Надзор и религиозная цензура в Царскосельском лицее в 1811–1826 гг.

Воробьев Андрей Михайлович преподаватель, Уральский федеральный университет им. Б.Н. Ельцина 620000, Россия, Свердловская область, г. Екатеринбург, ул. Ленина, 51, каб. 356 Vorobev Andrei Mikhailovich Post-graduate student, the department of Culturology and Socio-Cultural Work, Head of the sector of Regional Scientific Library, Educator, Specialized Educational and Scientific Center, Ural Federal University named after the first President of Russia B. N. Yeltsin 620000, Russia, Yekaterinburg, Lenina Street 51, office #356 andrej.vorobev2012@yandex.ru

Развитие культуры в России после войны с Наполеоном ознаменовалось сложными идеологическими поисками. Постепенный отход императора Александра I от идеалов своей юности, усиление религиозно-мистических настроений при дворе, неудачная попытка создания «Священного союза» и разочарование в идеях общеевропейского единства привели к нарастанию национально-изоляционистских тенденций. Все эти процессы нашли свое отражение в развитии религиозной цензуры, а история такого книжного собрания, как библиотека Царскосельского лицея, позволяет увидеть, как идеи, транслируемые властью, повлияли на практику конкретного учебного заведения. К изучению библиотеки Лицея обращались разные авторы. Уже в работе И. Я. Селезнева содержится немало ценных сведений о ее истории ^[29]. Среди современных авторов можно назвать Кадочигову О. М. ^[9], Зайцеву И. И. ^[7], Кравченко О. С. ^[14], Михайлову Л. Б. ^[19]. Однако ни разу еще лицейская библиотека не рассматривалась в фокусе религиозной цензуры. Под религиозной цензурой в данной работе будет пониматься не только деятельность Комитета духовной цензуры, но также и практика светских органов цензуры в тех случаях, когда они руководствовались религиозными ценностями.

Основанный в 1811 г. как элитное учебное заведение, Царскосельский лицей, особенно в первые годы, находился под покровительством и самого императора, и министров просвещения. Это связано с тем, что в Лицее видели место взращивания будущих кадров для государственного аппарата. Неслучайно среди частных дарителей фигурируют не только родственники лицеистов, но и министр просвещения А. Н. Голицын, и сам Александр I, передавший в Лицей свою ученическую библиотеку и часть библиотеки Екатерины II ^{[29, с. 74]}.

Одной из базовых идей, на которых строилось воспитание в Лицее, был пристальный надзор за лицеистами и изоляция их от внешней среды. Даже ночью они находились под присмотром дядек, которые не имели права не только спать, но даже сидеть и были обязаны наблюдать за происходящим в комнатах лицеистов через специальные окошки в дверях спальных комнат ^{[27, с. 105–106.]}. Идея необходимости тщательного надзора за воспитанниками и их изоляции от внешнего мира, скорее всего, появилась благодаря Жозефу де Местру, который оказывал большое влияние на министра просвещения А. К. Разумовского. Из пяти его писем, адресованных Алексею Кирилловичу, два были посвящены разбору проекта Царскосельского лицея. В частности, в письме от 13 июня 1810 г. он рекомендует обратиться к практике католических монастырских школ:

«Днем ученики никогда не бывали одни. Они даже занимались в общей зале, под надзором наставников, и строгое правило молчания заменяло преимущества уединения, без неудобств онаго. Ночью ученики спали каждый в отдельной комнате, так что всякое сообщение было прекращено. Стеклянные или решетчатыя двери этих комнат выходили в общий дортуар, оба конца котораго были освещены. Доверенное лицо ходило по дортуару до времени вставания, и смотрело за юношеством, как сиделец за больными» ^{[17, с. 265]}.

Круг чтения лицеистов рассматривался как один из важнейших объектов, подлежащих контролю. В том же письме де Местр говорит о необходимости изолировать воспитанников от контактов с внешним миром и о запрете вредных книг: «могу вас уверить, что, если не приняты будут самыя строгия меры <…>, недопущения опасных книг и прекращения всякой связи лицеев с миром внешним, общественное мнение вскоре будет осуждать учреждения эти, как школы безнравственности и разврата» ^{[17, с. 267]}.

Идея закрытых учебных заведений была не нова. В России она появилась еще во времена Екатерины II благодаря И. И. Бецкому, который исходил из того, что дурной пример, наблюдаемый ребенком, способствует усвоению пороков ^{[1, с. 6–7]}. Де Местр добавил к этой идее мысль о том, что книги могут представлять не меньшую опасность, чем общение с людьми. Критикуя учебную программу Лицея, он особенно подчеркивал вредность сочинений по истории: «следуетъ остерегаться книг исторических, – ни одна отрасль литературы так не заражена» ^{[17, с. 260]}.

После войны с Наполеоном важнейшую роль в государственной политике играл князь Александр Николаевич Голицын, возглавлявший в 1817–1824 гг. объединенное Министерство духовных дел и народного просвещения. Он старался построить государственную идеологию на религиозно-мистических принципах. Одной из важнейших задач для него становится развитие в российских подданных «внутреннего» христианства, т. е. личностно переживаемого религиозного чувства, существующего вне официальной церковной обрядности. Важно подчеркнуть, что Голицын делал ставку не на институт церкви, а на развитие в людях личностной религиозности, которая позволила хоть отчасти нивелировать конфессиональные различия и снизить остроту межконфессиональных конфликтов ^{[3, с. 258–259]}. Библейское общество, которое (несмотря на то, что не являлось официально государственной структурой) играло существенную роль в общей политике религиозного просвещения, ориентировалось на концепцию внеконфессионального общехристианского единства. Эта тенденция в развитии культуры второй половины царствования Александра I получила название «александровского мистицизма»

Много внимания А. Н. Голицын уделял Царскосельскому лицею. Заняв пост министра духовных дел и народного просвещения, А. Н. Голицын старался вытеснить из круга чтения (прежде всего подрастающего поколения) просветительские сочинения, заменив их религиозно-мистическими. В частности, он ввел обязательное чтение одной главы из Нового завета утром, перед занятиями. Это правило распространялось на все учебные округа, но Лицею было дано дополнительное право читать этот фрагмент на французском или немецком языках. Делалось это для того, чтобы для всех воспитанников был понятен смысл читаемого ^{[29, с. 141]}.

Показательна история с двумя дарами в библиотеку Царскосельского лицея. В 1816 г., будучи еще главой только министерства народного просвещения, князь Голицын «доставил (1816) от себя в дар Лицею 102 тома различных сочинений, из которых большая часть касалась Библейского нашего Общества» ^{[29, с. 75]}. Библейское общество было основано под председательством А. Н. Голицына в 1813 г., однако полноценную работу начало только в 1814 г. и выпускало практически только библейские тексты ^[11]; ^[25]. Видимо, среди этих 102 томов были книги, изданные не только непосредственно Библейским обществом, но и те, которые были тесно связаны с направлением политики в области религиозного воспитания, проводимой А. Н. Голицыным ^{[24, с. 111]}; ^{[30, с. 145]}. В частности, в числе этих книг, скорее всего, находилась имеющая дарственную надпись А. Н. Голицыну «Ручная книжка для любителей благочестия» ^{[28, с. 392]}. Впрочем, стоит отметить, что, по-видимому, именно в составе данного дара в библиотеку лицея попали книги нерелигиозного содержания, но имеющие дарственные надписи А. Н. Голицыну: К. И. Габлиц «Исторический журнал бывшей в 1781 и 1782 годах на Каспийском море Российской эскадры» (судя по дарственной надписи, книга была подарена А. Н. Голицыну 27 января 1814) ^{[28, с. 101]}; Г. Р. Державин «Ода на сретение победителя, свободителя и примирителя Европы, великаго и свыше благословеннаго императора отца Отечества Александра Перваго» ^{[28, с. 151–152]}.

В дальнейшем Александр Николаевич стал публиковать и распространять религиозно-мистические сочинения уже за счет министерства. Тиражи книг нередко составляли несколько тысяч экземпляров, они приобретались министерством с целью дальнейшей рассылки по учебным заведениям. А. Н. Котович приводит в пример два издания. Во-первых, «Воззвание к человекам о последовании внутреннему влечению духа Христова»; во-вторых, «Опыт деятельнаго учения о действии Святаго Духа в душах» (обе были опубликованы в 1820 г.) ^{[13, с. 115]}. Экземпляр каждой из этих книг сохранился в собрании библиотеки Лицея в Уральском федеральном университете ^{[28, с. 305–306]}; ^{[28, с. 337–338]}.

Также именно благодаря А. Н. Голицыну в библиотеку Лицея могли попасть тесно связанные с Библейским обществом издания таких авторов, как Эккартсгаузен, Юнг-Штиллинг, г-жа Гюйон, А. Ф. Лабзин и т. д. ^[28]. Даже если исходить из того, что в библиотеку Лицея они попали без непосредственного участия министра, их появление, тем ни менее, отражает ту культурно-просветительскую политику, которая была сформирована взглядами А. Н. Голицына ^{[18, с. 223]}.

Параллельно с распространением изданий религиозно-мистического и религиозно-нравственного содержания А. Н. Голицын активно преследует сочинения идеологических конкурентов, в первую очередь книги французских просветителей либо испытавшие их влияние. В 1819 г. Каролина Семеновна Грязовская (мать лицеиста Сергея Григорьевича Ломоносова) передала в Лицей 420 томов ^[26]. Также К. С. Грязовская передала 54 книги для Благородного пансиона при Царскосельском лицее ^[26]. Возможно, что часть из них уже находилась в Лицее. А. М. Горчаков в письме от 7 мая 1816 г., адресованном тете, упоминает, что у С. Г. Ломоносова был шкаф с личной библиотекой в 200–300 томов ^{[4, с. 187]}. В том же 1819 г. директор Лицея получает предписание о том, что среди книг К. С. Грязовской «примечены творения таких авторов кои известны своим безбожием и также сказки и иные неприличные книги для места воспитания юношества», соответственно, Е. А. Энгельгардту поручалось изъять из библиотеки книги, «кои противны духу благочестия или неприличны и вредны для юношества» ^[8]. Отбор книг был отдан на усмотрение директора, и, так как на данный момент не удалось обнаружить списка изъятых сочинений, то можно лишь предполагать, что именно воспринималось как «неприличное». Сравнение списка книг, переданных Каролиной Семеновной Грязовской, каталога лицейской библиотеки (составленного в 1900 г.) ^[10] и книг Императорского Александровского лицея, сохранившихся до настоящего времени в библиотеках Уральского федерального университета (УрФУ), Уральского государственного горного университета (УГГУ) и Всероссийского музея А. С. Пушкина, не позволяет сделать определенных выводов. Из тридцати трех наименований книг, переданных К. С. Грязовской, к 1900 г. не хватало шести. Однако нельзя однозначно утверждать, что эти книги были изъяты директором в 1819 г. Они могли быть утрачены в последующие годы. В частности, в библиотеке Лицея сохранились знаменитая «Энциклопедия» Д. Дидро, «Исповедь» Ж.-Ж. Руссо. В то же время отсутствуют такие авторы, как, например, Тит Ливий, и ряд изданий, справочного характера, изъятие которых вероятнее по причине ветхости экземпляра в связи с частым использованием, чем по цензурным соображениям.

Также стоит учитывать, что Е. А. Энгельгардт мог не изымать книги, а просто ограничить к ним допуск, создав своего рода «спецхран». Косвенно на это указывает замечание И. Я. Селезнева, который, ссылаясь на журнал Конференции Лицея от 1822 г., пишет, что «все книги, не следующия к употреблению воспитанникам, отложены были и хранились под личным надзором директора» ^{[29, с. 76]}. Т. е. книги, расцененные как вредные, могли сохраниться в составе библиотеки и позже попасть в каталог 1900 г.

Также представляет интерес довольно известная история с запретом книги преподавателя Лицея А. П. Куницына «Право естественное». Скандал разгорелся вокруг второй части данного сочинения, при написании которой А. П. Куницын исходил из идеи общественного договора. Этот подход ставил под сомнение божественное происхождение царской власти. Инициатором запрета был член Ученого комитета Главного правления училищ Д. П. Рунич, а председательствовал на заседании, в ходе которого было принято решение о запрете книги и изъятии ее из всех учебных заведений, сам А. Н. Голицын ^{[15, 43–47]}. При этом, как убедительно продемонстрировал Ю. Е. Кондаков, Д. П. Рунич в этот период полностью разделял взгляды министра и выступал проводником его идей ^{[12, с. 73–75]}. Т. е. запрет сочинения А. П. Куницына являлся следствием той культурно-идеологической политики, которую проводил князь А. Н. Голицын. Стоит заметить, что, несмотря на запрет этого сочинения, в библиотеке Лицея сохранились оба тома «Права естественного».

Другим примером запрета сочинения лицейского преподавателя является попытка Н. Ф. Кошанского опубликовать «Epitome historiae Sacrae». Однако это издание не было одобрено «за излишние комментарии» ^[20].

Показателен тот факт, что, несмотря на все старания А. Н. Голицына привить лицеистам любовь к религиозно-назидательной литературе, подобные сочинения практически не упоминаются ни в письмах А. М. Горчакова ^[4]; ^[5], ни в документах, собранных К. Я. Гротом ^[6], ни в исследовании И. Я. Селезнева ^[29], являвшегося несколько лет библиотекарем Лицея.

Смещение А. Н. Голицына и замена его на А. С. Шишкова на посту министра просвещения обозначили кардинальный поворот в содержании продвигаемых идей. Александр Семенович выступал главным идеологом «православной партии», сформировавшейся в противовес голицынскому экуменизму. В западноевропейском влиянии А. С. Шишков видел опасность не только для православия, но и для России в целом, так как, по его мнению, именно православие обеспечивало нравственно-ценностную защиту от разлагающего влияния революционных идей. «Внутреннее» же христианство он рассматривал в качестве одного из источников угрозы православию и Русскому государству в целом. Если для Н. М. Карамзина палладиумом России было самодержавие, то Александр Семенович в качестве такого щита видел православие.

Еще в 1803 г. им было опубликовано «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка», в котором он отстаивает идею древности русского православия как признака его истинности ^{[21, с. 152]}. Любопытно отметить, что в декабре 1812 г. А. М. Горчаков в письме своему дяде А. Н. Пещурову высказывал просьбу достать данную книгу, т. к. она требовалась ему для учебы ^{[4, с. 177]}. Сохранившийся до нашего времени лицейский экземпляр этого сочинения был издан в 1818 г. ^{[28, с. 512–513]}, однако попасть в библиотеку Лицея он вполне мог уже в те годы, когда пост министра занимал А. С. Шишков. Кроме того, в Лицее имелся экземпляр «Рассуждений о красноречии Священного Писания», изданный в 1825г. ^{[28, с. 512]}.

Одной из мер, предпринятых А. С. Шишковым на посту министра, стал указ об изъятии из библиотек светских учебных заведений, подчиняющихся Министерству просвещения, 13 особо вредных и опасных мистических сочинений. 14 мая 1825 г. этот указ был распространен на духовные учебные заведения с формулировкой: «по всем учебным заведениям духовного ведомства сделать о сих книгах без отлагательства такое же распоряжение, какое учинено по Министерству Народного Просвещения, то есть, чтобы книги сии отобраны были из книгохранилищ, изъяты от всякого употребления, и, запечатанные, хранились бы впредь до особого о них предписания» ^{[23, с. 269]}. Сколько книг из этого перечня было изначально в библиотеке Лицея, сейчас установить довольно трудно, однако на данный момент четыре наименования находятся в собрании библиотеки Лицея в Уральском федеральном университете. Это «Воззвание к человекам о последовании внутреннему влечению духа Христова» ^{[28, с. 305–306]}; два сочинения мадам Гюйон де Ла Мотт ^{[28, с. 142–143]} и «Божественная философия в отношении к непреложным истинам» Ж. Ф. Дютуа-Мамбрини ^{[28, с. 162]}. Кроме того, еще две книги из библиотеки Лицея являются более ранними изданиями сочинений, упомянутых в этом реестре. Также стоит отметить, что в данном перечне присутствует сочинение И. А. Штарка, посвященное масонам – «Письма к другу и завещание сыну об Ордене св. К.»; о необходимости его запрета православной цензурой рассуждал еще в 1816 г. Д. В. Дашков ^{[16, с. 488]}. Данная книга также сохранилась в составе библиотеке Лицея и сейчас хранится во Всероссийском музее А. С. Пушкина ^{[2, с. 232]}. Стоит упомянуть, что еще одно сочинение из перечня указывается в каталоге библиотеки Лицея 1900 г. (Гюйон Ж. М., «Избранные сочинения госпожи де ла Мот-Гион, или Изъяснения и размышления на святое Евангелие Иисуса Христа») под № 287 (Богословские науки) ^{[10, с. 2]}. Любопытно отметить наличие в библиотеке Лицея публикации опального католического священника и модного в Петербурге в 1819–1824 гг. проповедника – Иоганнеса Госснера. Обвинение в ереси его сочинения «Дух жизни и учения Иисуса Христа в Новом завете» (Санкт-Петербург, 1824) привело в конечном счете к опале и отстранению покровительствовавшего ему А. Н. Голицына ^{[12, с. 291]}. В библиотеке Лицея есть книга Госснера «Сердце человеческое есть храм божий или жилище сатаны» (Санкт-Петербург, 1820), а также другое издание этого сочинения, вышедшее под заголовком «Зеркало внутренняго человека» (Санкт-Петербург, 1821). Краткость периода министерства Александра Семеновича, а также тот факт, что Лицей к этому моменту был выведен из-под непосредственного подчинения министерству просвещения, стали причиной того, что идейная политика «православной партии» значительно слабее отразилась на составе библиотеки Лицея.

Наличие запрещенных книг в библиотеке Лицея отнюдь не указывает на то, что они были доступны для лицеистов. Десятая глава Устава Лицея гласила, что «114. В первом курсе из библиотеки отпускаются одне только классическия и учебныя книги. 115. Во втором выдаются воспитанникам книги не иначе, как по записке профессора и по усмотрению надзирателя» ^{[22, с. 319]}. Т. о. можно говорить о существовании своеобразного «спецхрана» в лицейской библиотеке.

Стоит подчеркнуть, что классические и учебные издания утверждались вместе с учебными программами ^{[29, с. 86–89]}, исключением являлись сочинения, написанные в качестве учебных пособий самими преподавателями. Поэтому цензурному регулированию со стороны министерства и учебного комитета подвергались прежде всего книги, предназначенные для дополнительного чтения. Т. е. те, которые воспитанники выбирали по своим вкусам, именно эта область и подвергалась наиболее пристальному контролю.

Особые правила существовали относительно личных книг лицеистов. Подобные книги поступали на рассмотрение директору, который решал, допустимо или нет такое чтение для воспитанника ^{[29, с. 153]}. Данная практика подтверждается, например, письмами А. М. Горчакова к родным. В письме от 22 декабря 1811 г., адресованном дяде, он пишет: «У нас отняли все бывшие у нас книги с тем, чтобы вернуть их нам, когда мы будем старше, и во время праздников и воскресений, не имея чем заняться, мы чрезвычайно скучали» ^{[4, с. 176]}. Важно отметить, что мать Александра Михайловича, первое время регулярно посылавшая сыну различные сочинения, судя по переписке, с конца ноября 1811 г. практически перестает писать об отправке книг, а в письме от 24 января 1812 г. она упоминает о посылке «домино, бильбоке, которые развлекут Вас в лазарете» ^{[5, с. 96]}. Лишь после перехода воспитанников на старший курс им, по-видимому, было разрешено держать свои книги, но лишь те, которые одобрялись директором.

Надзор за кругом чтения становится одной из важнейших составных частей общей практики надзора за воспитанниками. В сочетании с запретом на телесные наказания в Лицее этот аспект можно рассматривать как описанную М. Фуко общую тенденцию снижения жестокости наказания и роста контроля во второй половине XVIII – первой половине XIX вв. ^[31].

Таким образом, можно говорить о том, что на составе библиотеки Лицея отразилось два уровня цензуры. Первый – официальный и общегосударственный. Он отражал государственную культурно-просветительскую политику, проводимую министрами просвещения. Надзор за чтением рассматривается правительством в качестве одного из важнейших инструментов формирования личности. На библиотеке Лицея очень четко отразилось стремление властей сформировать круг чтения воспитанников путем исключения «вредной» литературы и пополнения библиотеки «полезными» книгами.

Второй уровень цензуры – преподавательский, выстраиваемый самими наставниками, определявшими круг литературы, к которой лицеисты получали допуск. Названные два уровня редко конфликтовали между собой, однако и о полном совпадении их принципов говорить нельзя. На это указывает не только факт сохранности многих из запрещенных книг в библиотеке (пусть они и были недоступны для учеников), но также и то, что сочинения преподавателей самого Лицея могли попасть под министерский цензурный запрет.