Система имен персонажей в «Диких животных сказках» Л. С. Петрушевской

Клецкая Светлана Ильинична кандидат филологических наук доцент, Южный федеральный университет 344000, Россия, Ростовская область, г. Ростов-на-Дону, ул. Б. Садовая, 105 Kletckaya Svetlana PhD in Philology associate professor at Southern Federal University 344000 Russia, Rostov-on-Don, Bolshaya Sadovaya str., 105 kleckaja@inbox.ru Другие публикации этого автора

1. Введение

Имена персонажей могут быть одним из ключей к пониманию как отдельных образов, так и художественного произведения в целом. В рамках данной статьи через призму имен будет рассмотрена система персонажей «Диких животных сказок» Л. С. Петрушевской (далее — «ДЖС»), причем в качестве основных объектов анализа будут выступать языковая составляющая и связанная с ней системность организации номинаций персонажей.

Имена персонажей «ДЖС» уже становились объектом внимания исследователей. Прежде всего, необходимо упомянуть работу Е. В. Бодровой ^[1], в которой предпринимается попытка рассмотреть имена в «ДЖС» системно и формулируются некоторые важные наблюдения по поводу принципов организации системы имен персонажей. В частности, Е. В. Бодрова отмечает значимость фонетической стороны номинаций, а именно большую роль, которую в именах играют разного рода созвучия, ср.: плотва Клава, оса Ося (Иосип), леопард Эдуард, гиена Гаяне, воробей Гусейн, муравей Галина Мурадовна, сельдь Хильда, кондор Акоп и т. д. Заслуживают внимания наблюдения Е. В. Бодровой за многочисленными коннотациями имен (преимущественно социально-бытовыми), которые также содержатся в работе.

На то, что благодаря наделению животных, птиц, насекомых человеческими именами в «ДЖС» создается множество разнообразных эффектов, обращает внимание Е. В. Капинос ^{[2, с. 269-270]}. Стоит добавить, что в упомянутой статье выявляются сложные смыслы, которыми наделяются фигуры насекомых не только в языковой картине мира, но и в классической литературе (нравоучительные жанры с зооморфным кодом вроде басни и притчи, стихи Лебядкина у Ф. М. Достоевского), творчестве поэтов авангарда (ОБЭРИУ), современной литературе (В. Пелевин) и рок-поэзии (Е. Летов). Хотя в работе Е. В. Капинос уделяется внимание только отдельным анималистическим номинациям (номинациям насекомых) и их смыслам, анализ автора прекрасно демонстрирует, насколько полно Л. С. Петрушевская использует смыслы, выработанные на предшествующих этапах развития культуры.

Близким по содержанию и направленности является работа А. С. Ватутиной, в которой образы насекомых в современной литературе также рассматриваются через призму культурной традиции ^[3]. Особого внимания заслуживает наблюдение А. С. Васильевой о том, что человеческое и животное начала как в образах персонажей, так и в их именах являются одинаково значимыми: «Смешивая антропоморфное с зооморфным, Л. Петрушевская задает занимательный ребус своему читателю, который с удовольствием находит разгадку жизни героев то в присущем данным животным поведении, то в типичных чертах описываемого социального типажа» ^{[3, с. 222]}.

Несмотря на существование указанных работ, а также наличие отдельных наблюдений в работах других исследователей (см., например, работы ^[4-6]), систему имен персонажей «ДЖС» вряд ли можно считать окончательно изученной. В частности, нуждаются в дополнительном исследовании системные и структурные свойства номинаций персонажей, причем не только в историко-культурном и литературном контексте, но и в плане их языковой сущности. В данной статье предпринимается попытка восполнить указанный пробел.

2. Основной принцип построения имени персонажа в «ДЖС»

Основным структурным принципом создания номинации персонажа является соединение названия животного и человеческого имени: муха Домна Ивановна, леопард Эдуард, жаворонок Милочка, гадюка Аленка, козел Толик, таракан Максимка, клоп Мстислав, мышь Софа, баран Валентин, вирус Маргарита, свинья Алла и т. д. По такой «структурной схеме» построено подавляющее большинство имен персонажей.

При этом данные номинации являются чрезвычайно устойчивыми, о чем свидетельствует не только их регулярное появление в разных рассказах, но и повторение в рамках одного и того же текста практически при каждом упоминании персонажа. В качестве примера приведем небольшой рассказ «Героиня»:

Клещ тетя Оксана задумала уборку плюс мытье окон, и так получилось, что в результате с тряпкой в одной руке и с мылом в другой, со шваброй в третьей, с ведром в четвертой, а в пятой и шестой по венику и совку она шуранулась с подоконника вниз, прости-прощай.

И что бы вы думали?

Когда ее хватились и клещ дядя Юра вышел на улицу обмозговать эти дела, клещ тетя Оксана уже драила штукатурку фасада вокруг окна, из которого совершен был выпад, на расстоянии пределов досягаемости, причем ходила по стене вверх-вниз без приспособлений, как-то: без карабинов, кошек, липучек и т. д. — а просто так, в порыве труда.

Клещ Юра сам себе кивнул и удалился.

Как всегда, клещ тетя Оксана не звала на подвиг никого, сама совершала его как героиня.

Но зато и материла потом всех в полном праве ^{[7, с. 187-189]}.

Как видно, номинации персонажей повторяются на протяжении всего рассказа в полном виде, хотя из соображений речевой экономии в данном случае можно было бы исключить животную характеристику (тетя Оксана вместо клещ тетя Оксана). Единственным исключением из этого правила является номинация клещ Юра в четвертом абзаце, однако и эта номинация содержит как животную характеристику, так и человеческое имя.

Разумеется, приведенный пример не отражает всех особенностей использования номинаций персонажей в «ДЖС». В рассказах цикла можно найти примеры, в которых полные номинации, включающие название животного и человеческое имя, используются наряду с неполными номинациями, состоящими или только из имени, или только из названия животного, и их процентное соотношение может быть разным. Так, в рассказе «Диета» на животную сторону персонажа указывает только первая номинация: Муха Домна Ивановна не обращала внимания на свой внешний вид… Но как-то раз Домна Ивановна горько пожалела о том, что ее не пригласили на конкурс красоты… В результате Домна Ивановна прорвалась на этот обед вне конкурса… ^{[7, с. 93]}. Это можно объяснить и стилистическими соображениями, и наличием предыдущего контекста, который делает полную номинацию излишней, и действием принципа речевой экономии. В отдельных случаях даже первое упоминание персонажа в рассказе не сопровождается его полной номинацией. Тем не менее, такие случаи являются скорее исключением, чем правилом. Примеры вроде приведенного ранее свидетельствуют о том, что полной номинации персонажа присуща устойчивость, что оно рассматривается как некоторая целостная, нечленимая единица, которая должна воспроизводиться полностью.

Сразу необходимо подчеркнуть смысловую нагруженность таких номинаций: они отражают двойственность персонажей «ДЖС», которые подчас парадоксальным образом совмещают в себе человеческие и животные черты. В силу этого человеческие имена в составе номинаций персонажей нельзя воспринимать как антропозоонимы, то есть клички, образованные на основе человеческих имен ^[8]. Персонажи, совмещающие в себе животное и человеческое, являются основным средством формирования особого художественного мира «ДЖС», в основе которого лежит парадоксальное, игровое, противоречивое взаимодействие двух начал, о чем нам уже приходилось писать ^[9-11]. На это указывала также Н. В. Васильева. По ее мнению, если при чтении сказки отвлечься от одного из аспектов, то «художественного впечатления не будет, поскольку элементы человеческого мира слиты с элементами животного» ^{[4, с. 79]}.

Эта двойственность подкрепляется тем фактом, что сказки сопровождают портреты персонажей, выполненные самой Л. С. Петрушевской, и на этих портретах персонажи совмещают в себе человеческие и животные черты. По мнению Г. А. Мехралиевой, человеческое начало в иллюстрациях преобладает, от животных в изображениях лишь детали (прическа «ежик» у ежика Витька, козлиная бородка у козла Толика) ^{[6, с. 19]}.

Номинация персонажа в «ДЖС» может рассматриваться как своего рода порождающий принцип повествования. Дело в том, что проявления персонажей одновременно определяются как их животной характеристикой, так и их человеческой природой. Как было указано в вводной части данной статьи, на это обращали внимание некоторые исследователи. Более подробно этот вопрос был рассмотрен нами в другой работе ^[10], поэтому в данной статье он рассматриваться не будет.

Таким образом, поверхностное впечатление заключается в том, что каждый персонаж «ДЖС» имеет две стороны, человеческую и животную, что отражается в его номинации: имя нарицательное соотносится с животной стороной, имя собственное — со стороной человеческой. В самом деле, этот принцип в «ДЖС» реализуется регулярно, но в то же время он постоянно нарушается. Хотя эти нарушения или единичны, или достаточно уникальны, чтобы не перерасти в новый принцип, их общее количество достаточно высоко, а потому само их наличие оказывается значимым фактором в рамках системы имен персонажей «ДЖС».

3. Животная составляющая имен персонажей в «ДЖС»

Прежде всего, «животная» составляющая в номинациях персонажей «ДЖС» должна пониматься чрезвычайно широко. Закономерным представляется опора на биологическое представление о царстве животных (лат. animalia), которое включает не только млекопитающих, но и птиц (жаворонок Милочка, кондор Акоп, кукушка Калерия и др.), рыб (карп дядя Сережа, плотва Клава), рептилий (гадюка Аленка), земноводных (лягушка Самсон, жаба Люба), моллюски (моллюск Адриан, улитка Герасим), насекомых (муха Домна Ивановна, пчела Леля, таракан Максимка, клоп Мстислав, бабочка Кузьма, он же гусеница Николавна), микроорганизмы (амебы Ра и Хиль, микроб Гришка). Обращает на себя внимание, что упоминаемые в «ДЖС» биологические виды прототипических животных (собака, медведь, козел и т. п.) не менее разнообразны, чем упоминаемые биологические виды, относящиеся к периферии концепта «животное», то есть насекомые и микроорганизмы.

В некоторых случаях Л. С. Петрушевская даже выходит за пределы не только царства animalia, но и живых существ вообще. В число персонажей включаются как растения (ромашка Света), так и неживые предметы биологического происхождения (пень Смирнов) и даже неживые предметы — продукты человеческой деятельности (сапожная щетка Зиночка).

Часть номинации персонажа, отражающая его животную сторону, в контексте «ДЖС» также приобретает способность к дифференциации, к подчеркиванию уникальности персонажей, а в некоторых случаях по своим функциям даже сближается с именем собственным. Дело в том, что значительная часть персонажей относится к особому биологическому виду, и эта отнесенность расподобляет персонажей, делает их отличными от других. Особенно ярко это проявляется в случаях, когда персонаж является единственным представителем биологического вида, то есть не окружен ему подобными, и примеров подобного рода в «ДЖС» чрезвычайно много (бабочка Кузьма, жаворонок Милочка, медведь старший лейтенант Володя, червь Феофан, паук Афанасий, карп дядя Сережа, свинья Алла, собака Гуляш и т. д.).

Если мы имеем дело с парными персонажами или персонажами, существующими в обществе себе подобных (семейство блох, клещей, козлов, ежей и т. д.), то дифференцирующую роль берет на себя их статус в этом сообществе (мать, отец, сын, дочь, бабушка и т. п.). В случае одиночного персонажа животная характеристика в контексте «ДЖС» отчасти берет на себя функцию имени собственного, в случае парных или групповых персонажей — функцию фамилии, то есть имени, общего для группы. Не случайно в «ДЖС» присутствует две концепции любви: одна воплощается как образ мирного сосуществования и всегда воплощается через персонажей одного или близкого биологических видов, тогда как второе понимание любви опирается на образ поедания любящим любимого и связывается с биологическими видами — антагонистами (паук Афанасий и муха Домна Ивановна, козел Толик и ромашка Света и т. д.), подробнее см. ^{[10, с. 28]}. Даже если не сближать животные составляющие номинаций персонажей с именами собственными, остается очевидным, что они часто выполняют не только характеризующую, но и индивидуализирующую функцию.

С другой стороны, Л. С. Петрушевская разрушает и этот принцип, например, объединяя родственными связями не только представителей одного биологического вида, но и представителей разных, далеких друг от друга биологических видов. Ярким примером этого может служить образ трех сестер, гадюки Аленки, крысы Надежды Пасюк и росомахи Жанны, которые выступают вместе в рассказе «Три сестры» ^{[7, с. 45-46]}. В контексте этого рассказа животные характеристики естественно рассматривать как сжатую, компактную характеристику, отсылающую и к внешности персонажа, и к особенностям его поведения, и к характеру, и даже к области деятельности (например, гадюка Аленка работает в аптеке, что отсылает к известной фармакологической эмблеме, изображающей змею, обвившую чашу). Менее радикальное проявление данного принципа можно увидеть в союзе собаки Гуляша и гиены Зои, которые являются представителями близких биологических видов (см., например, рассказ «Уважение» ^{[7, с. 162-164]}). Эти примеры показывают, что характеризующая функция зооморфной части имени может брать верх над индивидуализирующей функцией, которая заключается в противопоставлении персонажа всем остальным, и «связывающей» функцией, суть которой состоит в отнесении персонажа к сообществу (прежде всего, семье).

В «ДЖС» имеется небольшое количество персонажей, которые обладают только животной стороной. Это отражается и в их номинации, и в их имени. В качестве примера можно привести имя тля Зорька, которое содержит номинацию насекомого и типичное имя коровы. Метафорически данный персонаж в «ДЖС» также выступает в качестве коровы, которую пасет персонаж с антропоморфными чертами — пастух муравей Ленька.

Таким же исключением является номинация собака Гуляш, которая состоит из названия животного и клички, типичной для данного животного. Если в предыдущем примере имя собственное указывает на метафорическое осмысление (тля осмысляется как корова), то в данном примере метафорическое начало совершенно отсутствует, животное (собака) получает имя собственное (Гуляш), типичное для собаки.

Впрочем, смысловая нагрузка этой клички является более значительной. Слово гуляш, используемое в качестве клички собаки, функционирует также как имя нарицательное, обозначающее ‘кушанье из мелких кусочков мяса в соусе’ ^{[12, с. 234]}, которое вполне подходит в качестве лакомства для собаки. И в данном контексте нельзя не согласиться с Е. В. Бодровой, которая указывает на ассоциации, связанные с этой кличкой. В частности, она упоминает шутку о том, что заведениях общественного питания собачье мясо используется для приготовления мясных блюд (в том числе гуляша); заслуживает внимания и ее наблюдение о том, что собака Гуляш является «пищей» для семейства блох, что также необходимо рассматривать как обыгрывание коннотаций имени Гуляш ^{[1, с. 94]}. Наконец, существительное гуляш, имеющее иноязычное происхождение (оно заимствовано из венгерского языка ^{[13, с. 226]}), созвучно с глаголом гулять и с точки зрения «наивной этимологии» может рассматриваться как производное от глагола, а в «ДЖС» персонаж по имени Гуляш, судя по отдельным деталям, представляет собой дворовую, то есть бродячую («гуляющую»), собаку. Подобное осмысление имени Гуляш, несомненно, противоречит данным истории языка, однако в контексте художественного произведения подобные ассоциативные сближения оказываются уместными.

Тем не менее, несмотря на наличие примеров, опровергающих наличие единого принципа формирования имен персонажей, вряд ли можно отрицать, что номинация персонажа отражает его двойственную природу. Во-первых, принцип двойной характеристики реализуется чрезвычайно последовательно и охватывает подавляющее большинство имен; единичные исключения в этом смысле по контрасту подчеркивают наличие данной системы. Во-вторых, осмысление персонажа как исключительно животного, не обладающего человеческими чертами, соотносится с человеческим миром, причем человеческий мир является точкой отсчета: корова — это домашнее животное, которое нужно пасти, кормить и доить. Следовательно, животное начало в данном случае все равно несет на себе отпечаток человеческого.

Особой модификацией принципа организации номинации персонажа в «ДЖС» является вовлечение в число упоминаемых лиц людей с именами и фамилиями, содержащими зооморфные компоненты. В качестве примера можно привести упоминания имен Слава Зайцев, Лев Толстой и Лев Троцкий (в последнем случае имя собственное созвучно с названием животного). Эти личности не являются действующими лицами в полном смысле слова, они лишь упоминаются в тексте. Однако обращает на себя внимание то, что эти имена приводятся в списке действующих лиц, завершающем цикл ^{[7, с. 291-293]}. При этом принцип вовлечения реальных людей в число персонажей также обретает самостоятельность и выходит за границы имен, по созвучию напоминающих названия животных. В силу этого в списке персонажей мы находим такие имена, как Нина Риччи, Пол Маккартни, Элвис Пресли, Горовиц (имеется в виду пианист Владимир Горовиц), а также имена литературных персонажей: Нина Заречная («Чайка» А. П. Чехова), Анна Каренина, Наташа Ростова.

4. Человеческая составляющая номинаций персонажей в «ДЖС»

Прежде всего, заслуживает внимания социолингвистическая сторона человеческих имен в «ДЖС». В подавляющем большинстве они представлены уменьшительными формами, характерными для разговорной речи: лягушка Женечка, медведь старший лейтенант Володя, жаворонок Милочка, комар Стасик, козел Толик, ромашка Света, пиявка Дуська и др. Такие имена, будучи чрезвычайно частотными для мира «ДЖС», придают ему особую «окраску», помещая читателя в круг, в котором все знают друг друга по именам.

В этом же ряду следует упомянуть имена, включающие указание на пол персонажа и его возраст посредством терминов родства: клещ тетя Оксана, клещ дядя Юра, муравей деда Митя, козлова бабушка Маланья, карп дядя Сережа, жук-солдат тетя Лида и др. Такие номинации людей в современном русском языке часто используются в качестве обращений. Как указывают исследователи, такие обращения восходят к старой деревенской культуре и имеют преимущественно просторечно-разговорную природу ^[14-16].

Для мира «ДЖС» практически не характерны фамилии, подавляющее большинство персонажей имеют только имя, отчество или имя и отчество. Лишь небольшое число действующих лиц имеют фамилии (марал Хиштаки Саританур, крыса Надежда Пасюк) или именуются только при помощи фамилии (пень Смирнов, баран Шварц). В редких случаях фамилия персонажа появляется в связи с описываемой в контексте переменой социального статуса, например, в результате замужества (Софья Кузьма, в девичестве Сонька Тарантул) или усыновления (баран Митяй становится Митяем Эдуардовичем Леопарди после того, как его усыновляет леопард Эдуард). ­­

В редких случаях фамилия возникает в виде сокращения (плотва Вова Л., Сорока Вера С.) либо возникает в особом контексте, располагающем к использованию фамилии. Например, в рассказе «Японский театр Но» повествуется о том, как герои создают творческий союз; в частности, в этом рассказе приводятся списки членов союза с распределением их обязанностей. Такой контекст, тяготея к области официально-деловой речи, создает условия для наделения отдельных персонажей фамилиями: Собака Гуляш-Гиенин (псевдоним), Зоя Шакалова; упоминания этих фамилий в других рассказах цикла не встречаются, что свидетельствует о том, что их появление обусловлено контекстуально. Необходимо подчеркнуть, что даже в этом контексте фамилии не получают волк Семен Алексеевич и козел Анатолий (в последнем случае, впрочем, влияние официально-делового контекста сказывается в выборе полной формы имени Анатолий вместо постоянно повторяемой уменьшительной формы Толик). Кроме того, нетипичной является фамилия, которой наделяется собака Гуляш. Часть, добавляемая к его фамилии, образована от названия биологического вида его сожительницы, гиены Зои, в силу чего ситуация с точки зрения общепринятых представлений оказывается как бы вывернутой наизнанку: в обычном случае женщина берет фамилию мужа. Наконец, фамилия (псевдоним) присоединяется к прозвищу, а не к фамилии, что разрушает естественную дифференциацию между типами собственных имен.

В целом описанные проявления (широкое использование личных имен, преимущественно в уменьшительной форме, редкое использование фамилий, которое часто оказывается контекстуально обусловленным) хорошо вписывается в сниженный мир «ДЖС», наполненный бытовыми и физиологическими подробностями и лишенный возвышенности и романтики. Общая сниженность мира «ДЖС» находит отражение не только в содержании цикла и его образности, но и в его языке, в котором преобладают черты просторечия (см. цикл работ О. Ю. Потаниной ^[17-19]. Это соответствует наблюдениям Т. Н. Марковой над языком цикла: повествователь «ДЖС» «воспроизводит разговорно-просторечную манеру судачить и сплетничать, высказывает замечания как бы от лица коллективного обывателя, построенные на совмещении расхожих обобщений» ^{[5, с. 96]}.

На этом фоне выделяются отдельные имена, несущие на себе особый статусный, возрастной или национальный отпечаток.

Например, номинация волк Семен Алексеевич определенно отражает «матерость» персонажа, его силу, которая побуждает к уважительному отношению и обращению к нему по имени отчеству. Этому же принципу соответствует номинация его жены — волк Петровна. Хотя эта номинация носит разговорный характер (обращение только по отчеству — еще одна черта бытового общения), сам факт использования отчества говорит о статусе персонажа, о его «весе» в сообществе. В отдельных случаях называние персонажа по отчеству указывает на его возраст, его старшинство (еж Тарас Кирибеевич, гиена бабушка Махметовна). Но в целом у изолированного отчества в качестве средства номинации нет такого же отчетливого отпечатка уважительности. В подтверждение этому можно привести номинацию гусеница Николавна, которая соотносится с одним из состояний персонажа, сменившего пол и ставшего бабочкой Кузьмой («Педикюр») ^{[7, с. 19-20]}.

Некоторые имена в «ДЖС» свидетельствуют о национальной принадлежности, ср. имена, актуализирующие смысловые ряды, связанные с Востоком: воробей Гусейн, кондор Акоп. В частности, в связи с образом воробья Гусейна актуализируется представление о повышенной сексуальности восточных людей, на что обращает внимание Е. В. Бодрова: «Воробей Гусейн тоже был увлечён многими персонажами: мухой Домной Ивановной, комаром Томкой, молью Ниной, пиявкой Дуськой Сосо и даже бабочкой Кузьмой» ^{[1, с. 94]}. Хотелось бы добавить, что имя этого персонажа не только совпадает с именами известных восточных личностей, но и созвучно с существительным гусеница, то есть названием насекомого, который воробей может употреблять в пищу. В «ДЖС» также представлены имена западного типа: гонконгский вирус Маргарита, исландская сельдь Хильда, олень Фердинанд, чайка Джонатан Ливингстон и др.

Л. С. Петрушевская использует коннотации, имеющиеся у имен, для формирования образа персонажа; точнее, довольно часто такие естественные коннотации дополняют характер и проявления персонажа, а также сопровождающую его атрибутику, в результате чего возникает кумулятивный эффект. Например, леопард Эдуард, будучи носителем «благородного» имени, слушает классическую музыку («Культура»), ставит пьесу «Чайка» («Сила искусства»), пьет кофе и ест пирожные («Шахматная партия»), что в сочетании с именем создает «аристократический» образ.

Отдельные имена мотивированы литературными образами, то есть включаются в интертекстуальную игру. На значимость интертекстуального измерения «ДЖС» как частного случая постмодернистской литературной сказки в целом обращает внимание И. В. Шарапова ^{[20, с. 127]}.

Пожалуй, наиболее ярким является случай двойной номинации персонажа, который в «ДЖС» фигурирует как чайка Джонатан Ливингстон и Чайка дядя Ваня. Первая номинация почти дословно повторяет название повести-притчи Р. Баха (в русском переводе — «Чайка по имени Джонатан Ливингстон», в оригинале — «Jonathan Livingston Seagull»). Второе имя представляет собой сложное образование, составленное из двух названий пьес А. П. Чехова: «Чайка» и «Дядя Ваня». На это обращает внимание Е. В. Бодрова ^{[1, с. 96]}. При этом в одном из рассказов «ДЖС» описывается постановка пьесы «Чайка», что, несомненно, подкрепляет данную ассоциацию и даже эксплицитно проявляет ее. Все эти моменты в «ДЖС» слиты воедино: герой цикла чайка дядя Ваня, который живет по соседству с карпом дядей Сережей, то есть возле пруда, выдает себя за чайку Джонатана Ливингстона, то есть иностранца, однако его обман раскрывается («Дядя Ваня»). Этот его поступок является обманом, то есть, по сути, театральным поведением, которое заключается в том, что один человек — пусть даже только на сцене — выдает себя за другого человека.

Другим примером является улитка Герасим и амеба Муму (Рахиль) — образы, которые недвусмысленно отсылают к рассказу И. С. Тургенева «Муму». Эта отсылка находит отражение и в сюжетном плане «ДЖС», поскольку в рассказе «Двойная литературная история» улитка Герасим пытается утопить амебу Муму, которая выла по ночам и мешала ему спать. Последняя, впрочем, не утонула, а разделилась надвое, что напрямую отразилось и в ее имени: после этого мы имеем двух сестер — амебу Му (Ра) и амебу Му (Хиль).

В этом же ряду стоит упомянуть имя второстепенного персонажа ежа Тараса Кирибеевича, которое отсылает к поэме М. Ю. Лермонтова «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова». В «ДЖС» этот персонаж упоминается вскользь, причем, по всей видимости, лишь единожды: Еж Гарик поймал себя на том, что говорит точь-в-точь как его родной папаня акатуйский докер Тарас Кирибеевич ^{[7, с. 270]}. Одним из оснований для выбора имени является, по всей видимости, принадлежность персонажа к плану прошлого, к временным периодам, которые значительно предшествуют описываемым событиям: еж Гарик вспоминает отца, то есть представителя предшествующего поколения, уже будучи взрослым, в поэму М. Ю. Лермонтова описываются события времен опричнины, то есть также принадлежащие к глубокому прошлому. Возможно, посредством выбора имени Л. С. Петрушевская акцентирует временной аспект изложения.

Е. В. Бодрова отмечает параллель между библейским Самсоном и лягушкой Самсоном из «ДЖС»: «В Библии это образ мужчины, который потерял силу и непобедимость из-за женщины, доверившись ей. У Петрушевской лягушка Самсон изначально показан слабым и безвольным, причём он передвигается на спине своей супруги…» ^{[1, с. 96]}.

Тем не менее, литературные ассоциации лежат в основе далеко не всех номинаций персонажей, что также вносит в систему имен определенную неоднородность.

В редких случаях в качестве имен могут использоваться имена нарицательные. Так, имена карликовых муравьев Хна и Сенна образованы от нарицательных имен, обозначающих растение (сенна) или продукт, получаемый в результате обработки растения (хна). Примечательно, что карликовые муравьи в мире «ДЖС» выполняют скорее животную функцию: они живут в качестве домашних питомцев в семье таракана Максимки («Материнство»). Это еще один пример того, каким образом в «ДЖС» осуществляется выход за пределы собственно животного и собственно человеческого (ср. уже упоминавшееся имя тля Зорька, а также имена неодушевленных персонажей пень Смирнов и сапожная щетка Зиночка). Однако в данном случае механизм этого выхода несколько иной, поскольку имена нарицательные, обозначающие неодушевленные явления, используются в качестве имен собственных, причем применительно к персонажам, которые не имеют собственно человеческой стороны.

В имени лягушка Пипа как имя собственное используется название биологического вида, причем это проявляется не только орфографически через написание слова с заглавной буквы, но и словообразовательно через создание типичной уменьшительной формы: Затем еще приполз лягушка Самсон на предмет передачи письма вон за тот бугор иноподданной лягушке породы Пипа (Пипка уменьшительно) («Где ты») ^{[7, с. 247]}. Такая словообразовательная трансформация совершенно неожиданно позволяет обыграть непристойный смысл: лягушку Самсона с лягушкой Пипой связывала страстная сексуальная история.

Имя собственное, будучи само по себе инструментом индивидуализации, в «ДЖС» способно приобретать дополнительные индивидуализирующие функции. Ярким примером является выбор модели образования имени, специфичной для конкретного персонажа. В частности, ранее уже упоминалось, что для мира «ДЖС» нетипично использование фамилий; кроме того, имена персонажей являются устойчивыми и меняются под влиянием особых событий (гусеница Николавна после сены пола становится бабочкой Кузьмой, Сонька Тарантул становится Софьей Кузьмой в результате выхода замуж за бабочку Кузьму и т. п.). Из этого ряда выпадают номинации микроба Гришка, которые, помимо «ядерного имени», содержат в себе постоянно меняющиеся и редко повторяющиеся прозвища: Гришка Квартиросъемщик, Гришка Съемщик ^{[7, с. 200]}, Гришка Экспонат ^{[7, с. 218]}, Гришка Нептун ^{[7, с. 225]}, Гришка Тусовщик ^{[4, с. 268]} и др. Эта особенность ярко выделяется на фоне того, что в мире «ДЖС» использование прозвищ является редким.

5. Выводы

В «ДЖС» можно выявить ведущий принцип образования имен персонажей, который заключается в соединении человеческого имени и животной характеристики (номинации биологического вида). При этом Л. С. Петрушевская использует потенциал животных номинаций и человеческих имен в высшей степени творчески, выражая при их помощи социальные признаки персонажа (статус, возраст, смена статуса), характеризуя и индивидуализируя его, актуализируя в сознании читателей явные и не совсем явные отсылки к прошлому культуры. Однако в целом структура и формальные признаки имен отражают особенности сниженного мира «ДЖС», что проявляется в виде использования уменьшительных форм имен и разговорных форм изолированных отчеств, в редком использовании фамилий.

Этот принцип является доминантой и сопровождается многочисленными, разнородными отклонениями, которые, как правило, либо не являются частотными, либо вообще носят единичный характер. В результате основной принцип создания номинации персонажа размывается и стирается граница не только между человеческим и нечеловеческим (животным), но и между одушевленным и неодушевленным.

С одной стороны, это правомерно интерпретировать как проявление характерной для постмодернистского мировидения черты — тенденции к размыванию границ между категориями и разрушению иерархических делений, в том числе и через выявление опосредующих, переходных звеньев между противоположностями (противопоставленными элементами оппозиции). Однако, с другой стороны, в силу того, что отклонения от этого принципа единичны и обычно носят уникальный, особенный характер, можно утверждать, что они лишь подчеркивают общий принцип создания номинаций персонажей в «ДЖС», который не утрачивает своей организующей силы.