Применение мер уголовно-процессуального принуждения по делам о преступлениях экономической направленности

Шамсутдинов Марат Минефаетович кандидат юридических наук доцент, кафедра уголовного процесса и криминалистики, Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования "Казанский (Приволжский) федеральный университет" 420111, Россия, г. Казань, ул. Кремлевская, 18, каб. 309А Shamsutdinov Marat Minefaetovich PhD in Law Associate Professor, Department of Criminal Procedure and Criminalistics, Federal State Autonomous Educational Institution of Higher Education "Kazan (Volga Region) Federal University" 420111, Russia, respublika Tatarstan, g. Kazan', ul. Kremlevskaya, 18, kab. 309A mshamsutdinov@mail.ru Другие публикации этого автора

В настоящее время экономическая преступность является реальной угрозой экономическому развитию России. В подтверждение этому тезису можно привести цифры официальной статистики, опубликованной ФКУ «ГИАЦ» МВД России. Так, за 2017 год было выявлено 105087 преступлений экономической направленности, из которых 56,9 % - тяжкие и особо тяжкие. В структуре всей зарегистрированной преступности преступления экономической направленности составили 5,1%. В то же время только материальный ущерб от них (по оконченным и приостановленным уголовным делам) составил 234,3 млрд. рублей, то есть 57,4% от общей суммы ущерба по всем преступлениям в 2017 году (по оконченным и приостановленным уголовным делам). При этом стоит отметить, что показатели экономической преступности в 2017 году стали менее угрожающими в сравнении с 2016 годом. Так, за 2016 год было выявлено 108754 преступления экономической направленности, из них 59,9% - тяжких и особо тяжких. В 2016 году их объем в структуре зарегистрированной преступности составил чуть более 5%. Что касается материального ущерба от них, то только по оконченным и приостановленным уголовным делам он составил рекордные за последние 4 года 397,98 млрд. рублей, или 70,7% от общей суммы ущерба по всем преступлениям, уголовные дела по которым были окончены или приостановлены в 2016 году ^[16]. Похожая статистика наблюдается и за предыдущие годы. Так, из всего выявленных в 2015 году 112445 преступлений экономической направленности 62,6% были тяжкими и особо тяжкими. Составляя всего 4,7% в структуре всей зарегистрированной в 2015 году преступности данные преступления причинили материальный ущерб только по оконченным и приостановленным уголовным делам на 271,49 млрд. рублей (62,2% от общей суммы ущерба по оконченным и приостановленным уголовным делам) ^[15]. В 2014 году выявлено 107314 преступления данной направленности, то есть 5% от общего количества, 61% из них - тяжкие и особо тяжкие. Материальный ущерб по оконченным и приостановленным уголовным делам о преступлениях экономической направленности составил 194,56 млрд. рублей, или 55,7% от общего ущерба по оконченным и приостановленным уголовным делам о преступлениях в 2014 году ^[14].

Анализ этой статистики позволяет говорить о следующем: при приблизительно одинаковом количестве зарегистрированных преступлений экономической направленности скачкообразно рос материальный ущерб от них - прирост только за 2014-2016 гг. составлял в среднем более 100 млрд.рублей ежегодно. Соответственно увеличивалась и доля ущерба от таких преступлений в общем материальном ущербе от преступности: в среднем по 7,5% ежегодно. Если сопоставить эти цифры с показателями бюджета России за соответствующие годы, картина становится неутешительной: в 2014 году ущерб от экономических преступлений составлял всего 0,27% от ВВП (валового внутреннего продукта), а уже в 2016 году он вырос до 0,51%. Для сравнения: в 2016 году материальный ущерб от них превысил запланированные расходы бюджета России на охрану окружающей среды, ЖКХ, физкультуру и спорт, СМИ и культуру и кинематографию вместе взятые, и лишь на 81 млрд. рублей оказался меньше расходов на все российское здравоохранение!

Таким образом, становится ясно, что российской экономике, а значит и российским гражданам, преступления экономической направленности наносят колоссальный материальный ущерб - это и неполученная вовремя заработная плата, и невозвращенные средства обманутых дольщиков, вкладчиков недобросовестных банков, денежные средства физических и юридических лиц, которыми обманным способом завладели злоумышленники.

В этой связи, представляются крайне важными и актуальными вопросы противодействия этому опасному виду преступности. Одним из направлений противодействия экономической преступности является, в том числе и предварительное расследование преступлений экономической направленности. Однако, расследуя данные преступления, правоохранительные органы сталкиваются с множеством трудностей, одной из которых является ответное противодействие расследованию со стороны самих преступников. Стремясь избежать разоблачения и уйти от ответственности, злоумышленники осуществляют как лично, так и с посторонней помощью самые разнообразные действия против нормального хода уголовного судопроизводства: скрываются от следствия и суда, скрывают полученное незаконным путем имущество, оказывают давление на участников уголовного судопроизводства, уничтожают доказательства, всячески затягивают производство следственных и процессуальных действий, организуют распространение несоответствующей действительности информации об обстоятельствах преступления в различных средствах массовой информации. При этом стоит отметить, что среди лиц, привлекаемых к уголовной ответственности за данные преступления, встречаются и такие, которые обладают значительным потенциалом для оказания такого противодействия. Так, по уголовному делу, возбужденному в отношении руководства одного из банков в Республике Татарстан, органы следствия в обоснование сохранения без изменений меры пресечения в виде заключения под стражу ссылались на то, что у обвиняемого до сих пор не обнаружены официально задекларированные доходы, а при обысках по месту жительства обнаружены учредительные документы организаций, зарегистрированных в офшорах. Кроме того, как было указано в ходатайстве, обвиняемый неоднократно арендовал воздушные и водные суда, в том числе с неограниченным районом плавания. Далее была дана характеристика самого обвиняемого, как лица обладающего связями, в том числе неформальными, в законодательных, судебных, исполнительных органах власти Татарстана. Указанные обстоятельства в совокупности, по мнению следствия, могли затруднить расследование многоэпизодного уголовного дела о нескольких преступлениях в сфере экономики, причинивших ущерб на сумму более 35 миллиардов рублей ^[3].

Следует отметить, что действующее российское уголовно-процессуальное законодательство содержит комплекс механизмов, позволяющих преодолеть незаконное противодействие со стороны участников уголовного процесса. К ним, в первую очередь, относятся меры процессуального принуждения, образующие в своей совокупности систему норм, обеспечивающих достижение как собственно целей предварительного расследования, так и назначения уголовного судопроизводства в целом.

В то же время практика их применения, а также ряд законодательных новелл в данной области, касающихся ограничения их применения в отношении лиц, совершивших преступления экономической направленности в сфере предпринимательской деятельности, позволяют говорить о необходимости дальнейшего совершенствования законодательного регулирования и практики применения института мер процессуального принуждения по уголовным делам этой категории.

Система мер уголовно-процессуального принуждения традиционно начинается с задержания подозреваемого. Действующее российское уголовно-процессуальное законодательство не предусматривает специальных оснований, которые можно было бы применить для задержания лиц, подозреваемых в совершении преступлений в сфере экономики. Перечисленные же в ст.91 Уголовно-процессуального кодекса РФ основания далеко не всегда подходят для задержания лица, подозреваемого в совершении экономического преступления ^[20].

Так, согласно п.1 ч.1 ст.91 УПК РФ лицо по подозрению в совершении преступления может быть задержано либо в ходе совершения преступления, либо незамедлительно после него. Большинству же преступлений в сфере экономики часто присуща сложная объективная сторона, латентность, что обусловливает несовпадение момента совершения преступления и момента его обнаружения органами предварительного расследования, а значит, и невозможность применения данного основания.

В соответствии с п.2 ч.1 ст.91 УПК РФ допускается задержание, когда потерпевшие или очевидцы укажут на данное лицо как на совершившее преступление. Однако классические способы совершения преступлений в экономической сфере давно ушли в прошлое, и наоборот, набирают популярность преступления с использованием современных информационно-телекоммуникационных технологий, позволяющих злоумышленникам вообще не вступать в непосредственный контакт с потерпевшими, а значит – оставаться неустановленными.

Пункт 3 ч.1 ст.91 УПК РФ закрепляет, что для задержания необходимо найти на этом лице, его одежде, при нем или в его жилище «явные следы преступления». Применить к преступлениям экономической направленности это основание также затруднительно, так как по уголовным делам о таких преступлениях значительную часть доказательственной базы составляют документы: либо вещественные доказательства (ст.81 УПК РФ), либо иные документы (ст.84 УПК РФ), обнаружить в которых явные следы преступлений становится возможным подчас только после производства специальных исследований.

Единственным основанием, которое становится возможным использовать при расследовании преступлений экономической направленности, это наличие так называемых «иных данных». Применение данного основания предполагает обязательное наличие и специальных условий, например, направление в суд следователем или дознавателем с согласия соответственно руководителя следственного органа или прокурора ходатайства об избрании в отношении указанного лица меры пресечения в виде заключения под стражу. Таким образом, реализовать мощный и эффективный потенциал задержания при расследовании преступлений экономической направленности представляется весьма затруднительным. Сдвигом с мертвой точки в этом вопросе видится введение в ч.1 ст.91 УПК РФ нового основания для задержания лица, подозреваемого в совершении преступления экономической направленности, текстуально оформленного в виде пункта 4: «4) наличие вещественных или иных доказательств совершения преступления определенным лицом».

Рассматривая вопрос применения мер пресечения при расследовании преступлений экономической направленности следует отметить, что, по мнению некоторых ученых, в современном российском уголовно-процессуальном законодательстве наблюдается тенденция формирования своеобразного особого «привилегированного» порядка производства по уголовным делам в отношении лиц, обвиняемых в совершении экономических преступлений в сфере предпринимательской деятельности ^{[26, с.3]}. Данный тренд отечественного уголовно-процессуального законодательства в значительной степени предопределяет особенности избрания и применения мер пресечения при расследовании преступлений экономической направленности.

Такими особенностями, в частности являются: во-первых, право подозреваемого или обвиняемого с момента избрания меры пресечения в виде заключения под стражу или домашнего ареста иметь неограниченные по числу и продолжительности свидания с нотариусом для удостоверения доверенности на право представления интересов подозреваемого или обвиняемого в сфере предпринимательской деятельности, ограничиваемого лишь запретом совершать нотариальные действия в отношении имущества, денежных средств и иных ценностей, на которые может быть наложен арест в случаях, предусмотренных УПК РФ (п.3.1 ч.4 ст.46 и п.9.1 ч.4 ст.47 УПК РФ); во-вторых, установление правила о том, что такие свидания подозреваемого или обвиняемого, находящихся под домашним арестом в условиях полной изоляции от общества, с нотариусом в целях удостоверения доверенности на право представления интересов подозреваемого или обвиняемого в сфере предпринимательской деятельности проходят в месте исполнения этой меры пресечения (ч.13 ст.107 УПК РФ); в-третьих, установление запрета на применение в качестве меры пресечения заключения под стражу отношении подозреваемого или обвиняемого в совершении отдельных преступлений против собственности, а также в сфере экономики, если они совершены в сфере предпринимательской деятельности (ч.1.1 ст.108 УПК РФ).

Как представляется, данные положения уголовно-процессуального закона порождают множество вопросов и коллизионных ситуаций, не способствуя достижению тех результатов, на которые они были направлены.

Так, в первом случае, ограничивая право обвиняемого или подозреваемого в совершении преступления экономической направленности, в отношении которого избрана мера пресечения в виде заключения под стражу или домашнего ареста, совершать нотариальные действия в отношения имущества, на которое может быть наложен арест, законодателем не было определено: кто и каким образом будет определять перечень этого имущества; каковы допустимые пределы распоряжения имуществом обвиняемым (подозреваемого); какие последствия повлечет нарушение данного запрета для обвиняемого (подозреваемого), нотариуса, а также для этого имущества.

Во втором случае законодателем также не определено: требуется ли чье-либо разрешение на подобное свидание с нотариусом подозреваемого или обвиняемого, находящегося под домашним арестом в условиях полной изоляции от общества или нет? Попытка применить аналогию закона, к примеру, воспользоваться ч.8 ст.107 УПК РФ, не дает однозначного ответа на вопрос: достаточно ли будет проинформировать о таком свидании контролирующий орган, либо все-таки необходимо будет согласовать подобный визит нотариуса с лицом, в производстве которого находится уголовное дело. Само предварительное согласование визита нотариуса к обвиняемому (подозреваемому), находящемуся под домашним арестом в условиях полной изоляции от общества, в целях удостоверения доверенности на право представления его интересов в сфере предпринимательской деятельности также вызывает сомнения по причине того, что запреты и ограничения устанавливаются исключительно судом, а не органами предварительного расследования (ч.7 ст.107 УПК РФ).

В третьем же случае сам запрет избирать меру пресечения в виде заключения под стражу порождает сомнения о его соответствии требованиям ст.19 Конституции РФ о равенстве всех перед законом и судом ^{[26, с.30]}. Отчасти это спорное законодательное положение было смягчено Верховным Судом РФ в своем постановлении Пленума от 15 ноября 2016 г. №48 «О практике применения судами законодательства, регламентирующего особенности уголовной ответственности за преступления в сфере предпринимательской и иной экономической деятельности» ^[9], установившим, что в отношении соучастников обвиняемых и подозреваемых в совершении преступлений в сфере предпринимательской деятельности при отсутствии обстоятельств, предусмотренных в пунктах 1-4 части 1 статьи 108 УПК РФ, мера пресечения в виде заключения под стражу также не может быть избрана. В целом же следует констатировать, что подобное правило вносит определенный диссонанс в существующие нормы УПК РФ, в связи с чем оно требует доработки в целях исключения дифференциации в отношении лиц, занимающихся предпринимательской деятельностью.

На наш взгляд, экономии уголовно-процессуальной репрессии, которая и являлась целью введения рассмотренных выше новелл, следует добиваться предоставлением правоохранительным органам большего простора в выборе мер пресечения. Действующая система мер пресечения является малоэффективной и не в полной мере отвечающей соблюдению баланса интересов личности и государства. Свидетельством этому являются цифры судебной статистики применения даже таких, казалось бы, перспективных мер пресечения, как залог и домашний арест: в общем количестве рассмотренных в РФ судами ходатайств о применении мер пресечения в виде заключения под стражу, домашнего ареста и залога две последних меры в совокупности в 2016 году составили 5% ^[12], за 6 месяцев 2017 года – 5,46% ^[13]. Причины такого положения дел бывают как объективного, так и субъективного характера. Так, к объективным можно отнести нехватку технических средств контроля за находящимися под домашним арестом, к субъективным – устойчивый стереотип в мышлении следственных работников о неэффективности и неудобстве иных, нежели заключение под стражу, мер пресечения.

В этой связи законодателю следует, на наш взгляд, пойти по двум направлениям: 1) усовершенствовать правовое регулирование уже имеющихся мер пресечения, повысив их эффективность, а, следовательно, и популярность у органов предварительного расследования, в том числе предоставив право использовать их сочетания при расследовании преступлений экономической направленности; 2) расширить перечень мер пресечения, не связанных с ограничением свободы передвижения.

В рамках первого направления, как представляется, следует предпринять следующие меры:

- отменить нижний порог размера залога, закрепив правило его определения, аналогично предусмотренному еще в ст.ст.424 и 425 Устава уголовного судопроизводства 1864 г. ^{[10, с.162]}, т.е. не менее суммы причиненного преступлением ущерба;

- установить правило, что размер залога может быть определен и ниже вышеуказанного при наличии, к примеру, следующих обстоятельств: 1) обвиняемым (подозреваемым) были выплачены денежные средства в возмещение вреда, причиненного преступлением – на сумму указанных денежных средств; 2) лицо заключило досудебное соглашение о сотрудничестве, соблюдает его условия и выполняет предусмотренные им обязательства;

- установить возможность внесения суммы залога несколькими залогодателями, что, как представляется, значительно повысит возможности лиц по применению этой меры;

- закрепить правило, что для проверки отчета оценщика о рыночной стоимости имущества, вносимого в качестве залога, может быть привлечен специалист, вознаграждение которому выплачивается за счет лица, ходатайствующего о применении залога, либо включается в судебные расходы, если такое решение принимается судом по собственной инициативе, в том числе в порядке замены заключению под стражу. А в перспективе следует предоставить право следователю или дознавателю использовать помощь специалиста для определения рыночной стоимости имущества, вносимого в качестве залога.

- следует установить в качестве меры пресечения поручительство юридического лица, разновидность которого предусматривалась ст.95 утратившего ныне силу УПК РСФСР 1960 г. ^[21] и именовалось «поручительство общественного объединения». Поручительство юридического лица как мера пресечения, к примеру, присутствует в УПК некоторых государств - членов СНГ – Туркменистана ^[22], Армении ^[18], Азербайджанской Республики ^[17]. В УПК РФ такую меру пресечения можно установить как в виде самостоятельной статьи, так и подвергнув редакции ст.103 УПК РФ, в т.ч. исключив из ее наименования слово «личное».

Также в качестве альтернативы заключению под стражу при расследовании преступлений экономической направленности можно предусмотреть право следователя использовать сочетание таких мер пресечения как: поручительство и залог, поручительство и домашний арест, залог и домашний арест. Смысл данного подхода видится нами в следующем: каждая из этих мер пресечения согласно действующему российскому уголовно-процессуальному законодательству возлагает на обвиняемого (подозреваемого) одинаковые по сути обязанности, указанные в ст.102 УПК РФ. Лишь в ст.106 УПК РФ законодатель изложил особо те ограничения и запреты, которые и наделяют спецификой домашний арест. В этой связи различие между поручительством, залогом и домашним арестом предопределяется в основном лишь степенью ограничения тех или иных прав обвиняемого. Поэтому сочетание этих мер пресечения по степени ограничения прав обвиняемого и сможет составить альтернативу заключению под стражу. В ходе подготовки настоящей статьи в достаточно ускоренном порядке был принят и вступил в силу Федеральный закон от 18 апреля 2018 г. № 72-ФЗ «О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации в части избрания и применения мер пресечения в виде запрета определенных действий, залога и домашнего ареста» ^[24], который скорректировал порядок избрания и применения мер пресечения в виде залога и домашнего ареста, в частности, закрепив право суда подвергнуть лицо одному или нескольким запретам, указанным в новой статье 105.1 УПК РФ. Анализу принятых законодателем новелл автор планирует посвятить отдельную статью. Пока же считаем нужным обозначить мнение, что принятие данного закона следует оценить положительно, так как это шаг на пути к расширению перечня мер процессуального принуждения. Далее, законодатель в обход положения, установленного в ч.1 ст.97 УПК РФ, фактически разрешил суду применить одновременно сразу две меры пресечения (залог и домашний арест), закрепив во взаимосвязанных ч.1.1 ст.97 и ч.8.1 ст.106 УПК РФ его право при избрании залога в качестве меры пресечения наложить на подозреваемого или обвиняемого обязанность по соблюдению одного или нескольких запретов, предусмотренных ч.6 ст.105.1 УПК РФ. С другой стороны, новая статья 105.1 УПК РФ с перечнем запретов и ограничений, по большей части заимствованных у домашнего ареста, становится прямым конкурентом домашнему аресту, так как в тех случаях, когда судом будут установлены все запреты, указанные в ч.6 указанной статьи УПК РФ необходимость в избрании собственно домашнего ареста отпадает сама собой.

В рамках второго направления необходимо использовать межотраслевые связи отечественного законодательства, заимствовав некоторые институты из других отраслей российского права. В этой роли может выступить независимая гарантия, предусмотренная §6 главы 23 части первой Гражданского кодекса РФ. Потенциал данной обеспечительной меры при ее появлении в уголовном судопроизводстве, как представляется, весьма велик и требует отдельного детального рассмотрения, которое затруднительно осуществить в рамках настоящей статьи. Приведем лишь некоторые положительные моменты ее внедрения, в том числе по делам об экономических преступлениях:

- ее доступность и необременительность для лиц, в отношении которых будет применяться данная мера принуждения, при этом добросовестно исполняющих все возложенные на них обязанности – нет необходимости, как это происходит сейчас при избрании залога, изыскивать и перечислять всю сумму целиком, надолго выводя ее из оборота, оплачивать услуги оценщика;

- отсутствие необходимости получать судебное решение для применения данной меры, так как фактического изъятия денежных средств у кого-либо на момент принятия решения о данной мере принуждения не произойдет;

- взыскание денежных средств в случае неисполнения обвиняемым (подозреваемым) своих обязанностей возможно не потребует судебной процедуры - оно будет протекать в упрощенном порядке, как это сегодня происходит в рамках процедур, урегулированных Федеральным законом от 5 апреля 2013 г. N 44-ФЗ «О контрактной системе в сфере закупок товаров, работ, услуг для обеспечения государственных и муниципальных нужд ^[25], а именно: необходимо будет направить гаранту (к примеру, банку) перечень документов по заранее определенному законодательно перечню, а последний будет обязан в течение незначительного периода времени, к примеру, семи календарных дней перечислить на счет органа предварительного расследования сумму, указанную в гарантии.

Говоря о потенциале иных мер процессуального принуждения в обеспечении надлежащего исполнения обвиняемым (подозреваемым) своих обязанностей в уголовном судопроизводстве следует отметить, что он также не оценен должным образом на практике. Отчасти это происходит и по причинам неудовлетворительного законодательного регулирования данных мер принуждения.

Так, рассматривая обязательство о явке, необходимо упомянуть, что сама по себе данная мера принуждения представляется избыточной, хотя достаточно часто и применяется на практике при расследовании преступлений небольшой и средней тяжести. Действительно, анализируя основания для применения данной меры принуждения в системной взаимосвязи с порядком ее применения, а также иными положениями УПК РФ, напрашивается вывод о неясности ее собственно принудительного начала. По своей сущности обязательство о явке можно приравнять к протоколу разъяснения обвиняемому, подозреваемому, потерпевшему и свидетелю их прав и обязанностей. Каких-либо иных ограничений, помимо уже указанных в ст.ст.56, 172, 188, 215 УПК РФ, данная мера не устанавливает. В этой связи представляется предпочтительным использовать опыт Устава уголовного судопроизводства, который в ст. 415 устанавливал запрет лицам, «состоящим под следствием», отлучаться без разрешения следователя из города или участка, где проводится следствие ^{[10, с.161]}, и закрепить аналогичный безусловный запрет в отношении обвиняемого (подозреваемого) в ст.ст.46, 47, 172, 215 УПК РФ, дополнив его обязанностью являться по любым вызовам следователя, дознавателя, а не только для допроса, как это сделано в ч.3 ст.188 УПК РФ.

Существенно ограничивающей конституционные права граждан иной мерой процессуального принуждения является временное отстранение от должности, что обусловило для законодателя необходимость установить в УПК РФ судебную процедуру принятия процессуального решения о ее применении. В то же время следует обратить внимание, что УПК РФ не устанавливает собственно процессуальной процедуры принятия судом решения о ее применении: установлен лишь срок – 48 часов с момента поступления соответствующего ходатайства следователя или дознавателя. Неурегулированными нормами УПК РФ остались следующие вопросы: проводится ли судебное заседание для решения подобного вопроса; если да, то в каком (открытом или закрытом) судебном заседании рассматривается ходатайство органов предварительного расследования; вправе ли присутствовать при рассмотрении данного вопроса сам подозреваемый или обвиняемый; каков срок обжалования принятого судом решения о временном отстранении от должности; возможно ли отстранить от должности различные категории лиц (к примеру, военнослужащих, руководителей негосударственных коммерческих и некоммерческих организаций, руководителей общественных объединений, не зарегистрированных в качестве юридических лиц; какова процедура реализации права временно отстраненного от должности подозреваемого или обвиняемого на ежемесячное пособие, указанное в ч.6 ст.114 УПК РФ; из каких средств, выплачивается ежемесячное пособие временно отстраненному; на какой предельный срок применения данной меры принуждения и т.д.). Отдельного обсуждения требует ч.5 ст.114 УПК РФ, регламентирующая возможность отстранения от должности высшего должностного лица субъекта Российской Федерации (руководителя высшего исполнительного органа государственной власти субъекта Российской Федерации) и вводящая в число участников уголовного судопроизводства в альтернативу судебным органам самого Президента РФ.

Как представляется, все вышеуказанные вопросы должны найти разрешение в тексте УПК РФ, что повысит четкость нормативного регулирования, а, следовательно, и простоту применения на практике рассматриваемой меры процессуального принуждения, в том числе и по делам о преступлениях экономической направленности. Кроме того, по нашему мнению, в целях унификации судебных процедур в досудебном производстве по уголовному делу следует сократить срок рассмотрения судом ходатайства органов предварительного расследования о временном отстранении от должности подозреваемого или обвиняемого с 48 до 8 часов с момента его поступления в суд. Одним из обоснований данному предложению служит, к примеру, сходство в основаниях применения этой меры принуждения с основанием избрания меры пресечения, предусмотренным в п.3 ч.1 ст.97 УПК РФ. Так, основанием для принятия судом решения о временном отстранении от должности, как правило, выступают обоснованные опасения органов предварительного следствия, что подозреваемый или обвиняемый, имея доступ к своему рабочему месту, сможет препятствовать расследованию (уничтожит доказательства, окажет давление на свидетелей: сослуживцев, подчиненных и т.п.).

Одной из актуальных проблем уголовно-процессуального права является регулирование такой меры процессуального принуждения как наложения ареста на имущество. Свидетельством тому являются сразу три постановления Конституционного Суда РФ, которыми отдельные положения статьи 115 УПК РФ (ч.ч.3, 6 и 7) одновременно признаются как соответствующими, так и не соответствующими Конституции РФ ^{[8; 7; 6]}.

Причиной такой ситуации, на наш взгляд, является законодательная неопределенность срока применения ареста на имущество. Подобное положение дел для практики расследования преступлений экономической направленности представляется весьма губительным, так как создает перспективы появления большого количества судебных исков, основанием для которых будут длительные, а главное - не урегулированные законодательно, сроки ограничения права собственности. В подобной ситуации, в отсутствие внятного законодательного регулирования органы расследования рискуют оказаться «между двух огней»: с одной стороны, необходимо обеспечивать защиту прав потерпевших, с другой - не допускать чрезмерного ограничения прав лиц, не являющихся ни обвиняемыми, ни подозреваемыми по уголовному делу.

Не решила принципиально, на наш взгляд, данную проблему и новая ст.115.1 УПК РФ «Порядок продления срока применения меры процессуального принуждения в виде наложения ареста на имущество», передавшая вопрос об установлении срока, на который может быть продлен ранее наложенный арест на имущество, в компетенцию суда и не закрепившая каких-либо минимальных или предельных сроков этого ареста. Наоборот, нормы ст.115.1 УПК РФ усложнили положение судам, обязав их руководствоваться множеством оценочных категорий, указанных в том числе в ч.3 ст.6.1 УПК РФ.

На наш взгляд, следует на законодательном уровне «разрубить гордиев узел», в который сегодня сплелись права и законные интересы потерпевших от преступлений и лиц – обладателей арестованного имущества, закрепив четкие сроки наложения ареста на имущество и порядок их продления. За основу нами предлагается взять порядок продления сроков содержания под стражей, тем более что этим же порядком пользуются и при продлении сроков домашнего ареста. Необходимость обосновывать сохранение оснований для ареста имущества каждый раз перед вышестоящими судебными инстанциями в идеале должна способствовать возникновению у органов расследования стимула быстрее завершить расследование преступления.

Предвосхищая возможную критику, хотелось бы обратить внимание на следующее. В случае отмены наложения ареста на имущество по мотиву истечения его предельного срока, потерпевшие не будут лишены правовой защиты, так как, во-первых, сам факт нахождения имущества под арестом в период приостановления производства по делу, порой в течение длительного срока, ни в коей мере не является гарантией того, что их права будут восстановлены, скорее наоборот – неопределенная длительность нахождения имущества под арестом лишь ограничивает их; во-вторых, в случае установления в ходе возобновленного производства по уголовному делу, что имущество все-таки было добыто преступным путем, данное обстоятельство можно расценивать как основание для возобновления в свою очередь производства по гражданскому иску ввиду вновь открывшихся обстоятельств. Тем самым определенный механизм правовой защиты прав потерпевших все же существует. В-третьих, следует иметь в виду, что права потерпевших нарушает не сам факт отсутствия имущества под арестом и гипотетическая вероятность его утраты, а вполне явное отсутствие лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого.

Следующей неурегулированной проблемой нам представляется то, что ст.115 УПК РФ не устанавливает каких-либо критериев для определения суммы или стоимости имущества, на которое должен быть наложен арест. Это порождает определенные риски, в том числе коррупционного характера, так как позволяет необоснованно наложить арест на имущество, превышающее по стоимости размер причиненного преступлением ущерба. В этой связи представляется перспективным использовать опыт казахстанского законодателя, установившего в ч.5 ст.161 УПК РК правило, что стоимость имущества, на которое налагается арест в обеспечение гражданского иска, предъявленного гражданским истцом или прокурором, не может превышать цены иска ^[19].

В завершение обзора проблем в регламентации наложения ареста на имущество следует обратить внимание, что согласно ч.5 ст.165 УПК РФ арест на имущество в случаях, не терпящих отлагательства, вообще может быть наложен и без судебного решения и, что не исключено, без особых на то оснований и мотивов. Последующий судебный контроль, согласно буквальному толкованию норм ч.5 ст.115 УПК РФ, имеет целью проверить законность собственно процесса наложения ареста на имущество, но не обоснованность и мотивированность решения о его наложении. Считаем, что пятое и шестое предложения ч.5 ст.165 УПК РФ следовало бы изложить в следующей редакции: «Получив указанное уведомление, судья в срок, предусмотренный частью второй настоящей статьи, проверяет законность, обоснованность и мотивированность постановления следователя, а также законностьпроизведенного им следственного действия и выносит постановление о его законности или незаконности. В случае, если судья признает произведенное следственное действие незаконным, все доказательства, полученные в ходе такого следственного действия, признаются недопустимыми в соответствии со статьей 75 настоящего Кодекса.».

Рассматривая такую меру процессуального принуждения как наложение денежного взыскания, следует отметить, что данная мера представляет собой, пожалуй, единственную из всего арсенала принудительных средств в уголовно-процессуальном праве меру уголовно-процессуальной ответственности за нарушение порядка уголовного судопроизводства. Данного мнения придерживаются многие ученые-процессуалисты ^{[1, с.11; 5, с.11; 2, с.113]}. Следуя логике законодателя основным назначением данной меры является обеспечение порядка уголовного судопроизводства отдельными его участниками, перечисленными в ч.2 ст.111 УПК РФ, а также упомянутым в ст.ст.103, 105, 106 УПК РФ. Однако фактически данная мера является карой за совершение так называемого уголовно-процессуального правонарушения, что же касается ее предупредительного потенциала, то он крайне низок, что также отмечается как учеными, так и практиками ^{[2, с.112; 11, с.284; 27]}.

В этой связи, учитывая специфику уголовных дел о преступлениях экономической направленности, представляется необходимым обратить внимание на следующее. Данная мера уголовно-процессуального принуждения не отвечает реалиям современного уголовного судопроизводства по уголовным делам о преступлениях экономической направленности, при расследовании которых требуется обеспечить присутствие большого количества различных участников: свидетелей, потерпевших, специалистов, экспертов и других. Сегодня эта процедура регламентируется в ст.118 УПК РФ в самом общем виде. Кроме того, отдельными процессуалистами, в частности С.Б. Россинским, высказывается обоснованное мнение, что денежное взыскание вообще следует исключить из числа мер уголовно-процессуального принуждения и переместить его в сферу административного судопроизводства ^{[11, с.285-288]}. Поддерживая в целом позицию С.Б. Россинского, от себя заметим, что всецело исключать из УПК РФ упоминание о денежном взыскании все же не стоит, а следует сформулировать эти нормы как отсылочные к законодательству об административных правонарушениях. На наш взгляд, ст.ст.117 и 118 УПК РФ следует посвятить регламентации порядка действий следователя (дознавателя) при обнаружении случаев нарушения уголовно-процессуальных норм, влекущих необходимость применения такого воздействия. В самом общем виде алгоритм действий следователя (дознавателя) должен выглядеть следующим образом: 1) обнаружив не предусмотренное УК РФ нарушение уголовно-процессуального закона, допущенное участником уголовного судопроизводства, следователь (дознаватель) должен незамедлительно составить об этом рапорт на имя прокурора и в течение 8 часов направить его ему с приложением копий соответствующих документов; 2) прокурор, рассмотрев поступивший к нему рапорт с приложениями, в течение 24 часов выносит постановление о возбуждении дела об административном правонарушении и направляет его мировому судье для рассмотрения, либо выносит постановление об отказе в возбуждении дела об административном правонарушении. Данный порядок соответствует действующему российскому законодательству, в частности ч.2 ст.1 Федерального закона от 17 января 1992 г. № 2202-I «О прокуратуре Российской Федерации» ^[23], ст.28.4 Кодекса РФ об административных правонарушениях ^[4], и сложившейся сегодня прокурорской практике при выявлении административных правонарушений. Передача разрешения вопроса о привлечении к ответственности участников уголовного судопроизводства в компетенцию мировых судей, на наш взгляд, во-первых, будет являться достаточной гарантией объективности такого решения (это обеспечивается гласностью процедуры судебного заседания), а во-вторых, разгрузит районные и городские суды от разрешения столь незначительных дел. Если же речь идет о подобном нарушении, допущенном участником процесса в ходе рассмотрения уголовного дела уже в суде, то представляется, что решение данного вопроса следует оставить за тем судом, в чьем производстве находится уголовное дело.

Завершая исследование вопроса о применении мер уголовно-процессуального принуждения по делам о преступлениях экономической направленности хотелось бы также высказать предложение о необходимости законодательного расширения перечня иных мер процессуального принуждения. Так, используя межотраслевые связи отечественного законодательства, следует установить следующие иные меры процессуального принуждения: 1) установление запрета на совершение каких-либо регистрационных действий в отношении имущества, долей (вкладов) в хозяйственных товариществах и обществах, юридических лиц; 2) возложение обязанности совершить определенные действия в целях предотвращения порчи или ухудшения состояния имущества, которое может быть конфисковано по решению суда (к примеру, застраховать его от гибели или порчи); 3) установление запрета эксплуатации агрегатов, объектов, зданий или сооружений, осуществления отдельных видов лицензируемой(ых) деятельности (работ), оказания услуг.