Раненые в повседневной жизни провинциального города в годы Первой мировой войны (на материалах Центрального Черноземья)

Букалова Светлана Владимировна кандидат исторических наук доцент, кафедра политологии и государственной политики, Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации, Среднерусский институт управления - филиал 302028, Россия, Орловская область, г. Орел, бул. Победы, 5а Bukalova Svetlana Vladimirovna PhD in History Associate Professor at the Department of Political Science and State Policy of the Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration, Orel Branch 302028, Russia, Orel, bul. Pobedy, 5a stl1612@yandex.ru Другие публикации этого автора

Статья выполнена при поддержке гранта РФФИ № 19-09-00494

Характерной чертой Первой мировой войны стала её тотальность, требовавшая подчинения всех ресурсов общества – материальных, финансовых, людских, интеллектуальных и др. – единственной сверхцели достижения военного превосходства над противником. Это обстоятельство, в свою очередь, обусловило трансформационные процессы, затронувшие экономическую, политическую и социальную стороны государственной жизни. В Российской империи мобилизация общества на нужды ведения войны не была проведена с должной полнотой и эффективностью, что послужило одним из условий крушения монархии.

Вместе с тем, мобилизационные процессы оказали значительное влияние на повседневную жизнь россиян. Можно сказать, что российская провинция, традиционно составлявшая сонную периферию общественной жизни, преобразуется в тыл и приобретает важнейшее значение для обеспечения успешного ведения боевых действий. Наиболее ярким примером «мобилизации тыла» является функционирование военно-лечебных заведений во внутренних районах Российской империи. Госпитали и раненые составляли существенную часть «военного фактора», присутствовавшего в повседневности периода Первой мировой войны. Более того, фигура раненого воина была наиболее наглядным свидетельством близости «мировой драмы» Великой войны (если воспользоваться образами публицистики того периода) к мирку провинциального обывателя.

Земледельческие, патриархальные губернии Центрального Черноземья – Воронежская, Курская, Тамбовская и Орловская – оказались в этом отношении намного ближе к театру мировой войны, чем это могло показаться их жителям в момент её начала. Железные дороги соединяли их с районами боевых действий, и именно на железнодорожный транспорт делалась ставка при разработке плана военно-санитарных мероприятий. В российской армии в годы Первой мировой войны господствовала парадигма широкой эвакуации раненых в тыл для последующего лечения. Была создана система фронтовых разборных и тыловых распределительных эвакуационных пунктов, которые направляли поток раненых для оказания специализированой помощи. В этой системе Курску была отведена роль распределительного эвакуационного пункта для раненых Юго-Западного фронта. Эвакуируемых направляли из Киева по Московско-Киевско-Воронежской железной дороге, поскольку губерния входила в Киевский военный округ. Дальнейшая эвакуация раненых осуществлялась в Воронежскую губернию.

Орёл был соединён с районом Северо-Западного фронта Риго-Орловской железной дорогой. В его эвакуационный район входили Тамбовская, Тульская, Саратовская и Астраханская губернии. С 1 января 1915 г. северные уезды Тамбовской губернии – Моршанский, Темниковский, Елатомский, Спасский и Шацкий - были отнесены к Рязанскому эвакуационному пункту, и лазареты их уездов получали раненых из Рязани. Взамен этих уездов к Тамбовскому эвакуационному пункту присоединили часть Области войска Донского. Липецк и Борисоглебск с частью уездов, а также часть Усманского уезда, прилегающие к станциям Юго-Восточной железной дороги, получали раненых с поездов, отправляемых из Орла. Усмань могла получать раненых из Воронежа, а Лебедянь – из Ельца. Город Моршанск с его уездом и частью Шацкого уезда с лазаретами по станциям Сызрано-Вяземской железной дороги принимал поезда, идущие из Москвы через Ряжск, или из Орла. Позднее этот район был отнесен к распределительному пункту в Вязьме. Северные уезды - Шацкий, Елатомский, Спасский, Темниковский и Кадомский по линии Московской железной дороги получали раненых непосредственно из Москвы ^[1].

Распределительный эвакуационный пункт вёл учёт количеству наличных и свободных мест во всех лечебных заведениях в пределах своего района и осуществлял дальнейшее распределение раненых в глубоком тылу. Распределительный пункт создавался для транзитного перемещения раненых из прифронтовой полосы во внутренние районы и был рассчитан на кратковременное пребывание массы эвакуируемых воинских чинов, которые, в свою очередь, должны были освободить место для новой волны прибывающих раненых. Такой статус определял массовый наплыв раненых в город и в то же время большую подвижность их контингента. В среднем прибывший с фронта проводил в Орле не более недели.

Принцип широкой эвакуации, помимо того, что создавал повышенную нагрузку на железнодорожную сеть, приводил к тому, что тыловые госпитали были заполнены легкоранеными (в среднем их доля составляла 54-61% пациентов ^[2]). Кроме этого, тяжелораненым дольше приходилось дожидаться необходимой помощи, что приводило к росту инвалидизации пострадавших. В период интенсивных боевых действий раненый мог прибыть в госпиталь в том виде, в каком был подобран на поле боя, проведя в дороге несколько дней, что могло вызвать воспалительные и некротические процессы, привести к ампутации или смерти.

«Временное положение об эвакуации раненых и больных воинов» от 5 августа 1914 г. возлагало обеспечение армии медицинской помощью на Военно-санитарное ведомство и Красный Крест. Однако масштабы боевых действий с первых же дней выявили острую необходимость форсированного расширения числа госпитальных мест в тылу. Решение этой задачи приняли на себя общественные организации, объединившие органы местного самоуправления – Всероссийский Земский Союз (ВЗС) и Всероссийский Союз Городов (ВСГ). Они получили предписание развернуть до 200 тыс. коек с принятием их на содержание Военного ведомства ^[3]. К ноябрю 1915 года коечная сеть ВЗС и ВСГ насчитывала 256 664 единиц ^[4].

В губерниях Черноземья открытие военно-лечебных заведений шло в первые месяцы войны. В итоге к 1916 году в Орловской губернии было открыто 109 госпиталей и лазаретов на 13 270 мест ^[5]. В Тамбовской губернии был открыт 131 лазарет на 6 821 койку, из них 3581 – в самом Тамбове. На содержании губернского и уездных земств находилось 5 314 коек, что составляет 78% ^{[1, с.50]}. В Курске было организовано 33 госпиталя и лазарета ^[6]; только в восьми штатных военных госпиталях было 4 200 мест ^[7]. Кроме того, были устроены госпитали в уездных городах по линиям железных дорог - в Белгороде (на 250 пациентов), Обояни (на 25 человек), Дмитриеве, Льгове, Новом Осколе, Судже и Щиграх (по 50 коек в каждом) ^{[8, с.245]}. В Воронеже к концу 1914 г. располагалось 45 госпиталей, которые могли единовременно принять 6 833 пациента, на территории губернии действовало ещё 108 лазаретов, в них могли разместить 3 287 раненых ^[9].

В годы Первой мировой войны образ «раненого воина» становится элементом повседневной жизни провинциального города. Размещение раненых вне городов было вынужденным исключением. Устройству военных лечебных заведений в сельской местности препятствовали трудности с доставкой раненых и отсутствие врачебного персонала. Показателен пример создания госпиталя в Фатеже, который был удален и от губернского центра – Курска, и от железной дороги. Госпиталь был создан здесь благодаря энергии соборного протоиерея, сумевшего преодолеть эти объективные препятствия. Первоначально губернатор Н.П. Муратов, принимая во внимание удаленность Фатежа от Курска, не разрешил направлять туда раненых воинов. Но фатежане подобрали удобные экипажи, и, получив разрешение, самостоятельно стали привозить раненых в свой госпиталь ^[10].

Размещение в провинции значительного количества раненых требовало занятия едва ли не всех пригодных для этого помещений. Лечебным заведениям были необходимы широкие коридоры для перемещения больных и высокие потолки для обеспечения вентиляции, однако не всегда эти условия соблюдались. Госпитали открывались в гостиницах, учебных заведениях, общественных и промышленных зданиях и т.п. Естественно, что это серьёзно отражалось на работе тех учреждений, которые в них размещались. Гимназии и семинарии переходили на двухсменное обучение, сокращали учебный год.

Орловское епархиальное женское училище, в здании которого был открыт огромный госпиталь на 940 мест, отказалось от дополнительного года обучения (7-й, педагогический класс). Ученицам 5-ти младших классов училища рекомендовалось заниматься дома по специально разработанной программе. Часть занятий Александровского реального училища, в здании которого открылся лазарет, была перенесена в гимназию Гиттерман. На неопределённое время были отложены занятия в Духовной семинарии, I и II Духовных училищах. Из I и III Городского училища, занятого под госпитали, занятия переместились во II и IV училище. Во Мценске учащиеся женского приходского училища занимались во вторую смену в I мужском приходском училище. Занятия Брянского женского ремесленного училища и двухклассной торговой школы проходили в послеобеденное время в двух мужских гимназиях ^{[11, 16, 18, 23, 27 сентября; 6, 10, 30 октября 1914 г.]}.

В Курске строящееся здание Народного дома сразу же стали приспосабливать под хирургическое отделение лазарета губернского земства вместимостью 420 коек. Более того, под госпитали было занято здание губернской земской управы, земство перешло в общежитие Учительской семинарии. Военный эвакуационный госпиталь на 630 мест разместился в новом здании Курского епархиального училища ^{[7, с. 211, 215]}. Купец и гласный Воронежской городской думы Николай Клочков отдал под госпиталь свой маслобойный завод, в условиях войны ставший нерентабельным ^[12]. В Тамбове госпиталь на 300 коек был открыт в здании винного склада. Открылись лазареты при Екатерининском учительском институте на 40 мест, при школе слепых на 30 мест, в Крестьянском поземельном банке – 24 офицерских и 123 места для нижних чинов ^{[1, С.45-46]}.

Могли строиться и специальные госпитальные бараки – как правило, в непосредственной близи от железнодорожной станции, чтобы облегчить транспортировку тяжелораненых, или же для изоляции инфекционных больных. Так, для приёма раненых с поездов Орловский губернский комитет ВЗС специально построил при станции Орёл 3 барака, открытых 4 октября 1914 г.; в июне 1915 г. был построен ещё один ^[13].

Интересно, что на территории Воронежской губернии находилось имение Рамонь, принадлежавшее до 1908 года Е.М. Ольденбургской – супруге принца А.П. Ольденбургского, назначенного в сентябре 1914 г. Верховным начальником санитарной и эвакуационной части империи. В его задачи входило объединение и координация помощи пострадавшим на фронте, исходящей из разных источников – Военного ведомства, РОКК, общественных союзов и благотворительных организаций как на театре военных действий, так и во внутреннем районе. В Рамонском имении Ольденбургских располагался небольшой лазарет для 15 бойцов. Хотя после разрушительного пожара 1906 года имение было продано Удельному ведомству, прежние хозяева сохранили право пользоваться им. Именно отсюда уехала на фронт вслед за своим возлюбленным Н.А. Куликовским великая княжна Ольга Александровна, бывшая в то время замужем за П.А. Ольденбургским.

Первые раненые стали прибывать в чернозёмную провинцию в 20-х числах августа 1914 года. Их привозили санитарные поезда, приписанные к тому или иному распределительному пункту и курсировавшие по определённому маршруту. Таким образом, вокзалы приобретали важную роль разгрузочного и сортировочного пункта. Поезда приходили преимущественно ночью, иногда – по нескольку в сутки. Каждый поезд вмещал до 500 раненых. Прибытие первых санитарных поездов стало ярким явлением общественной жизни, его описывали местные газеты. В Орле прибывшие эшелоны встречали губернатор и вице-губернатор, они раздавали раненым гостинцы. Публика, собравшаяся в большом числе, расспрашивала раненых о войне, провожала их по улицам до госпиталей. Для перевозки раненых было предоставлено два частных автомобиля и два экипажа. В Ельце, несмотря на то, что санитарный поезд пришёл в два часа пополуночи, его встретила толпа горожан во главе с предводителем дворянства, председателем земской управы, городским головой ^{[11, 20, 21 августа 1914 г.]}.

В разгрузке раненых был активно задействован трамвай. Общество Орловского трамвая (принадлежало бельгийцам; это был третий трамвай в Российской империи и первый – пущенный на территории современной России) бесплатно оборудовало и выделило два трамвайных вагона по 5 коек, курсировавших между вокзалом и госпиталем. К железнодорожным путям была протянута трамвайная ветка ^[14]. В Курске раненых перевозили либо на простых городских извозчиках, что при скверных экипажах и плохих мостовых причиняло им сильные страдания, либо пользоваться услугами местного трамвая. Директор трамвая Генрих Дальбру предложил устроить особого вида вагоны и перевозить в них раненых в госпитали без всякой платы. Он заявил, что все заботы и расходы – скромный дар бельгийца русскому народу. На имя губернатора Н.П. Муратова Г.Л. Дальбру прислал письмо с приложением 500 рублей, прося употребить деньги на помощь раненым и больным русским солдатам – друзьям бельгийского народа. В лазаретах города общество Курского трамвая устроило электрическое освещение и отпускало для них электроэнергию по сниженной себестоимости. Оно предоставило право бесплатного проезда в трамваях большому числу лиц, состоявших на службе в военном ведомстве ^{[7 , с.221]}.

Общество «Курский трамвай» предоставляло вагонетки для транспортировки раненых бесплатно, что приносило ему значительные убытки, т.к. каждая нагрузка вагонеток парализовала почти все пассажирское движение трамвая по городу. В одной вагонетке размещалось не более 6 раненых на носилках. Этот способ транспортировки применялся лишь к лазаретам, которые помещаются на двух главных улицах города, поскольку только по ним была проведена трамвайная линия. Позже построили временную трамвайную ветку по улице Херсонской от городского вокзала (станция Курск-II) до барака для больных на ул. Генеральной. Передвижение вагонеток по ней производилось вручную ^{[15; 8, с.240]}. Отдельную благодарность заслужили воспитанники Курской духовной семинарии, которые организовали восемь санитарных отрядов (по восемь человек в каждом) и безвозмездно помогали не только при тяжелейшей разгрузке санитарных поездов, но и работали санитарами в лечебных заведениях города ^{[16; 7, с.212]}.

В Воронеже разгрузка раненых первоначально выполнялась сформирован особым отрядом из членов Общепедагогической организации помощи раненым, который встречал санитарные поезда, осуществлял разгрузку вагонов и переноску раненых. В октябре 1914 г. деятельность отряда прекратилась в связи с созданием команды санитаров-солдат ^[17]. Для транспортировки тяжелораненых Воронежским обществом автомобилистов в распоряжение губернского комитета ВЗС были безвозмездно переданы автомобили; также комитет закупил специальные экипажи ^[18].

Для провинциальной публики раненый солдат (среди потока жертв войны закономерно преобладали нижние чины) стал олицетворением времени, наглядным символом Великой войны; участие в его судьбе рассматривалась обывателями, живущими мирной тыловой жизнью, как зримая форма сопричастности и исполнения патриотического долга. Действительно, для оперативного развёртывания обширной сети госпиталей требовались немалые усилия. Участие населения могло выражаться в благотворительных сборах «на раненых», которые давали средства для оборудования лазаретов всем необходимым. Такие сборы могли проходить в форме благотворительных концертов и лекций, лотерей. Отличился начальник Головчинского почтово-телеграфного отделения, решивший провести лотерею в пользу раненных, разыграв в качестве приза свой дом в Грайвороне стоимостью 4 тыс. рублей. Курский губернатор счел такое предложение неуместным и от проведения розыгрыша отказались ^[16].

Распространённой практикой было устройство т.н. «именных коек» в лечебных учреждениях для раненых. Они могли оборудоваться либо содержаться на средства частных лиц или организаций. Например, не имевший железнодорожного сообщения город Болхов Орловской губернии не получал раненых, тем не менее, Болховское земство постановило содержать в Орле 65 коек на собственные средства, ещё 30 коек содержало городское самоуправление Болхова. Обслуживались они преимущественно болховчанами ^{[11, 21 сентября, 8 октября 1914 г.]}. В тамбовских и некоторых уездных земских лазаретах к 1 января 1915 г. было организовано около 150 именных коек ^{[1, с.47]}. Вот лишь некоторые из них: Сестер Федоровых и Братьев Фрейнберг; Крестьян села Никольского Никольской волости и Лысогорского кредитного товарищества; Тамбовского фотографического общества и Ветеринарных врачей Тамбовской губернии; Чиновников контрольной палаты и Артиллерийских дам; Членов Государственной Думы от Тамбовской губернии и 8-го основного класса мужской гимназии; Тамбовских студентов и курсисток; Насти Каниевской, Вали и Володи, Лулу и Неизвестного, и даже «имени евреев города Козлова» в козловском земском госпитале ^[19].

Кроме пожертвований, получила распространение трудовая помощь. В большинстве лазаретов наряду с платным персоналом работало много лиц, предоставлявших свой труд бесплатно, среди которых - заведующие лазаретами, сестры милосердия, дежурные по хозяйству и другие. Например, в воронежском госпитале общепедагогической организации был установлен следующий порядок дежурств: на каждый день назначается одна главная дежурная дама; на каждые полдня - еще 6 дежурных дам; к утреннему чаю, обеду, вечернему чаю и ужину приходили дамы, желавшие помогать в столовой. Широко распространено было изготовлению белья для госпиталей, этим могли заниматься и дамы, и гимназистки. Также благотворительные комитеты могли привлекать к выполнению заказов жён мобилизованных, обеспечивая им заработок. В городе Обояни Курской губернии уездный исправник организовал изготовление комплектов одежды и постельного белья, причём белье кроилось его женой и супругой помощника исправника, пошив же осуществлялся арестантами и арестантками местной тюрьмы ^[16].

Привычной формой гражданской активности женщин в чрезвычайных условиях были Дамские комитеты, объединявшие представительниц элиты и зажиточных слоёв. И если на раннем этапе, по замечанию П.П. Щербинина, в обществе присутствовали скептицизм и снисходительность в отношении женских организаций, то в годы Первой мировой войны они становятся неотъемлемой чертой провинциальной общественной жизни ^[20]. Дамские комитеты организуются в губернских центрах и уездных городах, порой – в крупных сёлах. Их участницы не только организуют сбор пожертвований и досуг раненых, но и собственноручно изготавливают госпитальные принадлежности, устраивают курсы сестёр милосердия военного времени, дежурят в госпиталях. Так, Орловский дамский комитет дважды организовывал шестинедельные медицинские курсы при орловской фельдшерско-акушерской школе с практическими занятиями в губернской земской больнице. Курсы прошли около 100 слушательниц которые, однако, не получали звания сестры милосердия, а именовались лазаретными сиделками ^[21].

Весьма активны были благотворительные усилия по обеспечению досуга пациентов госпиталей. Для них организовывались спектакли, концерты, ёлки, чтения и т.п. Порой эта забота принимала причудливые формы. Например, в Орле для развлечения раненых составилось трио: заведующий агрономической помощью в районах землеустройства (скрипка), помощник начальника почтово-телеграфного округа (виолончель) и судебный следователь 2-го участка (рояль). Вскоре к составу трио присоединились супруги Куксины – бас и сопрано, снискавшие признание своими романсами. Музыкальное сообщество получило название Кружка по устройству развлечений для раненых и действовало довольно активно, устраивая концерты по заявкам госпиталей. Накануне Рождества 1914 года кружок взял напрокат фисгармонию для аккомпанемента. К нему присоединились два певца-любителя, мелодекламатор и оркестр балалаечников ^{[11, 3 октября, 16 ноября, 12 декабря 1914 г.]}. В госпиталях Воронежа демонстрировались фокусы, выступал эквилибрист Фересто, а также хор слепых ^[17].

В лазаретах часто можно было услышать от выздоравливающих жалобы на скуку от безделья ^[22]. Кроме разнообразных форм культурного досуга, предлагаемых благотворителями, востребованной и уместной выглядит образовательная и просветительская деятельность среди раненых, однако таких примеров можно найти немного. Московский губернский комитет ВСГ принял решение оказать госпиталям города Москвы денежную помощь для организации трудового обучения; известная руководительница школы ручного труда М.С. Россолимо выразила готовность безвозмездно подготовить инструкторов для этой работы ^[23]. Летом 1915 г. в воронежском госпитале №18, оборудованном городской общепедагогической организацией, была организована школа для пациентов. Первоначально в ней преподавали выпускницы Мариинской гимназии, а с сентября 1915 г. занятия стал вести учитель-беженец В.К. Артюх. Количество раненых, посещавших школу, насчитывало от 20 до 50 человек, всего школу прошло более 200 человек ^[17].

Также на улицах городов были установлены специальные «почтовые ящики», где можно было оставить прочитанные газеты и журналы для передачи их в госпитали. Однако следует помнить о том, что круг чтения, как и досуг раненых, регламентировались военными властями. По приказу Начальника штаба Московского военного округа для чтения раненых рекомендовалось Евангелие и псалтырь, сочинения на религиозные темы и такие сочинения, как «Беседа старшего начальника с новобранцем» А. Абазова, «Как православный воин должен готовиться к бою» архимандрита Григория, «Про японца» А. Аносова. Из периодики рекомендовались журналы «Верность», «Чтение для солдата», «Родная страна», «Витязь» ^{[24, л.42]}.

Основные принципы внутреннего режима госпиталей были изложены в Инструкции заведующим лечебными заведениями ^{[24, л.200]}. Согласно ей, внутренний порядок лечебных заведений должен был во всём соответствовать воинскому духу. Время пребывания на лечении не должно было нанести урона чувству воинской дисциплины, которой продолжали подчиняться пациенты. Даже пища не должна была «носить характер излишеств и непривычной для солдат роскоши». Предписывались развлечения семейного характера: хоровое пение, музыка, «световые картины», кинофильмы патриотического и образовательного содержания (не чаще двух раз в неделю). Развлечения должны были проходить под наблюдением администрации и заканчиваться не позже 9-ти часов вечера; все азартные игры однозначно запрещались. При выходе в город для посещения богослужений и осмотра достопримечательностей раненые должны были быть в форменной одежде; из них формировались команды с назначением старшего, в сопровождении санитара или сестры милосердия. При выборе маршрута следования надлежало избегать людных мест. «Во избежание унижения воинского звания» запрещалось принятие денежных или любых других подношений вне стен лечебных заведений, и это было неслучайно: в сообщении воронежского губернатора Георгия Петкевича начальнику гарнизона от 16 сентября 1914 констатируется небывалое распространение в Воронеже попрошайничества, которым на городских улицах промышляли раненые, подчас даже симулируя свои повреждения ^[25]. Была запрещена также передача съестных припасов от посетителей, все пожертвования надлежало передавать заведующему лечебным заведением.

Итак, раненые воины стали существенным элементом социальной среды тех провинциальных городов, где размещались военные госпитали. Но и там, где их не было, фигура раненого солдата присутствовала в культурном ландшафте, олицетворяя собой войну и одновременно персонифицируя воюющий и жертвующий собой народ. Поток раненых являлся серьёзным вызовом дееспособности власти; ответить на него государство смогло лишь с опорой на общественные организации и частную инициативу. Помощь раненым подразумевала сострадание и обращение к механизмам благотворительности; вместе с тем, участие широких слоёв населения в призрении раненых, принимавшее самые разнообразные формы, может оцениваться и как проявление социальной солидарности, определённую альтернативу государственной бюрократии.