Русский язык на постсоветском пространстве глазами молодых исследователей из России и Киргизии: апология прагматизма и новые возможности для диалога культур

Введение

26–27 апреля в стенах Кыргызско-Российского славянского университета (КРСУ) им. Б. Н. Ельцина (Бишкек, Кыргызстан) прошёл Международный молодёжный форум «Россия и тюркский мир: взгляд молодёжи из России и Киргизии». Организованный Санкт-Петербургским обществом научных и культурных связей с Турцией при поддержке Фонда президентских грантов, данный форум предоставил возможность молодым исследователям (студентам и аспирантам) из России и Кыргызстана совершить обстоятельный обмен мнениями и аргументированно высказать свои позиции по широкому кругу вопросов, волнующих умы как специалистов-тюркологов, так и шире – всех неравнодушных к проблемам международного культурно-гуманитарного сотрудничества на постсоветском пространстве ^[12]. Актуальность последних для современной России представляется несомненной ^{[9, с. 212]}.

Вот уже четверть века государства бывшего СССР неизменно демонстрируют «устойчивый интерес к развитию культурного сотрудничества и выстраиванию равноправного культурного диалога», что справедливо отмечают в своей фундаментальной статье «Культурное сотрудничество на пространстве СНГ» петербургские исследователи В.И Фокин, Н.М. Боголюбова и Ю.В. Николаева ^{[19, с. 29]}. За последние 25 лет была сформирована и существенно расширена договорная база культурного взаимодействия между государствами региона, и на сегодняшний день нормативно-правовое обеспечение культурного обмена внутри СНГ находит своё воплощение в целом ряде документов (программах, двусторонних соглашениях, модельных законах), призванных регулировать международные культурно-гуманитарные связи на постсоветском пространстве. Приоритетное значение вопросов культуры было зафиксировано и в Уставе СНГ ^[18], где подчёркивалось, что Содружество в своей деятельности всецело придерживается уважения культурной самобытности входящих в него народов, а также стремится к тесному сотрудничеству в сфере сохранения культурных ценностей, равно как и в вопросах международного культурного обмена. Очевидно, эти идеи оказались созвучны настроениям, как организаторов Форума, так и его официальных партнёров в лице таких авторитетных институтов, как: Музей антропологии и этнографии (Кунсткамера) РАН, Институт восточных рукописей РАН, Московский государственный лингвистический университет, Международный союз обществ дружбы с народами зарубежных стран и Ассоциация тюркской культуры (ТЮРКСОЙ).

Российская делегация на Форуме была представлена видными экспертами, студентами, а также молодыми учёными из 12 вузов и академических институтов России. Вместе со своими киргизскими коллегами они приняли участие в дискуссиях, разделённых на семь тематических блоков: «Взаимодействие России со странами тюркского мира: от геополитической реальности к долгосрочной перспективе сотрудничества», «Роль русского языка как средства межкультурных коммуникаций в тюркоязычной среде», «Перевод (русский и тюркские языки) как инструмент межнационального и межконфессионального диалога», «Тюркские народы и народности России: история, культура, этнография», «Россия и страны тюркского мира: вопросы межкультурного взаимодействия», «Российские тюркологи и их вклад в развитие мировой тюркологической науки», «Проблемы изучения истории и культуры тюркских народов» ^[20].

Авторы настоящей статьи приняли участие в работе второй секции («Роль русского языка как средства межкультурных коммуникаций в тюркоязычной среде»), обзору которой в свете целей и задач внешней языковой политики России на постсоветском пространстве (в условиях наращивания мягкосилового потенциала КНР) и посвящена данная работа.

Вопросы языка в контексте международного культурно-гуманитарного сотрудничества: экспертное мнение

Современная дипломатия вынуждена функционировать в изменившейся парадигме международный среды, что не только в значительной мере трансформирует формы и методы реализации внешнеполитического курса конкретного государства, но и в известной степени приводит к тому, что на авансцену мировой политики всё чаще выходят те области сотрудничества, которые прежде оставались в числе второстепенных по значимости вопросов международной повестки дня ^{[1, с. 22]}. Так, если, к примеру, в эпоху классической дипломатии ядро государственных и национальных интересов составляли, прежде всего, вопросы военной безопасности, экономическое благосостояние и развитие торговли ^{[1, с. 22]}, то в условиях «идеального шторма» центр тяжести международного общения всё сильнее смещается в сторону так называемой «low politics» ^{[22, с. 59]}. Чаще всего в качестве примеров таковой приводят экологические и спортивные связи, артистические обмены, молодёжную дипломатию и иные формы сотрудничества, которые отличались бы эффективностью, объединяли широкую аудиторию участников и способствовали решению наиболее актуальных проблем современных международных отношений, глобального и регионального развития ^{[2, с. 88]}. Формирование подобных связей и контактов неизбежно актуализирует лингвистическую составляющую межкультурной коммуникации.

Неслучайно в своём экспертном докладе «Культурно-лингвистический фактор во внешней политике государств: тренды, тенденции и закономерности» модераторы секции «Роль русского языка как средства межкультурных коммуникаций в тюркоязычной среде» Н.М. Боголюбова и Ю.В. Николаева значительное внимание уделили именно проблемам языка. Вопросы государственной языковой политики, вопросы языка как фактора устойчивого развития и национальной безопасности сегодня приобретают особую значимость в общемировом масштабе ^[23]. Недаром статус государственного языка нередко закрепляется в официальных документах самого высокого уровня ^{[17, c.7]}, включая конституции России, Франции и многих других государств современного мира. Помимо этого, о возрастающей значимости лингвистического фактора в мировой политике говорит и то, что эта проблематика все чаще становится предметом исследования специалистов в области международных отношений. Среди них следует выделить, к примеру, работы Н.В. Ковалевской по внешней языковой политике Испании ^[24], отдельные статьи петербургских исследователей, посвящённые внешней культурной политике Франции (в её лингвистическом аспекте) ^[3], монографические исследования и статьи, в центре внимания которых находятся вопросы, связанные с зарождением и эволюцией внешней культурной политики современной России ^[4] и более общие сюжеты относительно перспектив формирования и использования инструментов мягкой силы во внешней политике Российской Федерации ^[21].

Что касается соотношения внешней языковой и внешней культурной политики государства, то в данном случае (при обращении к понятийной стороне вопроса) коллективная позиция кафедры международных гуманитарных связей Санкт-Петербургского государственного университета заключается в том, что именно внешняя культурная политика является a priori более широкой категорией, тогда как внешнюю языковую политику следует рассматривать лишь как один из её аспектов (хотя и довольно значимый). В этой связи, как отмечают Н.М. Боголюбова и Ю.В. Николаева, едва ли возможно сколь-нибудь серьёзно обсуждать функционирование русского языка на пространстве бывшего СССР без оглядки на другие факторы культурно-гуманитарного сотрудничества в регионе (такие как спорт, музейная дипломатия или же гастрономический туризм). Данный тезис, в конечном итоге, красной нитью прошёл через все последующие выступления в рамках рассматриваемой секции. Это особенно примечательно в свете последних изменений в практике внешней языковой политики России, отличительной чертой которой в новых условиях, несомненно, можно считать её ставку на прагматизм в вопросах продвижения русского языка и образования на русском языке для зарубежной аудитории.

Прагматический поворот во внешней языковой политике России

Эпоха глобального взаимодействия, запустив глобализационные механизмы, изменила мировую систему языков до неузнаваемости. Многоликая глобализация и связанные с ней процессы затрагивают, так или иначе, большинство игроков на международной арене вне зависимости от степени их интеграции в мировую экономическую систему. «Было бы наивным предполагать, – пишет профессор СПбГУ М.А. Марусенко, – что какой-либо язык (пусть даже и русский) может оставаться в стороне и эволюционировать по каким-то своим, отдельным законам» ^{[14, с. 3]}.

Пресловутая российская исключительность здесь может проявить себя разве что благодаря так называемой стратегии догоняющего развития. Эта стратегия позволяет России (а также другим быстроразвивающимся экономикам, включая, например, Китай, Японию, Южную Корею или Норвегию) в ряде случаев поставить себе на службу такое парадоксальное преимущество, как свою отсталость. Парадокс т.н. «преимущества отсталости» заключается в возможности «срезания углов» путём заимствования у развитых стран передовых технологий, методов хозяйствования и общественных институтов, не повторяя при этом их ошибок и, как следствие, добиваясь высоких показателей кратчайшим путём.

Всё сказанное выше в известной степени справедливо и для внешней политики России в области экспорта языка, образования и культуры. Сегодня государства, занимаясь продвижением своей национальной культуры на международной арене, рано или поздно приходят к осознанию того факта, что лишь сравнительно малое число носителей иных языков и культур стремится сознательно войти в то или иное культурно-лингвистическое пространство, руководствуясь исключительно лингвистическими причинами. Как правило, основными проводниками такого интереса выступают в большинстве случаев факторы экстралингвистического характера, будь то желание получить более высокооплачиваемую работу, наладить деловое сотрудничество с иностранными контрагентами или же (на уровне государств) способствовать интенсификации международного диалога в вопросах обороны, поставки вооружений, экспорта или импорта высоких технологий и высшего образования.

В условиях цифровизации современных международных отношений высокой оценки заслуживает деятельность Государственного института русского языка им. А.С. Пушкина (далее – Институт Пушкина), направленная на всестороннее продвижение государственного языка и многонациональной культуры России с использованием самых передовых инструментов, что позволяет проецировать мягкую силу отечественной дипломатии влияния на самую широкую аудиторию. Этой проблематике в рамках секции был посвящён доклад «Русский язык в цифровую эпоху: апология прагматизма и новые возможности для диалога культур».

Наиболее значимым достижением Института Пушкина в рамках постепенного его перехода к полномасштабной деятельности в цифровых средах стало создание интернет-портала «Образование на русском» («PushkinOnline»), который представляет собой уникальную государственную электронную образовательную среду для тех, кто изучает и преподаёт русский язык. Во многом уникальность портала «Образование на русском» обусловлена его ориентацией на широкий спектр образовательных онлайн-программ по русскому языку для лиц любого возраста, страны проживания, социального статуса и уровня образования ^{[22, с. 60]}. Кроме того, Институт Пушкина на сегодняшний день успешно реализует ещё как минимум две проектные инициативы. Это, прежде всего, международная волонтёрская программа «Послы русского языка в мире» и набирающий широкую популярность среди москвичей проект «Русский язык для всех».

Как справедливо отмечает ректор Института Пушкина М.Н. Русецкая в своём докладе на заседании Совета Федерации России, современный «мир прагматичен и изучают в нём, в первую очередь, те языки, которые дают новые возможности, дополнительные преференции. Сегодняшний рынок труда говорит о том, что русский язык становится языком больших возможностей» ^[8].

Русский язык на постсоветском пространстве – это язык образования, науки, бизнеса, искусства и высоких технологий, что актуализирует потенциал самых разноформатных проектов и мероприятий, способных обеспечивать нормальное его функционирование как средства межкультурной коммуникации в региональном контексте. В частности, в рамках работы секции «Роль русского языка как средства межкультурных коммуникаций в тюркоязычной среде» эта проблематика вылилась в целый пакет предложений по организации мероприятий, направленных на укрепление международных культурно-гуманитарных связей между народами России и Кыргызстана.

Пожалуй, наиболее масштабной в этом ряду представляется инициатива проведения Перекрёстного года культур России и Киргизии, поскольку такого рода проекты являются удобным инструментом активизации культурного диалога, оставляя при этом огромное поле для манёвра по части наполнения его конкретными мероприятиями.

Не обошли стороной российские участники Форума и такие перспективные форматы, как использование спортивных соревнований с лингвокультурным компонентом, которые сегодня уже успели доказать свою эффективность в практике международного взаимодействия (например, здесь можно вспомнить Игры Франкофонии, Зимние Арктические игры и т.д.). Кроме того, и российская, и киргизская сторона высоко оценили потенциал «гастрономического компонента» в выстраивании культурно-лингвистического диалога между двумя странами. Речь идёт о возможности проведения в рамках упомянутого выше Перекрёстного года культур Фестиваля национальных кухонь народов России и Кыргызстана (что с учётом этнического состава населения предполагает широкую репрезентацию гастрономических культур практически всех народов бывшего СССР, и в перспективе мероприятие может перерасти в полноценное культурное мега-событие регионального масштаба).

В контексте общей дискуссии по вопросам геополитики и геоэкономики русского языка на постсоветском пространстве (данный терминологический комплекс в последнее время широко используется в работах французских авторов, например, у Д. Тертри ^{[26, pp. 237-319]}) огромное значение, безусловно, представляет обращение к интересам зарубежных государств в отношении Центрально-Азиатского региона. Отличаясь этническим и языковым многообразием, этот регион обладает ещё и значительным ресурсным потенциалом, вследствие чего в последние десятилетия ведущие государства мира стали проявлять к нему повышенный интерес.

Данной проблематике был посвящён, в частности, доклад «Китай на пространстве Центральной Азии: вызовы и преимущества для стран региона»

К вопросу о внешнеполитической стратегии Китая на пространстве Центральной Азии

Не вызывает сомнения тот факт, что в силу объективных геополитических обстоятельств в последние полтора десятилетия Средняя Азия как важная составляющая тюркоязычного социокультурного пространства стала местом пересечения разнообразных стратегических интересов ряда ключевых акторов международных отношений.

В первую очередь, следует учитывать, что на сегодняшний момент в регионе действует достаточно разветвлённая сеть западных (преимущественно американских) некоммерческих и неправительственных организаций, которые являются, бесспорно, важным фактором влияния на общественное мнение в центральноазиатских республиках. Безусловно, степень распространённости западных НКО и их правовое положение существенно варьируется в зависимости от специфики политического режима в той или иной стране. Так, в Казахстане и Кыргызстане некоммерческие организации получили наибольшее распространение относительно других стран региона, тогда как в Туркменистане они практически отсутствуют ^{[13, с. 64-65]}.

В то же время страны Запада и в особенности США в качестве одного из инструментов продвижения собственной «мягкой силы» активно задействуют в Центральной Азии образование и культуру. Так, в Кыргызстане помимо действующего с 1993 г. АУЦА – Американского Университета в Центральной Азии, с 2003 года при поддержке Посольства США в Кыргызской Республике существует программа «американских уголков», представляющих собой информационно-ресурсные центры. На базе этих центров регулярно проводятся книжные презентации, кинопоказы, мастер-классы, тренинги по английскому языку и осуществляется активное информирование относительно актуальных стипендиальных программ, программ студенческого и школьного обмена. По последней информации Посольства США, «американские уголки» привлекают не менее 80 тысяч посетителей ежегодно ^[16], что представляется весьма существенным показателем для страны с общей численностью населения около 6,3 млн. человек.

В рамках образовавшейся на секции дискуссии невозможно было обойти стороной и вопрос влияния КНР в регионе в целом и в Кыргызстане – в частности. Важность обсуждения нарастающего влияния Китая в регионе была связана с тем, что в рамках секции участникам предстояло оценить перспективы сохранения и поддержания позиций русского языка в регионе.

Следует заметить, что неуклонный рост китайского влияния в Средней Азии был связан с целым рядом факторов. Прежде всего, в связи с распадом СССР, последующим образованием национальных государств близ китайской границы и тем, что на момент 1992 года на территории региона проживала достаточно крупная уйгурская диаспора (порядка 400 тысяч человек)^{[5, с.146]}, стремление Китая к налаживанию конструктивного диалога было изначально обусловлено необходимостью обеспечения собственной безопасности и стабильности на западной границе. Именно с этой целью Китай в течение 90-х – начале нулевых годов в целом урегулировал со странами региона пограничные вопросы (с Казахстаном в 1994г. и в 1999 г., с Кыргызстаном в 1996 г. и 1999 г. и с Таджикистаном – 2002 г.) и привлёк их к сотрудничеству в рамках «Шанхайской пятёрки» ^{[5, с. 150-152]}.

В дальнейшем КНР постепенно стала и ключевым торговым партнёром для стран региона. Её экономические интересы здесь были, прежде всего, связаны с экспортом энергоносителей, хотя в последние годы торгово-экономическое и инвестиционное сотрудничество приобретает поистине комплексный характер: китайские инвесторы всё чаще вкладывают средства в инфраструктуру, машиностроение, лёгкую промышленность и сельское хозяйство среднеазиатских республик. Торгово-инвестиционная политика КНР при этом имеет свою специфику: зачастую необходимым условием заключения контракта и предоставления льготного кредита под будущий проект является материально-техническое обеспечение с китайской стороны – то есть с привлечением китайского оборудования и трудовых ресурсов. Такая практика позволяет Китаю осуществлять экспорт рабочей силы, тем самым регулируя внутреннюю безработицу и одновременно с этим наращивать экономическое присутствие в регионе. Дело в том, что погашение вышеуказанных льготных кредитов зачастую происходит через передачу китайским инвесторам долей в бизнесе ^[7]. Кроме того, постепенно увеличивается и доля КНР во внешнем долге национальных республик: так, к 2015 году доля КНР во внешнем государственном долге Таджикистана достигла 43% (0,9 млрд дол.), Киргизии – 35% (1,2 млрд), Казахстана – 8,5% (13,3 млрд) ^[7].

Постепенно укрепляется и культурно-образовательное присутствие Поднебесной. Этот процесс непосредственно связан с выдвижением в 2013 г. китайской инициативы «Один Пояс, Один Путь» – уже с 2014 года Китай стал уделять повышенное внимание развитию т.н. «пограничных» образовательных обменов. Благодаря этому на сегодняшний день большинство иностранных студентов высших учебных заведений Синьцзян-Уйгурского АО и провинции Ганьсу – это граждане республик Центральной Азии. Помимо этого, в 2016 г. и 2018 г. соответственно были образованы профильные некоммерческие объединения – «Альянс Университетов Шёлкового Пути» и Альянс Международных научных организаций стран Шелкового Пути, целью которых является развитие международной образовательной кооперации и научных обменов ^[11].

Несмотря на то, что выдвижение концепции «Нового Шёлкового Пути» придало новый импульс развитию всеобъемлющего сотрудничества КНР со странами Центральной Азии и Китай стал более активно развивать образовательный и культурный аспекты своей «мягкой силы», его внешняя культурная политика по-прежнему нацелена преимущественно на развитые страны. Об этом свидетельствует и тот факт, что подавляющее большинство образовательных единиц Института Конфуция расположено именно в странах Западной Европы и Северной Америки ^{[10, с. 142]}.

В результате, тем не менее, можно сделать вывод, что, с одной стороны, в связи с активной деятельностью НКО и НПО в регионе постепенно нарастает присутствие США, которые, активно задействуют механизм выдачи стипендий, грантов и привлечения молодёжи к образовательным обменам различного уровня. В то же время аналогичные шаги постепенно начинает предпринимать и Китай, хотя в связи с тем, что к целенаправленному развитию подобной стратегии в регионе он перешёл сравнительно недавно, пока не представляется возможным провести оценку её эффективности. Невзирая на это, можно предположить, что экономическое давление КНР на страны региона будет расти и в дальнейшем.

Вследствие этих двух обстоятельств логичным представляется вопрос о том, не несут ли происходящие в Центральной Азии процессы угрозу евразийской интеграции. Обнадёживающими в связи с этим выглядят заверения с китайской стороны о том, что концепт «Нового Шёлкового Пути» не противоречит интеграционным планам России, поскольку не имеет под собой политической составляющей и не подразумевает формирования наднациональных регулирующих органов ^[15]. Весьма любопытной, однако, представляется и набирающая популярность в зарубежной научной публицистике точка зрения о том, что при сохранении «статуса-кво», то есть текущего положения вещей, Россия в отдалённой перспективе рискует получить «маргинальную версию» Евразийского Союза, регулировать экономические процессы в котором будет КНР, тогда как Россия сохранит лишь формальный политический контроль ^{[25, pp. 6-7]}. Подобные алармистские настроения имеют под собой определённые основания, и это вновь актуализирует необходимость выстраивания более активного внешнеполитического подхода со стороны России к выстраиванию диалога со странами региона в целом.

Выводы и рекомендации

В заключительной части работы секции дискуссионная инициатива перешла к киргизской стороне, и в результате были озвучены некоторые весьма интересные соображения относительно состояния и перспектив развития русского языка на постсоветском пространстве.

В частности, студенты КРСУ выступили с предложением о создании Международной молодёжной организации Русофонии, которая могла бы функционировать в формате ежегодных конференционных сессий на базе заинтересованных учреждений высшего профессионального образования. Пилотные встречи такого формата, по мнению студентов и преподавателей КРСУ, можно было бы провести в стенах старейшего в России Санкт-Петербургского государственного университета, тогда как перспективными площадками для продолжения актуальных дискуссий в сфере геополитики и геостратегии русского языка следует рассматривать славянские университеты в государствах СНГ.

В целом киргизские участники Форума выдвинули весьма оптимистические (возможно, даже излишне оптимистические!) прогнозы относительно будущего русского языка на территории Кыргызстана. По их мнению, пространство русского языка в республике едва ли будет сжиматься, хотя такие взгляды и противоречат имеющимся на сегодняшний день и широко известным в России исследованиям, которые проводились в течение последних нескольких лет специалистами Института Пушкина в государствах постсоветского пространства ^{[17, с. 8]}.

Так, по мнению студентов КРСУ, русский язык на сегодняшний день остаётся не только важным инструментом международного общения и глобальной межкультурной коммуникации, но и занимает особое место в неформальном общении граждан республики между собой, не уступая при этом по степени распространённости даже киргизскому как единственному государственному языку Кыргызской Республики. Сохранение позиций русского языка как средства межэтнического диалога в Киргизии во многом обусловлено общим историческим прошлым народов бывшего СССР.

К сожалению, за минувшие 30 лет количество владеющих русским языком в мире объективно сократилось как минимум на 50 млн. человек. Распад Советского Союза и, как следствие, разрыв устоявшихся связей между республиками, которые основывались на отраслевой и производственной специализации в рамках прежде единого народнохозяйственного комплекса, а также становление новых национальных государств на постсоветском пространстве привели к тому, что русский язык в значительной мере утратил свои позиции и перестал восприниматься как востребованное средство коммуникации в деловой сфере. Однако в последнее время российской стороной прилагаются существенные усилия по возвращению русскому языку его прежнего положения в мире. Так, на сегодняшний день, по данным М.Н. Русецкой, за рубежом функционирует около 10 тысяч очных центров обучения русскому языку. Этого, однако, пока недостаточно, поскольку потребность в изучении русского языка в мире испытывает около 125 млн. человек ^{[17, с. 8-9]}.

В то же время, как было отмечено в рамках работы секции, в современных условиях успех внешней языковой политики государства зависит от совокупности целого ряда факторов. Всё большее значение приобретает то, какие перспективы открывает владение тем или иным языком. Однако влияние иррациональных факторов (к примеру, субъективной привлекательности языка) или общего исторического прошлого при этом сохраняется. Перспективы сохранения и укрепления позиций русского языка в регионе Центральной Азии в связи с этим не безнадежны. Напротив, в регионе пересекаются интересы большинства ключевых акторов мировой политики, каждый из которых реализует собственную специфическую стратегию. Так, США сосредоточены на поддержании своего позитивного имиджа в регионе и занимаются, прежде всего, пропагандой американской точки зрения в отношении актуальных вопросов глобальной и региональной политики. Китай в свою очередь реализует стратегию экономической экспансии, тогда как его культурное влияние в регионе по-прежнему незначительно. В этой связи не стоит забывать о том, что определённые амбиции насчёт Центрально-Азиатского региона присущи в том числе Турции и Ирану, причем эти интересы во многом противоречат друг другу. Как отмечал исследователь данной проблематики, эксперт ИДВ РАН Л.Е. Васильев, шаги администрации Р.Т. Эрдогана свидетельствуют о курсе на консолидацию тюркоязычных народов под знаменем «неоосманизма» ^{[6, c. 174]}, тогда как Иран заинтересован в сохранении и поддержании регионального «статуса-кво», а также в укреплении архитектуры региональной безопасности ^{[6, с.168-170]}.

Очевидно, что в ситуации, когда постсоветское пространство становится полем действия конкурирующих стратегий, в отдалённой перспективе выигрышной может стать та, в которой будет реализован наиболее взвешенный комплексный подход. Это означает, что России предстоит выработать более «активную» концепцию взаимодействия с республиками Центральной Азии в будущем, однако поддержание и укрепление традиционных культурно-лингвистических связей, как представляется, имеет принципиальное значение уже сегодня.