Спорные вопросы биографии Платона

Матвейчев Олег Анатольевич кандидат философских наук профессор, Национальный исследовательский университет, Высшая школа экономики 123007, Россия, г. Москва, ул. Мясницкая, 20, каб. 355 Matveichev Oleg Anatol'evich PhD in Philosophy professor of the Department of Philosophy at National Research University 'Higher School of Economics' 123007, Russia, g. Moscow, ul. Myasnitskaya, 20, kab. 355 OM777777@MAIL.RU Другие публикации этого автора

Кажется, нет на свете более исследованных проблем, чем химическая формула воды, теорема Пифагора и биография Платона. Едва ли не каждый год в свет выходит по новому жизнеописанию афинского философа – чаще всего, в популярных сериях наподобие «Вся философия за двадцать минут». Значит ли это, что биография Платона более не имеет «белых пятен»? Попробуем разобраться.

Первые биографии Платона принадлежали его ученикам, слушателям Академии – Спевсиппу, Ксенократу, Эрасту Скепсийскому, Филиппу Опунтскому, Клеарху из Сол и, возможно, Аристотелю. До наших дней они не дошли, однако ими активно пользовались позднейшие жизнеописатели философа. Сохранилось весьма ограниченное количество исторических источников о жизни Платона. Это Геркуланейский список философов-академиков Филодема (I в. до н. э.); «Платон и его учение» Апулея (II в.); третья книга трактата Диогена Лаэртского (II-III в.); биографическая заметка Олимпиодора (VI в.), предваряющая его обширный комментарий к «Алкивиаду I»; датирующиеся VI веком «Анонимные пролегомены к платоновской философии» и статья в Суде (X в.), основывающаяся на соответствующем разделе «Компендиума жизнеописаний философов» Исихия Милетского (VI в.)

Отдельные известия о жизни Платона содержит «Метафизика» Аристотеля (сведения об обучении Платона у Кратила, Met. 987а); трактат Цицерона «О дивинации» (легенда о пчеле, севшей на губы младенцу Платону – знак его грядущего красноречия, Divin. I 36); «Нравственные письма к Луцилию» Сенеки (физические кондиции Платона, количество прожитых им лет, происхождение его имени, Ep. LVIII 30-31), «Пестрые рассказы» Элиана (отказ от поэтической карьеры под влиянием речей Сократа, Var. hist. II 30), комментарии Прокла Диадоха к отдельным платоновским диалогам и др.

Косвенные сведения можно найти в произведениях самого Платона. И если в своих диалогах он как мог избегал автобиографичности, то его эпиграммы более «разговорчивы». Одна из них, например, посвящена гетере Археанассе из Колофона, вожделенной даже в старости. Платон повествует о ней с большим чувством, из-за чего впоследствии ее записали в любовницы философа (D. L. III 31; Athen. XIII 589c). Однако, например, та же Суда настаивает, что Платон не знал физической близости с женщинами (Suda s. v. Πλάτων), приведенная же Лаэрцием эпиграмма вполне могла принадлежать не Платону, а кому-то другому – в Палатинской антологии, например, она приписана Асклепиаду (Anth. Pal. VII 217) ^[7].

Важный биографический материал содержат письма Платона, большинство из которых, впрочем, признаны мистификациями. Так, безусловно подложным считается XII-е письмо Платона, в котором он благодарит своего друга, пифагорейского математика и полководца Архита за переданные ему книги италийского философа-пифагорейца Окелла (Оккела). Установлено, что переписка Платоном с Архитом относительно наследия Окелла была сфабрикована автором псевдоокелловского трактата «О природе вселенной» (ок. I в. до н. э.), чтобы объяснить его внезапное появление на литературном «рынке».

Впервые об эпистолярном наследии Платона сообщается у Цицерона (Tusc. V 35, 100), т. е. почти через четыре века после смерти афинского философа. Тем не менее, в широкий философский обиход письма Платона вошли лишь во II-IV вв. н. э. В конце XVIII в. началась яростная дискуссия относительно их аутентичности, которая продолжаются и по сей день ^[4]. Даже, казалось бы, наименее спорное VII-е письмо Платона, критически важное для реконструкции его биографии, до сих пор вызывает у исследователей сомнения в его подлинности. В числе новейших работ по этому вопросу – статья кембриджского профессора Малькольма Шофилда «Платон и практическая политика», в которой автор, признавая, что письмо написано языком Платона, и что в нем нет явных анахронизмов или исторических ошибок, обращает внимание на то, что в нем также нет и характерных для позднего Платона шутливости и самоиронии – текст письма выполнен с устрашающей серьезностью. Кроме того, Шофилд напоминает, что Платону вообще было несвойственно «саморазоблачение» (self-disclosure) или, как мы бы сказали, склонность к «душе нараспашку» – так что же могло заставить его именно в этом единственном случае снять с себя маску, за которой он прятался во всех своих диалогах, и вещать с предельной душевностью и искренностью? Резюме Шофилда однозначно: VII-е письмо – это работа некого неизвестного нам гениального мастера слова, глубоко погруженного в труды Платона и хорошо знакомого с манерой его мышления и образной системой ^{[15, с. 299]}.

Итак, приходится констатировать, что число не то что достоверных, но даже и имеющихся в наличии источников о жизни Платона, весьма невелико. Однако это никогда не мешало биографам философа выстраивать полноценную и непротиворечивую картину его жизни, заполняя лакуны зачастую по собственному произволу, исходя из личных ощущений, как, на их взгляд, все должно было происходить на самом деле.

Одним из наиболее известных фактов биографии Платона является его знатное происхождение. По материнской линии предком Платона считался легендарный афинский царь Кодр (XI в. до н.э.) (D. L. III 1). На каком же основании? Очевидно, на косвенных свидетельствах самого философа, приведенных, например, в «Хармиде». В этом диалоге перед тем, как выяснить, столь же красив юноша Хармид душой, сколь и наружностью, платоновский Сократ дает комплиментарную характеристику его происхождения: «Никто из присутствующих здесь не смог бы легко указать, какие два афинских семейства, соединившись, естественно произвели бы на свет более доблестное и славное потомство, чем те, из которых ты происходишь. Ведь по отцу твоя семья ведет род от Крития, сына Дропида, и прославлена Анакреонтом, Солоном и многими другими поэтами (так гласит предание) за свою красоту, добродетель и другие так называемые дары богов. И со стороны матери у тебя то же самое: никто на земле не слывет более красивым и статным мужем, чем твой дядя Пириламп, многократно ездивший послом к Великому царю и другим правителям; да и вся семья ни в чем не уступает никакому другому роду». (Charm. 157e-158a) ^{[5, с. 346]}.

Хармид был братом Периктионы, матери Платона. Устами Сократа, человека, якобы незаинтересованного, Платон возносит хвалу своему роду по материнской линии, возводя его к потомку Кодра Дропиду. Той же цели служит и пассаж из «Тимея», где Критий, приходящийся Платону двоюродным дядей опять же по материнской линии, также упоминает Солона в качестве «родственника и большого друга» его прадеда Дропида (Tim. 20e) ^{[6, с. 425]}.

Лаэрций высказывается относительно родственных связей Дропида и Солона более определенно, настаивая, что они были братьями (D. L. III 1). В этом уверен и Прокл, указывающий, что оба были сыновьями Эксекестида (In Tim. 82), того же мнения придерживается и Либаний (Declam. XIV 8). Однако из приведенного фрагмента из «Хармида» следует, что Солон жил позже Дропида. Очевидно, что в данном диалоге речь идет о том Дропиде, который, согласно Паросской хронике, был афинским архонтом в 645-644 гг. до н.э. (Marm. Par. А 34), т. е. за два поколения до Солона. Тот же Дропид (т.н. Дропид II), которого платоновский Критий величал своим прадедом, занимал должность архонта уже после Солона (Philostr. Vit. Soph. I 16, 501).

Однако и Дропид II не мог приходится Критию Младшему прадедом, будучи старше его прадеда на два поколения. Вероятнее всего, платоновский Критий использовал в отношении Дропида II слово «прадед» не в буквальном, а в фигуральном смысле (как синоним «далекого предка», «пращура»).

Даже если считать верным утверждение, что Солон и Дропид II были братьями, то все равно получается, что на генеалогическом древе Кодридов ветвь Дропидов-Критиев и ветвь Солона разошлись еще в VII в. до н. э. ^{[10, 3, 12]}. Считать себя потомком Солона не мог ни Критий Младший, ни, тем более, Платон, чью степень родства по отношению к Солону можно описать разве что известной русской поговоркой «седьмая вода на киселе». В этом смысле можно назвать родственниками вообще всех греков.

Еще более натянутой выглядит версия с Анакреонтом, якобы также Кодридом и представителем «великой династии». На чем основывается это утверждение Платона, непонятно. Известно, что Анакреонт впервые появился в Афинах после гибели в 522 г. до н. э. своего покровителя, тирана Самоса Поликрата. Возлюбленным Анакреонта в Афинах стал дед Крития Младшего Критий III (Schol. Aesch. P. V. 128), родившийся около 540 г. до н. э. Понятно, что подобная связь не предполагала продолжения рода, хотя не исключено, что с родом Кодридов мог породниться кто-то из родственников или потомков Анакреонта, что и было отражено платоновским Сократом в его обращении к Хармиду.

Ни Кодр, ни Дропид, ни Солон в любом случае не могли бы считаться предками Платона, поскольку родословные велись греками по отцовской линии. Впрочем, к Кодридам биографы относили и отца Платона – Аристона (Apul. De Plat. I 1; D. L. III 1; Olymp. In Alc.), но, очевидно, из комплиментарных соображений, поскольку этот факт более ничем не подтверждается: Аристон не оставил о себе практически никаких сведений в истории. Известно лишь (D. L. III 3; Anonym. Proleg. 1), что он был в числе других поселенцев отправлен в клерухию (военизированную колонию) на остров Эгина, захваченный Афинами в 431 г. до н.э. Именно на Эгине и родился Платон. Стоит отметить, что Клерухи получали надел земли, но при этом, в отличие от обычных колонистов – основателей апойкий, сохраняли афинское гражданство и распределение по филам и демам.

Клерухами редко становились люди богатые – напротив, в колонисты стремились, прежде всего, разного рода романтики и авантюристы, не обремененные лишней собственностью и, надеявшиеся таким образом поправить свое незавидное материальное положение. Значит, можно с большой степенью вероятности предполагать, что Аристон был человеком невысокого достатка. И уж точно не царского рода, почему Платон и не удостоил его сколько-либо развернутым упоминанием в своих трудах. Можно, однако, не сомневаться, что будь Аристон, действительно, Кодридом, Платон непременно напомнил бы об этом устами своих героев.

Лаэрций указывает, что семья Аристона покинула Эгину после вторжения спартанцев (D. L. III 3). Однако никаких нападений на этот остров с 431 по 411 г. до н. э. не было – вплоть до Переворота Четырехсот, во время которого эскадра спартанца Агесандрида, снаряженная для захвата Эвбеи, по пути совершила набег на Эгину (Thuc. VIII 92). Но к этому времени Аристон давно умер, а Периктиона была замужем за другим.

Как обстояли дела, можно только предполагать. Заполнить этот пробел науке еще предстоит. Наиболее логична версия, что семья Аристона перебралась на свою историческую родину, в Афины, уже после его смерти (ок. 424 г. до н. э. ^{[12, с. 53]}) И уже там вторично вышла замуж – за своего собственного дядю Пирилампа.

О сыне Антифонта афинянине Пирилампе известно больше, чем об Аристоне. Пириламп породнился с родом Кодридов, когда его сестру взял в жены сын Крития III Главкон. В этом браке родились Хармид и Периктиона, которые стали, таким образом, племянниками Пирилампа.

После смерти Аристона Пириламп женился на Периктионе (Procl. In Parm. 668-669), у которой осталось четверо детей – Адимант, Главкон, Потона и Платон. В новом браке Периктиона родила Пирилампу сына, названного Антифонтом.

Для своего времени Пириламп был фигурой достаточно заметной. Он участвовал в различных дипломатических миссиях в Персию (Plat. Charm. 158a), в т. ч. в заключении т.н. Каллиевого мира 449 г. до н.э. ^{[10, с. 330]}, защищал в суде Фукидида, сына Мелесия (Anon. Vita Thuc. 6 Westermann), дружил с Периклом (Plut. Per. XIII), разводил редчайших в ту пору птиц павлинов, привезенных из азиатских поездок (Antiph. fr. 57 Blass), сражался в битве при Делии (424 г. до н. э.) вместе с Алкивиадом и Сократом, где был ранен и пленен (Plut. De genio 11). О происхождении Пирилампа ничего не известно, но можно с уверенностью предполагать, что и его предки, как и предки Аристона, были невысокого рода. Необходимо заметить, что недруги Перикла преподносили этот факт, как доказательство страшного распутства стратега – зачем, мол, ему друг-птицевод, как не для того, чтобы дарить павлинов многочисленным любовницам? (Plut. Per. XIII). Хобби Пирилампа унаследует его сын Демос (Antiph. fr. 58 Blass = Athen. 397c).

Если Пириламп старался демонстрировать свою приверженность демократическим ценностям (чего стоит хотя бы тот факт, что своего сына от первого брака он назвал Демос – «Народ», что на тот момент не имело прецедентов в греческой ономастике ^{[12, с. 258]}) то его пасынок Платон, имеющий отношение к Кодридам лишь по материнской линии, напротив, всеми силами пытался убедить окружающих в своей безусловной принадлежности к аристократии. С юности он носил в ухе золотую серьгу – знак благородного происхождения (Apul. De Plat. I 4). С самых ранних диалогов (и «Хармид» здесь не исключение) он проводил нужную ему идею, используя сложную систему намеков и вещая от имени своего «лирического героя» Сократа, имевшего, судя по всему, со своим прототипом не много общего, на чем настаивал и сам великий майевт. Говорят, что, послушав, как Платон читал «Лисия», он воскликнул: «Клянусь Гераклом! сколько же навыдумал на меня этот юнец!» (D. L. III 35) ^{[1, с. 146]}. Впрочем, все основные диалоги Платон написал уже после смерти своего учителя, и возразить ему было уже некому.

Характерен пассаж из «Хармида», призванный подчеркнуть принадлежность Платона к великой династии поэтов и мыслителей, а стало быть, его полное право именоваться «Первым из философов». Восхваляя юношу Хармида, будущего дядю Платона, Критий перечисляет его таланты: «Он и философ, а также, как кажется и другим, и ему самому, обладает большим поэтическим даром». На что Сократ ответствует: «Этот прекрасный дар, милый Критий, … присущ вам всем издавна благодаря родству вашему с Солоном» (Plato. Charm. 155a) ^{[5, с. 343]}. И позже заявляет уже самому Хармиду в связи со всем вышесказанным: «Поэтому тебе, происходящему от таких людей, подобает во всем быть первым» (Charm. 157e-158a) ^{[5, с. 346]}.

«Платон не зря считается одним из умнейших людей, – комментирует данный фрагмент российский исследователь Виктор Тороп. – Даже знаток древнегреческой истории не мог бы обвинить его во лжи. Манера обучения Сократа состояла в том, чтобы любыми средствами, подчас и провокационными, побудить ученика к познанию смысла жизни и добродетели. Чрезмерно завышая происхождение Хармида, Сократ подвигал его на высокодуховные занятия. Платон, скромно потупив очи, указал бы обвинителям на то, что перед ними не выписка из официальной биографии Хармида, а педагогический прием Сократа. Невежи, посчитавшие Хармида потомком Солона, сами виноваты в своих ошибках. Раскрыв свои сочинения, Платон легко доказал бы, что он лично вообще никогда не претендовал на родственные связи с древним афинским законодателем» ^{[9, с. 30]}.

Внести ясность в вопрос о происхождении Платона могла бы история его имени. Имена в Греции часто передавались по наследству, от деда к внуку (яркий пример тому – многочисленные Дропиды и Критии, о которых рассказывалось выше). Имя Аристокл, считающееся подлинным именем Платона (Apul. De Plat. I 1; D. L. III 4; Anonym. Proleg. 1; etc), само по себе могло бы свидетельствовать о благородном происхождении Платона. Будущий философ, как считается, был назван так по деду. Современная просопография ^{[12, с. 53; 10, с. 332]} возводит семью Аристоклов-Аристонов к афинскому архонту Аристоклу, правившему в 605-604 гг. до н. э. (Marm. Par. А 35). Если так, то остается неясным, почему эта семья так обеднела, что ее представителю пришлось стать колонистом-клерухом?

Однако и здесь не все так однозначно. До сих пор не окончена дискуссия о том, было ли имя Платона прозвищем или все-таки именем. Традиция предлагает три версии, почему Платон получил свое прозвище: 1) из-за широкого лба, 2) из-за широких плеч или груди, 3) за широту своего слова.

Больше всего сомнений вызывает третья версия, восходящая к Диогену Лаэртскому и представленная как основная в «Анонимных пролегоменах». Ее слабость состоит в том, что Платон указывает свое имя в диалогах «Апология Сократа» (34a; 38b) и «Федон» (59b), которые он писал, будучи совсем еще совсем молодым человеком, вряд ли успевшим создать себе репутацию великого мудреца ^{[13, с. 139-140]}.

Вместе с тем, учитывая тщеславие Платона, легко предположить, что прозвище «Платон» – именно за свой широкий слог и широту мысли – он мог дать себе сам. Стоит отметить, что подобным образом швейцарский врач XVI в. Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенхайм, считая свое полное имя слишком громоздким и помпезным, придумал себе псевдоним Парацельс, что в переводе с латинского скромно означало «сверхблагороднейший».

Две другие версии, основывавшиеся на физических характеристиках Платона, ставшие общим местом в I-II вв. н. э. (Sen. Ep. LVIII 30; Apul. De Plat. I 1), восходят к более ранним источникам – Неанфу Кизикскому (III в. до н. э.) и Александру Полигистору (I в. до н. э.) Представители эллинистической философии вообще отличались большим интересом к этимологиям, и имя Платон, дающее широкие возможности для его интерпретации, не могло не вызвать к себе их интереса, тем более что стоявшие повсеместно статуи Платона неизменно изображали его человеком с большим лбом и могучей комплекции (Olymp. In Alc.) Связав между собой физический облик философа и значение слова πλάτων, александрийские ученые сделали вывод, что «Платон» – это псевдоним, а настоящим именем мудреца было Аристокл – ведь именно так звали его деда ^{[13, с. 137-142; 14, с. 36-38; 16, с. 75]}.

Будучи именем личным, имя Платон не требовало перевода. Джеймс Нотопулос напоминает, что в IV в. до н.э. это имя было довольно распространенным в греческом мире – только в Афинах он насчитал 31 Платона. Сосчитать сколько-либо знаменитых Платонов пытался и Диоген Лаэртский: «Был также и другой Платон, родосский философ, ученик Панэтия, … и третий, перипатетик, ученик Аристотеля, и четвертый, ученик Праксифана, и пятый, поэт древней комедии» (D. L. III 109) ^{[1, с. 166]}.

Но этот список Платонов, безусловно, далеко не полон.

Идея о том, что именно Платон было личным именем философа, подкрепляется ономастической практикой конца IV в. до н. э. Время это для «аристократических» имен с корнями арист-, гипп-, калл– было не совсем подходящее; в это время многие афиняне давали своим детям политически мотивированные и «демократически окрашенные» имена (вспомним того же Пирилампа с его сыном Демосом). «То, что мы знаем знаменитого философа под именем Платон, – замечает российский антиковед Сергей Карпюк, – отражает очевидную тенденцию в аристократической среде Афин – по возможности избегать “знаковых” аристократических имен. Годом рождения Платона был 428/7 г. до н. э. – не самое лучшее время даже для интегрированной в политическую жизнь аристократии демократических Афин» ^{[2, с. 11]}.

Казалось бы, зачем нам знать, какое имя получил Платон при рождении? Уильям Гатри называет вопрос об истинном имени Платона «неважным» ^{[11, с. 12]}. На первый взгляд, эта проблема, действительно, выглядит вторичной по сравнению с задачами научной интерпретацией его работ. Вот и Прокл Диадох, устав от попыток разобраться в запутанном клубке родственных связей между Кодридами, восклицает в своем комментарии к «Тимею»: «Но довольно об этом: для мужа, заботящегося о сути (των πραγμάτων), нет разницы, так все происходило или иначе» (In Tim. 82) ^{[8, с. 128]}.

Однако, на наш взгляд, реконструкция биографии Платона ­– задача не только занимательная, но и эвристически ценная. Ее решение позволит пролить свет на личность Платона, а ведь личность мыслителя всегда неотрывна от его философского творчества. Такого рода знания позволяют объяснить интенции философа, специфику его мышления, происхождение тех или иных идей и концепций. Биографические факты «договаривают» за мыслителем то, что он по тем или иным причинам оставил «за скобками».

В самом деле, знаем ли мы достоверно, почему Платон всегда говорит от лица Сократа и тщательно маскирует собственную фигуру? Почему он столь упорно игнорировал в своих диалогах само существование Демокрита и Ксенофонта, но при этом активно «пиарил» совершенно малозначимые в философии фигуры? Действительно ли его поездки на Сицилию были вызваны его желанием основать там идеальное государство? С кем из мыслителей своего времени Платон общался, и насколько велик объем платоновских заимствований из их учений?

Вопросов, требующих ответов, еще очень много, и потому вопрос воссоздания подлинной биографии Платона еще не закрыт. Она требует кропотливых поисков, напряженных усилий и неиссякаемого научного любопытства.