Новая датировка сочинения Ласкаря Канана

Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда (проект №14–28–00213).

Ласкарь (Ласкарис) Канан — поздневизантийский автор, написавший «Перипл Балтики». Это сочинение представляет собой свидетельство очевидца, который, несмотря на краткость и лаконичность изложения, сумел выразить свой живой интерес к специфике климата, экономики и политического устройства североевропейских государств.

Текст впервые обнаружил в архивах Австрийской императорской библиотеки в Вене и издал в 1881 г. греческий ученый Сп. Ламброс ^[1]. С тех пор труд Ласкаря Канана привлекал внимание многих исследователей, выдержал ряд критических изданий и был переведен на несколько европейских языков ^{[2, c. 409–414]}; ^{[3, p. 45–47]}; ^{[4, p. 185–186]}.

О личности, жизни и деяниях самого автора ничего не известно. Если судить исключительно по составному патрониму, то принадлежал он сразу к двум знатным и влиятельным семьям — Ласкарей (Ласкарисов), царской династии Никейской империи (1204–1261) ^[5-6], и Кананов. О высоком социальном статусе и придворном положении последних свидетельствует византийская эпическая поэма о полководце Велисарии (XIV в.). Согласно источнику, Кананы входят в число знатнейших кланов Византийской империи и стоят в одном ряду с Кантакузинами, Палеологами, Асанами, Раулями, Дуками и Ласкарями ^{[7, p. 622]}; ^{[8, σ. 188]}. Что касается двойной фамилии «Ласкарь Канан», то в поздневизантийское время аристократы часто сочетали отцовский и материнский патронимы с целью подчеркнуть свою родовитость. Межклановые браки часто использовались знатью для продвижения по службе и укрепления социального и материального положения ^[9].

С самого введения в научный оборот текста Ласкаря Канана исследователями был поставлен вопрос о его тождестве с другим византийским писателем, автором известного пространного повествования об османской осаде Константинополя 1422 г. Иоанном Кананом ^[10]. Опираясь на простату языка, которым были написаны оба сочинения, и приблизительную датировку — XV в., первые издатели «Перипла Балтики», Сп. Ламброс и шведский ученый В. Лундстрём, считали двух византийцев одним и тем же лицом ^{[1, σ. 708]}; ^{[11, S. 33–41]}. Однако немецкий византинист К. Крумбахер отверг эту точку зрения и заявил, что тождество Ласкаря Канана и Иоанна Канана по имеющимся данным нельзя ни доказать, ни опровергнуть ^{[12, S. 165]}. Позже позицию К. Крумбахера принял и его австрийский коллега Г. Хунгер ^{[13, S. 484]}.

Очевидно, что решение вопроса тождества двух византийских авторов-однофамильцев тесно связано с определением точного времени создания «Перипла Балтики». Опираясь на сообщение Ласкаря Канана о том, что Норвегией, Швецией и Данией управляет король Дании, Сп. Ламброс датировал сочинение периодом действия Кальмарской унии, т.е. 1397–1448 гг., полагая, что после избрания в 1448 г. Карла Кнутсона шведским королем союз был упразднен ^{[1, σ. 708]}. В свою очередь В. Лундстрём обратил внимание на то, что византийский путешественник назвал датского правителя королем (ρῆξ), а не королевой, в то время как инициатором унии была Маргарита I Датская (1376–1412). Историк посчитал, что византиец, будучи в Дании, не застал у власти женщину, иначе бы он обязательно упомянул об этом любопытном для греков факте. Кроме того, слова Ласкаря Канана о том, что в Риге светской и духовной властью обладает архиепископ, побудили В. Лундстрёма установить в качестве нижней границы датировки 1418 г., когда рижское архиепископство стало формально независимым от Тевтонского ордена ^{[11, S. 33–41]}. С мнением шведского исследователя согласился русский византинист А. А. Васильев ^{[14, с. 399–400]}.

Первое специальное исследование датировки путешествия византийца принадлежит перу рижского городского библиотекаря Н. Буша. Он обратил внимание на свидетельство путешественника о том, что Ливонией «управляет князь — великий магистр белых одеяний и черного креста» ^{[2, c. 414]}, и заявил, что подобная политическая ситуация могла сложиться исключительно в 1438–1439 гг., когда место регионального магистра (ландмейстера) оказалось вакантным и Ливонией официально управлял великий магистр Тевтонского ордена через своего представителя. Удивительным образом этот период совпадает со временем проведения Ферраро-Флорентийского собора (1438–1445), в заседаниях которого принимало участие большое количество византийцев. Н. Буш предположил, что Ласкарь Канан был членом возглавляемой митрополитом Киевским Исидором делегации православных иерархов, которая для участия в соборе вынуждена была проделать долгий путь из России в Италию, посетив при этом балтийские страны ^{[15, S. 232–233]}.

Предложенная Н. Бушем датировка «Перипла Балтики» была в целом принята научным сообществом ^{[13, S. 519]}; ^{[16, S. 101]}; ^{[17, S. 217–218]}; ^{[18, S. 221–222]}; ^{[19, no 10892]}, несмотря на то, что оставался открытым вопрос, зачем византийцу, едущему из России в Италию, посещать еще и скандинавские страны ^{[20, S. 586]}. Концепцию рижского исследователя развили и дополнили современные шведские историки Й. Бломквист и Т. Хэгг. Первый обратил внимание на то, что сочинение Ласкаря Канана располагается в оригинальной рукописи сразу после выписок из древнегреческих авторов, сделанных известным византийского ученым Георгием Гемистом Плифоном (1360–1452), участником Ферраро-Флорентийского собора. Опираясь на свое наблюдение, Й. Бломквист предположил, что византийский путешественник являлся спутником и информатором Плифона, который по поручению философа специально отправился в Северную Европу для сбора данных ^{[3, p. 48–51]}. В свою очередь Т. Хэгг, не оспаривая позицию коллеги, внимательно изучил содержащиеся в источнике данные и, сравнив их с другими средневековыми географическими описаниями Балтики, пришел к выводу о том, что византиец был, скорее всего, торговцем и посетил этот регион в 1430-е гг. ^{[4, p. 194]}.

Новую интересную гипотезу о том, кем являлся Ласкарь Канан и когда он совершил свое путешествие, предложил американский ученый Дж. Харрис. Опираясь на эпистолярные источники и данные западноевропейских дипломатических архивов, он предположил, что византиец был политическим беженцем, который после захвата Константинополя турками в 1453 г. отправился в страны Западной и Северной Европы с целью сбора средств для выкупа родных из турецкого плена. Путешествуя вместе с другим знатным греком Николаем Тарханиотом, он посетил дворы французского короля и герцога бургундского в 1458–1459 гг. Затем, вероятно, около 1468 г. он вместе с Димитрием Палеологом оказался в Копенгагене ^{[21, p. 177–187]}. Интерпретация Дж. Харриса базируется на отождествлении Ласкаря Канана с неким Иоанном Александром Кананом, спутником Николая Тарханиота, обнаруженным им в источниках. Косвенно правоту исследователя доказывает письмо венецианского представителя, опубликованное французским ученым Ф. Тирье, в котором упоминаются друг венецианцев Михаил Кантакузин и его помощник Ласкарь Канан (Laskaris Canani), пребывавшие в 1454 г. в Пере ^{[22, p. 198 (no 1488)]}.

Между тем предположение Дж. Харриса о том, что политический беженец Иоанн Александр Канан и путешественник Ласкарь Канан являются одним и тем же лицом, кажется нам сомнительным, поскольку оно основывается только на единственном свидетельстве Ф. Тирье, которое, как оговаривается сам американский ученый, не находит архивного подтверждения ^{[21, p. 177]}. Куда более вероятным является то, что оба Канана были родственниками, хотя степень их родства установить нельзя. Возможно, они стали политическими беженцами после падения Константинополя и эмигрировали в европейские страны.

Таким образом, в историографии на сегодняшний день отсутствует единое мнение по вопросу о датировке «Перипла Балтики». Это побуждает нас провести собственное исследование источников с целью определения точного времени путешествия Ласкаря Канана. На наш взгляд, датировочными признаками обладают следующие указания в тексте византийца: 1) «За этой областью находится область Швеции, в которой имеется главный город Стокгольм. В этом городе чеканится монета из нечистого серебра. Этими двумя областями (Швецией и Норвегией) управляет король Дании»; 2) «За Швецией находится область Ливонии. В этой области имеются главный город, который называется Рига, и другой [город] Ревель. Светской и духовной властью в них обладает архиепископ. Самой же областью управляет князь – великий магистр белых одеяний и черного креста»; 3) «За этой областью и во внутренней части залива находится область Пруссии. В ней же имеется главный город, именуемый Данцигом» ^{[2, c. 414]}. Рассмотрим эти указания по порядку.

Безусловно, свидетельство того, что три скандинавских страны находятся под властью датского монарха, чья резиденция располагается в Копенгагене (Κουπανάβε) ^{[2, c. 414]}, соответствует времени действия Кальмарской унии, заключенной в 1397 г. Между тем утверждения Сп. Ламброса и В. Лундстрёма о том, что уния после 1448 г. фактически перестала существовать ^{[1, σ. 708]}; ^{[11, S. 34]}, не совсем точно отражают реалии эпохи. Формальное объединение Норвегии, Швеции и Дании под верховной властью датских королей продолжалось до 1523 г. Однако союзное государство несколько раз переживало серьезные политические кризисы, в результате которых происходил его временный распад. Первый такой кризис произошел в 1436–1442 гг., когда в результате восстания Энгельбректа Энгельбректсона (1434–1436) в Швеции и недовольства широких слоев населения в Дании власти лишился Эрик Померанский (1396–1439). После его отказа от норвежского престола (1442) королем всех скандинавских стран был избран Кристофер Баварский (1442–1448). Смерть последнего повлекла за собой новый политический кризис. Так, оппонент датских правителей Карл Кнутсон был избран королем сначала в Швеции (1448–1457, 1464–1465, 1467–1470), а затем в Норвегии (1449–1450), что означало фактическое расторжение унии. Однако король Дании Кристиан I Олденбургский (1448–1481) сумел вернуть под свою власть Норвегию (1450). Он даже временно утвердился на шведском престоле (1457–1467 с перерывом в 1464–1465) и реально претендовал на него до 1471 г., пока не потерпел сокрушительное поражение от шведских войск при Брункеберге. С этого времени Швеция стала полностью независимой от датских правителей ^{[23, p. 693–696]}. Таким образом, действие Кальмарской унии распространялось в полной мере на три скандинавских монархии только в 1397–1439, 1442–1448, 1457–1467 гг. (кратковременный успех Карла Кнутсона стоит опустить).

Более надежным датировочным признаком обладают слова Ласкаря Канана о том, что в городе Стокгольме «чеканится монета из нечистого серебра» ^{[2, c. 414]}. Стоит сказать, что в Швеции выпуск собственной монеты начался еще в XII в., но вплоть до XVI в. запасов серебра на все нужды государства не хватало. Государство сознательно увеличивало вес меди в серебряной монете, чтобы путем переоценки получить больший доход от ее обращения. Наибольших масштабов монетные реформы достигли в период 1440–1460-х гг. ^{[24, с. 70–78]}. Вероятно, именно это время отражено в «Перипле Балтики».

Данные византийского путешественника о политической ситуации в Ливонии слишком лаконичны для однозначной трактовки. То, что Ласкарь Канан называет правителем Ливонии «великого магистра белых одеяний и черного креста», не обязательно означает, что речь идет непосредственно о верховном главе Тевтонского ордена, чей представитель, как писал Н. Буш, управлял регионом в 1438–1439 гг. от его имени ^{[15, S. 232–233]}. Скорее всего, византиец подразумевал под этим титулом магистра Ливонского ордена, структурного подразделения ордена Тевтонского. Последний как ландмейстер назначался и лично был подотчетен верховному магистру, но с 1413 г. стал избираться капитулом, т.е. собранием представителей местных орденских конвентов ^{[25, p. 199]}.

Куда больший интерес представляет утверждение автора «Перипла Балтики» о том, что в Риге и Ревеле светской и духовной властью обладал архиепископ. Очевидно, что здесь речь идет о рижском архиепископе, боровшимся в течение долгого времени с Ливонским орденом за власть над городом и регионом. Рижское архиепископство было создано в 1255 г., а в XIV в. при поддержке папства его глава был наделен еще и светской властью. С 1374 г. в его юрисдикции оказалось Ревельское епископство. Наибольшего расцвета духовное княжество достигло при архиепископах Иоганне VI Амбундии (1418–1424) и Хеннинге Шарпенберге (1424–1448), которым удалось добиться полного выхода Риги из зоны орденского влияния. В 1426 г. архиепископ получил полную власть, духовную и светскую, над городом ^{[26, с. 97–99]}. Кроме того, при Иоганне VI Амбундии началась чеканка монеты с родовым знаком иерарха ^{[27, с. 147]}.

При Сильвестре Стодевешере (1448–1479) наблюдается определенное ослабление позиций рижского архиепископа. Стодевешер, будучи членом Тевтонского ордена, заключил с магистром Ливонии в 1452 г. Кирхгольмский договор, согласно которому устанавливалось двойное господство, архиепископа и ордена, над Ригой. Между тем это не означало немедленного подчинения духовного княжества ливонскому рыцарству. Уже через несколько лет архиепископ вместе со своими вассалами вступил в прямую конфронтацию с магистром за право назначения епископов на кафедры в Ревеле, Дерпте, на Эзеле, а также за единоличное владение Ригой ^{[26, с. 103–104]}. Но настоящая борьба между Стодевешером и рыцарями разгорелась в 1474 г. Она привела к полной победе главы Ливонского ордена, который пленил архиепископа и аннексировал все его владения ^{[26, с. 109–110]}. Однако, по данным нумизматики, духовное княжество утратило свою экономическую независимость раньше политической. Уже в 1471 г. орден начал чеканить в Риге свою монету ^{[27, с. 70]}, потеснив тем самым потерявшую в цене архиепископскую. Таким образом, сведения о Ливонии, содержащиеся в сочинении Ласкаря Канана, лучше всего соответствуют периоду 1426–1471 гг.

Особого внимания заслуживает короткая заметка византийца о Пруссии (Πουρσία), не содержащая ни единого слова, кроме того, что главным городом этой области является Данциг. Любопытно, что путешественник никак не определяет политическую принадлежность этой страны в отличие от предыдущих. На наш взгляд, это может свидетельствовать о том, что в источнике отражены реалии второй половины XV в., иначе бы Ласкарь Канан упомянул о Тевтонском ордене, которому принадлежала Пруссия до 1454 г. В 1440 г. горожане основных восточно–прусских городов, недовольные налоговой политикой ордена, вместе с местным бедным рыцарством объединились в союз, ключевую роль в котором как раз играл Данциг. В начале 1454 г. они подняли открытое восстание против великого магистра, призвав на помощь польского короля Казимира IV (1447–1492). Так началась Тринадцатилетняя война (1454–1466). Военные действия шли с переменным успехом для обеих сторон до 1462 г., когда произошел перелом в пользу Польши и прусского союза. Согласно заключенному в 1466 г. мирному договору, Тевтонский орден уступал польскому королю все земли к западу от Вислы вместе с важным торговым городом Данцигом. Уступленные территории вошли в состав королевства Польского в качестве провинции Королевской Пруссии ^{[25, p. 233–234]}. Данцигу Казимир IV даровал большие привилегии, гарантировавшие его широкую автономию ^{[27, p. 74–76]}. По нашему мнению, молчание византийского автора о политической принадлежности Пруссии лучше всего соответствует периоду Тринадцатилетней войны, когда не был определён победитель и Данциг был фактически независимым городом. Вероятно, что еще на этапе формирования антитевтонского союза прусских городов этот регион обрел реальную независимость, которая отражена в источнике. Соответственно, сведения о Пруссии можно датировать 1440–1460-ми гг.

Таким образом, если сопоставить обсужденные датировочные признаки, содержащиеся в «Перипле Балтики», то мы получим два временных промежутка — 1442–1448, 1457–1466 гг., когда могло состояться путешествие Ласкаря Канана в балтийские страны. Для дополнительной проверки наших выводов сравним сочинение Ласкаря Канана с трудами его современников, Георгия Гемиста Плифона (1360–1452) и Лаоника Халкокондила (ок.1423–ок.1490), которые также отражают представления византийцев о европейском Севере.

Георгий Гемист Плифон — византийский ученый и философ, сторонник идей неоплатонизма и участник Ферраро-Флорентийского собора. Как поклонник эллинского литературного наследия Плифон черпал географические знания об ойкумене из сочинений таких античных авторов, как Страбон (I в. н.э.) и Клавдий Птолемей (II в. н.э.). Его основной заслугой является популяризация «Географии» Страбона в среде западных (особенно итальянских) гуманистов, которые до этого знакомы были лишь с сочинением Птолемея ^{[29, p. 7]}; ^{[30, p. 3–6]}.

Плифону принадлежит географический трактат, представляющий собой компиляцию отрывков из Страбона и Птолемея, в котором есть целый раздел, посвященный «исправлению некоторых неверных утверждений Страбона». Он впервые был опубликован А. Диллером ^[31] и переведен на русский язык С. Н. Гуковой ^[32]. В этом разделе автор описывает северные пределы Европы согласно данным, полученным им от итальянского географа Паоло Тосканнелли (1397–1482). С ним Плифон познакомился в 1439 г. во Флоренции, во время собора. Итальянский ученый показал византийцу карту Скандинавии, созданную, как справедливо полагал А. Диллер, датским гуманистом Клавдием Клавом ^{[31, p. 447]}, подражателем Клавдия Птолемея ^[33].

Философ составил трактат уже после своего возвращения из Италии, т.е. в 1440-е гг. ^{[34, p. 27–28]}; ^{[35, p. 181–186]}. В нем отражены незначительные и фрагментарные знания автора о европейском Севере, которые в значительной степени уступают сообщению Ласкаря Канана. Кроме «Датии» (т.е. Дании) Плифон не знает ни одной скандинавской страны, при этом он понимает под ней всю Скандинавию, считая «Датию» большим «островом» (Δατεία νῆσος), располагающимся к востоку от британских островов ^{[31, p. 443–444]}. Ласкарь Канан не допускает такого заблуждения, называя «Датию» страной (ἐπαρχία τῆς Δατίας) ^{[2, c. 412–413]}. Между тем оба автора с опорой на античную «птолемеевскую» традицию (Ptol. Geogr. III, 5) называют Балтийское море «Венедским заливом» (Ὀυενεδικὸς κόλπος), а земли, находящиеся на крайнем Севере, «островом Фулой» (Θούλη) ^{[2, c. 412–413]}; ^{[31, p. 443–444]}. Правда, в то время как Плифон просто упоминает Фулу, Ласкарь Канан отождествляет его с Исландией (Ἰσλάντη). Кроме того, очевидно, что византийский путешественник, как и философ, при написании своего сочинения пользовался итальянскими картами ^[36]. Об этом свидетельствует употребление латинизма Δατία (лат. Dacia).

Стоит сказать, что «Перипл Балтики» вообще изобилует топонимами латинского, итальянского, норвежского, датского, латышского и немецкого происхождения: Νορβεγία (лат. Norvegia), Σουήτζια (лат. Svecia), Στοκόλμω (итал. Stoccolma), Μπέργεν (норв. Bergen), Ῥήγα (нем. Riga), Ῥήβουλε (латыш. Rehwele), Τάντζηκ (нем. Danzig), Λουπήκ (нем. Lübeck), Κουπανάβε (дат. København), ’Εγγλητέρα (староитал. Engleterra), ’Ισλάντη (итал. Islanda), Φλαντρία (лат. Flandria), Πορτεγάλλε (итал. Portogallo). Судя по их фонетической и графической форме, Ласкарь Канан не только пользовался картами, но и воспринимал на слух названия городов, произнесенные местными торговцами и итальянскими моряками, с которыми он путешествовал.

Таким образом, учитывая большие различия между двумя сочинениями, мы можем признать ошибочной гипотезу Й. Бломквиста о том, что путешественник отправился по поручению Плифона во время церковного собора в 1438–1439 гг. в балтийские страны ^{[3, p. 48–51]}. Как отмечают многие исследователи, в 1440-е гг., когда был написан географический трактат, философ был совершенно незнаком с трудом Ласкаря Канана ^{[32, с. 90]}; ^{[34, p. 33]}; ^{[35, p. 182]}, иначе бы он обязательно использовал его при исправлении неверных утверждений Страбона. Вероятно, Плифон мог ознакомиться с «Периплом Балтики» уже после создания своего творения, т.е. в конце 1440-х–начале 1450-х гг. Тот факт, что тексты несколько перекликаются между собой, может говорить о том, что Ласкарь Канан был знаком с ученым и/или его трудами. На это указывает рукопись (Codex Vindob. Hist. gr. 113), в которой оригинал «Перипла Балтики» непосредственно соседствует с географическим трактатом Плифона и его извлечениями из произведений античных авторов. Манускрипт датируется в целом XV в. ^{[37, S. 116–117]}, в то время как часть, содержащая сочинение Ласкаря Канана, имеет уточненную датировку — 1450–1499 гг. ^[38]. Следовательно, время создания рукописи косвенно подтверждает нашу датировку источника.

Лаоник Халкокондил — поздневизантийский историк и филолог, автор «Истории» в 10–ти книгах, повествующей о последних временах существования Византийской империи, возникновении османской державы и её завоеваниях. Будучи родом из Афин, Лаоник переехал в Морею в 1440-е гг. и стал учеником Плифона ^{[39, p. 761]}. Свою «Историю» он написал, как считает Э. Калделлис, около 1464–1468 гг. ^{[40, p. 112]}, уже после окончательного покорения всех остатков византийской государственности турками. Написанное в подражание классикам античной литературы Геродоту и Фукидиду сочинение Халкокондила носит явный исторический характер в отличие географических трудов Плифона и Ласкаря Канана. Разные жанры требуют от автора иной манеры изложения материала и использования даже иных видов источников. Так, несмотря на то, что Халкокондил историк обучался у Плифона в 1440-е гг. и, казалось, должен был знать о его географическом трактате, в своей «Истории» он никак его не использовал ^{[39, p. 760–764]}. Историк черпал свои знания о северных пределах ойкумены из других источников, вероятно, устного происхождения и при этом, как показал Г. Диттен, знал больше своего учителя ^[41-43].

Однако мы не обнаружим в «Истории» Халкокондила описания современных политических и экономических реалий балтийских стран, которое есть у Ласкаря Канана. Сведения поздневизантийского историка о североевропейском регионе являются менее актуальными и соответствуют лишь второй четверти XV в. ^{[41, с. 92–93]}. Например, автор характеризует Пруссию как страну, где живут «назарейцы, одевающиеся в белое», и имеется «религиозный орден» (Тевтонский) ^{[44, p. 214]}. Как отмечает Г. Диттен, подобная характеристика допустима только до начала Тринадцатилетней войны (1454–1466) ^{[41, с. 93]}. Помимо этого, он знает о существовании в этих землях «красивых и весьма благоустроенных городов», подвластных ордену, однако в отличие от византийского путешественника вообще не упоминает их названий ^{[44, p. 138, 214]}. О Дании же Халкокондил говорит только то, что она является северным пределом Германии ^{[44, p. 112]}, в то время как о Норвегии и Швеции у него нет никаких данных. Между тем топонимы, фигурирующие также в «Перипле Балтики», даны в «Истории» в иной форме, весьма близкой к современной: Δανία ^{[44, p. 112, 138]} вместо Δατία, Ἰνφλάσ[ν]τη ^{[44, p. 214]} вместо Λιβονία, Προυσία ^{[44, p. 214]} вместо Πουρσία, Ἀγγλία ^{[44, p. 138]} вместо Ἠγγληνία, Φλανδρία ^{[44, p. 138]} вместо Φλαντρία, Κλοζίων ^{[44, p. 138]} вместо Κλουζῶν, Πορτουγαλλία ^{[44, p. 140]} вместо Πορτεγάλλε.

Общим для трудов Халкокондила и Ласкаря Канана является только упоминание о проживании славян в районе горного хребта Тайгет на полуострове Пелопоннес, которое подтверждается исследованиями целого ряда ученых ^{[4, S. 187–190]}; ^[45-47]; ^{[48, S. 15–21]}; ^[49]. Оба подходят к этому вопросу с этнолингвистической точки зрения. Халкокондил говорит о пелопоннесских славянах в контексте своих рассуждений об общеславянском генезисе и последующем расселении ^{[44, p. 54]}. В свою очередь византийский путешественник заявляет, что, судя по языку «зигиотов» (славян Тайгета), они происходят из прилегающей к городу Любеку области под названием «Славуния» (Σθαβουνία) ^{[2, p. 413–414]}. Осведомленность обоих авторов о славянах на Пелопоннесе свидетельствует об их связи с полуостровом. И если о пребывании Халкокондила в Морее мы знаем точно из источников, то о том, когда и что делал там Ласкарь Канан, остается только догадываться.

Таким образом, «Перипл Балтики» с точки зрения византийских представлений о североевропейском регионе представляет собой уникальный источник, содержащий актуальную информацию политического, экономического и этнолингвистического характера. Исходя из топонимики, текст Ласкаря Канана стоит однозначно выше географического трактата (1440-е) Плифона, но несколько ниже «Истории» (1464–1468) Халкокондила, поскольку содержит ряд латинизмов, отражающих устаревшие названия стран. Следовательно, это подтверждает установленные нами временные промежутки, в которые византиец мог совершить свое путешествие, — 1442–1448, 1457–1466 гг. К ним стоит прибавить некоторое время, которое могло уйти на обратный путь и написание сочинения. Получаем следующую итоговую датировку: 1440-е–начало 1450-х или 1460-е гг.