Революционный миф "диктатуры пролетариата" в советской конституционной доктрине 1918 г. и визуальной коммуникации

Статья подготовлена при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 19-011-00866 А: Советский конституционализм: доктринальное, юридическое и символическое измерения

Февральская революция стала для России определенным историческим водоразделом. Пала слабая монархическая власть, установилось беззаконие. Временное правительство, возглавляемое в этот период А.Ф. Керенским, было не способно вывести страну из Первой мировой войны и решить насущные экономические проблемы. Такой ситуацией сумели воспользоваться большевики, начав активное наступление на своих политических противников и оппонентов. Последовали тяжелые времена – период Гражданской войны. Именно тогда советской власти предстояло на правовом уровне обосновать и закрепить свое господство. Не только для того, чтобы показать миру рождение нового типа государства, но и для легитимации своей власти в сознании населения и перед своими противниками.

Предполагается, что в России после большевистского переворота в октябре 1917 г. стало формироваться новое для всего мира правовое явление – советский конституционализм. Основная особенность его состояла в ключевой роли идеологии, которую она играла в конституционной доктрине, конституционном законодательстве, а также в государственной пропаганде. Базисом этой государственной идеологии стал миф «диктатуры пролетариата», разработанный К. Марксом и доведенный до логического завершения В. И. Лениным.

Когда историки говорят о юридической политике большевиков, то, безусловно, они говорят о конституционном строительстве. Тем не менее авторами статьи юридическая политика понимается в более широком смысле. Она представляет собой совокупность доктринальных, правовых и символических инструментов воздействия власти на общество. Базисной частью такой политики является формирование конституционализма. Последний будет иметь в каждой стране свои особенности, связанные с историческим, национальным и культурным развитием общества.

В основе советского конституционализма была идеология марксизма-ленинизма. Миф «диктатуры пролетариата» стал основополагающим для конституционной доктрины 1918 г. Задача данной статьи состоит в том, чтобы выявить отражение этого идеологического понятия на доктринально-юридическом уровне, а также в визуальной коммуникации (советские плакаты и видеодокументы). Такой комплексный подход позволит рассмотреть трансформацию политического словаря, разрабатываемого большевиками, в юридическую терминологию и символические образы. Дело в том, что легитимация советского политического режима осуществлялась не только на законодательном уровне, но и с активным использованием правовой символики и государственной пропаганды.

Методологической основой статьи является научный инструментарий истории понятий (Дж. Поккок, К. Скиннер) и культурно-антропологический подход (Г. Гилл, Д. Керцер, К. Гирц) к символической политике. За основу в статье взято понятие «диктатура пролетариата», эволюция которого прослеживается от К. Маркса до В.И. Ленина. Затем рассматриваются особенности его использования при разработке Конституции РСФСР 1918 г. С точки зрения концепции метанарратива (политический язык и правовая культура, символические практики) изучаются репрезентации данного понятия в плакатах, митингах, шествиях и праздничных мероприятиях. Выбранный теоретико-методологический инструментарий, используемый авторами, позволяет рассмотреть понятие «диктатуры пролетариата» с совершенно новых междисциплинарных позиций.

Миф «диктатуры пролетариата» в ленинской интерпретации. По справедливому замечанию Э. Розина, К. Маркс и Ф. Энгельс лишь несколько раз употребили понятие «диктатура пролетариата», и то, как мифологему ^{[43, с. 135]}. В «Критике Готской программы» К. Маркс писал следующее: «Беззаконие» возвеличивается для того, чтобы составить окончательный этап коммунизма. Он должен предшествовать периоду, в котором государство может быть ничем иным, как революционной диктатурой пролетариата ^[34].

Русский революционер, В. И. Ленин, открыв «советскую форму пролетарской государственности», тем самым внес вклад в разработку идеи диктатуры пролетариата ^{[23, с. 30]} - считал советский правовед К. Н. Куликов. Но в отличие от основателей марксизма, он сделал это понятие фундаментом своей теории государства. Оно приобретало диаметрально противоположные значения в разные периоды творческой и политической жизни вождя.

Но не стоит забывать, что даже в 1903 г. «диктатура пролетариата» понималась таким образом: «Всю власть, единую, полную и нераздельную власть всему народу», «чтобы рабочий класс мог свободно бороться за социализм …, когда вся земля, все фабрики и заводы будут принадлежать всем трудящимся» ^{[31, с. 333–334]}. Однако с 1903 по 1918 гг. она прошла эволюцию от «Демократической республики» по образу и подобию европейской социал-демократии до «Республики Советов» в исконно большевицком понимании.

На II Съезде РСДРП, проходившем с 17 июля по 10 августа 1903 г., была принята программа партии. В ней ближайшей задачей было провозглашено «низвержение царского самодержавия и замена его демократической республикой» ^{[22, с. 63]}. Утверждалось, что российская социал-демократия как отряд мировой «армии пролетариата» провозглашает условием «социальной революции пролетариата», которая уничтожит классовое деление социума и освободит от эксплуатации «угнетенное человечество», именно диктатуру пролетариата.

Рабочий класс должен установить такую политическую власть, «которая позволит ему подавить всякое сопротивление эксплуататоров». Ему удастся это сделать только посредством свержения мирового «варварства» и «пережитка» - царского самодержавия. Пролетариат на развалинах царизма провозгласит демократическую республику и примет конституцию. Такое государство будет основываться на принципах «самодержавия народа» (верховная власть у законодательного собрания), всеобщего, равного и прямого избирательного права, уничтожения сословий, права наций на самоопределение, всеобщего вооружения населения вместо армии ^{[39, с. 419–421]}.

Однако даже «демократическая республика» одним из основоположников марксизма Ф. Энгельсом понималась несколько иначе. Он изложил свои представления о республике в письме Полю Лафаргу 6 марта 1894 г. Для него она по существу есть форма правления, где господствует буржуазия и которая мало чем отличается от монархии. Однако во Франции она «является готовой политической формой для будущего господства пролетариата», тогда как в Германии ее только придется создавать. Но все равно буржуазную республику нельзя принимать за форму социалистическую и возлагать на нее реализацию социалистических задач ^{[57, с. 184]}.

Тем не менее Ф. Энгельс в одной брошюре, написанной в 1891 г., критикуя немецкую социал-демократию, пишет, что в Германии рабочий класс может стать господствующим только при демократической республике, которая «является даже специфической формой для диктатуры пролетариата», если судить по опыту Великой французской революции. Но поскольку в Германии для партии затруднительно выступить с республиканской программой и «идиллически-мирный» путь установления республики маловероятен, то важно хотя бы требовать «сосредоточения всей политической власти в руках народного представительства» ^{[56, с. 237–238]}.

Таким образом, «демократическая республика» как форма «диктатуры пролетариата» состояла, прежде всего, в народном представительстве. Однако по В.И. Ленину было бы безрассудно думать, что пролетариат будет захватывать власть посредством победы на буржуазных выборах. «Это верх тупоумия и лицемерия, это – замена классовой борьбы и революции голосованием при старом строе» ^{[28, с. 219]}. Интересен по этому поводу вывод М. Бри о том, что реальная сила рабочего класса для большевиков не в голосах, полученных на выборах, а в гражданской войне. Эталоном является взятие Бастилии, а не собрание третьего сословия, «террористическая диктатура якобинцев», а не принятая Французская конституция 1793 г. ^{[8, с. 84–86]}.

Однако в самый разгар Первой мировой войны, во время отступления русских войск летом 1915 г. из Галиции и Польши, В.И. Ленин еще допускал, что победивший пролетариат, свергнув буржуазию, установит политическую форму общества в виде демократической республики. Ведь «невозможно уничтожение классов без диктатуры угнетенного класса, пролетариата!». Целью государства рабочих будет мобилизация «пролетариата данной нации или данных наций» для борьбы за мировой социализм. Поэтому нужна связанная с целями социализма государственная форма «объединения и свободы наций» - Соединенные штаты мира, которая будет существовать до уничтожения любого, даже демократического, государства ^{[24, с. 353–355]}.

Такие антиимпериалистические представления В.И. Ленина, зародившиеся в начале войны в 1914 г., определили пацифистские настроения «вождя революции» и сделали основополагающей для всей его социальной теории идею мировой революции, способной перевести войну в социалистическое русло. Объединение пролетариата всего мира в форме всемирной рабочей организации не противоречила возможности победы социализма в одной или нескольких капиталистических странах. Тем более, что борьба с правительствами «реакционных» европейских монархий, «национальными комитетами миллионеров», которые помещают в свои колонии «сынков и братцев» в качестве «чиновников …, попов и прочих пиявок», грабящих народы мира, никоим образом не противоречит идее мировой революции, а только способствует разжиганию революционного пламени.

Изменения взглядов В. И. Ленина проявились в «Государстве и революции», где он теоретически обосновал «диктатуру пролетариата». Он указал на то, что главная ее функция, выраженная в государственной форме Советов, состоит не только в насилии, но и в созидании. И «рабочая партия» здесь играет решающую роль. Она есть авангард пролетариата, который способен «взять власть и вести весь народ к социализму, направлять и организовывать новый строй, быть учителем, руководителем, вождем всех трудящихся и эксплуатируемых в деле устройства своей общественной жизни без буржуазии и против буржуазии» ^{[18, с. 26]}.

В. И. Ленин подчеркивал, что по К. Марксу условием «народной революции» является мобилизация рабочего класса, или «народа» - свободного союза «беднейших крестьян с пролетариями». Он не просто должен захватить власть, «не передать из одних рук в другие», а «разбить, сломать» «грязное, кровавое болото бюрократически-военных учреждений» [там же, с. 37–40]. Такое уничтожение будет постепенным процессом, в ходе которого народ подчинится «вооруженному авангарду всех эксплуатируемых и трудящихся – пролетариату». Чиновники станут подконтрольными «надсмотрщиками и бухгалтерами», в конечном итоге их функции «будут выполняться всеми по очереди» [там же, с. 49–50]. Государственная власть здесь становится лишней, «паразитическим наростом» [там же, с. 55].

Здесь наступает переход от первого этапа революции ко второму, когда власть должна перейти «в руки пролетариата и беднейших слоев крестьянства». Это событие можно охарактеризовать как легальное и ненасильственное, так как Россия является самой свободной из всех воюющих стран. И только «Совет рабочих депутатов есть единственно возможная форма революционного правительства». Поэтому необходим переход «всей государственной власти к Советам рабочих депутатов». Должна быть создана именно «республика Советов рабочих, батрацких и крестьянских депутатов по всей стране, снизу доверху», а «не парламентская республика» ^{[26, с. 113–115]}. Без Советов созыв Учредительного собрания будет просто невозможен [там же, с. 117].

В организации Советов В. И. Ленин полностью ориентируется на понимание К. Марксом коммуны как не «парламентарной», а «работающей корпорации», которая одновременно является законодательным и исполнительным органом. Поэтому «революционно-пролетарская» критика парламентаризма состоит не в отказе от представительства, а в трансформации последнего в «работающий» механизм. «Закулисно» принимать решения и «надувать «простонародье» в новом обществе неприемлемо. «Продажный и прогнивший парламентаризм» должен быть заменен на ответственную работу выборных лиц, работающих без «разделения труда», принимающих и одновременно исполняющих законы самостоятельно ^{[18, с. 45–48]}.

В то же самое время коммуна является «правительством рабочего класса, результатом борьбы производительного класса против класса, присваивающего». Государство исчезнет, и его переходной политической формой будет «организованный в господствующий класс пролетариат» [там же, с. 55–56]. По мнению К.Н. Куликова, политическая организация общества по образу Парижской коммуны понимается В. И. Лениным как наилучшая форма диктатуры пролетариата ^{[23, с. 31]}. Подтверждением выступает следующее высказывание В. И. Ленина: «Если бы народное творчество революционных классов не создало бы Советов, то пролетарская революция была бы в России делом безнадежным, ибо со старым аппаратом пролетариат, несомненно, удержать власти не мог бы, а нового аппарата сразу создать нельзя» ^{[25, с. 305]}.

Цитируя К. Маркса, В. И. Ленин пишет о коммуне как противоположности империи, форме республики, направленной на уничтожение монархического строя, а также любого классового господства. Суть такой республики состоит в «уничтожении постоянного войска и замене его вооруженным народом», лишении полиции политических функций, формировании на основе всеобщего избирательного права, отмене привилегий общественной службы и приравнивании достатка чиновника к заработной плате рабочего («дешевое правительство»). Все это является проявлением более полной демократии, которая теперь является не буржуазной, а пролетарской, не «угнетательской» демократией, а «демократией угнетенных классов» ^{[18, с. 41–43]}.

Перейти от капитализма к социализму нельзя без возврата к «примитивному» демократизму. И государство как «особая сила для подавления определенного класса» превращается в «нечто …, что уже не есть собственно государство». Поскольку народ превращается в инструмент угнетения, в какой-то степени «государство начинает отмирать» [там же]. Тогда произойдет «устранение полиции, армии, чиновничества», которое станет получать равно столько, сколько добросовестные рабочие ^{[26, с. 115–118]}. В этих обстоятельствах задача пролетариата – «переход … к контролю со стороны С.Р.Д. [Совета рабочих депутатов]». Также партия должна сменить свое отношение к государству и требованию «государства-коммуны». Нужно понять рассуждения К. Маркса и Ф. Энгельса «об опыте Парижской коммуны и о том, какое государству пролетариату нужно?» [там же].

Лозунг «вся власть Советам» - это путь к диктатуре пролетариата, а также «беднейшего крестьянства», без которого был бы провал революции. Только такая диктатура разрешит «задачи немедленных шагов к социализму». Важным является овладение государственным аппаратом, под которым понимается «постоянная армия, полиция и чиновничество». Сначала же произойдет уничтожение «угнетательского», «рутинного», «неисправно-буржуазного» аппарата власти – его же заменит «новая государственная машина» по типу Парижской коммуны, которой являются Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. По мысли т. Мартова, они являются «порывом подлинного народного творчества», «тканью революционной государственности» ^{[29, с. 293, 295, 302-304]}.

В структуре Советов В. И. Ленин обозначает следующие ключевые правовые характеристики:

1) революционно-военная «вооруженная сила рабочих и крестьян»;

2) «форма организации авангарда, т.е. самой сознательной, самой энергичной, передовой части угнетенных классов»;

3) организация, построенная на принципе «тесной, неразрывной» связи с народом (массами), выражающемся в сменяемости и выборности разнородного с точки зрения профессий состава;

4) орган пролетарской власти, соединяющий в себе преимущества парламентаризма и прямой (непосредственной) демократии – совмещение законодательной и исполнительной функций [там же, с. 304–305].

Следующим этапом в развитии мифа «диктатуры пролетариата» стала важная политико-экономическая работа В.И. Ленина – «Очередные задачи советской власти». Он ее писал с 13 по 26 апреля 1918 г., в период деятельности комиссии ВЦИК по выработке конституции Советской республики. Этот фундаментальный труд важен с той точки зрения, что здесь философ-марксист переосмысливает основные доводы, которые он приводил в ранних работах, в том числе в «Государстве и революции».

Основная практическая и моральная заповедь, на которой строится «диктатура пролетариата» звучит так: «Веди аккуратно и добросовестно счет денег, хозяйничай экономно, не лодырничай, не воруй, соблюдай строжайшую дисциплину в труде» ^{[27, с. 174]}. По сути речь в данном отрывке идет о строжайшем и полном контроле за потреблением и распределением продуктов. Безусловно, В.И. Ленин о контроле со стороны Советов писал в «Государстве и революции». Здесь же он раскрывает с практической точки зрения и менее утопично эти важные принципы.

Вождю революции пришлось отступить от святых принципов Парижской коммуны в целях реализуемости советского проекта. Во-первых, для того чтобы привлечь буржуазных специалистов для строительства советской экономики, большевики пойдут на такой шаг, как повышение им жалованья по сравнению со среднестатистическим рабочим. Во-вторых, в области повышения производительности труда большевики возьмут за основу капиталистические достижения науки и техники. В целом, как пишет В.И. Ленин, на этапе перехода от капитализма к социализму «сразу избавиться от дурного наследия капитализма мы не в состоянии» ^{[27, с. 181]}. После же решения таких управленческих, организационных задач Россия станет «не только советской, но и социалистической республикой» [там же, с. 173].

На данном этапе творческой жизни социалистическое государство для В.И. Ленина есть «сеть производительно-потребительских коммун», которая следует вышеупомянутым принципам контроля за производством и потреблением по своему усмотрению, автономно. «Советская власть есть не что иное, как организационная форма диктатуры пролетариата, диктатуры передового класса, поднимающего к новому демократизму, к самостоятельному участию в управлении государством десятки и десятки миллионов трудящихся и эксплуатируемых». Он с горечью подмечает, что сейчас советская власть слишком «мягкая», тогда как диктатура по определению власть «железная», «революционно-смелая и быстрая», «беспощадная в подавлении эксплуататоров» [там же, с. 196].

Доктринально-юридическое оформление «диктатуры пролетариата». Теоретические положения о советском государстве, разрабатываемые В.И. Лениным, получили свое развитие в формирующейся конституционной доктрине. Она стала основой для принятия текста первой пролетарской конституции, который разрабатывался в несколько этапов: в Конституционной комиссии ВЦИК, в ЦК РКП(б) и на V Всероссийском Съезде советов.

На прошедшем 1 апреля 1918 г. пленарном заседании ВЦИК было принято решение создать конституционную комиссию. Лишь к 8 апреля был сформирован окончательный состав комиссии, в который вошли представители от ВЦИК, партийных фракций и народных комиссариатов. Председателем комиссии стал Я. М. Свердлов, его заместителем – М. Н. Покровский, а секретарем – В. А. Аванесов.

На первых заседания были намечены основные моменты в понимании сущности советского государства. Например, Я. М. Свердлов говорил, что «советы дееспособные, жизненные, которые концентрировали бы всю практическую работу власти и которые были бы тесно связаны с массой» ^{[47, л. 5]}. Этим он обосновывал значение советов как диктатуры пролетариата, в то время как И. В. Сталин указывал на Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа и на постановление III Съезда Советов о федеральных учреждениях Российской Республики как на основу конституции [там же, л. 12], где раскрывается сущность диктатуры пролетариата.

Заседания конституционной комиссии, прошедшие 10, 12 и 19 апреля 1918 г., были посвящены обсуждению докладов М. А. Рейснера и И. В. Сталина. Доклад М. А. Рейснера, произнесенный им 10 апреля 1918 г., не вписывался в общую концепцию партии большевиков о будущем государстве. Его проект вообще не указал на главную цель советской конституции – утверждение диктатуры пролетариата. Автор ставил под сомнение мощную централизацию власти во всероссийском масштабе ^{[14, С. 130, 138, 142]}. В. И. Ленину этот проект после ознакомления не понравился ^{[9, с. 374]}, поскольку имел тенденции децентрализации советского государства. Ю. М. Стеклов указывал важный недостаток этого проекта - синдикализм, коммунальный характер. В качестве улучшения он предлагал указать на классовый характер представительства в Советах, исходящий из принципа господства рабочего класса и беднейшего крестьянства ^{[48, л. 9]}.

И. В. Сталин, отсутствовавший на заседании 10 апреля 1918 г., ознакомившись с проектом М. А. Рейснера, 12 апреля 1918 г. предложил свою критику. Прежде всего, конституцию РСФСР он рассматривал как документ переходного периода, требующий закрепления «диктатуры пролетариата и деревенской бедноты», «организации власти, как выражения такой диктатуры» ^{[49, л. 35]}. А М. А. Рейснер, наоборот, «фиксирует ту неразбериху в низах и разгильдяйство, которое сейчас царит в разных городах», ведет к «санкционированию той разрухи в экономической области, которую сейчас переживает Россия». Существующие проблемы могут быть решены исключительно «путем создания сильной власти в экономическом и политическом отношении» [там же, л. 5–6]. По мнению И. В. Сталина, любая власть, кроме диктатуры пролетариата, противоречит сущности советского государства. Я. М. Свердлов, Ю. М. Стеклов, Д. П. Боголепов и М. И. Лацис полностью поддержали воззрения И. В. Сталина, поскольку они полностью вытекали из программы партии большевиков.

На заседании 19 апреля 1918 г. были выдвинуты три проекта основных положений Конституции: «Общие положения Конституции Российской Советской Федеративной Республики» И. В. Сталина, «Проект резолюции по общим прениям» М. А. Рейснера, первый раздел проекта «Конституции трудовой республики» А. И. Бердникова ^{[44, л. 1]}.

«Общие положения», разработанные И. В. Сталиным, совпадали с его тезисами «О типе федерации». Он предлагал установить социалистический и советский характер Российской республики, формулировал характер и задачи власти как диктатуры городского и сельского пролетариата ^{[14, с. 147–148]}. Проект, который предложил Рейснер, отличался от того, что он говорил на предыдущих заседаниях. «Коммуны и провинции» он заменил на «сельские, волостные, городские, губернские, областные и центральные Советы и съезды Советов», которые и образуют «единую … федерацию» [там же, с. 145–146]. Органы власти он признал в ленинском варианте, но в новом проекте снова не было диктатуры пролетариата. Тем не менее Ю. М. Стеклов считал проект М. А. Рейснера основным, а проект И. В. Сталина - «все-таки скорее программная часть, комментарий». А. И. Бердников считал, что в проект М. А. Рейснера входят «принципы Сталина» ^{[15, л. 3]}. Но в итоге на голосовании победил проект Сталина, и в дальнейшем на его основе шло обсуждение в комиссии.

Название Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика новое государство получило благодаря М. Н. Покровскому, который предложил комиссии внести поправку «социалистическая» в проект И. В. Сталина [там же, л. 13–14]. Другой важной поправкой является категория «рабочие и крестьяне», являющимися субъектами ленинской диктатуры. Сталин предложил указать «рабочие и беднейшее крестьянство», не согласившись с М. Н. Покровским и М. А. Рейснером по поводу батраков и казаков – «казаки категория не классовая», «батраки это есть рабочие» [там же, л. 14]. Против предложения Сталина выступили А.И. Бердников, Я. М. Свердлов и В. А. Аванесов, предложив использовать понятие «общество всех трудящихся России». Они победили, и первый пункт «Общих положений» был принят в такой редакции: «Российская Республика есть свободное социалистическое общество всех трудящихся России, объединенных в городских и сельских Совдепах» ^[16]. А совдепы являются выражением диктатуры пролетариата, а точнее всех трудящихся.

Пункт четвертый «Общих положений», который касается диктатуры пролетариата, М. А. Рейснер предложил перенести в первый пункт ^{[53, с. 122]}. В итоге это положение встало на первое место, но без нумерации, так как «это дает ту красную нить, которая должна проходить через всю постройку Конституции». Также и М. Н. Покровский предложил то, против чего был до этого – указать на «беднейшее крестьянство» ^{[15, л. 31]} при обозначении диктатуры.

После выработки общих положений Конституции, комиссия создала три подкомиссии, которые стали разрабатывать частные проекты Конституции, ее частей. Для обоснования диктатуры пролетариата является важным проект «Декларации прав и обязанностей трудящихся», разработанный Ю. М. Стекловым и обсуждавшийся на заседаниях комиссии 17 и 22 мая, 17 июня 1918 г. Хотя этот вариант декларации не вошел в конституцию, основные принципы остались неизменными.

Ю. М. Стеклов заявил, что его вариант декларации основывается на основных положениях «Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа», мотивировочной части из Устава II Интернационала и «Манифеста Коммунистической партии» К. Маркса ^{[50, л.1]}. Декларация получилась у него большой по объему, поскольку он видел в ней международное значение «для всего мира» и инструкцию «нашим товарищам в Европе» [там же, л. 1–9].

Ю. М. Стеклов подчеркивал тесную связь его декларации с вариантом В. И. Ленина, поскольку она «дает правильный исторический шаг к прошлому, это дает правильный исторический шаг к будущему» ^{[51, л. 1,3]}. Ю. М. Стеклов раскрывает в декларации сущность российской диктатуры пролетариата: «Мы, трудящиеся России, рабочие, крестьяне, казаки, солдаты и матросы, объединенные в Советах Рабочих, Солдатских, Крестьянских и Казацких депутатов», «мы признаем необходимость уничтожить современный общественный строй … и заменить его социалистическим строем», «установив диктатуру пролетариата и беднейшего крестьянства» ^{[50, л. 21–22]}.

В связи с тем, что вопрос разработки конституции в комиссии при ВЦИК растянулся во времени и мог сорвать V Съезд Советов, то 28 июня 1918 г. ЦК РКП(б) принял решение о создании специальной комиссии под председательством В.И. Ленина. Он говорил, что «вся юридическая и фактическая конституция Советской республики строится на том, что партия все исправляет, назначает и строит».

Важно было то, что специальная комиссия ЦК РКП(б) 3 июля 1918 г. расширила субъектный состав диктатуры пролетариата. В соответствии с ленинскими принципами пролетарского интернационализма, равноправия наций в проекте конституции было закреплено предоставление политических прав иностранцам, «пребывающим на территории Российской Республики для трудовых занятий, принадлежащим к рабочему классу или к непользующемуся чужим трудом крестьянству»^[17]. Таким образом, диктатура пролетариата и крестьянства становится щитом не только для угнетенных народов внутри России, но и за ее пределами. Это приведет к консолидации всех слоев общества, в том числе трудящихся-интернационалистов. Также комиссия использовала формулировку ст. 1 проекта НКЮ ^{[32, с. 267]}, отредактировав ее. Теперь она выглядела так: «Вся власть в пределах РСФСР принадлежит всему рабочему населению страны, объединенному в городских и сельских Советах» ^[17].

4 июля 1918 г. в Москве на V Всероссийском съезде Советов Я. М. Свердлов предложил создать Комиссию по выработке Конституции. За основу был взят проект конституции, опубликованный 5 июля в «Известиях ВЦИК». Работа комиссии носила редакционный характер. Сущность и основные положения о диктатуре пролетариата вошли в неизменном виде.

26 июля 1918 г. в своем выступлении на тему «Что дает трудовому народу Советская конституция?» он говорил: «Советская конституция, создавшаяся, подобно Советам в период революционной борьбы, - первая конституция, провозгласившая государственной властью – власть трудящихся, устранившая от прав эксплуататоров – противников строительства новой жизни» ^{[42, с. 534]}.

Символические репрезентации мифа «диктатуры пролетариата». Добившись политической власти в ходе октябрьской революции, большевики значительным образом преуспели в оформлении символической реальности, а именно в формировании символического компонента политико-правового дискурса. Данный компонент включал в себя ряд повседневных практик, которые репрезентировали в нужном политическим элитам ключе общезначимые смыслы и термины нового политического режима.

Исследователи отмечают, что любой политико-правовой дискурс существует в двух взаимосвязанных измерениях: прагматическом и символическом ^[3,5,6]. В то время как прагматический компонент дискурса связан с процессом оценки социально-экономических и политических проблем, а также формулирования стратегий их решения, символическое измерение дискурса относится к сфере нормативных восприятий социального порядка. Символический дискурс имеет своей целью разработку и продвижение представлений о социальной реальности, структуре общества, которые создают, поддерживают или разрушают политическую идентичность ^{[55, с. 11]}.

Идейные основы нового революционного общества не могли прижиться без должного усилия и целенаправленной работы с сознанием населения. Восприятие новых доктринальных источников и советской конституции должно было быть осуществлено посредством формирования правового сознания особого рода. С целью преодолеть формы коллективного мышления, характерные для западных обществ, авангард профессиональных революционеров должен привить своим последователям и сторонникам идеологическую бдительность и дисциплину ^{[7, с. 18]}. Классовая сознательность непосредственно должна быть поддержана партией-авангардом с использованием визуальной репрезентации, агитации и пропаганды. Также, пишет В.И. Ленин, нужно преодолеть тенденции «тред-юнионизма», которые обращают группы внутри пролетариата к рецидивам «мелкобуржуазной бесхарактерности, раздробленности, индивидуализма, переходов от увлечения к унынию» ^{[30, с. 27]}.

Риторика «революции», как отмечает К. Кларк, предполагает, что на старую культурную экосистему возможно повлиять. Матрица новой революционной системы во многом наследуется от своей предшественницы, однако выходящие на первый план в новых условиях черты способны отличаться от доминировавших при старом режиме ^{[20, с. 7]}. Партии большевиков необходимо было утвердить свою отличную от других идентичность и сконструировать легитимирующую генеалогию, которая объясняла бы невообразимое отличие между «антиритуалистическим» и «фактическим» по духу марксистским движением середины XIX века, как его описывает Э. Хобсбаум, и большевистской системой высоко ритуализированных церемониалов ^{[1, с. 585]}. По мнению А.Н. Медушевского, миф Государства-Коммуны 1871 года позволил большевикам заполнить идеологический вакуум к моменту принятия первой советской конституции, возникший в результате крушения Империи Романовых ^{[35, с. 137]}.

Создавая советскую идентичность, основанную на таком ключевом понятии, как "диктатура пролетариата", большевики вместе с тем разрушали старую идентичность монархического режима. Однако, как отмечают исследователи, внешняя форма новых в семантическом отношении светских обрядов воспроизводила прежние ритуалы императорской России – данная форма была привычным выражением коллективного действия, а потому удачно выполняла функции легитимации власти и мобилизации гражданского населения ^{[10, с. 98–109]}. Данные изменения затронули сферу религиозного сопровождения большинства из значимых в гражданском отношении публичных общественно-правовых отправлений и установлений: был отменен институт религиозной клятвы и присяги, установлена свобода совести, ведение актов гражданского состояния полностью передано гражданской власти ^{[54, с. 288–294]}. Подобные изменения нашли отражение в первую очередь в Декрете СНК от 20 января 1918 года «О свободе совести, церковных и религиозных обществах» ^[46].

Также действия по разрушению имперской идентичности были ярко выражены в антирелигиозной пропаганде. Массовое образование не в последнюю очередь было направлено против православия, прежде всего, по причине сильной исторической увязки его с монархического режимом. Правовое воспитание сознания трудящихся масс предполагало, что «Бог и Библия для пролетария не существуют», «Пролетарская наука - меч борьбы с религией», религия же по своей сути есть «опиум для народа». Христианские праздники последовательно вытеснялись новыми светскими обрядами советской власти. Об этом свидетельствуют такие транспаранты, как, например, «Сегодня день комсомольского рождества» ^[19]. Несмотря на то, что статья 65 Конституции РСФСР 1918 года ограничивает служителей религиозных культов и церквей в активном и пассивном избирательных правах, за всеми гражданами признается свобода религиозной и антирелигиозной пропаганды, закрепленная в статье 13 ^[21].

Акцент в идеологической работе и распространении революционного мифа, идей пролетарской диктатуры был сделан на убеждение, которое лишь в последнюю очередь считало принуждение реальным аргументом. В.И. Ленин был убежден, что необходимо «прежде всего убедить, а потом принудить», и сама задача истинных коммунистов – «убедить всех остальных» ^{[36, с. 204]}. Именно по этой причине значительную роль в распространении нового, революционного метанарратива сыграли популярные формы массового искусства и культуры, среди которых ключевое место было отведено кинематографу. Все эти средства, не исключая и печать, рассматривались как способ мобилизации и просвещения.

Как В.И. Ленин, так и в дальнейшем И.В. Сталин ссылались на прессу, а помимо этого – на литературу, театр и кинематограф, как на «инструменты», «орудия» и «передаточные механизмы», позволяющие партии большевиков распространять свое мировоззрение на общество в целом. Эта цель – распространение массовой культуры, была официально закреплена по результатам VIII съезда партии в 1919 году, в дальнейшем она регулярно подтверждалась ^{[41, с. 111–113]}. По мнению Н.Д. Потаповой, визуальная коммуникация не только является инструментом идеологии, но и в значительном смысле инструментом политики памяти, под которой исследователи подразумевают целенаправленную кампанию или серию кампаний, направленных на увековечивание «идейно правильной», то есть соответствующей духу правящей партии версии памяти о коллективно значимом событии ^[37].

Авторами выявлено, что конструирование нового государства порождает широкий круг пропагандистских плакатов как художественное следствие октябрьской революции 1917 года. Возникает относительно недолгая, но весьма интенсивная эра беспрецедентных экспериментов и утопического идеализма, которая производит некоторые из самых знаковых изображений не просто в истории графического дизайна, но и является примером эффективной визуальной репрезентации политико-правовых идей и общезначимых смыслов и значений.

Символическая реальность периода революции подкрепляется фактическими событиями, которые разрушили до основания существовавшие политические и социальные структуры, положив конец Российской Империи - это Первая мировая война, февральская революция и октябрьский переворот 1917 гг. В структурах репрезентации последовательно воспроизводится образ, в котором Россия расколота на антагонистические миры: большевиков и врагов революции, пролетариата и экплуататоров, коллективного и частного, будущего и прошлого. Создается стройная мифо-символическая логика, согласно которой происходит умелое и грамотное манипулирование общественным мнением как неотъемлемая часть жестокой классовой борьбы. Работа с сознанием масс в то время достигает своего апогея и в дальнейшем станет прочной основой советского государства, репрезентирующего социалистическую революционную идеологию.

Значительный пласт архивных источников свидетельствует о том, что в первые годы распространения идей социалистической революции большевики использовали целый ряд символических средств, репрезентирующих новую идеологию: массовые действия, шествия, митинги, демонстрации, которые фиксируются в кинодокументах. Отдельно можно отметить театрализованные постановки и инсценировки, призванные продемонстрировать смену власти монархического режима на демократическое правительство рабоче-крестьянской партии, которая стремится охватить все население советской России.

Политические причины использования в визуальной пропаганде новых советских ценностей обосновывались ключевыми идеологами революционной власти. Например, А.В. Луначарский отмечал: «Неужели хотя бы на минуту можно усомниться в гигантской агитационной силе правильно поставленной художественной агитации? И неужели хоть на минуту можно усомниться в том, что именно сейчас, когда дух мещанства нами самими вызван на службу, агитация и пропаганда являются для нас еще более нужными, чем прежде?» ^{[33, с. 41–73]}.

Большевики выстроили своеобразный культ героев, которые пожертвовали жизнью за идею создания справедливого общества. Похороны В. Володарского, зафиксированные на кинопленку, свидетельствуют о символическом потенциале коллективной «травмы», который призван объединить гражданское сообществе в борьбе с противостоящей группой-носителем враждебной идеологии вокруг погибшего героя, о чем гласит ключевой лозунг траурного митинга: «Погибшему во имя идеи - вечная память». Коллективные воззвания, проецируются также на совокупность новой советской общности, связанной идеями революционной конституции и борьбы: «Вечная память тов. Володарскому и тысячам безымянных героев рабочих и крестьян, погибших от руки эсеров и др. белогвардейцев... Проклятие убийцам!!!»; «Беспощадная кара предателям и убийцам вождей пролетариата!»; «Суд над эсерами должен быть судом над международной контрреволюцией» ^[12].

Примечательно, что подобные лозунги сопровождаются дискурсивными нападками на лидера социалистического движения в Бельгии Э. Вандервельде, известного своими юридическими идеями: «Бельгийские рабочие, гоните Вандервельде, он предает вас!», «Рабочий запада, неужели и после гнусного поведения Вандервельде и Ко и их подлой защиты эсэров в Москве вы будете терпеть их!». Воззвание «Да здравствует советская Россия!» в данном случае означает доминирование идеи диктатуры пролетариата, власти Советов, которая противостоит всем альтернативным версиям социалистического учения.

Для создаваемого советским руководством образа врага в целом характерна линия конструирования единства революционной массы против врагов нового общества: «Мы все как один клянемся отомстить за смерть наших дорогих товарищей». Борьба против внешних и внутренних врагов становится ключевым мотивом повседневности и построения основных институтов социалистического общества. Особенно остро это ощущается в периферийных районах советского государства, где сильно белое движение, противостоящее первым результатам создания централизованного аппарата управления большевиками, поэтому ключевым лозунгом зафиксированных в видеосъемке траурных церемониалов того времени становится также: «Вечная память павшим борцам за советскую власть» ^[38]. Мотивы жертвенности пронизывают, таким образом, сознание становящейся в условиях революции правовой общности – советского народа.

Российская визуальная коммуникация в период большевистской революции была в первую очередь ориентирована на массы. В связи с этим, элитистское крыло художников таких, как В.В. Кандинский, М.З. Шагал, А.М. Родченко, Л.М. Лиситский, не было так хорошо ориентировано на политическое искусство и пропаганду, столь необходимые большевикам в период утверждения революционных идей. Отсюда на передний план выходят художники, которые преуспели в символическом обрамлении режима еще до революции. Они достаточно в короткие сроки переориентируется на новый социалистический и революционный метанарратив.

Советская пропаганда была настолько успешной просто потому, что кооптировала цветовые схемы, иллюстративные стили, форматы и знакомую иконографию для широкой публики. Они начали с визуального элемента и добавили совершенно новые значения в старое, вводя некий общепринятый набор символов ^{[4, с. 1–8]}. Как отмечает В. Бонелл, визуальная пропаганда в первые годы советской власти в значительной степени сводила к минимуму необходимость понимания письменного слова в условиях, когда большинство населения было неграмотным, предлагала средства охвата широких слоев населения идеологическим посланиям большевиков. Сама правовая культура и сознательность российского населения в центре своем имела систему визуальных образов и ритуалов, которые воспроизводились в театрализованном представлении старого режима, большую роль в этом сыграла Русская Православная Церковь ^{[2, с. 273]}.

Визуализация мифо-концепта диктатуры пролетариата нашла отражение, например, в плакате «Год пролетарской диктатуры» ^[11], посвященном торжественному случаю празднования годовщины революции известного советского художника, одного из основоположников графического направления нового режима, А.П. Апсита. Этот плакат особенно богат революционной символикой. Он является важным историческим документом того времени, а также этапным художественным произведением, содержащим торжественно-праздничную композицию. Уже здесь присутствуют обобщенные аллегорические образы, символы и метафоры, которые распространятся со временем в революционном искусстве и станут неотъемлемой частью аппарата пропаганды и работы с политико-правовым сознаниям советского населения. В плакате нашли воплощение важнейшие элементы образного языка и композиционной структуры революционного плаката: типы новых протагонистов - рабочего и крестьянина, атрибуты их труда и атрибуты поверженного царизма, картина светлого индустриального будущего, мотив шествия, мотив солнца. При этом произведение несет следы влияния книжной графики и исполнено в реалистической манере рисунка.

Во главе композиции - рабочий и крестьянин, как ключевые протагонисты. Венцом плаката является лозунг, выделенный красным: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», отражающий общую идеологическую перспективу, направленную на распространение идей революции за пределы советского государства, характерную для раннего периода советского режима. Плакат включает образы трудового народа, ликующего от установления независимого от эксплуататоров порядка, изображены успехи индустриализации, союз города и деревни, выраженный в близости урожайного поля и промышленной агломерации. Характерна также и верхняя подпись, используемая художником: «Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика».

Годовщину революции репрезентирует также плакат художника П. Жилина с говорящим названием-лозунгом «Да здравствует Велика годовщина пролетарской революции: Да здравствует коммуна» ^{[13, с. 13]}. Сам заголовок подчеркивает пролетарский характер революции, подпитывающий миф диктатуры пролетариата. Идея коммуны отражена в изображении «семьи» рабочих, где на передний план выходит женщина с мечом и знаменем, за которой следуют ребенок и рабочие.

Новый революционный режим, ознаменованный концепцией диктатуры пролетариата, репрезентирован в плакате неизвестного художника 1919 года «Что дала октябрьская революция трудящимся» ^[52]. В нем в сравнительной перспективе изображены два режима-антагониста: старый, монархический, и новый, революционный. Согласно логике плаката, делящей социальное время на «до» и «после», трудящимся по прошествии двух лет свершения социалистической революции, удалось добиться следующих успехов: освобождения от капитала, присвоения себе фабрик; освобождения от власти помещика, присвоение земли (идея В.И. Ленина о необходимости передачи земли в общую собственность крестьянам); равного доступа к образованию; равных прав для женщин, эмансипации женского труда; трансформации финансовых структур в трудовые структуры (идея В.И. Ленина о необходимости объединения банков и упразднения финансовых спекуляций). В центре плаката изображены эмблемы советского государства, ставшие новыми символами революционного общества: серп и молот, аббревиатура РСФСР, скрещенные рабочие инструменты, красная звезда, меч и др.

Любопытно отметить, как хозяйственные идеи, обозначенные В.И. Лениным в "Очередных задачах Советской власти", репрезентируются в практической политике и в массовых зрелищах. Так, например, во время празднования 7-й годовщины Октябрьской революции в Ленинграде, среди используемых в демонстрации инсталляций был задействован агитационный «вагончик», который олицетворял государственную трудовую сберегательную кассу, с подчеркнутой надписью: «Бережливость – одна из основ современной жизни». Знаковой в целом для нового режима становится идея построения сильной экономики, выраженная в статистических визуальных представлениях достижений в различных сферах производства – этому служат инсталляции, которые демонстрируют выработку продукции различными заводами и сопоставление производительности труда в различные годы.

Одна из знаковых идей, репрезентируемых в символических акциях, также идея массового образования, учебы, лозунги в этом отношении гласят следующее: «Через учебу к укреплению пролетарской диктатуры, через диктатуру - к коммунизму» ^[40]. Таким образом, один из намеченных большевистским руководством путей к реализации правовой идеи пролетарской диктатуры является массовое образование (и современники уже могут отметить, что образование это носило роль целенаправленной индоктринации), которое является одним из средств символической политики. В дальнейшем большевики будут активно использовать агитпоезда как способ внедрения в правовое сознание населения советской «изобретенной традиции» в том числе и за пределами городских агломераций в стремлении охватить своими идеями территорию всего советского государства ^[45].

Вместо заключения

Авторами было установлено, что понятие «диктатуры пролетариата» в ленинской интерпретации отличается от классического определения К. Маркса и Ф. Энгельса, делающего акцент на демократической республике, в то время как вождь Октябрьской революции ставил акцент на власть Советов по образу и подобию парижской коммуны. Данный факт позволяет констатировать самобытность, российскую специфику, данного теоретического концепта. В связи с этим понимание Советов – государственной формы РСФСР – наполняется радикально-революционным содержанием. Советское государство представляется как революционное спонтанное политическое образование, строящееся на абстрактных, подробно разработанных В.И. Лениным, принципах «диктатуры пролетариата». Последняя понимается как вооруженная власть рабочих и крестьян, руководимая партией большевиков, имеющая непосредственную связь с массами и представляющее собой единство законодательной и исполнительной власти.

Репрезентация данного понятия, обнаруженная в плакатах и видеодокументах, фиксирующих митинги, шествия и празднества первых лет революции, демонстрирует, что большевики серьезно относились к символическим средствам легитимации собственной власти и господства, не останавливаясь в своем выборе только на средствах насилия и принуждения. Вербальная и визуальная составляющие советской агитации и политической коммуникации таким образом тесно переплетены друг с другом. Они направлены на всестороннее воздействие на сознание граждан посредством демонстрации ключевых ценностей государственного сообщества в конкретный момент времени. Культурный, идеологический и политико-правовой дискурсы советского государства с самого раннего этапа совершения социалистической революции тем самым взаимосвязаны и характеризуют такую нормативную конструкцию как советский конституционализм.