Образная система рассказа Л. Ятманова «Капля надежды» в аксиологической проекции

Гусева Надежда Васильевна кандидат филологических наук заведующий редакционно-издательским отделом, ГБУ ДПО Республики Марий Эл "Марийский институт образования" 424918, Россия, республика Марий Эл, г. Йошкар-Ола, с. семеновка, ул. Интернатская, 7 Guseva Nadezhda Vasil'evna PhD in Philology Head of the Editorial and Publishing Unit, Mari Institute of Vocational Education and Training 424918, Russia, respublika Marii El, g. Ioshkar-Ola, s. semenovka, ul. Internatskaya, 7 ovechkinanadezhda@rambler.ru

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 18-012-00086.

Современный литературный материал, связанный с темой Великой Отечественной войны и содержащий глубокие размышления о ценности человеческой жизни, открывает широкие возможности для исследования художественной аксиологии национальной литературы, ставшей в последние годы актуальной проблемой отечественной и региональной науки. Система ценностей «как наиважнейший регулятор поведения человека выражена в слове» ^{[9, с. 14]} писателя, в концепции его произведения; в свою очередь, феномен ценности, «становясь объектом рефлексии литературоведа, дает возможность открыть неизученные пласты литературного творчества, связанные с универсальными и локальными ценностями, с духовными приоритетами автора, с ценностными идеями эпохи», рассмотрение художественной литературы как формы существования универсальных и национальных ценностей «выводит исследователя на философский уровень осмысления художественных явлений и решает проблемы, на которые традиционные подходы не были ориентированы» ^[8].

Одним из важнейших аспектов обозначенной нами проблемы является образная система произведений в контексте авторской аксиологии; чаще всего именно аксиологические коннотации в характеристике персонажей определяют авторскую концепцию произведения. Данный аспект в отечественном литературоведении уже актуализирован в целом ряде работ ^{[1; 6; 7]}, в том числе применительно к марийской национальной литературе ^{[2; 3; 4; 5; 11]}. Менее изученной остается аксиологическая составляющая произведений русскоязычных писателей-мари. Целью данной статьи является рассмотрение в аксиологической проекции образной системы рассказа Льва Ятманова «Капля надежды» (1986) ^[10], который создан и опубликован на русском языке, является характерным явлением марийской малой прозы конца ХХ века, но еще ни разу не становился объектом научного анализа.

Обращаясь к теме войны, современные писатели изображают не только картины военных событий, но и художественно исследуют влияние тяжелых испытаний на психологию человека, активно обращаются к ценностным вопросам, раскрывая их через персонажную систему и образную символику. Актуальными становятся такие вечные ценности, как человеческая жизнь, любовь, надежда, семья, честь и совесть. Не является исключением в этом плане и рассказ Л. Ятманова.

«Капля надежды» – это рассказ о жестоких реалиях войны, их отголосках в послевоенное время, о сложных судьбах «тружеников войны», их мыслях и переживаниях. Перед нами перволичное повествование, близкое к авторскому. Повествователь предстает со своей жизненной (в первую очередь, психологической) историей: еще мальчишкой он испытал все тяготы тяжелого военного времени, помнил отъезд своего отца вместе с бригадой медиков из Горького в военный Севастополь, видел страдания своей матери, слышал ее плач по ночам, вместе с матерью ждал своего отца, верил и надеялся на его возвращение живым и невредимым. Он рассказывает о своем отце, его суровой фронтовой жизни. При этом разворачивает две параллельные истории – истории двух семей, связанных друг с другом крепкой дружбой, проводивших в одну «точку войны» своих отцов-кормильцев. Одна из них дождалась своего хозяина (семья автора-повествователя), другая – нет. Отец повествователя и его друг-медик Сергей Далицкий, работавшие в одном госпитале и оказавшиеся разлученными в условиях отступления, когда «последние защитники Севастополя бросились в воду и поплыли навстречу катерам, которые из-за сильного огня не могли приблизиться к берегу и, уклоняясь от снарядов, бороздили море в полутора километрах от последнего рубежа наших бойцов» ^{[10, с. 72]}: «– Мы почти до самого последнего часа были рядом с Сережей. Вместе разделись на берегу, вместе бросились в море, вначале плыли рядом. Он не хотел идти в море – Сергей плохо плавал и боялся, что не дотянет до катеров. Я чуть не силой столкнул его в воду. Сергей стал быстро отставать, я поддерживал его как мог. Потом он крикнул, что не доплывет, что будет возвращаться назад. Я выругал его и дернул за руку. Мы еще несколько минут плыли вместе. И тут рядом бухнул взрыв. Меня оглушило, на какое-то мгновение я потерял сознание. А когда очнулся, Сергея поблизости не было. Стояла ночь, вспыхивали над головой ракеты, которые немцы пускали с берега, чтобы вести по плывущим прицельный огонь. И кругом грохот, плывущие люди, свист пуль… Я крикнул, позвал Сергея, но голос мой едва ли был слышен в этом адском бушующем котле…

– Так Сережа погиб, это точно? – тихо спросила мама.

– Не знаю, - ответил отец. – Вот этого я совсем не знаю.

– Ведь взрыв раздался совсем рядом с вами, вас раскидало?

– Но я же жив, я добрался до катера. Сергея могло не задеть в тот раз. Он мог повернуть назад, поплыть к берегу.

– А там немцы, плен…» ^{[10, с. 75–76]}.

Обе семьи почти образцовые в плане царивших в них отношений; безмерная любовь и уважение супругов, наряду с другим факторами (верой, которая непременно «до последней спасительной капли» и которой охвачены все персонажи произведения, – именно, с ней связано название произведения «Капля надежды»), почти мистическим образом возрождают семьи; и автор в конце произведения уравнивает две семьи в их ценностном содержании.

Каждый из персонажей, включая повествователя, главными ценностями признает человеческую жизнь, любовь, веру и надежду. Каждый верит в возвращение отца и любимого человека. Больше всего верил и надеялся на встречу с отцом маленький мальчик (в настоящем художественном времени – повествователь): «Странно, но меня в ту пору почему-то никогда не покидала наивная и святая вера в то, что отец вернется живой и невредимый. Я просто представить себе не мог, как это я – Я! – вдруг останусь без отца. … МОЙ папа непременно приедет домой» [с. 71]. И он по-мужски, по-взрослому утешал маму, пытался придать ей силы и заставить поверить в чудо, которое обязательно должно случиться: «Ты ничего не бойся, мамочка, вот увидишь, наш папа все равно вернется живой…» [с. 71]. «Живой», «жизнь» становятся в произведении идейным стержнем повествования. Эти слова постоянно присутствуют в речи повествователя; «живой» – это первое слово, которое произносит его мама («– Живой, живой, это самое главное…»), целуя «небритое с дороги лицо» мужа, выкладывающего подарки и виновато извиняющегося за их скудость.

Что касается веры, по мнению автора и всех персонажей рассказа, спасшей жизни отцов, то она у всех разная. У мальчика – это уверенное ожидание чуда, вера в чудо (и, в самом деле, выплыть из «огненной воды» и выжить было чудом); у его матери, уставшей от отчаяния и страха ожидания, – это мистическая вера, которой она ранее никогда не была подвержена, – вера в силу талисмана: «Когда отец уходил на фронт, мама сняла совку с муфты и отдала ему как талисман. Отец бережно хранил маленькую сову всю оборону: только бумажник с документами, куда он спрятал сову, да еще пистолет вынес он из огненного пекла. Мама, никогда не верившая в приметы, уверяла всех, что этот талисман и спас отцу жизнь. И ее никто не пытался в этом разубедить» [с. 73]. Повествователь, утверждая ценность любой веры в преодолении обстоятельств, пишет: «В те военные годы любая вера, порой самая наивная, поддерживала людей, помогала им жить и надеяться» [с. 73].

Именно с желанием сохранить веру и надежду в душе Веры было связано тягостное, мучительное молчание и сдержанное поведение отца повествователя. Он всячески защищался от предложений жены и вопросов жены Далицкого, чтобы не убить еще и в себе самом надежду на возвращение друга, и демонстрировал совестливость, невероятную выдержку, силу духа, честность. На вопрос Веры «Ванечка, где мой муж, где Сережа?» [с. 74] Ваня молчал, «будто он что-то знал о ее муже, знал и упорно скрывал…» [с. 74]. А на вопрос своей жены: «Почему ты не сходишь к Вере Далицкой?» [с. 73] – он отвечал честно: «… я просто не знаю, что сказать Вере». Он прекрасно понимал, что при взрыве Сергей мог умереть, но в своей душе надежно оберегал маленькую надежду на то, что Сергей мог и выжить. Он молчал («странное молчание отца» [с. 74]; «отец хотел тишины и покоя» [с. 73]), он не сказал жене друга ничего, «чтобы оставить ей эту самую каплю надежды, которая поможет Вере ждать Сережу, ждать, надеяться, верить и, может быть, дождаться» [с. 76]. Молчит и тогда, когда Вера бросает ему несправедливый и бестактный вызов: «– Но ведь ты жив, ты дома, а он…». Это обращение было на уровне бессознательного. Автор дает понять, что нарушение ею границ такта и уважения было следствием трагического одиночества, изнуряющего неведения и страдания. Придя в себя, она извиняется перед своими близкими друзьями. Вторая часть повествования, где описываются встреча с Верой и последующие дни семьи Ивана, насыщена психологическими средствами, позволяющими ощутить читателю, прежде всего, тяжесть положения, в котором оказался отец повествователя. Данное психологическое повествование автор завершает эпилогом, подтверждающим пророческие слова Ивана («Плен – это еще не смерть. Это страшно, но все же есть хоть какая-то надежда. Хоть капля надежды» [с. 76]): «Через четыре с лишним года Сергей Далицкий, пройдя немецкий плен, бесконечные мытарства «перемещенного лица» на освобожденной союзниками территории Германии, соответствующую проверку, вернулся на Родину, к своей семье» [с. 76].

Не меньшей степени психологизации подвергнут в произведении образ Веры Далицкой, «убитой горем неизвестности». В ее душераздирающей просьбе-мольбе выражены тоска, неимоверное страдание, душевная боль и любовь к мужу: «Господи, Ваня! Ради всего святого, ради жены своей, сына своего – где Сергей? Если он погиб – скажи, я выдержу. Скажи, не мучай, я должна знать правду, слышишь, скажи мне всю правду, не жалей меня. Я все, все вынесу – только говори, говори!..» [с. 74]. Глубокую психологическую подоплеку имеют описание ее внешности и неосознанные ее действия, представленные автором с помощью массы переплетающихся друг с другом деталей в психологической функции – портретных, собственно-психологических, «внутренних жестов» и других: «она бросилась к отцу, обняла его, расцеловала» [с. 74]; «И вдруг Вера, эта красивая женщина с огромными темными глазами, раскрытыми в немом вопросе, рухнула на колени перед отцом, схватила его руку и, пытаясь поцеловать ее, застонала таким страшным голосом» [с. 74]; «Отец попытался было поднять Веру, но она уцепилась за его коленки – страшная, растрепанная, слезы текли по ее красивому, изуродованному невыносимой мукой лицу, и никакой, казалось, силой нельзя было остановить ее» [с. 75]; «Она отрешенно вытерла мокрое, в темных подтеках лицо, стуча зубами о край стакана, судорожно сделала глоток» [с. 75].

В ряду лучших, ценностно значимых черт персонажей, наряду с другими (доброта, понимание и уважение друг к другу), автор постоянно акцентирует любовь, которая подчеркнута и в момент долгожданной встречи с отцом, и в поступках отца (например, по дороге домой купил флакон духов) и матери. Громадной, нечеловеческой силы любовь к мужу сквозит в волнениях, боли и страданиях Веры Далицкой.

Итак, в рассказе Л. Ятманова «Капля надежды» на первый план выдвигается одна из важнейших ценностей – человеческая жизнь. С ней прямо связана проблема человеческой веры в лучшее – возвращение отца, мужа, жизни, семьи, любви. Концептуальная важность этого понятия подкрепляется не только названием произведения («Капля надежды»), но и именем одного из ключевых персонажей (Веры Далицкой). Вера и надежда составляют ценностную основу всех субъектов сознания и речи (повествователя, его отца, матери, Веры); автор запечатлевает сложный процесс человеческого страдания и ставит вопрос о возможностях удержания в себе веры. Название рассказа «Капля надежды», безусловно, приобретает символическое значение, многократно повторяясь в тексте, оно становится аксиологическим лейтмотивом произведения; веру и надежду автор рассматривает как способ самосохранения человека, как способ возвращения его к жизни.