Возможности формирования комплексного подхода к исследованиям региональной интеграции и трансрегионализма

Кузнецов Денис Андреевич ORCID: 0000-0001-6265-2774 кандидат политических наук доцент, кафедра мировых политических процессов, Московский государственный институт международных отношений (университет) Министерства иностранных дел Российской Федерации 119454, Россия, Москва, г. Москва, ул. Проспект Вернадского, 76 Kuznetsov Denis Andreevich PhD in Politics Associate Professor at the Department of World Politics of MGIMO University 119454, Russia, Moskva, g. Moscow, ul. Prospekt Vernadskogo, 76 denis-maria@inbox.ru

Сложившиеся и завоевавшие популярность в академической среде теории региональной интеграции, по сути, представляют собой отражение того эмпирического опыта, который их создатели приобрели при детальном изучении формирования и функционирования определенных региональных подсистем международных отношений и в большинстве случаев могут объяснить (либо описать) лишь процессы, характерные для определенного региона. Долгое время для решения задачи сопоставления интеграционного опыта в различных сегментах международно-политического пространства аналитики интуитивно прибегали к идее нормативности западноевропейской модели интеграции ^{[1, с. 7]}. Тем не менее, еще в 1990-е годы такой подход был подвержен критике, и дан толчок для развития сравнительной интеграции, в основе которой лежит гипотеза об относительной однородности интеграционных процессов в мире. В этом смысле, исследователи имели широкий эмпирический материал, поскольку процессы интеграции проявили себя далеко за рамками Европы, охватив практически все регионы земного шара. На данном этапе возникает проблема формулирования комбинированного комплексного подхода к взаимосвязанным процессам интеграции-регионализации-регионализма-трансрегионализма, применимого ко всем региональным подсистемам. Однако обилие интеграционных экспериментов, расширяющийся охват сфер и форм взаимодействия, различие в подходах к управлению этими процессами формируют значительные препятствия для создания подобного подхода. Теории интеграции во многих случаях носят дескриптивный характер, не обладая при этом прогностической силой и часто неспособны описывать интеграционные процессы в динамике, в то время как интеграция не является конечным продуктом социального и политического взаимодействия. Интеграция – есть процесс, постоянно находящийся в состоянии трансформации, адаптации, эволюции, углубления или затухания. Теоретический «снимок» этого процесса на определенном этапе необходим лишь для понимания особенностей интеграции в определенный момент времени, но не может дать расширенную картину происходящего в той или иной региональной подсистеме международных отношений.

Определения региональной интеграции и трансрегионализма

Региональная интеграция есть процесс укрепления региональной сплоченности и взаимозависимости посредством институционализации сотрудничества на межгосударственном или наднациональном уровне в различных областях и в интересах как государственных, так и негосударственных акторов, протекающий в рамках региональной подсистемы международных отношений. Интеграция опирается на заключение межгосударственных соглашений и формирование институтов сотрудничества. Примеры интеграционных объединений широко известны – ЕС, АСЕАН, МЕРКОСУР и многие другие.

Под трансрегионализмом можно понимать процесс формирования крупных международных функциональных кластеров в результате укрепления глобальных транснациональных, межрегиональных связей и взаимозависимости, а также целенаправленной политики государств и региональных объединений, направленной на обеспечение своих национальных и коллективных интересов посредством институционализации сотрудничества в различных областях и формирования общих политических, экономических и социетальных пространств, имеющих потенциал обеспечить международную акторность в качестве интегрированного центра мировой экономики и политики ^[12]. При этом можно выделить три типа трансрегионализма: 1) «межрегиональные» связи, то есть отношения интеграционных групп друг с другом или с отдельным государством (ЕС-АСЕАН, МЕРКОСУР-СНГ, ЕС-Канада, ТТИП (ЕС-США)), 2) трансрегиональные форумы (БРИКС, ИБСА, МИКТА), 3) сложный сетевой трансрегионализм (Инициатива Пояса и пути, Транстихоокеанское партнерство).

Трансрегионализм представляет собой сравнительно новый феномен мировой политики ^{[9, 11, 32]}. В науке отсутствует консенсус относительно сущности, характера и функций этого явления. Открытым остается вопрос: могут ли концепции в рамках теории интеграции использоваться для понимания сущности феномена трансрегионализма, если допустить их схожую природу? Можно ли сформировать системный синтетический подход, объединяющий основные наработки теории интеграции и нового регионализма, для исследования региональных и трансрегиональных объединений?

Критический обзор теорий интеграции и нового регионализма

В теории международных отношений и мировом комплексном регионоведении сложились множество теорий интеграции, носящих как дескриптивный, так и экспликативный характер. Многие из них, как уже было отмечено выше, сформировались под влиянием европейской интеграции, долгое время воспринимаемой в качестве нормативной модели интеграции. В науке даже появилась проблема «ЕС=1», когда степень «интеграционности» других группировок оценивается по шкале «0,9 ЕС» и ниже ^{[1, с. 7]}. В результате целый ряд традиционных теорий интеграции, которые могут быть сгруппированы в теории старого регионализма, носит европоцентричный характер.

Исторически первой теорией интеграции является федерализм, основоположником которого является Алтьеро Спинелли ^[35], развитый затем в работах Гархарда Бругманса и Серджио Пистоне. Теория федерализма подразумевает создание единого федеративного государства из ранее суверенных государств или мощных наднациональных структур, обладающими значительными полномочиями в определении основных направлений политики интегрирующихся государств. Подобно системе федеративного государственного устройства (как принцип административно-территориального устройства государства), интеграционная система должна основываться на принципе разделения властей, распределении полномочий между национальным уровнем и развитым наднациональным ^{[14, с. 17]}. По мнению федералистов, в первую очередь необходимо развивать наднациональные полномочные органы, политическую интеграцию, из которой вытекают все остальные формы сотрудничества. Таким образом, федерализм представляется идеалистической и нормативной теорией, поскольку, во-первых, лишь предписывает модель «как выстраивать интеграцию», а во-вторых, в ряде случаев интеграция так и не достигает политического уровня и носит исключительно экономический характер без создания наднациональных структур. В ряде регионов, например в Латинской Америке или Юго-Восточной Азии, идеи политической интеграции стали развиваться сравнительно недавно и представляют собой, скорее, долгосрочную цель, нежели механизм с смысл интеграции. Так или иначе европоцентричный характер школы федерализма в значительной мере ограничивает возможности ее применения в современных исследованиях.

Второй известной теорией является функционализм/неофункционализм, основными разработчиками которого являлись Дэвид Митрани ^{[26, 27]} и Эрнст Б. Хаас ^[22]. Функционализм отходит от идеи приоритета политической интеграции над интеграцией в других сферах. Вывод Митрани заключался в том, что интеграционный процесс, начатый с политической интеграции, обречен, поскольку государства не готовы делиться своим суверенитетом. Политолог Уолтер Маттли отмечал, что политические противоречия являются причиной конфликтов между государствами, в связи с чем страны стремятся найти такие сферы, сотрудничество в которых помогло бы преодолеть эти противоречия и сформировать сеть международных функциональных институтов, возглавляемых технократами. Функциональное сотрудничество происходит на уровне так называемой «низкой политики» (lowpolitics) и гарантирует развитие мирной и стабильной международной региональной системы ^[25]. Изучение интеграционных процессов в Европе на более глубоком уровне провел Хаас, который исходил из того, что интеграцию стимулируют функциональные потребности, в том числе (и прежде всего) негосударственных акторов. По мнению неофункционалистов, сотрудничество начинается с неполитических сфер, а затем по мере углубления переходит из одной сферы в другую, от «низкой политики» к «высокой» (highpolitics). Этот переход Хаас называет эффектом «перетекания» (spillover) ^[22]. Расширение взаимодействия приводит к «непреднамеренным последствиям» (unintendedresults), когда государства обнаруживают, что передача определенных полномочий на наднациональный уровень оказывает конструктивное воздействие на развитие интегрирующихся государств ^[34]. Еще одним элементом теории является понятие лояльности (loyalty) ^[8]: по мнению Хааса, людская лояльность может распространяться с национального уровня сразу на несколько центров, включая наднациональный, включая в теорию интеграции и общественный компонент. Таким образом, политическая интеграция и развитие наднациональности представляет собой результат постепенного расширения сфер сотрудничества в долговременной перспективе ^{[19, с. 2-3]}. Положения неофункционализма, создатели которого стремились создать концепцию, применимую к неевропейскому регионализму, представляются актуальными и для других региональных подсистем в современных условиях.

Несмотря на все различия между функционализмом и федерализмом, тем не менее, их объединяют несколько принципиальных положений. Во-первых, обе теории принадлежат к так называемой «наднациональной парадигме», поскольку в той или иной форме обе теории исследуют наднациональность как необходимое условие интеграции (наднациональность как условие или как результат). Во-вторых, обе теории рассматривают государство-нацию как пережиток Вестфальской системы мира ^{[15, с. 135]}.

Еще одной теорией, оформившейся в середине ХХ века, стала теория коммуникации Карла Дойча или концепция «сообществ безопасности», лежащая в основе трансакционализма. По мнению Дойча, интеграция разных обществ происходит подобно культурной интеграции в рамках одного национального государства через формирование общей культуры, солидарности и чувства общности и будущего в единстве ^[21]. Важное место в теории коммуникации занимает концепция «сообществ безопасности», которые, по сути, и представляют собой интеграционные образования, так как главной функцией интеграции, по Дойчу, является обеспечение мира и безопасности ^{[8, с. 37]}. При этом существуют два типа сообществ: плюралистические (государства сохраняют свой суверенитет) и объединенные/амальгамированные (объединение в рамках единого государства) ^{[15, с. 135]}. Данная теория была одна из первых, в рамках которой проблема безопасности рассматривалась в качестве неотъемлемой компоненты интеграционных процессов. Актуальность подобного подхода для изучения интеграции в современном мире объясняется и тем, что для интеграции характерна нацеленность на формирование общей идентичности и чувства сообщества – одного из неотъемлемых компонентов теории Дойча.

В рамках межправительственного подхода выделяется либеральный межправительственный подход, разработанный американским политологом Эндрю Моравчиком ^[29]. Автор выделяет две фазы интеграции: на первом этапе национальные правительства принимают решения, основанные на собственных предпочтениях и балансе интересов в рамках национальной элиты. На втором этапе, государства согласовывают свои предпочтения. Таким образом, Моравчик полагает, что главными субъектами интеграции выступают рациональные индивиды и группы, формирующие национальные элиты ^[28]. Интеграция возможна только тогда, когда государствам (другими словами, элитам) удается найти «общий знаменатель» ^[3]. История интеграции – есть история углубления межправительственного сотрудничества, и это важно, поскольку учет национального уровня принятия решений и поиск межправительственного консенсуса в процессе создания интеграционной группы представляет собой ключевой этап, определяющий затем сущность интеграционного процесса.

Необходимо также отметить роль исторического институционализма и неоинституционализма в целом, в центре которого – роль институционального выбора, который, как оказывается, играет определяющую роль в историческом процессе. Подобно тому, как в рамках национального государства институты являются итогом социального взаимодействия, институты, создаваемые государствами на наднациональном или на межправительственном уровне также являются плодом подобного взаимодействия, оказывая затем значительное влияние на масштаб и интенсивность сотрудничества. Исходя из этого, институты становятся ключевыми факторами, определяющими поведение акторов, поскольку последний делает выбор в пользу уже существующих средств для разрешения той или иной проблемы ^{[10, с. 18]}. Несмотря на то что данный подход действительно предлагает эффективный механизм исследования роли институтов (формальных и неформальных) в рамках интеграционных объединений, тем не менее, чрезмерное увлечение им может загнать исследователя в институциональную ловушку, поскольку политическая реальность часто противоречит утверждению о том, что именно институты определяют поведение акторов, особенно в условиях межправительственного подхода к интеграции и с учетом специфики политических режимов, включенных в современном мире в орбиты интеграционного взаимодействия. В то же время новый институционализм наряду с сетевым подходом обладает мощным эврестическим потенциалом в исследовании регионального и трансрегионального взаимодействия.

На современном этапе теоретического осмысления интеграционных процессов особое значение уделяется проблеме политической интеграции, интеграции в сфере безопасности и исследованиям, посвященным формированию общей региональной и институциональной идентичности, а также разработке плюралистического подхода к пониманию сущности региональной интеграции. Интеграция как бы начинает рассматриваться через призму «регионального», регионализация мира стала рассматриваться как самостоятельный тренд, в зависимости от взгляда исследователя – совпадающего с глобализацией или контрарного ему. По этой причине часто оба термина стали использоваться синонимично (регионализация = регионализация интеграция), что является ошибкой, поскольку регионализация не включает в себя компонент институционализации, в то время как региональная интеграция базируется на создании институтов, заключении договоров и формировании общих систем регионального управления. Тем не менее, новые теории интеграции тесно переплетены с так называемыми теориями нового регионализма.

Р. Фоун выделяет несколько типов структурирования региона: 1) вокруг региональной державы; 2) как ответ на действия региональной державы, внерегиональной державы или другого региона; 3) укрепление сотрудничества без какого-либо регионального лидера ^{[33, с. 27-28]}. Таким образом, особое внимание такого подхода уделяется региональным державам и центрам силы в регионе, которые являются центрами стягивания региона и создания выгодной для них институциональной текстуры региона.

Особое место в ряду теорий, относящихся к этому блоку, занимает концепция региональных комплексов безопасности (РКБ) Барри Бузана и Оле Уэвера ^[20]. В отличие от многих теорий, рассмотренных выше, эта теория одна из наиболее популярных сегодня среди иссоедователей, а также предпринимает попытку синтеза либеральной, реалистской и конструктивистской парадигм. Центральное место занимает концепция «секьюритизации», как процесса, в результате которого политические акторы приходят к пониманию необходимости принимать неотложные меры для предотвращения какой-либо проблемы, воспринимаемой ими в качестве угрозы безопасности (конструктивистский компонент). В соответствии с положением теории, именно регион является главным уровнем, на котором развиваются отношения в сфере безопасности благодаря, прежде всего, географической близости ^{[13, с. 122]}. При этом, разработчики концепции делят мир на региональные комплексы безопасности, главными элементами которых являются границы, анархическая структура, наличие центров силы, отношения сотрудничества-соперничества (реалистический компонент). В зависимости от развития и соотношения этих факторов авторы выделяют три сценария развития РКБ: 1) статус-кво; 2) внутренняя трансформация; 3) внешняя трансформация ^[20]. Бузан и Уэвер делят РКБ на два типа: стандартный (анархичный, базируется на военно-политической проблематике) и центрированный (однополюсные или объединенные в рамках интеграционной группы) ^[20]. Бузану и Уэверу удалось создать универсальную концепцию, которая может быть применена к анализу трансформаций во всех регионах мира. Это позволяет утверждать, что данной теории присущ мощный компаративный элемент. В современном мире, охваченным глобальными проблемами, имеющими, тем не менее, региональное преломление, эта теория также сохраняет свою актуальность.

Реалистическая парадигма дала толчок для формирования нескольких подходов к интеграции и региональному развитию. Одна из них – теория баланса сил. По мнению К. Уолтца, обеспечение безопасности обеспечивается за счет уравновешивания соотношения сил (между державами или коалициями) ^[36]. Для сохранения своего положения в региональной или глобальной системе государству необходимо обеспечить свое могущество в военной, политической и экономической сферах, создавать и поддерживать коалиции. В результате соотношения сил формируется та или иная форма регионального порядка. В рамках либеральной парадигмы существует теория регионального управления, в соответствии с которой региональные институты/организации дают возможность всем государствам региона вне зависимости от их экономической и военной мощи оказывать более значительное влияние на развитие региональной подсистемы, ограничивая существующими нормами влияние крупных игроков ^[24]. В разработке комплексного подхода к изучению динамики интеграции и трансрегионализма этот подход также представляет особый интерес.

Интересы и цели государств рассматриваются в качестве основ интеграции в теории институционального дизайна А. Ачарии и Э.А. Джонстона ^[17]. Авторы теории полагают, что именно цели и потребности государств определяют структуру организации, создаваемые институты и даже ее эффективность. Ачария и Джонстон провели сравнительный анализ интеграционных процессов в различных регионах мира и обнаружили значительные отличия между ними в развивающемся мире (двигатель – защита суверенитета, гарантия невмешательства) и развитом (функциональные соображения). Таким образом, дизайн региональных институтов в развивающемся мире нацелен на сохранение суверенитета в целях защиты неустойчивых национальных режимов ^{[15, с. 137]}, а существующие региональные институты являются лишь воплощением общих целей интегрирующихся государств.

В последние два десятилетия все больше исследователей обращаются к проблеме региональной и институциональной идентичности, среди них и представители школы конструктивизма. Идентичность понимается здесь как дискурсивный элемент взаимодействия, формирование чувства причастности к происходящим процессам, видения коллективными акторами своей общей судьбы в рамках того или иного региона/института. Так, Хеттне отмечает особую роль «регионности» («regionness», региональная сплоченность) и «акторности» («actorness», способность региона оказывать воздействие на окружающую среду) ^{[23, с. 548-556]}. Конструктивисты приписывают идентичности особую роль в формировании не только самих коллективных акторов, но и в международных политических процессах. По мнению Андреа Оэлснера, формирование общей идентичности необходимо для международной организации (института), и для того, чтобы она могла функционировать как внутренне, так и во взаимодействии с внешним миром, и для обеспечения эффективности и устойчивости в долгосрочной перспективе. При этом важно различать региональную идентичность (regionalidentity) и институциональную идентичность (institutionalidentity), которые обычно не совпадают, а историческим примером их совпадения является лишь Европейский Союз ^{[30, с. 115-116]}. Как считают Дэвид Уэттен и Аллисон Маккей ^[37], важную роль в процессе формирования идентичности играет конкретный институциональный выбор из целого ряда доступных альтернатив, ошибка в таком выборе может привести к «ошибочной идентичности» (chronicmistakenidentity ^{[37, с. 223]}) и привести к краху интеграции. Для применения этого подхода необходимо, однако, решить сразу несколько проблем. Во-первых, это проблема формирования идентичности и ее концептуализации. Существует множество подходов к решению этой онтологической проблемы. Андреа Оэлснер выделяет следующие движущие силы формирования идентичности ^{[30, с. 118]}: 1) роль политических деятелей в процессе инициирования интеграции, способных вдохновить этот процесс; 2) лидерство одного государства или оси государств, способных инициировать интеграционный процесс; 3) идентичность как результат взаимодействия институтов с социальной средой, с другими институтами или внутреннего взаимодействия. Во-вторых, существует методологическая проблема, связанная с описанием складывающейся идентичности, ее изучением и оценкой. Учитывая решающее значение целей участников интеграционного процесса и их институциональный выбор, представляется, что общая институциональная идентичность будет отражаться в системе нормативных актов, дискурсе, критических выступлениях и, наконец, в институциональном дизайне, которые могут быть сопоставлены и проанализированы. Особую значимость понятие идентичности преобретает в исследованиях трансрегионализма. Включение в трансрегиональные процессы региональных интеграционных объединений отражает и процесс укрепления региональной идентичности, что позволяет региону формировать общие принципы внешнего действия и выступать как отоносительно консолидированный актор. Например, формирование сети трансрегиональных связей Европейского Союза в современной мировой политике отражает этот процесс ^[7].

Синтез теорий как инструмент анализа интеграционных процессов

Из краткого обзора теорий интеграции, нового регионализма и региональной безопасности становится ясно, что все из них отталкиваются от той или иной парадигмы и/или концентрируются на определенном измерении – политическом, экономическом, военном и т.д. На современном этапе интеграции и трансрегионального сотрудничества происходит расширение сфер взаимодействия, а в основе функционирования интеграционных групп лежат множество факторов, что характерно для нового регионализма: соображения укрепления региональной безопасности, великодержавные амбиции, экономическая выгода, ощущение цивилизационного единства, решение региональных проблем и поиск ответа на вызовы безопасности, формирование системы регионального управления и т.д. Все это приводит к необходимости синтезировать существующие подходы в рамках некой общей модели анализа структуры, механизма функционирования и эффективности той или иной группы. Изучая особенности межгосударственного взаимодействия, российский исследователь А. Д. Воскресенский разработал концепцию многофакторного равновесия, в основе которой лежит системный подход и которая базируется на целом комплексе факторов, играющую роль в межгосударственных (и прежде всего двусторонних) отношениях, выходя, таким образом, за рамки традиционных парадигм в международных отношениях ^[4]. Системный подход и учет среды может быть применен и для исследования многостороннего кооперативного взаимодействия. Полный отказ от парадигмальных воззрений в рамках международных исследований вряд ли возможен, да и нежелателен, поскольку каждая из существующих школ предлагает собственные методологические инструменты для анализа взаимодействия в той или иной области. В основе исследования регионализма и трансрегионализма должен лежать системный подход, основанный на системной модели ^{[5, с. 120-122]}, рассматривавшей политические системы во взаимосвязи со средой, объединенными «прямыми» и «обратными» связями.

Учитывая то, что интеграционное объединение складывается на основе взаимодействия множества акторов различного уровня, оформляется в определенных нормативно-правовых рамках, обладает закрепленными за ним полномочиями и призвано принимать решения, а также то, что любая интеграционная группа испытывает на себе одновременно и влияние внешней и внутренней среды, сама оказывая значительное влияние на них, мы будем рассматривать региональное интеграционное объединение как систему («интеграционный механизм»).

Интеграция находится в постоянном развитии, то есть интеграционные процессы носят динамический характер. Одновременно с этим, любой интеграционный механизм (даже сфокусированный на экономическом сотрудничестве) имеет и политический компонент, поскольку его структура определяется, прежде всего, взаимодействием политических акторов (регионализмом), являющихся в свою очередь представителем сложно агрегированных интересов элит, социальных групп, классов и прочее, нацеленных на расширение уже сложившихся региональных связей (регионализации). Развитие интеграционных групп опирается на сложную систему взаимосвязей акторов на межправительственном или наднациональном уровне. Постановка целей, определение сфер сотрудничества, выбор инструментов и институциональный выбор происходят по суверенному решению участников интеграционного процесса. С этой точки зрения, по природе и по своим эффектам/последствиям, интеграция – это, прежде всего, международно-политический процесс.

Известно, что региональная интеграция развивается в различных исторических рамках, политических, экономических, цивилизационных плоскостях. Учет этих объективных и субъективных факторов представляется крайне необходимым для понимания интеграционного процесса.

Представим синтетический подход к исследованию региональной и трансрегиональной интеграции в виде трех блоков и объясни каждый из них (см. Рисунок 1).

Важно, что институционализации регионального или трансрегионального сотрудничества всегда предшествует определенный триггер, мотив, определяющий стартовую точку, зарождение интеграционной инициативы. Очевидно, что в Европе такими триггерами являлась Вторая мировая война, а точнее ее окончание и необходимость предотвращения новой катастрофы и восстановления разрушенных экономик в новых мирных условиях. Освобождение от колониальной зависимости, наличие множества межгосударственных споров стали важным мотивом для стран Юго-Восточной Азии для интеграции в рамках группы АСЕАН ^[2]. Развитие диалога по созданию Транстихоокеанского партнерства во главе с США стало триггером для формирования в Китае собственной трансрегиональной инициативы пояса и пути. Таким образом, мотив/движущая сила является важной точкой отсчета для понимания эволюции интеграционного процесса, мощной идеологической опорой запускаемого интеграционного процесса. Из сочетания мотива и национальных интересов рождается интеграционная инициатива (или ее поддержка). Очевидно, что категория «национального интереса», являющая одним из основных понятий школы реализма ^{[16, с. 164]}, остается важным элементом анализа в международных отношениях. Государства исходят из собственных целей, а интеграционный процесс представляет собой результат консенсуса национальных интересов стран-участниц, заинтересованных в извлечении выгод от сотрудничества.

Важную роль на этом этапе играет «общественный» фактор (социальное окружение), которое, в целом, должно поддерживать/не поддерживать идею укрепления регионального сотрудничества, создания новых институтов и адаптацию внутренних норм в этих целях. На этом этапе формируются основные сторонники интеграции («коалиция поддержки»). «Коалиция поддержки» ‒ это группа акторов, продвигающих решение и имеющих сходные базовые ценности, общее понимание причинных механизмов и восприятие тех или иных проблем ^{[6, с. 170]}. Такими силами могут выступать как часть политической элиты (политические партии, министерства), так и бизнес (особенно крупные корпорации, представляющие целые сектора экономики), неправительственные и даже международные организации и другие интеграционные группы (так, ЕС активно продвигал институционализацию MERCOSUR ^[18], продвигает интеграцию в Юго-Восточной Азии). Нельзя игнорировать и влияние противников интеграции, которые могут появиться как на начальных этапах интеграции, так и при ее расширении на трансрегиональный уровень (евроскетики в ЕС, массовые выступления против TTIP и т.д.).

Все перечисленные выше факторы заставляют актора активно взаимодействовать с другими акторами в рамках региона. Путем переговорного процесса происходит выработка общих принципов, постановка общих целей и институциональный выбор, который, как было описано выше, затем будет определять набор институтов и особенности функционирования интеграционной системы. При этом цели могут быть стратегическими (обычно указываются в уставном документе) и тактическими, определяемыми затем в дополнительных протоколах или на оперативно-тактическом уровне. Институциональный выбор (включая формулирование правил игры) и поставленные цели позволяют говорить о запуске интеграционного механизма.

Интеграционный механизм (интеграционная система) постоянно испытывает на себе влияние внутренних структурных факторов (политические системы, интересы, идеологии, политические и экономические противоречия, проблемы внутрирегиональной безопасности, географические особенности, история взаимоотношений, цивилизационные факторы и т.д.) и внешней среды (внешние игроки и державы и их интересы, мировая экономическая конъюнктура, глобальная система международных отношений и т.д.). Анализ этих факторов позволяет оценить систему возможностей и угроз, условий, в которых реализуется интеграционный проект. При этом важно оценить характер и глубину сотрудничества в различных сферах, которые разнятся от одной интеграционной группы к другой. Для оценки динамики интеграции необходимо понять, имеет ли место в данной интеграционной группе «эффект перетекания». Важно и рассмотреть институциональную структуру, а точнее набор инструментов достижения поставленных целей, к которым относится, в том числе, и организационная структура («институциональный дизайн»), а также нормативно-правовая база и общие проекты в различных областях сотрудничества. С учетом этих факторов, а также с учетом повестки дня безопасности возможно определить, какую роль в интеграционных процессах играет политический и идеологический фактор.

В определенном историческом срезе возможно рассмотрение и «эффектов» интеграции, а именно соответствие реальных результатов функционирования механизма поставленным целям. Необходимо оценить, складывается ли институциональная идентичность, проанализировать устойчивость интеграционного механизма, его сильные и слабые стороны, перспективы/сценарии развития, применяя возможности SWOT-анализа. Это позволит дать оценку эффективности интеграционного проекта.

Таким образом, первый аналитический блок (мотивы, движущие силы, цели, интересы акторов) представляет собой своеобразный «вход» в рамках интеграционной системы. Сама система – второй блок – (механизм интеграции) включает в себя сферы и инструменты сотрудничества, находясь под одновременным воздействием внутренней и внешней среды. Третий блок охватывает результаты функционирования интеграционного механизма на определенном этапе, отражает ступень интеграции, ее устойчивость, соответствие целям (или возможные сбои, причины которых следует искать в анализе второго блока), сильные и слабые стороны, а также степень конвергенции, т.е. «выход» системы (См. Рисунок 1). Именно такая комплексная программа исследования интеграции позволяет эффективно оценить 1) характер, эволюцию и нормативную основу интеграции; 2) потенциал интеграционного механизма; 3) внутреннюю и внешнюю среду протекания интеграционного процесса. Этот подход позволяет строить прогнозы и давать комплексную экспертную оценку, основанную на наработках теорий интеграции и нового регионализма.

Визуализация подхода к изучению интеграционных процессов, созданного на основе синтеза теорий и концепций

Pic 1. Visualization of approach to the study of integration processes based on the synthesis of theories and concepts