Литературное произведение как повод: «Запечатленный ангел» Н. Лескова и русская литургия «Запечатленный ангел» Р. Щедрина

Кекова Светлана Васильевна доктор филологических наук профессор, кафедра Гуманитарных дисциплин, Саратовская государственная консерватория имени Л.В. Собинова 410012, Россия, Саратовская область, г. Саратов, пр. Кирова С. М., 1 Kekova Svetlana Vasilyevna Doctor of Philology Professor at the Department of the Humanities of Saratov State Conservatoire 410012, Russia, Saratovskaya oblast', g. Saratov, pr. Kirova S. M., 1 kekova@yandex.ru Другие публикации этого автора

Панкова Алёна Игоревна преподаватель, кафедра Дирижирование, Саратовская государственная консерватория имени Л.В. Собинова 410012, Россия, Саратовская область, г. Саратов, ул. Пр. Кирова С., 1 Pankova Alena Igorevna Lecturer at the Department of Conducting of Saratov State Conservatoire 410012, Russia, Saratovskaya oblast', g. Saratov, ul. Pr. Kirova S., 1 frolova89@mail.ru Другие публикации этого автора

В 1988 году, в год тысячелетия Крещения Руси, композитор Родион Щедрин создаёт хоровое сочинение по повести Н. С. Лескова «Запечатленный ангел». Парадоксальным является тот факт, что сам текст повести не используется композитором. Задача нашей статьи – выявить специфику взаимодействия литературного и музыкального текстов и раскрыть особенности творческого метода композитора.

Хоровое сочинение Р. Щедрина «Запечатленный ангел» представляет собой цикл из 9 частей, написанный на религиозные тексты, жанр которого сам композитор обозначает как «Русская литургия». Поскольку Р. Щедрин берёт в качестве «имени» своего произведения название повести Н. Лескова, перед исследователем встаёт вопрос, связанный с причиной такого наименования. Сам композитор пишет о своём произведении: «прямых сюжетных связей с литературным первоисточником здесь нет, но заглавная, на мой взгляд, лесковская идея нетленности художественной красоты, магической, возвышающей силы искусства посильно трактована средствами языка музыкального… Мне подумалось, что не следование сюжету повести, а следование самому духу, тону ее, может дать мне право привлечь название Лескова к своему замыслу» ^{[11, 274]}. Это высказывание Щедрина, столь часто цитируемое в разных исследованиях (практически нет ни одной работы, посвящённой русской литургии «Запечатленный ангел», где бы ни цитировалось это высказывание), с нашей точки зрения, только затемняет и проблематику лесковской повести, и проблематику «Русской литургии» самого Щедрина. Во-первых, отметим мысль Щедрина о том, что главной идеей повести Лескова «Запечатленный ангел» является «идея нетленности художественной красоты, возвышающей силы искусства». Если обратиться к тексту повести, к её сюжету, к её идейным и духовным истокам, то, безусловно, никакой идеи «возвышающей силы искусства» мы не найдём. В целом эта фраза Щедрина – своего рода эвфемизм «советского извода», скрывающий за вполне приемлемым «фасадом» довольно банального свойства совершенно иную мысль. Эта мысль связана не с искусством вообще, а с иконописным «художеством», знатоком и поклонником которого был Лесков, посвятивший иконописи несколько статей, одна из которых была написана в одно время с повестью «Запечатленный ангел» ^[6]. В повести не «возвышающая сила искусства» и не «нетленность художественной красоты» прославляется, а святость, явленная через икону и творящая чудеса, изменяющая саму жизнь артели раскольников. Красота как святость и святость как красота – вот кредо мировосприятия русского человека, и именно это мировосприятие отражено в повести. Конечно, Щедрин прекрасно понимал это, и когда говорил о том, что «лесковская идея… посильно трактована средствами языка музыкального», он имел в виду, что в музыке тоже может существовать своего рода «иконопись», «художество» неотмирное.

Отмечая, что прямых сюжетных соответствий у повести Лескова и его хоровой музыки нет, Щедрин тем не менее говорит о следовании духу и тону повести (курсив наш - А.П.). Интересным является, однако, тот факт, что авторитетные исследователи творчества Щедрина в целом и «Запечатленного ангела», в частности, ищут и находят не только общий тон и дух двух выдающихся произведений, но и те нити, которые связывают повесть Лескова и литургию Щедрина в плане семантическом. Так, О. Синельникова в статье «Запечатленный ангел» Н. Лескова и Р. Щедрина: в поисках духовной истины» находит сюжетные и тематические соответствия повести Лескова и литургии Щедрина. Анализируя три стадии в процессе драматургического развития литургии, исследователь отмечает следующее:

1. Первые три композиционные части литургии Щедрина О. Синельникова соотносит с фразой повести Лескова «мирственный дух». У Лескова в эту тематическую сферу входят образы города, чудесного пейзажа, полноводной реки, моста, красоты икон, молитвы в начальных главах. Этим тематическим лейттемам соответствуют в музыке Щедрина, по мысли автора, тема Ангела, тема колокольного звона, целая россыпь тем-предвестников ^{[10, 107]}.

2. Вторая стадия драматургического развития (три последующие части) литургии Щедрина включает в себя, как показывает исследователь, сюжетные коллизии повести, которые связаны с предательством Пимена и последующим «запечатлением» лика Ангела на иконе ^{[10, 108]}. Пению свирели в этой части, как показывает Синельникова, соответствует девятая глава повести, где рассказывается о том, как англичанин беседует с раскольниками об иконописном искусстве.

3. В заключительной стадии развития литургии Щедрина происходит «распечатление» не только иконы Ангела, но и душ раскольников, соединяющихся со Христом в святом Причастии - и в единодушии с отечеством. (Примечательно, что литературовед М. М. Дунаев так формулирует основную идею «Запечатленного ангела»: «Для Лескова главный смысловой итог рассказа - обретение единства в вере» и далее: «Вот о чём рассказ: об утолении жажды единодушия с отечеством» ^{[2, 430]})

Таким образом, О. В. Синельникова в своём тонком и убедительном анализе показывает, что музыкальное развитие литургии Щедрина соответствует сюжетному развитию повести Лескова. Но этим не ограничивается анализ; исследователь находит в повести Лескова моменты, которые можно было бы интерпретировать в евангельском и литургическом духе. Так, образ Ангела, чей лик «запечатан» печатью, Синельникова ассоциирует с образом Христа, на лике которого запечатлелся поцелуй Иуды (как мы знаем, в православной литургии воспроизводятся все моменты земной жизни Спасителя). Разные моменты лесковского сюжета соотносятся с евангельским повествованием, то есть определённым образом истолковываются. Такой способ прочтения и истолкования литературного произведения можно соотнести с одним из важнейших понятий в сфере древнерусской словесности.

Для того, чтобы с точностью определить творческий метод того или иного христианского художника, необходимо понять, как он осмысливает Священное Писание. Л. Левшун выделяет три основных типа отношений к Писанию и – соответственно три основных метода изображения действительности. Первый из них – метод типологической экзегезы. «Он заключается в том, что для каждого наблюдаемого события и явления, которые воспринимаются как символическое отражение трансцендентной реальности, обязательно отыскивается (прозревается) в Священном Писании его прообраз (богодухновенно проявленное «подобие»). На основании же соотнесения явления или события с его прототипом … оно и получает своё объяснение» ^[7,120].

Для иллюстрации этого творческого метода обратимся к эпизоду из жития св. Сергия Радонежского. Автор жития, Епифаний Премудрый, рассказывает о том, как отрок Варфоломей был чудесным образом научен грамоте. В житии мы читаем: «Однажды отец послал его искать лошадей. Так всё было по предначертанию всемудрого Бога, как Первая Книга Царств говорит о Сауле, который послан был отцом своим Кисом искать осла; Саул пошёл и увидел святого пророка Самуила, которым был помазан на царство, и важнее обычных дел нашёл. Так и блаженный отрок важнее дел обычных дело нашёл; когда он был послан отцом своим Кириллом искать скот, он увидел некоего черноризца, старца святого, удивительного и неизвестного, саном пресвитера, благообразного и подобного ангелу, на поле под дубом стоящего и прилежно со слезами молящегося» ^{[3, 2284]}. Для бытового на первый взгляд эпизода (отец посылает сына искать лошадей, и мальчик случайно встречает под дубом некоего старца) автор жития находит символический прообраз в Священном Писании – эпизод, в котором описывается помазание на царство Саула. Таким образом, эпизод из жития св. Сергия определённым образом толкуется, для него находится прототип в Библии и объяснение – объяснение последующего чуда научения грамоте не от людей, а от Бога.

Подобный же метод истолкования конкретной сюжетной ситуации из повести Лескова использует и О.В. Синельникова: «запечатление» ангела (Лесков описывает этот момент следующим образом: расходившийся барин, увидев, что староверы пытались сокрыть свою главную святыню – икону Ангела, говорит: «Ага! вы, мошенники, хотели её скрасть, чтоб она на болт не попала, ну так она же на него не попадёт, а я её вот как! – да, накоптивши сургучную палку, прямо как ткнёт кипящею смолой с огнём в самый ангельский лик!»^{[6, 343]}), то есть конкретный сюжетный эпизод из повести Лескова исследователь соотносит с одним из самых трагических евангельских эпизодов – предательским поцелуем Иуды.

Таким образом, можно сказать, что тот тип анализа отдельных эпизодов повести Лескова, который нам демонстрирует О.В. Синельникова, имеет непосредственное отношение к методу типологической экзегезы, хотя в данном случае мы обращаемся не к древнерусской словесности, а к искусствоведческому труду, написанному уже в ХХI веке. Можно отметить и тот факт, что не только в исследовании О.В. Синельниковой используется метод типологической экзегезы, но и в других трудах, посвящённых как «Русской литургии» Р. Щедрина, так и повести Н. Лескова, мы сталкиваемся с этим методом. Так, А. Ковалёв в статье «Литургические основы «Запечатленного ангела» при анализе четвёртой части сочинения Щедрина, которая, по мнению исследователя, является кульминационной, воплощающей самую сердцевину литургической идеи щедринского «Запечатленного ангела» (текстовая основа этого номера – тропарь Великого Четверга, где повествуется об установлении Иисусом Христом Таинства Евхаристии и о предательстве Иуды), замечает: «Исполненная драматического накала и экспрессии кульминационная часть хоровой композиции «Запечатленный ангела», содержащая в себе довольно ярко выраженную литургическую мотивировку, чем-то перекликается и с сюжетом повести Лескова. Позарился один из старообрядцев Пимен Иванов на барские тридцать рублей (тридцать сребреников Иуды!), и не заставили себя долго ждать различные скорби, горести и беды» ^{[4, 21]}.

Как мы видим, автор статьи при истолковании поступка Пимена также пользуется методом типологической экзегезы, находя в нём «символическое отражение трансцендентной реальности», тот евангельский прообраз, который позволяет читателю повести соотнести образы Пимена и Иуды. И именно этот метод интуитивно использует Р. Щедрин, музыкально истолковывая повесть Лескова в литургическом ключе.

Конечно, сама возможность подобного истолкования заложена в повести Н. Лескова. В повести мы находим множество реминисценций и аллюзий на евангельские сюжеты, о чём говорят авторы примечаний к новому тридцатитомному собранию сочинений писателя. Исследователи творчества Лескова Ю. А. Голубинская и О. В. Евдокимова в статье «Умозрение в красках»: икона в творчестве Н. С. Лескова и трудах русских религиозных философов конца ХIХ - начала ХХ века (Е. Н. Трубецкой)» отмечают, что эти аллюзии в большинстве своём отнесены к иконе Ангела и «все они также отсылают к образу Иисуса Христа» ^{[1, 166]}. Следует отметить, что в описании иконы Ангела в повести «Запечатленный ангел» есть деталь, которая напрямую, иконографически, соотносит два этих Образа. На персях ангела, как о том пишет Лесков, изображён «младенческий Лик Эммануилев». Христос Эммануил – один из иконографических типов изображения Спасителя, когда Христос изображается в виде «отрока, отмеченного печатью духовной зрелости» ^{[8, 47]}. И когда у Лескова мы читаем: «Сам он возжелал себе оскорбления, дабы дать нам свято постичь скорбь и тою указать нам истинный путь» (что, несомненно, отсылает нас к жертве Христа, который своими страданиями искупил грех Адама), мы не должны забывать, что ангел несёт на себе «запечатленный» в красках образ Христа.

«Иконическая составляющая» повести в целом необычайно важна не только для понимания замысла писателя, но и для проникновения в замысел Р. Щедрина. В его «Русской литургии» трижды исполняется песнопение «Ангел Господень»: оно и начинает, и завершает хоровое сочинение; это песнопение исполняется и в начале третьей части литургии. Текст этого песнопения взят из повести Лескова. Он представляет собой молитву старообрядцев, которую читает один из героев повести дед Марой в тот момент, когда ангел «сходит» со своего места на аналое и старообрядцы переносят икону на другой аналой – «столб», сделанный из нового обожжённого кирпича. «Ангел Господень, да пролиются стопы твоя аможе хощеши», – молится дед Марой, положив земной поклон, и именно в этот момент раздаётся стук в дверь, положивший начало трагической истории «запечатления» иконы ангела.

Щедрин изменяет одно слово в тексте этой молитвы: вместо слова «стопы» появляется слово «слёзы». Эта замена связана с тем, что словосочетание «пролиются стопы» для современного человека совершенно непонятно; в церковнославянском языке значение словосочетания «пролитися стопам» согласно Полному церковнославянскому словарю (Дьяченко) означает «поскользнуться, разлиться, как вода, соблазниться» ^[9]; в контексте повести эта молитва означает следующее: «ты сам, ангел Господень, направь стопы твои туда, куда ты хочешь». Тем самым в этой молитве начинается тема мистического путешествия и чудесного спасения общины староверов-беспоповцев, соединившейся, благодаря Ангелу, в Таинстве святой Евхаристии с Православием. Щедрин создаёт другой словесный образ: ангел «проливает слёзы» над каждым грешным человеком, нуждающемся в утешении и спасении.

А. Ковалёв, анализируя жанрово-композиционное решение «Запечатленного ангела» Щедрина, отмечает наличие трёх образных сфер произведения, причём первая из них, по словам исследователя, – это «музыкальное воплощение ангела Господня, духовного путеводителя героев повести» ^[4,17]. В своём анализе исследователь отмечает, что тема ангела становится «арочным обрамлением» всего цикла, поскольку на этой музыкальной теме построены начальная и заключительная часть хоровой композиции. Значительное место эта тема занимает и в №3. Эта тема предваряет великопостные песнопения, «как бы благословляя своих подопечных в долгое и трудное великопостное странствие» ^{[4, 17]}.

Для нас особый интерес представляет мысль А. Ковалёва о том, что в произведении Щедрина существует образная сфера, представляющая собой музыкальное воплощение ангела Господня. Можно было бы переформулировать эту мысль исследователя следующим образом: в «Русской литургии» Щедрина мы сталкиваемся с феноменом музыкальной иконы.

Следует отметить знаменательный факт: в статье известного иконоведа В. Лепахина повесть Лескова «Запечатленный ангел» рассматривается как своего рода житийная «словесная икона». Сходство с житийной иконой, по мнению Лепахина, состоит в том, что «в повести, как в среднике иконы, с деяниями, изображается ангел, а вокруг него шестнадцать глав-клейм» ^{[5, 295]}. Каждое «клеймо» – это микросюжет, отражающий ту или иную веху на пути артели староверов-беспоповцев к Православию. Лепахин описывает каждое из клейм, «проявляя» символические моменты в разных событиях повести, трактуя эти события в контексте Священного Писания и Священного Предания. Так, анализируя сонное видение Михайлицы, исследователь отмечает, что страшный пожар, превративший в золу молельню старообрядцев, отсылает читателя к тем событиям Ветхого Завета, где на грешников «ниспадает огонь как знак гнева Господня и попаляет недостойных даже до смерти, как, например, сынов Ароновых Надава и Авиула (Лев. 9, 1-2)». На правом же берегу – там, где находится Киев с его святынями, Михайлица видит огненный столп. Лепахин, используя в своём толковании метод типологической экзегезы, напоминает, что столп огненный вёл народ Израиля в его бегстве из Египта (Исх. 24, 14; 40, 38). Иконографически этот сюжет исследователь предлагает воплотить в духе новгородской иконы семнадцатого века «Видение пономаря Тарасова» с пожаром на одном берегу и огненным столпом – на другом. Последнее «клеймо» словесной иконы Лескова Лепахин называет «Распечатление Ангела души». Можно сказать, что в «Русской литургии» Щедрина последний номер соответствует именно этому сюжету.

Подводя итог нашего исследования, отметим следующее: Р. Щедрин в Русской литургии «Запечатленный ангел» создаёт особый феномен музыкальной иконы, которая соотносится со словесной иконой, явленной в повести Лескова. Это становится возможным, поскольку композитор при музыкальной интерпретации повести интуитивно использует метод «типологической экзегезы», воплощая главную идею литературного произведения – путь к Истине лежит через покаяние.