Рус Eng Cn Перевести страницу на:  
Please select your language to translate the article


You can just close the window to don't translate
Библиотека
ваш профиль

Вернуться к содержанию

Социодинамика
Правильная ссылка на статью:

Основные срезы и тренды экономического выражения социальной несправедливости в современной России и ее регионах

Свинухова Юлия Николаевна

научный сотрудник, Институт социально-экономических исследований Федерального государственного бюджетного научного учреждения Уфимского федерального исследовательского центра Российской академии наук

450000, Россия, республика Башкортостан, г. Уфа, ул. Проспект Октября, 71

Svinukhova Yuliya Nikolaevna

Scientific Associate Institute for Social and Economic Research of Ufa Scientific Center of the Russian Academy of Sciences

450000, Russia, respublika Bashkortostan, g. Ufa, ul. Prospekt Oktyabrya, 71

s.ioulia@mail.ru
Другие публикации этого автора
 

 

DOI:

10.25136/2409-7144.2018.10.27505

Дата направления статьи в редакцию:

26-09-2018


Дата публикации:

26-10-2018


Аннотация: Анализ тенденций общественного развития показывает, что наряду с ресурсными и экологическими проблемами, воспроизводство и рост уровня социальной несправедливости выходит на первое место среди основных социально-экономических проблем, приобретая глобальные масштабы. В России острота вопроса социальной поляризации и неравенства высока. В связи с этим, предметом исследования выступила социальная несправедливость как основная проблема социального развития современной России, ее городов и регионов. Цель работы – выявить основные срезы социальной несправедливости и общие тренды социального развития. В работе представлено исследование экономического выражения социальной несправедливости. Методологические приемы измерения социального неравенства базируются на оценке динамики коэффициента фондов и коэффициента Джини и исследовании посредством выявления структуры и уровня бедности среди населения. При этом критериями оценки социальной справедливости выступают показатели уровня и качества жизни. В исследовании выявлены ведущие факторы социальных противоречий в системе социального развития. Установлена динамика или смещение основной зоны формирования конфликтного потенциала в современной России из этнической и религиозной – в зону социально-экономическую и социально-трудовую. Установлено, что основными общими трендами социального развития, одновременно выступающими и факторами формирования конфликтного потенциала в современной России и ее регионах являются: неудовлетворенность материальным положением и уровнем дифференциации населения, основанном на крайне неравномерном распределении доходов населения; восходящая динамика показателей неудовлетворительного состояния наемно-трудовых отношений вкупе с уровнем удовлетворенности экологической обстановкой.


Ключевые слова:

социально-экономическое развитие, социальное неравенство, дифференциация доходов, безработица и бедность, социальные проблемы, благосостояние, уровень жизни, социальная структура, конфликтный потенциал, совершенствование наемно-трудовых отношений

Abstract: The analysis of social development trends demonstrated that along with the resource and environmental problems, the reproduction and growth of social injustice comes to the forefront among the main socioeconomic problems, attaining global scales. The urgency of the question of social polarization and inequality in Russia is high. Due to this fact, the subject of this research is the social injustice as the key problem of social development of modern Russia, its cities and regions. The goal of the work lies in determination of the basic slice of social injustice and the general trends of social development. The article presents the economic manifestation of social injustice. Methodological approach of the measurement of social inequality is based on the assessment of dynamics of decile ratios and Gini coefficient, as well as identification of poverty rate of the population. At the same time, the criteria for assessing the social justice is the indexes of the living standards of population. The author describes the leading factors of social contradictions within the system of social development; establishes the dynamics or shift of the main zone of emergence of conflict potential in modern Russian from the ethnic and religious towards the socioeconomic and social-labor zone. It is established that the major common trends of social development, which are simultaneously the factors of the formation of conflict potential in modern Russian and its regions, include: dissatisfaction with financial situation and level of social differentiation, based on the extremely unequal distribution of incomes of the population; ascending dynamics of the indexes of dissatisfactory state of employment relations coupled with the level of content with the environmental situation.


Keywords:

social and economic development, social inequality, income differentiation, unemployment and poverty, social problems, welfare, standard of living, social structure, conflict potential, improvement of hired labor relations

Данное исследование выполнено в рамках государственного задания Института социально-экономических исследований Уфимского федерального исследовательского центра РАН на 2018 г.

Современные тенденции мирового общественного развития обозначают, что наряду с ресурсными и экологическими проблемами, воспроизводство и рост уровня социальной несправедливости, транслируя устойчивую положительную динамику и увеличение глубины определяющих ее показателей, выступает одной из наиболее актуальных социальных проблем. И это, в свою очередь, является серьезным препятствием прогрессивного социального развития не только в территориальном выражении, но и прежде всего, с позиции личностного развития человека.

Для России, острота вопроса социальной поляризации и соответственно, социальной несправедливости, основанной на неравенстве доходов и явлениях бедности и безработицы высока в силу существовавшей в ней социально-экономической и политической доктрины, где:

- произошел переход к рыночной экономике путем мер шоковой терапии, давши толчок резкому росту социального неравенства;

- долгое время господствовала политика экономического детерминизма, когда социальный фактор рассматривался как производный от экономического и в качестве главного условия развития рассматривался именно экономический рост, а социальное развитие лишь как приложение к нему.

И сегодня, многие исследователи в контексте проблемы говорят о России именно как о чрезмерно биполярном социуме, где неравенство, социальные дистанции носят форму социальных разрывов и отчуждения.

Действительно, актуальность вопроса в России и ее регионах и, особенно в больших городах, наглядно иллюстрируют такие показатели уровня и глубины социального неравенства (Табл. 1) [1], основанного на дифференциации доходов населения и формирующее экономическое выражение социальной несправедливости как:

- коэффициент фондов, характеризующий степень социального расслоения (дифференциации) и измеряемый как соотношение между средними уровнями доходов 10% населения с самыми высокими доходами и 10% населения с самыми низкими доходами [2, с.340];

- коэффициент Джини, показывающий степень отклонения линии фактического распределения доходов от линии их равномерного распределения между населением страны и определяемый в отношении от 0 до 1, причем, чем больше данный показатель стремиться к 1, тем выше степень неравномерного распределения доходов населения [2, с.340].

Таблица 1.

Уровень и глубина социального неравенства в России:

динамика коэффициента фондов и коэффициента Джини

Годы

Коэффициент фондов

Коэффициент Джини

1995

13,5

0,387

1996

13,3

0,387

1997

13,6

0,39

1998

13,8

0,394

1999

14,1

0,4

2000

13,9

0,395

2001

13,9

0,397

2002

14

0,397

2003

14,5

0,403

2004

15,2

0,409

2005

15,2

0,409

2006

15,9

0,415

2007

16,7

0,422

2008

16,6

0,421

2009

16,6

0,421

2010

16,6

0,421

2011

16,2

0,417

2012

16,4

0,42

2013

16,3

0,419

2014

16

0,416

2015

15,7

0,413

2016

15,5

0,412

2017

15,3

0,41

Рассматривая процессы социального расслоения в России с позиции динамического критерия на основе приведенных в таблице показателей, видно, что коэффициенты расслоения в России превышают в длительном периоде принятые в мировой практике значения предельно-критических, допустимых величин, показывающих, что в своих узловых точках развития общество находится или близко к состоянию кризиса. В мировой практике значение предельно-допустимой величины для коэффициента фондов определено на показателе в соотношении 8-10 раз. Для показателя коэффициента Джини – 0,3 [3; 4].

Динамика приведенных показателей говорит о повышении уровня социальных рисков как в России в целом, так и ее регионов, о чем свидетельствуют приведенные данные. В частности, на Рис. 1 приведены показатели коэффициента Джини в разрезе регионов России с учетом динамического критерия, что иллюстрирует общероссийский характер тенденций усиления процессов социального расслоения среди населения. Мы видим, типичные тенденции динамики приведенного показателя во всех регионах России при рассмотрении относительно кризисного периода развития (2008-2009). Причем, наибольший рост дифференциации населения по уровню дохода характерен именно для больших городов, где развита отраслевая структура.

Рисунок 1. Показатели коэффициента Джини в разрезе регионов России с учетом динамического критерия

Если посмотреть на такой показатель как среднедушевые денежные доходы населения, то мы увидим устойчивую тенденцию его роста как по России в целом, так и по регионам, например, по Башкортостану. При этом в Башкортостане отмечается устойчивый рост данного показателя в последние пять лет (с 21267 рублей в 2012 г. до 28125 рублей в 2016 г.), что составляет 28 место в рейтинге по показателю среди субъектов Российской Федерации [2, с.242-243].

Казалось бы, что данные тенденции роста среднедушевых денежных доходов должны определять рост благосостояния и уровня жизни населения. Однако, мы видим, что при данной положительной тенденции, доходы среди населения фактически распределены крайне неравномерно и значения показателей коэффициента фондов и коэффициента Джини в длительном временном периоде движутся по линии восходящего тренда, превышая, либо близко подходя к предельно-критическим, предельно-допустимым в мировой практике значениям [3; 4]. Движение данных показателей носит характер общероссийского тренда, когда при рассмотрении отдельных регионов ситуация является аналогичной (Рис. 1). Так, например, коэффициент фондов в России в 2016 г. составил 15,5 раз, коэффициент Джини 0,412, что соответственно в Башкортостане в том же году по коэффициенту фондов составило 16,0 раз, коэффициенту Джини 0,416 [2, с.272-273].

Таким образом, наличие данных тенденций указывает также на явное или скрытое социальное недовольство, и может повлечь такие последствия социального развития как антагонизация социальной структуры общества и формирования условий социальной напряженности в регионах.

Считается, что существует связь между экономическим ростом и показателями социального развития. Однако, современные исследования показывают, что данная связь не является абсолютной. Не только экономический рост способствуют социальному развитию. Так, рост доходов и высокий уровень валового внутреннего продукта на душу населения, дает преимущества в области развития и удовлетворения базовых потребностей человека, но не гарантирует роста социальных показателей и расширения социальных возможностей. Социальный прогресс определяет множество факторов, среди которых, например, и уровень свобод, и условия личной безопасности, и показатели благоприятной окружающей среды и экологической устойчивости. И данные показатели, в свою очередь, в значительной мере определяют показатели социального прогресса.

Таким образом, очевидно, что не всегда экономический рост сопровождается социальным прогрессом. По мере увеличения доходов «легкие» достижения в сфере социального развития, которым способствует экономический рост, исчерпываются, и дальнейшее развитие экономики ведет к возникновению новых социальных и экологических проблем [5]. Так, В. К. Левашов отмечает, что безудержный и безграничный экономический рост, распространение ценностей общества массового потребления ведет к деградации биосферы, материальных основ жизнедеятельности общества и духовной деградации. Данное обстоятельство требует вмешательства государства, функцией которого станет как раз социализация экономики с целью соотнесения ее с интересами граждан, чтобы не допустить социального взрыва [6, с.14-15].

Неслучайно в современной России в контексте вопросов социально-экономического развития продуктивным должно стать обращение к положениям Концепции устойчивого развития, под которым понимается такое направление и характер развития, которое обеспечивает удовлетворение потребностей и возможностей людей, не нанося при этом вреда окружающей среде и не ставя под угрозу возможности удовлетворения потребностей будущих поколений. Именно идеи устойчивого развития, основанные на единстве трех взаимоувязанных компонент – экономической, социальной и экологической, позволяют по новому взглянуть на понятия экономической эффективности и роста, в которых агрегируются не только количественные показатели, но и качественные показатели развития, включая оптимальное использование природных ресурсов. Сама идея и актуальность справедливого распределения аккумулируемых в обществе благ, ресурсов и возможностей явилась отправной точкой возникновения самой Концепции устойчивого развития. Кроме того, можно сказать, что экономическая и социальная политика с экологической ориентацией – это тренд общемирового современного социального развития, что особо актуально в современной России в свете назревших острых не только социальных, но и экологических проблем, которые также выступают одним из факторов формирования конфликтного потенциала.

В современной науке накоплен значительный теоретико-методологический и методический материал изучения и оценок конфликтного потенциала общества и, в частности, региона. Так, в различных областях отечественной науки (социологии, экономики, политологии и психологии) исследованиями в данном направлении занималисьФ. М. Бородкин, В. В. Разуваев,А. В. Кинсбурский, П. И. Куконков, А. Г. Здравомыслов, В. О. Рукавишников, Ю. А. Зубок, Г. И. Козырев, О. З. Муштук, В. В. Лысюк [7-9] и др.

Проанализировав различные возможные как для современной России в целом, так и на региональном уровне факторы конфликтного потенциала, видно, что значительный конфликтный потенциал закладывают следующие сложившиеся противоречия:

- существенные диспропорции в распределении доходов;

- усиление проблемы «богатых и бедных»;

- противоречия наемно-трудовых отношений, ситуация в сфере отношений труда и капитала, включая вопросы охраны и условий труда, не отвечающие признакам социально-ориентированного рынка;

- проблема «работающих бедных» и удовлетворенности трудом.

Система данных факторов определяет реалии сегодняшнего дня в социальном развитии России и ее регионах и определяет предпосылки роста социальной напряженности. Рассмотрим их ниже.

Общество характеризуется определенным иерархическим порядком. А следовательно, проблематичен не сам факт существования социального неравенства, а формы и масштабы его распространения. В концептуальном плане, социальная справедливость – это возможности каждого члена общества иметь равный доступ к труду и равнозначному объему и качеству различных социальных благ, обеспечение равного вознаграждения за равный труд. Нарушение принципа социальной справедливости и равенства и соответственно рост уровня социальной несправедливости, ставит под угрозу не только равенство социальных возможностей людей, но и их социальные права и свободы, возможности самореализации и даже здоровья людей. Из-за существующего несправедливого перераспределения общественных и материальных благ девальвируется ценность и стимулы к труду.

Кроме того, нарушение принципа социальной справедливости может вызывать рост уровня социального недовольства и формирует чувство социальной несправедливости в обществе, оформляясь в соответствующую зону конфликтного потенциала, основанную на имущественной и статусной формах социального неравенства. Так, например, отсутствие социальных перспектив, неравенство доступа к равнозначному объему и качеству услуг здравоохранения вследствие распространения неравенства материального и социального положения, дисбаланс в оплате труда по статусу профессии в обществе и отраслевой специфике вызывает среди населения острое чувство социальной несправедливости.

Однако, не все виды социальных неравенств вызывают чувство социальной несправедливости и конфликтный протест. Кроме этого, в общественном сознании некоторые виды неравенств могут носить легитимный характер и восприниматься толерантно, как нормальное общественное явление, положительно влияя при этом на социальное и экономическое развитие. Например, дифференциация в оплате труда сотрудников в зависимости от квалификации и результатов труда.

Также, в частности, по данным исследования Института социологии РАН, в систему толерантных видов социальных неравенств, для российского общества, входят такие их бытовые виды как:

- неравенство жилищных условий (лишь 24% респондентов считают его несправедливым и 50% справедливым);

- возможность получить более качественное образование при наличии средств (23% и 52% соответственно);

- неравенство в размерах пенсий (31% и 42% соответственно) [10].

Таким образом, не все виды социальных неравенств считаются в российском обществе одинаково социально несправедливыми и соответственно не несут в себе выраженного потенциала напряженности и конфликта.

Чаще всего, наиболее острым проявлением социальной несправедливости, несущим в себе существенный потенциал напряженности и конфликта, считается социальное неравенство, основанное на:

- дифференциации доходов;

- отношениях собственности;

- неравенстве социально-профессиональных статусов, престиже профессий.

Обращаясь к имеющимся данным социологических исследований по данной проблематике, мы видим, что социологические измерения, обозначенных выше источников социального неравенства, фиксируют именно их в числе ведущих факторов социальных противоречий в системе социального развития в современной России. Так, на протяжении длительного периода времени лидирующие позиции занимают противоречия между различными социальными группами населения именно по социально-экономическому признаку:

- богатыми и бедными и низшим и высшим классами: стабильно высокое – от 77% и 69% в 2008 г. до 77% и 73% в 2012 г. соответственно;

- работодателями и работниками: от 40% в 2008 г. до 52% в 2012 г.;

- народом и властью: как рост недоверия населения к властям вследствие недовольства проводимой экономической политикой, оцениваемой неэффективной и несоответствующей интересам большинства населения страны – от 57% в 2008 г. до 72% в 2012 г.) [6].

В приведенной системе факторов такие факторы, как национальный, религиозный и межпоколенческий уступают им. Таким образом, мы видим динамику или смещение основной зоны формирования конфликтного потенциала в современной России из этнической и религиозной в социально-экономическую зону.

По данным социологических исследований, именно масштабы, чрезмерная глубина дифференциации доходов населения и неравенство в распределении частной собственности вызывают существенный протест среди россиян. Об этом свидетельствуют данные масштабных исследований социального неравенства в России, проведенных Институтом социологии РАН в 2006 г. и Фондом общественного мнения в 2017 г. [10; 11]. Следует отметить, что социально несправедливым воспринимается не неравенство доходов как таковое, протест вызывает именно глубина разрывов в доходах. Таким образом, социально несправедливым, по мнению россиян, включая и собственно высокодоходную группу населения, выглядит сложившийся уровень дифференциации доходов, обуславливающий отношения богатства и бедности. Данная ситуация является социально несправедливой и несет потенциальные опасности экономическому и социальному развитию общества.

Уровень доходов и социально-профессиональный статус, являясь важнейшими факторами социального неравенства, одновременно дифференцируют и потребительское поведение, предпочтения и ценностно-нормативные установки противоположных групп.

Кроме того, уровень доходов населения определяет уровень возможностей населения в обеспечении своих основных потребностей. По данным официальной статистики около 13,4% населения в России и 12,5% населения в Башкортостане в 2016 г. имели доходы ниже величины прожиточного минимума [2, с.280-281]. Это, свою очередь, на 6,4% и 5,5% выше предельно-критического, допустимого в социальном развитии значения данного показателя. Следует отметить, что данный показатель имеет тенденцию к увеличению по сравнению с 2012 г. (10,7% в России и 10,3% в Башкортостане соответственно) [2, с.280-281]. Это указывает на увеличение деклассированных слоев населения, что само по себе не является признаком социального прогресса и указывает на невозможности обеспечения даже базового уровня основных потребностей.

Следует отметить, что обозначенная выше биполярность, как неравенство выступает не только источником высокого конфликтного потенциала, но обуславливает условия неравного доступа к материальным, социальным и культурным благам, что, в совою очередь, обуславливает проблемы воспроизводства и развития социального потенциала [12] и социального капитала [13] на мезо- и микро- уровнях социального развития.

Однако, социальные неравенства, несущие конфликтный потенциал, не сводятся только к неравенству доходов.

Несоблюдение социальных гарантий в сфере труда, неблагоприятные условия труда, различные виды дискриминации при приеме на работу и повышении квалификации являются основным истоками социальной несправедливости и роста конфликтного потенциала в современном российском обществе.

А рост увольнений и безработицы ведут к нарушению принципа социальной справедливости в экономических отношениях и обостряют социальную напряженность. Уровень безработицы является важным показателем социального развития региона. Рост уровня безработицы взаимообусловлен с темпами роста экономики. Естественно, что падение темпов роста экономики сопровождает рост уровня безработицы, что отражает закон Оукена относительно чувствительности валового внутреннего продукта к уровню циклической безработицы. Соответственно в России и ее регионах пиковые точки роста-падения показателей уровня безработицы и индекса физического объема валового регионального продукта пришлись на период кризисного развития (2008-2009).

С позиции общественного и социального развития рост уровня безработицы ведет к таким потенциальным социальным потерям, как:

- рост затрат на переобучение, переквалификацию и повышение утраченной квалификации как со стороны индивида, так и со стороны государства;

- не полное использование, недораскрытие (неполная самореализация) реального человеческого потенциала.

Кроме того, рост показателя уровня безработицы сопряжен с ухудшением качества жизни и падением объемов и качества потребления в следствии снижения материальных возможностей безработных и смены структуры их потребления и расходов. По данным официальной статистики этот показатель в динамике зафиксирован на относительно стабильном уровне, хотя само его значение в Республике Башкортостан выше, чем в целом в России. При этом, и в России, и в Башкортостане значения данного показателя превышают предельно-критическое его значение, рассчитанное по методологии Международной организации труда (Рис. 2) [2, с.208]. Данная тенденция в системе оценки социального развития указывает на наличие проблемы роста числа социально обездоленных категорий населения. При этом, средний возраст безработных в Республике Башкортостан отмечается на уровне 35,1 лет, что совпадает с наиболее активной, молодежной когортой [2, с.203].

Рисунок 2. Показатели уровня безработицы в сравнении с предельно-критическим значением, рассчитанным по методологии Международной организации труда

Так же с позиции социологического анализа рост безработицы является не только фактором роста социальной дифференциации и конфликтного потенциала, но и способствует росту и распространению девиантных форм поведения.

Механизм воспроизводства социальной несправедливости и как следствие роста конфликтного потенциала лежит в плоскости взаимоотношений труда и капитала. Речь идет об управлении и механизмах формирования фондов оплаты труда на предприятиях.

Необходимо отметить, что неслучайно, в ходе упомянутых выше социологических исследованиях [10; 11], выявлено несоответствие социально-профессионального статуса людей уровню их социальных притязаний. Респонденты довольно часто отмечали, что их труд, оплачивается гораздо ниже, чем заслуживает. Формируется проблема «работающих бедных» [14], когда в оплате труда работников не находит отражение реальная цена их труда. Такая ситуация в сфере отношений труда и капитала, когда в заработной плате не находят реального отражения заслуги и профессиональный статус, квалификация, нагрузки и реальный трудовой вклад, результаты труда, а дифференциация работников по уровню оплаты формируется не в зависимости от этого, а в зависимости от субъективных условий предприятия, формы собственности и отрасли, ведет к росту социальных недовольств и обострению конфликтного потенциала.

Таким образом, значительный конфликтный потенциал в современном российском обществе закладывает ситуация в сфере отношений труда и капитала, включая вопросы охраны и условий труда, не отвечающие признакам социально-ориентированного рынка.

Заключение

Выявленные тенденции и факторы социальных противоречий в системе социального развития в современной России актуализируют акценты на социально-ответственную политику, в основу которой должен быть включен базовый концепт, заключающийся в том, что социальное развитие состоит в развитии человека через расширение его социальных возможностей удовлетворения своих многообразных потребностей. При этом, выражаясь в развитии самого человека, одновременно оно соотносится и с качеством удовлетворения этих потребностей, и с качеством общественной (социальной) и природной среды жизнедеятельности и труда человека.

Социальное развитие начинает пониматься не просто, как развитие социальной сферы общества. Сегодня социальное развитие начинает все чаще понимается с точки зрения развития человека. И это ставится во главу угла, а рост экономики является только средством для этого.

В условиях, когда стратегию социально-экономического развития определяет ориентация на человека с его потребностями в физическом и духовном развитии, обеспечение материального достатка и социальной справедливости, определяющим фактором создания системы социально-экономических мероприятий, с помощью которых государство воздействует на динамику уровня и качества жизни населения должна стать социализация экономики. Она носит характер актуальной общемировой тенденции общественного развития, превращаясь в своеобразный рефрен в свете социально-ориентированного развития. Именно в ее основе лежит механизм обеспечения общего роста доходов населения, социальной переориентации производства, гуманизации труда и жизни людей, смягчении социальной дифференциации. И это является главным условием обеспечения соответствия экономической деятельности социальным стремлением общества.

Кроме того, в основу формирования механизма выравнивания социальных дистанций должны быть положены принципы прогрессивной шкалы налогообложения и поддержки таких социально-значимых сфер, как: здравоохранение, образование и социальная защита.

Библиография
1. Распределение общего объема денежных доходов и характеристики дифференциации денежных доходов населения. – URL: http://www.gks.ru/wps/wcm/connect/rosstat_main/rosstat/ru/statistics/population/level/#.
2. Регионы России. Социально-экономические показатели. 2017 : стат. сб. – М. : Росстат, 2017. – 1402 с.
3. Глазьев С. Ю., Локосов В. В. Оценка предельно-критических значений показателей состояния Российского общества и их использование в управлении социально-экономическим развитием. // Экономические и социальные перемены: факты, тенденции, прогноз. – 2012. – № 4 (22). – С. 22–41.
4. Локосов В. В. Стабильность общества и система предельно-критических показателей его развития. // Социологические исследования. – 1998. – № 4. – С. 86-94.
5. Уровень социального развития не является прямым следствием экономического роста. Рейтинг социального развития. – URL: https://www.retail.ru/articles/79549/Retail.ru.
6. Левашов В. К. Новая реальность: экономический кризис и выбор общества. // Социологические исследования. – 2012. – № 12. – С. 14-22.
7. Козырев Г. И. Конфликтный потенциал современного российского общества. // Социологические исследования. – 2017. – № 6. – С. 68-78.
8. Муштук О. З. Конфликтный потенциал современной России. // Научно-аналитический журнал Обозреватель – Observer. – № 6 (245). – С.5-14. – URL: https://elibrary.ru/download/elibrary_14628497_90287759.pdf.
9. Лысюк В. В. Конфликтный потенциал постсоветского пространства и его влияние на национальную безопасность Российской Федерации : автореферат дис. … канд. полит. наук. – М., 2004. – 22 с.
10. Социальное неравенство в социологическом измерении : аналитический доклад. – М., 2006. – URL: http://www.isras.ru/analytical_report_Social_inequality.html.
11. Костина М. В. О справедливости и несправедливости в российском обществе. // Политическое просвещение. – 2017. – № 3 (98). – URL: http://www.politpros.com/journal/read/?ID=6390&journal=211.
12. Файзуллин Ф. С., Шагиева Л. А. Социальный потенциал региона как объект социологического анализа. // Вестник ВЭГУ. – 2016 . – № 3 (83). – С. 118-124.
13. Герасимова Л. А. Факторы формирования и особенности развития социального капитала в современном Российском обществе. // Вестник Вятского государственного университета. – 2017. – № 11. – С. 33-36.
14. Садыков Р. М., Мигунова Ю. В. Угрозы на региональном рынке труда и проблемы занятости населения. // Региональная экономика: теория и практика. – 2016. – № 3 (426). – С. 156-168.
References
1. Raspredelenie obshchego ob''ema denezhnykh dokhodov i kharakteristiki differentsiatsii denezhnykh dokhodov naseleniya. – URL: http://www.gks.ru/wps/wcm/connect/rosstat_main/rosstat/ru/statistics/population/level/#.
2. Regiony Rossii. Sotsial'no-ekonomicheskie pokazateli. 2017 : stat. sb. – M. : Rosstat, 2017. – 1402 s.
3. Glaz'ev S. Yu., Lokosov V. V. Otsenka predel'no-kriticheskikh znachenii pokazatelei sostoyaniya Rossiiskogo obshchestva i ikh ispol'zovanie v upravlenii sotsial'no-ekonomicheskim razvitiem. // Ekonomicheskie i sotsial'nye peremeny: fakty, tendentsii, prognoz. – 2012. – № 4 (22). – S. 22–41.
4. Lokosov V. V. Stabil'nost' obshchestva i sistema predel'no-kriticheskikh pokazatelei ego razvitiya. // Sotsiologicheskie issledovaniya. – 1998. – № 4. – S. 86-94.
5. Uroven' sotsial'nogo razvitiya ne yavlyaetsya pryamym sledstviem ekonomicheskogo rosta. Reiting sotsial'nogo razvitiya. – URL: https://www.retail.ru/articles/79549/Retail.ru.
6. Levashov V. K. Novaya real'nost': ekonomicheskii krizis i vybor obshchestva. // Sotsiologicheskie issledovaniya. – 2012. – № 12. – S. 14-22.
7. Kozyrev G. I. Konfliktnyi potentsial sovremennogo rossiiskogo obshchestva. // Sotsiologicheskie issledovaniya. – 2017. – № 6. – S. 68-78.
8. Mushtuk O. Z. Konfliktnyi potentsial sovremennoi Rossii. // Nauchno-analiticheskii zhurnal Obozrevatel' – Observer. – № 6 (245). – S.5-14. – URL: https://elibrary.ru/download/elibrary_14628497_90287759.pdf.
9. Lysyuk V. V. Konfliktnyi potentsial postsovetskogo prostranstva i ego vliyanie na natsional'nuyu bezopasnost' Rossiiskoi Federatsii : avtoreferat dis. … kand. polit. nauk. – M., 2004. – 22 s.
10. Sotsial'noe neravenstvo v sotsiologicheskom izmerenii : analiticheskii doklad. – M., 2006. – URL: http://www.isras.ru/analytical_report_Social_inequality.html.
11. Kostina M. V. O spravedlivosti i nespravedlivosti v rossiiskom obshchestve. // Politicheskoe prosveshchenie. – 2017. – № 3 (98). – URL: http://www.politpros.com/journal/read/?ID=6390&journal=211.
12. Faizullin F. S., Shagieva L. A. Sotsial'nyi potentsial regiona kak ob''ekt sotsiologicheskogo analiza. // Vestnik VEGU. – 2016 . – № 3 (83). – S. 118-124.
13. Gerasimova L. A. Faktory formirovaniya i osobennosti razvitiya sotsial'nogo kapitala v sovremennom Rossiiskom obshchestve. // Vestnik Vyatskogo gosudarstvennogo universiteta. – 2017. – № 11. – S. 33-36.
14. Sadykov R. M., Migunova Yu. V. Ugrozy na regional'nom rynke truda i problemy zanyatosti naseleniya. // Regional'naya ekonomika: teoriya i praktika. – 2016. – № 3 (426). – S. 156-168.