Трансформации хронотопа и границ личности как диспозиции деструктивности выбора: между возможностью и закономерностью

Современный «век бифуркаций» с его хронической социальной неопределенностью и противоречивостью образует мир альтернативных реальностей и контр-реальностей с отсутствием ориентиров на фиксированные ролевые модели. Перманентно и хаотично возникающая необходимость выбора ставит нас перед обязанностью постоянной переорганизации жизни во все новых пространствах и временах. Разграничивая их содержание и ограничивая формы, фиксируя их смыслы и назначения, границы Я формируют и организуют наши миры в субъективно значимых характеристиках идентичностей и контр-идентичностей.

Хронические реконструкции современником образа мира и своего места в нем создают пространственно сегментированную и временно фрагментированную картину Я. Происходящая при этом дезинтеграция Я и не-Я закономерно предшествуют их интеграции и реконструкции, вектор которых может быть прогрессивным, регрессивным и деструктивным, разрушительным для личности и/или окружающей ее среды. Мир разрушения рамок и ликвидации образцов поднимает до уровня нормы считавшееся ранее ненормальным состояние диссонанса с унаследованными и внутренне присущими людям качествами, пишет З. Бауман ^[1].

Сказанное позволяет обозначить важные противоречия:

1. Современной высшей адаптивной ценности – скорости избавления от старых привычек и привычке обходиться без привычек ^[1] – противостоят наши потребность и способность подтверждать и осуществлять свое Я в жизненных выборах в личностно о-граниченном контуре времени–пространства жизни.

2. Потенциальной возможности быть хозяином своему Я и уверенности в нем противо­речит реальность распространения деструктивных жизненных выборов, войны с миром или с самим собой: экстремизма, культовой зависимости, суицидального и самоповреждающего поведения, «хронической несчастливости», аддикций, делинквентности, взаимных манипуляций и т.д.

Проблема исследования заключается в поиске ответа на вопрос: каковы психологические детерминанты деструктивности жизненного выбора и его перехода из категории возможности в категорию закономерности?

Мы видим причины деструктивности выбора в ситуации неопределенности в негативных трансформациях (разрушениях, деформациях, дисфункциях) хронотопа и психологических границ личности.

Доказательство предложенной гипотезы требует:

1. анализа и уточнения взаимосвязи хронотопа и психологических границ человека как оснований для жизненного выбора;

2. выявления закономерностей и факторов процесса хронотопирования в ситуации выбора.

Решение этих задач осуществляется путем обращения к идеям и концептам системно-антропологического подхода, феноменологической социологии, социального конструктивизма, символического интеракционизма, теории гештальта, психологии личности, клинической психологии.

Хронотоп и психологические границы человека как детерминанты его жизненного выбора

Хронотоп, закономерную связь пространственно-временных координат жизни человека А.А.Ухтомский ^[2] определил как функциональный «центр» – виртуальное временное сочетание сил. Объекты и события, детерминирующие поведение человека, включаются в его «регион личностного пространства» ^[3], и чем более он дифференцирован, тем свободнее человек в выборе форм поведения. В этом пространстве темы бытия и техники поведения тематически структурированы ^[4] и иерархизируют реакции человека на события.Хронотопы актуализируются для решения определенных задач, в нужный момент и в нужных обстоятельствах становясь центрами группировки объектов, времени и значений, образованных в прошлом, настоящем и будущем из отдельных и несинхронизированных образов, связывая их между собой смысловыми значениями ^[5]. Совсем коротко: хронотоп – время и место моего пространственно-временного укоренения ^[6]. Добавим: временного укоренения.

Мы представляем хронотоп в видематрицы, сетка координат которой – границы Я – разделяет и связывает пространственные и временные измерения бытия, означенные смыслами и наполненные энергией (информационно-энергетическими потоками). В.П. Зинченко ^{[7, с. 11]} подчеркивает: энергия и смысловые черты хронотопа укоренены в бытии, в нем же трансформируются и прирастают, а накопленная и превращенная в хронотопе энергия в свою очередь осуществляет «зарядку бытия».

В силу своей природы мы персонали­зируем окружающее пространство, делаем его «для се­бя», идентифицируем пропорционально себе, нашему радиусу действия и проекции психо­логической территории. По мнению Л.Б. Шнейдер ^[8], хронотопы конструируются личностью, являются элементами ее структуры, основой ее самоорганизации и реализации жизненных смыслов и определяют ее созидательные или деструктивные усилия. В то же время саморазвитие как способ бытия человека ^[9] сопровождается его самоопределением в пространственно-временно-смысловом континууме бытия и становлением способности порождать в своем развитии основания собственной устойчивости.

Биографический хронотоп можно представить как смысловой контекст, синтезирующий взаимно согласованные и обоснованные «схемы опыта», которые, в свою очередь, конструируются из актов пережива­ний. В рамках этого контекста мы в ответ на вызовы жизни наделяем свои схемы опыта особыми смыслами, горизонтами и перспективами, темными и светлыми сторонами ^{[10, с. 781]}. Таким образом, хронотопы связываются не только случайной последовательностью реального и виртуального, но и нашей интенцией и переоценкой прошлого, обращающей желание в будущее.

В значимых ситуациях выбора необходима и закономерна реконструкция образа мира: саморазрушение одних элементов сложной иерархичной системы и возникновение и «встраивание» новых. Образ пространства временно интегрирует артефакты сознания и бессознательного и координирует их с динамикой целей и смыслов, благодаря чему хронотоп преодолевает границы внешнего и внутреннего во взаимодействии человека с миром и с самим собой, соединяет прошлое и будущее – в настоящем. Какова же во всем этом роль границ Я и не-Я?

«Я» каквыражение рефлексивно осознан­ной самотождественности человека – фундаментальная категория философских концепций личности. Некласси­ческие концепции экзистенциально-персоналистского подхода к содержанию категории Я (неофрейдиз­м А. Адлера, персона­лизм В. Дильтея, экзистенци­ализм) фокусируют внимание на внутреннем и в первую очередь духовном мире человека. Ж.-П. Сартр ^[11], определяя Я как «фундаментальный про­ект» индивидуального существова­ния, описывает способ бытия человека как «быть видимым Другими» как содержащий бытие Дру­гого.

Объективистски-социальный подход трактует Я в качестве эле­мента со­циальной системы и как комбинацию объективных соци­альных параметров: классические теории «зеркального Я» Ч. Кули и «обобщенного другого» в интеракционизме Дж. Мида, имита­ционная теория развития Я-концепции А. Бандуры и т.п. Включенное в социальную структуру и взаимодействия внутри нее, Я должно быть диалогизирующим, од­нако интеракции – функционально-формальные взаи­модействия – игнорируют важнейшую роль субъективной интерпретации их значения.

Философия постмодерна снимает противостояние классических подходов, синтезируя их парадигмы, прежде всего, в «филосо­фии диалога» Э. Левинаса (Другой для меня – единственный мыслимый гарант моего Я; го­ворящий «Я», направляется к дру­гому человеку) и М. Бубера (бытие Я по своей сути это со-бытие с Другим).

Таким образом, главной атрибутивной и фундамен­тально конституирующей характерис­тикой Я становится его сознание через стремление к Другому и его самовыстраи­вание в контексте оппозиционных отношений с не-Я ^[12]: субъект-объект­ных – с объектом или объективирован­ной социальной средой; субъект-субъектных – с бытием Другого. Обеспечивая взаимодействие частей «единого» и их соизменений, границы Я и не-Я обнажают и демонстрируют различимость не всегда явных форм, структур, систем отношений объектов, их несводимость друг к другу и, тем самым, их «уникальное» своеобразие ^[13].

В онтогенезе взаимодействия человека с миром можно обозначить определенный тренд становления и функционирования границ Я ^{[14; 10]}:

· невыделенность личности из окружающего мира и из хода событий →

· построение границ с миром →

· самоопределение по отношению к внешнему и к событиям →

· обретение определенной стабильности и автономии по отношению к миру →

· переход от внешней детерминации к самодетерминации →

· последовательное и определенное проведение своей линии жизни.

Граница как место контакта Я и не-Я определяет начало их отношений или самоизоляцию Я: все, что мы выбираем или от чего отказываемся из прошлого, настоящего и будущего (действия, идеи, людей, ценности, воспоминания), чтобы быть вовлеченными в окружающую среду и одновременно откликаться на свои внутренние реакции ^[15]. Выбор формы контакта связан со способностями, умением и желанием человека вычленять себя из мира и разделять себя на наблюдателя и наблюдаемого, с жизненным опытом, с сенситивностью, с индивидуальным порогом адаптации и уровнем фрустрации, с возможностью принять новые или усиленные переживания.

Контакт, в т.ч. с самим собой, содержит и чувство угрозы границе Я, и риск, на который мы готовы пойти ради личного роста, и опасность столкнуться с новыми личными требованиями. Но если рассматривать Я как процесс, то только снимая его границы, мы расширяем само чувство Я.

Граница как место транзита внешнего и внутреннего, прошлого и настоящего – подвижна: под влиянием субъективно воспринимаемых угроз и планов преобразования проблемной ситуации она может удерживаться, смещаться, переноситься, разрушаться, уступаться, депривироваться и т.д. Появление ощущения свободы по отношению к внешним и внутренним ограничениям дает возможность дистанцироваться от них и от «груза прошлого», переключаться с одних детерминант поведения на другие, делать выбор между равно привлекательными альтернативами, сопротивляться искушениям и отвлекающим факторам, менять принципы поведения ^[16].

Итак, хронотоп и границы Я обеспечивают взаимодействия и соизменения пространственно-временно-смыслового измерений жизни человека и его самоопределение в этом континууме, что в совокупности становится основанием его жизненных выборов.

Трансформации хронотопа и границ в ситуации выбора

Функционирование хронотопа отражает процессы диссипативной самоорганизации личности ^[17] – пространственно-временного упорядочения ее как открытой системы за счет согласованного взаимодействия множества ее составляющих.

Хронотопирование «включается» при появлении внешних и внутренних барьеров или вызовов, начинаясь с самодезорганизации и саморазрушения системы личности (дезинтеграции Я) и завершаясь возникновением и «встраиванием» в систему новых структур (реинтеграцией Я). Деконструкция и реконструкция хронотопа в периодах бифуркаций закономерны и являются смыслом и содержанием хронотопирования. Эти процессы определяются способностью и потребностью Я «встать над полем», конструктами преодоления границ которого выступают ^[3]:

· во временной перспективе – расширение способов реализации потребностей и квазипотребностей;

· в пространственном измерении – переструктурирование или замещение поля: расширение видения его границ или перемещение фокуса внимания с внешних на внутренние границы.

Сам момент выбора, точка бифуркации с позиций дарвиновской триады выглядит следующим образом:

1. Концепт изменчивости определяет появление в системе эмерджентных особенностей благодаря действию постоянных факторов случайности и неопределённости.

2. Зависимость настоящего и будущего системы от ее прошлого чаще всего ограничена.

3. Принципы отбора в процессах самоорганизации соответствуют определённым принципам (например, экономии энтропии): из мыслимо допустимых движений «отбираются» новые эффективные способы использования энергии, вещества и информации.

В транзиторной точке выбора граница – ситуация «между», что превращает ее в проблему и одновременно в «место» зарождения и актуализации проблем перехода, смены состояний, установок сознания, норм и ценностей, интерпретации, рождения смысла ^[18]. Мы всегда имеем дело с возможным, находящимся за границей реальности, и границы возможности определяют степень нашего самоопределения относительно пределов своих возможностей как препятствия ^[19]. Деконструкция хронотопа, «выход из зоны комфорта», преодоление ограничений – это лишь возможность трансцендентировать свою природу. Рефлексивное соизмерение желания с потенциями и ответственностью, оценивание условий и последствий самоизменения определяет выбор в пользу преодоления границ или их сохранения.

Ситуации выбора – это ситуация неопределенности, где в феномене двойственности встречаются и сливаются воедино сомнения рассудка и нерешительность воли, пишет З. Бауман ^{[1, с. 72]}. Эффективность человека определяется его способностью выбирать между объективным и субъективным, а свобода выбора коррелирует с самодетерминацией, в т.ч. в преодолении ограничений со стороны вытесненных в бессознательное содержаний и патологических условных связей.

Если границы Я выражают степень доступности сознанию внешних по отношению к нему воздействий, то способность преодолеть границы заложена как в становлении сознания, так и в структуре самих границ и в индивидуальных характеристиках их дискретности–континуальности ^[20]. Трансцендентируясь, «выходя за пределы себя», самореализуясь по принципу гетеростаза, мы выходим за рамки детерминированного бытия.

Результатом хронотопирования становится подтверждение «старого» смысла, если граница депривируется (зависимость от биографии и обстоятельств не преодолевается), либо разрушение «старого» и рождение нового смысла: Реконструкция хронотопа и границ означает переход человека из одной системы отношений в другую и новую ступень в развитии Я с новым осмыслением мира и взаимодействий с ним. «Ограничение ограничения» (В. Франкл), самотрансценденция как способ взаимодействия с окружающим миром и преодоление себя определяет возможность человека расширять свое личное пространство за счет включения новых аспектов существования и новых жизненных смыслов.

Деформации хронотопа и границ личности как диспозиции деструктивности выбора

Границы возможности диалога – это границы проникновения, пишет М. Бубер ^{[21, с. 131]}. Необходимыми условиями взаимодействия внешнего и внутреннего называются открытость (беспрепятственное движение между внутренним и внешним мирами), избирательность и аутентичность «обменных» процессов ^[22]. Любая крайность – дорога к догматизму, не способному к позитивному диалогу, – приводит нас к непродуктивному ограничению или к возрастанию неопределённости в отношении меры дозволенного и недопустимого. Фиксация на внешних преградах сужает границы развития человека, его социальное пространство и возможности самореализации.

Везде, где имеет место качественное различие того, что было, есть и ожидается в будущем, – границы: во всем, что возникает, существует, изменяется и/или не изменяется, развивается или регрессирует ^[13]. Функционально границы наиболее активны во взаимодействии возможностей, потребностей и конкретного поведения человека и обнаруживают себя, прежде всего, в его пограничных состояниях вероятного выхода к более глубоким для него смыслам. Как символ отношения, внутри которого осуществляется движение смысла, граница – не данность, а заданность смыслов, подчеркивает Т.В. Куликова ^[18]: «пограничье» ставит под сомнение считавшиеся непогрешимыми нормы и критерии «должного», «прекрасного», «истинного». И сам механизм смыслообразования противоречив, и потому движение смысла не равномерно и потенциально включает в себя «разрывы», «сдвиги», бессмысленность, безрассудность. Таким образом, трансформации хронотопа и границ становятся условием рождения деструктивных выборов.

Деструктивность и аутодеструктивность выбора реализует разнонаправленные стремления человека разрушить, нарушить, сломать, уничтожить нечто в себе или вне себя путем насильственного изменения элементов системы, ее структуры и границ. Анализ деструктивности показывает: она может быть личностной и ситуативной, сознательной и неосознанной, намеренной и случайной, проактивной и реактивной, спонтанной и инерционной, эго-синтонной и эго-дистонной. Спектр деструктивности широк: нарушения заботы о себе, аутовиктимизация, психологический садизм и мазохизм, активная и пассивная агрессия, перекладывание вины на других и поиски «козла отпущения», цинизм, разного рода аддикции, самоповреждающее поведение, аутизация и т.д.

Хронотоп деформируется и разрушается изнутри и извне. Само общество постмодерна развивается в двух равно травматичных для ткани хронотопа тенденциях: а) непрерывных и навязываемых технологических изменений, связанных с уровнем адаптации к скорости, и б) культуры одноразового потребления как материальной основы идентичности. Следствие этого – три уже образовавшихся «разрыва» ^[6]:

· «вертикальный»: поколения утрачивают общий язык и возможность полноценной коммуникации;

· «горизонтальный»: неравномерность ускорения на территориально различных участках страны приводит к гетерогенности формально единого пространства;

· «структурный»: скорость отставания уже отставших имеет тенденцию непрерывно накапливаться, что делает возникшие разрывы необратимыми, а отставание нарастающим.

Разрыв связи времен, настоящее без примеси прошлого и будущего вызывает страх и ужас, замечает В.П. Зинченко ^[23]. Когда хронотоп рассыпается на калейдоскоп фрагментов, живущих очень короткой жизнью, сам человек становится атомарным: эксклюзия из межпоколенческих вертикальных и социальных горизонтальных сетей лишает его корней и поддержки, порождая ощущения одиночества и экзистенциального вакуума.

Деформации хронотопа и границ Я проявляются, в частности, в транстемпоральной динамике – механизме самодиагностики системы, подающем сигналы о ее вынужденном закрытии и потере симфоничности саморазвития ^[9]. Это эффекты дереализации, «сжатия времени», его «уплотнения», концентрации на одном из времен, разрывы между образами мира и жизни или их сближение, угрожающие потенциалу саморазвития. Нарушение готовности человека «изменить себя, не изменяя себе», и, одновременно, – бросить вызов прошлому для его переоценки его и реконструкции своего опыта, реализуется в интолерантности к неопределенности вплоть до неофобии, в прогрессирующей ригидности, в синдромах хронической усталости, эмоционального выгорания, тревожности.

«Внутреннюю высоту» мы обретаем, испытав ощущение собранности Я в точке абсолютной временной интенсивности на пересечении множества времен (в узлах времени, или узлах жизни). «Низкий внутренний человек» путается в сетях времени и в паутине смыслов, сотканной им из собственного бытия, паутине, сквозь которую он смотрит на мир и на себя самого. Запутанность в хронологическом времени и внешних обстоятельствах мешает «развязывать узлы» ^[4].

«Паутины смыслов» – устойчивые отрицатель­ные убеждения в отношении себя, других людей и мира в целом – организовыва­ют вокруг себя все основные переживания и поведение, развиваются и глубоко внедряются в Я, становятся его центром, усложняются, генерализуются и формируют дезадаптивные стили поведения с длительными и бессознательно возни­кающими реакциями самопоражающего характера. Основные схемы дезадаптивности – нарушения связей, автономии и границ, сверхбдительность и по­давление – реализуются в паттернах покидания–нестабильности, недоверия–насилия, социальной изоляции–отчуждения, зависимости, сверхчувствительности к опасности, доминирования, недостаточного самоконтроля, самопожертвования и поиска одобрения и т.д. ^{[24; 25]}. Дезадаптивные поведенческие реакции и стили – предикторы деструктивности выбора.

Сегодня способность экспансивно изменять границы стала достоинством. Но чаще всего один и то же человек способен развиваться в одной области и сопротивляться развитию в других, а многих сама идея изменить установленные границы стрессирует, рождая многочисленные страхи ^[15]. Такое Я боится посягательства на границы и утраты контроля над ними, опустошения, ничтожности или слабости перед давлением извне, разрыва привычной границы, расщепления Я, ставящего под угрозу его существование. Трудности различения границы Я и не-Я, нарушения на границе контакта и уход от него описываются в виде невротических механизмов интроекции, проекции, конфлюэнции, ретрофлексии, дифлексии. В жизненных выборах и поведенческих паттернах их носителей мы видим смешивание персонального и социального, внутреннего и внешнего, расщепление Я, бегство от него, депривацию чужих и собственных границ.

Ф. Перлз ^[26] неправильным функционированием границ Я и не-Я объясняет, в частности, природу невроза и преступления. И невротик, и преступник не способны четко отличать себя от мира, но первый не видит свои потребности и из-за этого не может их удовлетворять, все больше допуская посягательства общества, второй же не видит потребности других, пренебрегает ими и оказывается в остром конфликте с обществом.

Превращение границ в проблему кроется в их деформациях: в неадекватной дискретности, ригидности, жесткости, неселективности, чрезмерной толщине или тонкости, слабости, дефицитарности, поврежденности, закрытости, малоподвижности и т.д. Следствием являются дисфункции границ в решении задач отделения Я от не-Я и самоидентификации, тестирования реальности и самовыражения, определения отношения к социуму и пределов личной ответственности, обеспечения контакта и равноправного взаимодействия. Эти дисфункции могут быть локальными и тотальными, фрагментарными и взаимодействующими, генерализованными и ситуативными ^[27].

Мы считаем, что причинами дисфункций границ могут быть и дефектные элементы в их системе, и деформации их функционирования (гипер- или гипофункции), и нарушения межфункционального взаимодействия между границами Я. Тем не менее, система границ личности (за исключением глубокой психической патологии) действует и при ее дисфункциях ^[27], но здесь речь уже идет о дезадаптивности и деструктивности самой жизни. Дисфункциональные координаты пространств и времен бытия не могут быть позитивно означенными и осмысленными. Тем самым деформации и дисфункции границ деформируют хронотоп «изнутри».

Факторы деформаций хронотопирования в ситуации выбора

Рассматривая хронотопирование как бифуркационный нестабильный процесс, подверженный флуктуациям, мы выделяем две группы факторов его искажения: внутренние (личностные переменные и «память системы») и внешние (ситуация и флуктуации) факторы.

В повседневности мир пережива­ется как плотная сеть социальных отношений с их не подлежащей сомнению смысловой структурой систем, знаков и символов. Хронотоп функционирует здесь на глубоко коренящихся допущениях ^{[10, с. 621]}:

· что мир будет вести себя так же, как вел себя до сих пор;

· что казавшееся надежным будет таковым и оставаться;

· что все, что удавалось успеш­но делать раньше, можно делать тем же образом еще раз и получить такие же результаты.

Но принимаемое как дан­ность становится проблематичным, когда традиционные модели поведения или интерпретации «не срабатывают»: это и есть ситуация кризиса – частичного, оспаривающего лишь часть элементов мира, или тотального, обесценивающего саму схему интерпретации. Главное в любом кризисе – сознание границы ^[18]: здесь многое из казавшегося ясным и понятным подвергается сомнению или же ранее не имевшее смысла и значения обретает их. Кризис – время неопределённости и размытости границ, пограничная или экстремальная ситуация, требующая выбора и принятия решения.

В литературе представлено множество данных о влиянии на выбор человека его личностных переменных: нейротизма, интроверсии, толерантности к неопределенности, стремления к изменениям, пессимизма, конформизма, критичности, субъектности и т.д. Изменчивость поведения от ситуации к ситуации связывают с ценностями и смыслами личности, с характером ее целей, со стилями атрибуции, с когнитивными конструктами. В «текучей современности» (З. Бауман) актуализируется проблематика множественного Я, «лоскутной» идентичности, «играизации» с ее легкой сменой ролей и идентичностей.

Мультисубъектность Я в осуществлении экзистенциальных выборов доказывает В.А. Петровский ^[28]: предпочтения эго-состояний Я (Дитя, Родителя и Взрослого) в ранжировании жизненных ценностей оказываются преимущественно ортогональными. Это означает, что каждое эго-состояние способно строить образ себя, ставить и воплощать цели, брать верх над другими, включать их в свои интересы и т. д. Здесь-и-сейчас Я приобретает черты одного из эго-состояний, сохраняя дистанцию по отношению к другим и «выбиваясь» из-под их диктата.

В множественном Я Х. Маркус ^[29] выделяет Я рабочие (текущие) и Я возможные. Первые функционируют в данное время и в заданном контексте социальных взаимодействий, но инструментом выбора и саморегуляции выступают вторые, выражая ожидания, цели, страхи, надежды, стремления субъекта. При этом все Я будущие (возможные, избегаемые и нереальные) оцениваются с позиции Я рабочих, одни из которых (из общего репертуара человека) активизируются чаще, другие реже, поэтому и вероятность их самопроявлений не прогнозируема, и выбор одной из альтернатив будущего во многом случаен.

Таким образом, хронотоп современника, с одной стороны, симультанизирует его множественные Я в единой матрице, с другой – в ситуации выбора в фокусе его кристаллизации оказывается определенное частное Я с его историей. Другими словами, для выбора более значимо, какое из мно­жественных Я в этот момент активизировано.

Поведение систем зависит от их предыстории, и в ситуации бифуркационного ветвления выбор системой ее траектории во многом зависит от того, каким именно путем она попала в точку бифуркации. «Память системы» мы определяем как опыт личности, накопленный и организованный в измерениях хронотопа, изменяющийся вместе с ним в параметрах его трансформаций, способный повторно возвращаться в сферу сознания и использоваться в ситуации выбора для анализа и оценки самой ситуации, альтернатив выбора и потенциальных ресурсов с учетом потребностей, побуждающих к выбору.

Хронотоп синтезирует не только ситуационные и биографические компоненты, но и кумулятивные и агрегированные эффекты некогда совершенных человеком выборов ^[30] («фото» и «видео» внешнего и внутреннего). Их фиксация в течение жизни в своеобразном матричном «сервере хранения удаленных данных» отражает и специфику совокупности жизненных ситуаций человека, и их привычный выбор и избегание и обеспечивает преемственность и вариативность использования тех или иных схем в ситуациях выбора.

Эффект «перекрытия», взаимной вложенности времен (множественности смыслов прошлого, настоящего и будущего) в хронотопировании объясняет определенную предуготовленность человека к будущему присутствием будущего в настоящем в виде динамических ценностно-смысловых измерений бытия ^[9]. В то же время в момент бифуркации система «теряет память» или она резко уменьшается, и в «игру» вступает изменчивость внешнего воздействия – ситуации.

Ситуации выбора (события) мы рассматриваем как точки отсчета в принятии решений. М. Хайдеггер трактует событие как своеобразный индикатор динамики отношений человека и Бытия: событие пришествия Бытия, побеждающего человека; событие Бытия, вторгающегося в людские предприятия. «Событие дает человеку, требуя его для себя, сбыться в его собственном существе» ^{[31, с. 269]}. Как взаимопринадлежность бытия и человека, событие открывает ему возможность бытия – всего, что может произойти, случиться, реализоваться.

В этом событии-ситуации мы интерпретируем свои положение и возможности, придавая ему персональный смысл: включаясь в ситуацию, приходим к тому, что ситуация оказывается в нас. Ситуация разделяет и соединяет наши прошлое и будущее, объективное и субъективное, и в этом качестве акцентирует ключевую роль границ Я в соотнесении информации о состоянии внутреннего и внешнего и реализации на этой основе действия.

Накладывая на ситуацию выбора «кальку» своего жизненного опыта и наделяя ситуацию определенной валентностью, человек «означивает» ее. И все же выбор часто непредсказуем, что Л. Росс и Р. Нисбетт ^[30]объясняют рядом принципов.

Принцип ситуационизма акцентирует роль ситуационных факторов: они фасилитируют (открытие нового канала) или сдерживают (блокировка каналов барьерами) выбор поведения. В неустойчивых системах с напряженностью между двумя и более альтернативными мотивирующими состояниями канальные факторы (стимулы, «проводящие пути» для реакции) служат появлению или сохранению особо интенсивных или устойчивых поведенческих намерений, высвобождению или изменению направления энергии.

Принцип субъективной интерпретации подчеркивает ее влияние на поведение человека посредством трех структур:

1. когнитивные схемы, сценарии, модели суммируют знания и опыт в некоем определенном поле стимулов и событий, становясь основой ожиданий, связанных с этим полем;

2. конативные (мотивационно-потребностные и ценностно-смысловые) конструкты в планировании и хронотопировании выполняют функции смыслообразования и саморегуляции ^[8];

3. аффективные определяют переживание, оценки, чувства.

Принцип динамизма напряженных систем (К. Левин) раскрывает механизмы перехода личности от гомеостаза к гетеростазу. Внутреннее и внешнее (социальное) поля субъекта имманентно напряжены, и их стабильность обеспечивается балансом противоположно направленных сил. Взаимоподкрепляясь и противостоя друг другу, двигая и сдерживая, эти силы поддерживают гомеостаз и постоянно восстанавливают его. В бифуркациях, однако, неустойчивое равновесие системы нарушается, и избыток внутреннего пространства переводит личность от гомеостаза к гетеростазу – несбалансированному сосуществованию разновесных состояний: противоречивых целей, ценностей, чувств, отношений и т.д.

Описанные принципы позволяют объяснить вариативность выбора человека, сместив акцент в его детерминации с диспозиций личности на ситуативные факторы. Но бинарность разделения субъективного и ситуативного, внутренних и внешних детерминаций оставляет за кадром факторы неопределенности и случайности в ситуации выбора. Их учитывает тернарное понимание человека как открытой (и в мир, и к самому себе) системы, хронотоп и границы которой находятся в поле флуктуаций, постоянно угрожающих их гомеостазу.

Флуктуации – случайные и спонтанные колебания, отклонения от обычного уровня, «всплески» внутреннего и внешнего пространств личности – вызываются латентными факторами и потому непредсказуемы. Часто постфактум мы не можем объяснить свой выбор: «хотели как лучше, а получилось как всегда». Нелинейный детерминизм исходит из имманентной включенности флуктуаций в процесс самоорганизации системы, что делает принципиально невозможным предвидение ее будущих состояний, исходя из знания о состоянии наличном. Отклик системы на возмущение, противоположный тому, что подсказывает логика, И. Пригожин и И. Стенгерс ^[32] объясняют тем, что переход через бифуркацию так же случаен, как бросание монеты.

В контексте развития неодетерминизма можно видеть смену парадигм в понимании психической динамики человека ^[9]. Традиционная ориентация на гомеостаз сменяется к концу ХХ в. интересом к гетеростазису, принципиально сверхадаптивному и нормотворческому. В современном «обществе скольжения» (Ж. Липовецки), в условиях протяженных во времени и несогласованных изменений личности и внешней среды человек рассматривается уже в поле гомеореза: здесь порождение психического происходит в «самостабилизирующемся потоке» системы. Самоорганизация личности направляется на опережающее развитие – на переход от хаоса к порядку через непрерывное разрушение старых и возникновение новых структур и форм организации личности с уже новыми свойствами, позитивными и негативными. Таким образом, способом бытия, обеспечивающим устойчивость в процессе изменений, выступает самоорганизация, а способом существования жизни – саморазвитие. Его диссонансы и консонансы являются «сердцевиной» механизма устойчивости человека и в меняющемся мире, и в трансформациях (деформациях) ценностно-смысловых измерений его хронотопа.

В сильно неравновесных внешних и внутренних условиях процессы самоорганизации системы определяются тонким взаимодействием случайности и необходимости, флуктуаций и детерминистских законов. И если в интервалах между бифуркациями доминируют причинно-следственные связи, цепи, сети и комплексы, то вблизи бифуркаций – флуктуации или случайные элементы. Тем самым в траектории эволюции личности смешиваются необходимость и случайность: устойчивое время-пространство, подчиняющееся законам детерминизма, сменяется неустойчивым вблизи точек бифуркации, открывающих возможность выбора одного из нескольких вариантов будущего. В этой «истории системы», однако, «ветвящиеся дороги эволюции» ^[32] ограничены рамками вполне детерминированного поля возможностей.

Обобщая анализ влияния внешних и внутренних факторов на хронотопирование, осуществляющееся в ситуации неопределенности, мы приходим к выводам о том, что в процессе деконструкций и реконструкций хронотопа и границ Я:

1. «Память системы», личностные и ситуативные переменные имеют относительно равный вес, но флуктуации могут девальвировать их консолидированную логику, обусловливая равные возможности принятия как конструктивного, так и деструктивного решения;

2. Хронотоп и границы имманентно изменчивы и ситуативно вариативны: детерминированные периоды функционирования самоорганизации системы могут сменяться в ситуациях выбора индетерминированными, активизирующими ее самодезорганизацию.

Выводы.

Самоопределение человека в ситуации жизненных выборов происходит в рамках его хронотопа, конструируемого и реконструируемого им пространственно-временно-смыслового контекста его жизни, сеткой координат которого служит система границ множественного Я. Таким образом, хронотоп и границы Я (внутренние и внешние) выступают основанием его жизненных выборов.

Хронотопирование, происходящее в ситуации выбора / бифуркации, представляет собой деконструкции и реконструкции хронотопа и границ Я: утрату части имевшихся элементов, переоценку и переосмысление оставшихся, появление новых эмерджентных качеств, перестройку внутри матрицы хронотопа образующих ее пространственных и временных конструктов и границ между ними. Бифуркации сменяют детерминированный период функционирования системы индетерминированным, активизирующим и усиливающим угрозы флуктуаций. Консолидированная логика взаимодействия «памяти системы», личностных и ситуационных переменных с высокой степенью вероятности девальвируется сильными флуктуациями, благодаря чему деструктивный жизненный выбор становится закономерным.

Разрушения, деформации, дисфункции хронотопа и границ Я детерминируют переход деструктивности выбора из ситуативной в личностную, из неосознанной в сознательную, из случайной в намеренную, из реактивной в проактивную, из эго-дистонной в эго-синтонную.

Итак, нашу гипотезу о том, что деструктивность жизненного выбора в ситуации неопределенности переходит из категории возможности в категорию закономерности в силу трансформаций хронотопа и границ Я, можно считать доказанной.

Перспективным в эмпирико-исследовательском и практико-прикладном поле представляется изучение деструктивного выбора в следующих самостоятельных и взамосвязанных аспектах:

· аттракторов, протекторов и ингибиторов деструктивности;

· деструктивности как компенсации дисфункций и деформаций личности и ее границ;

· когнитивных, конативных и аффективных механизмов деструктивности, в т.ч. защитных и копинга;

· рефлексии деструктивности.