Дружеская лирика поэтов литературной группы «Московское время»

Полетаева Екатерина Александровна аспирант, кафедра истории русской литературы, Московский Государственный Университет 117418, Россия, Московская область, г. Москва, ул. Новочеремушкинская, 48, корпус 2, квартира 67 Poletaeva Ekaterina Aleksandrovna post-graduate student of the Department of the History of Russian Literature at Moscow State University 117418, Russia, Moskovskaya oblast', g. Moscow, ul. Novocheremushkinskaya, 48, korpus 2, kvartira 67 epaterina@gmail.com Другие публикации этого автора

Поэтическая группа «Московское время» сложилась вокруг одноименной самиздатской антологии, выпускавшейся участниками в 1975-77 гг. В нее входили поэты, знакомые, в основном, по университетской литературной студии «Луч». Это были Александр Сопровский, Алексей Цветков, Сергей Гандлевский, Бахыт Кенжеев, Александр Казинцев, Татьяна Полетаева.

Одним из отличий литературной группы «Московское время» от других групп является то, что на протяжении всего своего творческого пути поэты дружили между собой и много писали друг другу стихов с посвящениями и дружеских посланий. Эта сторона существования группы ранее специально не рассматривалась исследователями.

О дружеском, в первую очередь, характере «Московского времени» участник группы А. Цветков писал: «была дружба, а не литобъединение» ^{[15, с. 165]}. Другой поэт группы, А. Сопровский так выразился об отношениях поэтов «Московского времени»: «Наши творческие связи укрепляла многолетняя дружба, а в основе дружеских отношений лежал общий поэтический интерес» ^{[12, с. 14]}. М. Айзенберг в эссе «Минус тридцать по "Московскому времени"» пишет: «…само существование плеяды, крепко повязанной изнутри творческой дружбой и литературной ревностью, - тоже восстановление лучших традиций. <...> Обращаясь к поэтическим нравам прошлого века, к духу лицейского кружка, авторы «Московского времени» возвращали поэзии «сообщнический и почти цеховой характер» (Роберт Грейвс)» ^{[1, с. 139-140]}. Упоминание лицейского кружка М. Айзенбергом появляется неслучайно, к этому было близко самосознание поэтов группы. Говоря в 1975 году об общности поэтов антологии «Московское время» в предисловии к третьему выпуску, А. Сопровский прямо обращается к примеру поэзии пушкинского круга: «Нам по сердцу высокое единство поэтов «Литературной газеты» Пушкина-Дельвига <…> Если потребность в единстве поэтов ощущалась полтора века назад, когда кумиром читательской публики был Пушкин, когда Баратынский и Языков были известнейшими поэтами, - сейчас такое единство необходимо» ^{[8, с. 309]}.

Пушкинский лицейский круг возникает и в поэзии «Московского времени» – у А. Цветкова в стихотворении «Твоя земля, твоя до боли…» после рассуждений о чуждости родины возникает цитата из Пушкина: «Все те же мы, нам целый мир чужбина, / Отечество нам Царское село!» ^{[17, с. 9, курсив А. Цветкова]} Вспоминая лицейское братство, А. Цветков создает более широкое, литературное братство, и себя к нему причисляет: настоящее отечество может быть обретено для поэта в литературном, условном Царском селе из пушкинского стихотворения, посвященного лицейской годовщине – «19 октября» 1825 года.

В ранних стихах «Московского времени» дружеский круг поэтов – это сообщество единомышленников, и это сообщество – одна из немногих значимых ценностей в жизни. В стихах возникает культ дружбы, поэтического братства. Круг друзей-поэтов в советское время предстает нонконформистским, противостоящим чуждому внешнему миру.

А. Сопровский посвящает стихи Б. Кенжееву, в которых представляет общее будущее друзей и их творчества и подводит итог: «Чтоб тяжелое звонкое время / Омывало судьбу и строку, / Чтобы честное певчее племя / Веселилось на страшном веку» ^{[11, с. 92-93]}. Лирический герой причисляет себя и друга-поэта к особенному «честному певчему племени», и «тяжелое время», «страшный век» противопоставлены поэтическому братству.

А. Цветкову посвящены стихи А. Сопровского, где он призывает к объединению поэтов: «Нам нужно на свете держаться, / Как птицам, камням и волкам <…> – Мы черной земли мушкетеры, /И шпаги хлопочут навзрыд» ^{[11, с. 124]}. Поэзия представляется дающей невероятные возможности: «Такая нам светит карьера, / Что встанут пред нами с тобой / По струнке – майор у барьера / И маршал у кнопки стальной» ^{[11, с. 124-125]}. Поэтическое братство «верных и близких» становится сообществом избранных, способных даже, в конечном итоге, влиять на маршала у стальной кнопки. Друзья представляются мушкетерами – затем подобным образом представит содружество «Московского времени» и сам А. Цветков уже в позднем стихотворении «exegi monumentum»: «когда-нибудь нам памятник пора / установить на сетуни допустим <…> должны потомству воссиять и мы / три мушкетера с пристяжным гасконцем» ^{[14, с. 182]} и далее перечисляются все четыре основных участника поэтической группы «Московское время»: сам А. Цветков, С. Гандлевский, Б. Кенжеев и А. Сопровский. А. Цветков перечисляет старых друзей, пользуясь традицией, восходящей к тридцатой оде Горация, – и одновременно обращаясь к хрестоматийному образу настоящей дружбы из романа А. Дюма.

В стихах с посвящениями друзьям А. Сопровского неоднократно встречается противопоставление дружеского круга и чуждой родины. А. Цветкову: «Мы сдохнем на черной равнине / В расстрелянной светлой дали, / Обнявшись, как братья родные» ^{[11, с. 66]}; Б. Кенжееву: «Дар свободы. Российский язык. / И чужая земля под ногами» ^{[11, с. 28]}; Виталию Дмитриеву, ленинградскому поэту, тоже печатавшемуся в антологии «Московское время»: «Мировой неприязни и твердого дружества час» ^{[11, с. 61]}; С. Гандлевскому: «И живу, резону вопреки, / В этом крае, вымершем и жутком // В августе с друзьями посидим». Противопоставляется «чуждость» и дружеский круг и в ситуации, когда за окнами «чужой» для москвичей город Ленинград: «И круг друзей, и град чужой» ^{[11, с. 138]}.

Б. Кенжеев также посвящает цикл из двух стихотворений А. Сопровскому, обращаясь к теме дружбы. Эти стихи показывают, что объединяет друзей: «Оттого ли моею судьбою / Предназначено верить в твою / Что свободы мы ищем с тобою / В государстве на рыбьем клею?/ И покуда в артериях тесных / Бьется ясная жажда труда/ Мы к разряду слепых и бесчестных/ Не причислим себя никогда» ^{[5, с. 108]}. Окончание цикла: «Славно пьется за светлое братство, / За бессмертие добрых друзей – / Дай-то Бог перед ним оправдаться / Незатейливой жизнью своей…» ^{[5, с. 109]}. Снова возникает образ поэтического братства, мотивы честности поэтов, свободы, противопоставление себя окружающему государству «на рыбьем клею» и невозможное в таком государстве обращение к Богу.

А. Цветков был вынужден перевестись на заочное отделение университета, и, как он пишет, «…за этим последовал год работы в областных газетных редакциях в Сибири и Казахстане. Ностальгия была не по городам и родинам, а по друзьям, разлука с которыми оказалась необыкновенно болезненной. Бахыт написал мне дружеское послание в эту добровольную ссылку» ^{[15, с. 166]}: Это стихотворение Б. Кенжеева, посвященное А. Цветкову, оканчивается благословлением друга и реминисценцией из Грибоедова, иронически затрагивающей тему родины: «Пиши мне – напутствия кратки. / Господь да пребудет с тобой, / играющим в прятки с судьбой / под запах отечества сладкий…» ^{[5, с. 12]}. А. Цветков в ответ посвящает Б. Кенжееву стихотворение, «Опять суетливый Коперник…», где надеется на воссоединение друзей: «Нальем за рожденную в споре, / Нечаянных ссор не тая, / За дружбу, которая вскоре / Вернется на круги своя» ^{[17, с. 43]}. В дальнейшем, даже находясь на разных континентах, поэты «Московского времени» будут на протяжении всей жизни посвящать друг другу стихи, обращаясь к друзьям с любых расстояний.

В цикле А. Цветкова «Сердце по кругу», написанному как прощание с близкими перед отъездом в эмиграцию, посвящены стихи Б. Кенжееву и С. Гандлевскому. О дружбе и возможной встрече с тремя друзьями в будущем – стихи А. Цветкова «Трехцветную память, как варежку, свяжем…»: «Товарищ мой верил в стихи, как в примету, / В подкову, как всадник на полном скаку, / И ясно, что я непременно приеду, / Коль скоро не выбросил эту строку» ^{[17, с. 116]} – это строки об одном из трех друзей – об А. Сопровском. Не только А. Цветков посвящал друзьям стихи по случаю прощания и отъезда в эмиграцию. Посвящены и ему, например, стихи С. Гандлевского, однако, сомневающемся в возможности дальнейшей встречи: «Мы твердо знаем, рвутся звенья / Кургузой памяти людской» ^{[2, с. 18]}. В жизни ситуация оказалась иной – несмотря на разные страны проживания, сорок лет спустя, поэты «Московского времени» периодически встречаются, выступают вместе и дружат до сих пор.

В 1975 году эмигрировал А. Цветков, а в 1982 году – Б. Кенжеев. Вопрос об эмиграции и воссоединении с друзьями поднимает в стихах А. Сопровский: «Вот она, почва праха, свобода слова, / Проводы друга. Времени нет, и решать пора: /Хочешь, лети и сам, а хочешь – домой, и снова / В пункте приема посуды – накрест запор с утра» ^{[11, с. 79]}.

Юношеские стихи поэтов «Московского времени», посвященные дружбе и разлуке с друзьями наследуют раннему пушкинскому стихотворению «Разлука»: «Лицейской жизни милый брат, / Делю с тобой последние мгновенья. / Прошли лета соединенья; / Разорван он, наш верный круг. <…> Прости! Где б ни был я: в огне ли смертной битвы, /При мирных ли брегах родимого ручья, / Святому братству верен я» ^{[10, с. 232]}.

Поэты «Московского времени» органично восприняли традицию дружеского послания. Л. Гинзбург отмечает следующие специфические признаки дружеских посланий: «"домашнюю семантику", шутливые намеки, конкретные описания» ^{[4, с. 219]} Все это присутствует в дружеской лирике группы. В стихах поэтов «Московского времени» друзья – тоже объект для шуток. В их стихах с посвящениями царит непринужденный приятельский тон, возникают домашние бытовые подробности.

Характерным примером являются стихи А. Сопровского с посвящением Б. Кенжееву, где говорится и об общих для поэтов ценностях – например, свободе. Все это в непринужденном тоне дружеской болтовни с приметами домашнего быта: «Пока докушай борщ до дна, / Не то обидится жена» ^{[11, с. 140]}. Лирический герой отмечает, что его стихи не представляют интереса для советского обывателя, и шутливо обращается к другу-поэту: «Поэтому тебе, хлыщу, / Я эти строки посвящу» ^{[11, с. 140]}. При этом стихотворение заканчивается на высокой ноте, говорит о близости: «Вдвоем бы раз в открытом поле / Морозным полднем постоять – / На миг сомкнулись бы опять / Там независимость и воля, – / Чтоб жизни песенка была /Безжалостна и весела» ^{[11, с. 141]}.

Стихотворение С. Гандлевского «Друзьям-поэтам» ^{[2, с. 24-25]} – яркий пример шуточных стихов. Комическое изображение трех друзей-поэтов в этом стихотворении сродни известному двустишию «Ха-ха-ха, хи-хи-хи! / Дельвиг пишет стихи», ходившему в лицейской среде А. Пушкина.

К дружеским шуточным стихам относится и стихотворение Т. Полетаевой «В защиту поэта» с посвящением Б. К. (Бахыту Кенжееву) ^{[9, с. 34]} Оно написано в ответ на «Песню для Татьяны Полетаевой» Б. Кенжеева ^{[6, с. 104]}, в которой он вспоминает ее ранние стихи «Всех оплакав…» ^{[9, с. 121]}.

У Б. Кенжеева есть целый цикл, названный «Послания» – это шутливые стихи, в которых современную ему жизнь он описывает как дореволюционную: лирический герой мчится по Питеру на извозчике, трещит камин, с фонографа струятся рождественские песни, он смотрит на чернильницу, называет экономику оброком и барщиной, а перестройку - едва ли не отменой крепостного права, обещает явиться на бал, читает «Русский вестник» за прошлый год: «славно пишет этот Достоевский» ^{[7, с. 121]}. Послания обращены к друзьям, в том числе поэтам Сопровскому, Кибирову, Пригову.

В стихах теме дружбы часто сопутствует мотив застолья, совместного употребления алкогольных напитков. Совместные дружеские посиделки, называемые вслед анакреонтической лирике Державина и Пушкина «пирами» – одна из ценностей поэтов: «А мне в столице зябнуть до поры, / В холодный дождь закутывая руки, / Где только дружбы нищие пиры – / Сторожевыми верстами разлуки» ^{[11, с. 116]}. Картину дружеского застолья представляют собой стихи А. Сопровского «На Крещенье выдан нам был февраль…» «Прощай, хранительница дружбы» ^{[2, с. 63]} – пишет С. Гандлевский, имея в виду бутылку спиртного. В стихах, посвященных эмигрировавшему в Канаду Б. Кенжееву, С. Гандлевский призывает друга не хандрить, надеется на возможную встречу: «Сойдемся запросто, откупорим бутылку – / Два старых болтуна, но дышится легко» ^{[2, с. 87]}. В стихах посвященных А. Цветкову – А.Ц. – Б. Кенжеев иронически перифразирует друга. У А. Цветкова чистый пафос: «мы стихи возвели через силу / как рабы адриановы рим» ^{[19, с. 9]} Дружески и иронично обращается Б. Кенжеев к А. Цветкову: «воздвигали себя через силу, как немецкие пленные – Тверь, / а живем до сих пор некрасиво, да скрипим, будто старая дверь <…> Давай-ка посидим на скамейке вдвоем, / мой товарищ, сердитый всезнайка, выпьем водки и снова нальем» ^{[7, с. 194]} – таких примеров множество.

Друзья-поэты становятся адресатами стихов с размышлениями о литературе и своем месте в нем, как наиболее интересные и компетентные собеседники для этой темы.

В венке сонетов А. Сопровского «Тоска по ностальгии», адресованных Б. Кенжееву разворачивается полемика с другом-поэтом, увлекшимся новыми эстетическими экспериментами. «Лукавым пустомелей» называет А. Сопровский Б. Кенжеева в стихах, возмущаясь тому, как тот стал «авангардистом без году неделя», пославшим «подальше рифму и размер» ^{[11, с. 34]}, строчащего на «евтушенковский манер» ^{[11, с. 35]}. Нелюбовь к Евтушенко поэтов «Московского времени» декларировалась еще в предисловиях к антологии ^{[8, с. 309-310]}. Упрек и содержательный: «Ты говоришь, литературы нет» ^{[11, с. 35]}, однако «Когда за строчки не дают тюрьмы, / Тогда литература – это мы, / Ее беда – плод нашего безделья» ^{[11, с. 35]}. Упрекая друга в измере их общим эстетическим принципам, лирический герой А. Сопровского говорит и о дружбе, их объединяющей: «Я тоже предан нашей дружбе чуду» ^{[11, с. 35]}. Вместо эстетических экспериментов, в которых упрекает А. Сопровский Б. Кенжеева, им взята традиционная и замысловатая форма – венок сонетов. Даже на уровне формы стихов Сопровский полемизирует с другом, обратившемуся к свободному стиху, что воспринимается болезненно: «Но для меня к тому ж, как острый нож, / Отсутсвующее стихосложенье» ^{[11, с. 39]}. Это трудно принять от единомышленника, соратника, которым, как мы видели в вышерассмотренных примерах, представляется А. Сопровскому Б. Кенжеев.

С. Гандлевский посвящает стихи с рассуждениями о поэзии А. Сопровскому. Судьба поэта может оказаться небезопасной: «Передают, что выпало кому-то / Семь лет и пять в придачу по рогам, – / Я вспоминаю лепет Пастернака / Куда ты завела нас, болтовня?» ^{[2, с. 82]}, но лирический герой находит опору в поэтическом призвании: «"Ты царь", - цитирую. Вольно поэту / над вымыслом возлюбленным корпеть, / Благоговеть, бродя по белу свету / Владимира Буковского воспеть» ^{[2, с. 82]}. Обращение к Пушкину и известному диссиденту закономерно – это общий культурный фон друзей-поэтов. И С. Гандлевский, и А. Сопровский, и Т. Полетаева были на допросе в КГБ и получили прокурорское предупреждение за антисоветскую агитацию и пропаганду (за стихи, напечатанные в парижском журнале «Континент»).

Б. Кенжеев обращается в стихах к «другу Сереге» (Гандлевскому). Описывая новое положение в России после перестройки и новую жизнь русскоязычных поэтов (их стихи стали печататься в толстых журналах, в советское время для самиздатских поэтов недоступных): «Нас всех произвели / не в маршалы, так в обер-лейтенанты от изящной / словестности <…> Ну, правда, убивают / не за стихи теперь, за деньги <…> Ну, нищета, / зато свобода. Был бы жив Сопровский – вот радовался бы» ^{[6, с. 94]}.

В стихотворении А. Цветкова «пятый акт», посвященном С. Гандлевскому, размывается граница между миром и текстом, жизни предшествует рождение сюжета, люди «роняют реплики», «так сложно персонажу быть собой / он выдумка а текст без перевода» ^{[16, с. 55]}. Жизнь представляется одновременно постановкой Шекспира и психиатрической больницей, где герой подобен Гамлету, боится призрака родителя, и ему делает укол медсестра с галоперидолом. Стихотворение заканчивается перефразированной цитатой из Шекспира: «есть многое на свете друг серега / что и не снилось нашим главврачам» ^{[16, с. 56]}. Это продолжает игровую линию, которая присутствовала еще в раннем стихотворении А. Цветкова из цикла «Сердце по кругу», написанном на прощанье перед отъездом в эмиграцию. В стихотворении этого цикла, посвященном С. Гандлевскому, жизнь их представлялась жизнью тараканов ^{[17, с. 83]}.

Поэты «Московского времени» в стихах, обращенных друг к другу, выражают отношение к политическим событиям, философии, религии.

С. Гандлевскому посвящено «Первое пуническое послание» А. Сопровского. Оно описывает нападение США на Ливию в апреле 1986 г. Американское вторжение расценивается как освободительное: «Мечом распространил свободу / За Геркулесовы Столпы» ^{[11, с. 34]}. В стихах адресата и автора объединяет политическое свободомыслие – и шутливое отношение к общим проамериканским симпатиям.

В стихотворении А. Сопровского из цикла «Черная равнина», посвященного Ю. Кублановскому (его стихи были напечатаны в четвертом выпуске антологии «Московское время»), поэт говорит с единомышленником, сторонником идеалистической, религиозной картины мира, противостоящей советской идеологии: «Нам чувствовалось заодно, / Что Богу живому иначе, как вору – / Навстречу безвластию, голоду, мору – / Прокрасться сюда не дано» ^{[11, с. 65]}.

А. Цветков обращаясь к друзьям-поэтам рассуждает о родине в стихотворении «грустно, но с надеждой»: «скажи мне хоть бард вдохновенный кенжеев / хоть лично сам лев рубинштейн проследи / зачем они дуб удобряют кощеев <…> ведь жил же я в этом отечестве странном / мы все после третьей мечтать хороши / то мир всем народам то землю крестьянам / то в парке палатку снесут алкаши <…> мы строили счастье для всех миллионов / вот только штаны временами мокры» ^{[18, с. 95]} Надежда в этом стихотворении иронически заключается в том, что хуже, чем было в истории России, уже вряд ли может быть. Это продолжает тему чуждой родины, тему, объединяющую друзей-поэтов группы «Московское время».

Стихи с упоминанием друзей и посвящениями им в зрелых стихах становятся поводом для ностальгии о прошлом, для эмигрировавших Б. Кенжеева и А. Цветкова – о молодости и родине. «Горький, трогательный, легкий, жалкий самиздатовский ренессанс» [6: 201] – так описывает Б. Кенжеев советское прошлое – свое и друзей, подчеркивая принадлежность к неофициальной литературе. В стихотворении С. Гандлевского «Антологическое» возникает образ дружбы как квинтэссенция жизни в противоположность мудрости Сенеки: «лихорадочный трёп первой дружбы /ночь напролёт / запах липы / уместивший всю жизнь / вот что я оставляю/ а Сенека учит меня» ^{[3, с. 29]}.

В стихах возникает образ съемной квартины в Тушино, где в 70-х там жили сначала Б. Кенжеев, а потом С. Гандлевский, и это было местом дружеских посиделок. Тушино в стихах А. Цветкова «московское время» ^{[18, с. 44]} – знаковое место для молодой литературной группы.

В 1990 году погиб А. Сопровский. С. Гандлевский посвятил А. Сопровскому стихи с эпиграфом из стихотворения ушедшего друга: «Когда пришлют за мной небесных выводных…». Стихи восстанавливают эпизод из их прошлого: «Социализм, Москва, кинотеатр, / И мы с Сопровским молоды и пьяны» ^{[2, с. 416]}, а заканчиваются выводами о судьбе: «Тебя, мой друг большеголовый, / Берет на карандаш – я думал мент, / А вышло – ангел участковый» ^{[2, с. 417]}. И А. Цветков, начав снова писать после 17-летнего перерыва, посвящает погибшему другу молодости стихотворение (так как не писал стихов, когда тот умер): «покуда не через порог покуда вместе /отлично время провели за все спасибо / за то что встретились и врозь хранили верность», в стихах подчеркивается духовная близость друзей, которая существовала, несмотря на расстояние, разделявшее их. Другие воспоминания о прошлом и А. Сопровском А. Цветкова: «можно быстрым наброском / рассказать обнажая прием / о себе и сопровском /как мы в питер катались вдвоем» Вновь появляется мотив алкоголя: «всюду недорогое / угрожает изжогой вино», а также политика и литература: «а еще как на бис ты / перед свиньями в рифму алкал / разбитные гебисты / подливали нам пива в бокал // всюду литература /мир велик да держава одна / эта родина дура / за кого нас держала она» ^{[13, с. 68]}. В стихах вновь отразились и бравада поэтов, и КГБ, и горькие упреки родной стране.

В молодости, в советской России поэты представляют свой творческий и дружеский круг сообществом единомышленников, противостоящим чужой стране и враждебной действительности. Одна из особенностей «Московского времени» как группы – тенденция к объединению, создание образа дружеского братства, родственного лицейскому пушкинскому кругу или трем мушкетерам А. Дюма. В стихах с посвящениями друзьям проявляется традиция дружеского послания. Часто теме дружбы сопутствует мотив застолья, дружеской выпивки. Друзья-поэты становятся адресатами шуточных стихов – и вообще теме дружбы соответствует непринужденный приятельский шутливый и непосредственный тон. В стихах с посвящениями обсуждается отношение к политическим событиям, философии, литературе. Поэты друг для друга – живая творческая среда, почва для диалога на важнейшие темы. Встречаются приметы объединяющей друзей-поэтов одухотворенной, религиозной картины мира, которая противопоставлена советской идеологии. Воспоминания о дружбе становятся поводом для ностальгии о прошлом, для живущих за границей А. Цветкова и Б. Кенжеева – о родине. Появляются стихи памяти погибших друзей.