–аналоговый» вернутся в сферу чисто технических аспектов работы с информацией, а аналитические методы займут достойное место в решении содержательных задач, направленных на приращение знания.