Файды позднесредневекового католического прихода

Леонова Татьяна Алексеевна кандидат исторических наук доцент, Башкирский государственный педагогический университет им. М. Акмуллы 450076, Россия, Республика Башкортостан, г. Уфа, ул. Аксакова, 7 Leonova Tatiana Alekseevna PhD in History Associate Professor, Department of General History and Cultural Heritage, M. Akmulla Bashkir State Pedagogical University 450076, Russia, respublika Bashkortostan, g. Ufa, ul. Aksakova, 7, kv. 165 leonotan@mail.ru

Введение

Ревизорская комиссия, назначенная Эксетерским епископом Томасом Брантингемом в 1384 г. для расследования всех обстоятельств по жалобам мирян вынесла следующее заключение. «Роберт Дайгби, капеллан и хоральный викарий, ведет порочную жизнь. В течение двух лет он не только не служил мессу, но не вел и других церковных служб. Он проводил все время в азартных играх, как в частных жилищах, так и в тавернах города Чичестер и в других местах. Он был великим возмутителем, постоянно занятым развязыванием стычек, побоищ, раздоров и заблуждений среди духовенства Бошема и местного населения окрестностей, став ужасом для своих братьев – клириков, которые обычно бросались наутек, как только встречались с ним. Он был замечен в больших непристойностях и разных гнусностях, которые порочат его профессию и подают дурной пример всем, кто к нему приближается» ^{[23, p. 161]}. Данный случай можно отнести к исключительным свидетельствам о священнике, разрушающем границы дозволенного поведения. Особое негодование, по показаниям прихожан, вызывали не личные пристрастия клирика, а его неконтролируемое поведение и буквально – сражения с мирянами и даже клириками. В период позднего Средневековья конфликты духовенства с прихожанами были не единичны и разнообразны. Документы церковных и светских судов регистрировали не только словесные распри, но и уголовные преступления в виде взаимных нападений мирян и духовенства, которые заканчивались не только незначительными ранами, ударами, но даже убийствами.

В современных исследованиях часто используется название «вендетта» по отношению ко всем разбойным и смертельным стычкам между мирянами и духовенством. Именно так называют эти конфликты, зафиксированные в средневековых судах, медиевисты С. Батлер ^[6] и Дж. Хьюз ^[15]. Представители другой группы исследователей заменяют название «вендетта» не менее известным, но соответствующим средневековому лексикону термином «файда». К. Янсен пояснила, что в нотариальных документах Средневековья нет упоминания о таком виде вражды, как «вендетта». Средневековые юридические документы использовали иные названия: ненависть, бунт, не дружественность. Ими обозначалась продолжающаяся неприязнь, вражда или файда (позднелат. faida – ненависть). Отсюда, гораздо предпочтительнее использовать термин «файда», чем «вендетта», на чем настаивают К. Янсен ^{[16, p. 438]} и М. Армстронг-Партида ^[3]. Добавим, что вендетта предполагает обязанность кровной мести родственников, которая передается последующим поколениям, которых не могло быть у католического духовенства. В то время как файда – это продолжительный конфликт или состояние враждебности между конкретными группами и индивидами. Средневековое право не только фиксировало случаи их враждебных действий, но и признавало за обиженной стороной право на сопротивление и отмщение.

В качестве группы мы рассматриваем католические приходы Средневековья, состоящие из клириков (от 3 до 7 человек) и мирян местных сельских или городских общин. В силу того, что ни социальный, ни материальный уровень индивида и его семьи не влиял на принцип формирования прихода, весьма спорны определения прихода, состоящего по преимуществу из мирян, как исключительно административной единицы католической церкви. Количество мирян в приходах разнилось по регионам Западной Европы. Самые крупные из них – около 1,5 тысяч прихожан встречались в Испании, самые малочисленные – около 300 человек были характерны для Англии ^{[18, p. 18]}.

Небольшой мир прихода сравнительно недавно, с 80-х гг. XX в. стал предметом исследования в истории Средневековья. Такое позднее внимание к важнейшей структуре в организации католической церкви связано с ограниченностью используемого источникового материала, главным образом церковного по происхождению. В силу этого приход рассматривался как некое унифицированное подразделение в иерархической структуре белого духовенства ^{[13, p. 54]}. Кроме того, традиционные представления о противостоянии государства и Церкви переносились в приходскую жизнь, наполненную борьбой или даже не угасающей файдой прихожан и клириков. Исключением в этом противостоянии считались только близкие к мирским низам представители наемного духовенства, не входящие в иерархию католической церкви.

Формирование и развитие католических приходов породило специфическую документацию, благодаря которой проводятся современные исследования приходской истории, а именно: записи визитаций церковного руководства по диоцезам и провинциям (с XII в.); книги приходских старост (с XIV в.), а также документы светских и церковных судов; епископские регистры; мануалы и руководства для священников. Эти документы раскрывают сложный мир приходов, находящийся в движении, как под воздействием внутренних процессов, так и социального контекста эпохи. Введение разнообразных документов к концу XX в. в исследования приходской организации католической Церкви разрушили стереотипы, сформировавшиеся главным образом на основе нарративных источников позднего Средневековья о далеко не праведном образе жизни священников и отсюда – оправданном гневе прихожан. Эту точку зрения подтверждали собственно церковные критические произведения, особенно проповеди вечных конкурентов приходских священников – нищенствующих монахов, своеобразных провокаторов прихожан на противодействия приходским священникам. Негативный собирательный портрет, послуживший прообразом представлений о средневековом приходском священнике, созданный священником У. Пегалом (XIV в.) в мануале «Око священника» выглядит очень красочно. «Упорствующие в своей праздности, они склонны к наслаждениям и пьянству; они жаждут мирских вещей – они пропахли их запахом; их занятие – гулять по улицам, но редко бывать в церкви. Они медлят выявлять грехи своих прихожан, но скоры на охоту с гоном оленей или других диких животных; они окружают себя сворой гончих, но не бедняков; они скорее предложат хлеб собаке, чем бедняку; у них больше людей обслуживающих обеденный стол, чем Алтарь Господа. Они хотят, чтобы к ним приходили слуги и девушки, но не духовенство. Они принадлежат к тому роду людей, чья спальня лучше убрана, чем церковь; чей стол лучше наполнен, чем алтарь; чей кубок стоит дороже, чем потир; чье сюрко прекраснее, чем риза; чья рубаха более искусно сшита, чем альба» ^{[29, p. 140]}. Представители верхушки белого духовенства нередко считали, что священники – худшая часть рода человеческого. По словам Уильяма Монтибуса, канцлера Линкольнского кафедрального собора и составителя текстов проповедей, священники вместо того, чтобы быть «светом небес и являть собой прекрасный небесный свод творили непристойности» ^{[14, p.17]}. Существует большой архивный фонд епископских регистров и визитаций по всем регионам средневековой Европы. Но парадокс этих источников, казалось бы, непосредственно созданных по результатам обследования приходов и приходского духовенства, заключается в том, что визитации никогда не совершались для выявления лучших пастырей. Цель визитаций – ревизия и выявление недостатков, их устранение в приходской деятельности. И здесь так же, как и в судебных документах, фигурируют не самые симпатичные исторические персонажи, в том числе и связанные с ними конфликты.

Документы епископских регистров и визитаций дают материал для исследования не только проступков приходских клириков, но и прихожан, оставивших след в этих записях. Миряне снабжали ревизоров сведениями как о священниках, так и о своих соседях. Только за один 1397 г. в Герефордском диоцезе было установлено, что 54 прихожанина уклонились от выполнения обязанностей в своих церквях, 9 были заняты работой в дни религиозных праздников, а 11 попросту украли часть подношений на алтарь у своих священников ^{[12, p. 141]}.

Источники предопределяют внимание, изучение и решение исторической проблемы. Благодаря использованию судебной документации исследования историков сосредоточилось на антиклерикальных чувствах средневекового населения. Так, цифры, которые извлекла из архивов канцлерского суда С. Батлер свидетельствуют, что за исследуемый ею период в 200 лет, сохранились 146 свидетельств преступлений, в которые были вовлечены представители духовенства ^[6]. По сути дела это были экстраординарные события, если учесть большой временной промежуток исследования и тот факт, что количество белого духовенства Англии в период позднего Средневековья составляло около 25 тыс. человек ^[2]. Согласимся с выводом С. Батлер, что накануне Реформации существовали разные настроения, и поэтому понимание взаимоотношений клириков и мирян требует выхода за пределы исключительно судебных документов ^{[6, p. 7]}. Добавим, что необходим так же многоаспектный подход, учитывающий исторический контекст не только с точки зрения приближающейся Реформации, но и цепко сохраняющихся ментальных установок, порожденных корпоративными связями средневекового общества.

Рассмотрим два вида конфликтов, встречавшихся на приходах эпохи позднего Средневековья. 1. Конфликты, порожденные борьбой за сохранение традиций локальных общин и приходов, если их отказывался соблюдать священник. 2. Конфликты межличностных отношений паствы и священника прихода.

Конфликты, отражающие борьбу мирян с клириками за сохранение традиций локальных общин.

Конфликтные ситуации на приходе могли возникнуть из-за земельных претензий как лордов, так и рядовых прихожан. Лорды как патроны приходских церквей, претендовали на осуществление старинных прав выбора кандидата на приход. Прихожане также могли вмешаться в хозяйственную жизнь своего прихода и священника, который в повседневной жизни должен был руководствоваться традициями и хозяйственными распорядками местной общины. Таким образом, споры из-за земель приходских церквей и конфликтные ситуации формировались на двух уровнях: с патронами приходов и прихожанами. Косвенно о таких конфликтах могло свидетельствовать отсутствие священника на приходе, что привлекало внимание церковных судов. Преследуемый слугами местного лорда, священник Джон Маршалл Хамертон был вынужден бежать из своей приходской церкви. Они поймали Джона в поле у близлежащей деревни, где его избили и ранили. 4 ноября 1446 г. Маршалл явился к епископскому комиссару в церковь Бакден, чтобы ответить на обвинение в долгом, необоснованном отсутствии на приходе. Священника признали виновным в нарушении дисциплины, так как поданное им прошение с объяснением причин этого отсутствия не рассматривалось, а его показания были признаны бездоказательными. Священника принудили вернуться на приход и исполнять службы лично ^{[28, p.175 – 176]}.

В случаях, создающих угрозу нарушения канонических прав, последней надеждой клирика было обращение за справедливостью к римскому папе. В 1471 г. Роберт Месон, ректор и пребендарий Ричмонда из Даремского диоцеза, в петиции на имя римского папы жаловался на Дж Невилла, лорда Монтегю, который посадил его в тюрьму и держал в ней до тех пор, пока он не отказался от своего бенефиция в пользу Оливера Бленда, духовника лорда. Оливер Бленд немедленно отобрал у Роберта бенефиций, что вызвало решительное противодействие римского папы, потребовавшего судебного разбирательства и восстановления прав Роберта ^{[7, p. 307]}.

Ричард Тид, священник прихода Св. Агнессы в Пейпуорфе подал жалобу в светский суд на одного из своих прихожан. Однажды ночью, после грубого физического нападения Томаса Мэлори и его людей, клирика вынудили подписать обязательство покинуть свой бенефиций. Обязательство гласило, что если Тид нарушит договор, то должен будет уплатить Мэлори 100 фунтов. В своем прошении в канцлерский суд Тид объяснил, что Мэлори сам стремился получить назначение на эту церковь, хотя и не привел свидетельств священнической квалификации Мэлори ^{[6, р. 7]}.

Насилие было важной составляющей межсословных и внутри сословных отношений. Если верить прошению Генри Моргана, ректора прихода Св. Брайда в Вентлуг (Уэльс), Вальтер Хабат, стюард Монмоута, не скрывая воздействовал на процесс перехода бенефиция в свою собственность. Хабарт и его сторонники неоднократно совершали нападения на Моргана. Они украли у него урожай, тем самым предупреждая, что «оставят его без бенефиция». Угрожали убийством, когда он шел на мессу, так что прихожане в один из дней пропустили церковную службу. Наконец, вооруженные, они ворвались в церковь и привели своего священника для служения мессы ^{[6, р. 10]}. Таким образом, мы видим, что прихожане могли занять активную позицию в изгнании священника, который каким-либо образом не удовлетворял их требованиям. Застрельщиками борьбы с приходским священником были вожаки и активисты местных общин и приходов.

Сходные ситуации во взаимоотношениях прихожан и священника отмечают исследователи католических приходов других стран Западной Европы. В прибрежной деревушке Кадакес (Испания) за свою жизнь опасался Гильом де Бругера, ректор церкви Св. Марии. Среди прихожан у него было много врагов из-за споров о правах на приходскую церковь. Опасаясь «смертельной кровавой файды» с прихожанами, их родственниками и соседями, которые угрожали его безопасности, Гильом просил епископа и получил право персонального отсутствия в своей церкви ^{[3, p. 173]}. В ряде случаев сложно найти объяснение желанию прихожан избавиться от своего приходского священника. Свое решение они могли демонстрировать открытыми нападениями, применением силы вплоть до угрозы смерти. Во всяком случае, некоторые прихожане верили, что самым действенным орудием, которое могло заставить священника покинуть бенефиций, было нападение. Они выдвигали обвинения в не существующих преступлениях, чтобы заставить священника покинуть приход. Так, Джон Мидделтон, вустерширский врач мастерски спланировал заговор, чтобы сместить священника Олдингтона, состряпав фальшивое обвинение о недостойном поведении священника, о чем собственноручно информировал епископа ^{[6, р. 8]}.

Не обращаясь в судебные инстанции, прихожане могли предъявить претензии непосредственно священнику, угрожая расправой и немедленным восстановлением справедливости. В регистрах Йоркского архиепископа Р. Скроупа (1398-1405) зафиксировано трагическое событие, которое потребовало обращения в папский пенитенциарий. Спор относительно земель, принадлежащих приходской церкви Толлертона, закончился в суде архидьяконата в пользу ректора Мартилла. После приведенных доказательств в суде Мартилл столкнулся с лидером общины мирянином Смитменом и его сторонниками в поле. Смитмен вслед за грубыми словами напал на священника с молотом. Мартилл, защищая себя мечом, нанес удар по голове Смитмена. От полученной раны Смитмен скончался через восемь дней. Услышав о его смерти, Мартилл добровольно отказался от священнических функций, о чем была сделана запись в канцелярии архиепископа, его нотарием Джоном де Гартон от 11 октября 1399 г. Однако в 1400 г. архидьякону Восточного Ридинга пришел ответ из Рима об освобождении от греха убийства Гуго Мартилла, ректора Толлертона. Согласно решению комиссии папы Бонифация IX, ректору дозволили возобновить церковные службы и оставить за ним бенефиций, невзирая на то, что он был обвинен в убийстве мирянина Джона Смитмена ^{[8, p. 54]}. Подобное событие произошло в Испании, когда клирик Берно Рено навестил свою мать, к владению которой он прикупил земли у провоста кафедрального собора. Как добрый хозяин, он перенес межевые камни, что категорически не понравилось соседу Пейре. Завязалась драка на серпах, из которой победителем вышел священник, для верности еще побивший и быков Пейре. В суде свою войну на меже Берно Рено представил как акт самообороны ^{[3, p. 193]}.

Во многих судебных документах отсутствуют факты, сопровождающие инциденты с нападениями. Тем не менее, эти споры сами по себе являются демонстрацией отношения мирян к приходскому духовенству, не исключая агрессии и кровопролития. В судебных разбирательствах о расправах над священниками предстают, как ни странно, не только преступные клирики, но и те, кто строго соблюдал предписания Церкви относительно статуса приходского духовенства. Именно с информации о поведении такого клирика, вступившего в конфликт с жителями прихода, куда он был назначен служить, С. Батлер начала исследование документов судебных казусов канцлерского суда средневековой Англии ^[6]. Джон Хиксон, назначенный в конце XIV в. на должность викария в деревушку Висбороу Грин, оказался человеком с жесткой административной позицией, которой он придерживался до завершения конфликта с общиной прихода. Гордый своим статусом священника с бенефицием, Д. Хиксон стал четко проводить ту политику Церкви, к которой его прихожане отнеслись недоброжелательно.

Как известно, особые требования Церковь предъявляла к наемным клирикам, которые были обязаны принести клятву верности ректору, на чем, кстати, настаивал Д. Хиксон. Этой клятвой предотвращались нежелательные их действия против ректора. В частности, конвокации английского духовенства обязывали наемных клириков действовать так, чтобы не вызывать ссоры между прихожанами и ректором, наоборот, стремиться всеми силами замирить обе стороны ^{[10, p. 213-214]}.

Выполняя требования провинциальной конституции Англии Д. Хиксон, в первую очередь, обязал всех служек из числа приходского духовенства принести ему клятву верности и подчинения. Опасаясь, что он «принесет новые обычаи и разногласия среди них», прихожане посоветовали служкам приходской церкви не подчиняться его приказам. Хиксон ответил вызовом непослушных клириков в суд епископа. Заодно он напомнил прихожанам, что «будет управлять ими во всех делах и подчинение ему служек обязательно в этой церкви» ^{[6, p. 1]}. Следующее столкновение произошло из-за дверей, ведущих в алтарь, через которые прихожане проходили в церковь с незапамятных времен. Следуя церковной инструкции о том, что алтарный придел является местом исключительно для священника, Хиксон запретил мирянам пользоваться этим входом. На обоснование прихожан, «что таков был обычай с давних времен», он ответил, что в церкви есть много других дверей для прихожан. Такое пренебрежение общинными традициями, толкнуло паству на его ложное обвинение в разорении церкви. Королевский суд оправдал Хиксона за отсутствием доказательств преступления, чем прихожане остались недовольны. Они настойчиво будоражили мировых судей графства, составляли ложные доносы на священника и, наконец, добились своего. Свидетельские показания зафиксировали детали расправы над священником. На Хиксона набросились во время воскресной службы. С него сорвали одежды, вытащили из церкви, бросили на землю, опозоренного в одних носках. За тем ему связали веревкой руки как вору и отвели в королевскую тюрьму в Гилдфорде (Суррей). В конечном итоге, священника оправдали, а что касается прихожан, то «впоследствии некоторые из них были отлучены от церкви» ^{[6, p. 1]}.

Уже на церковных Соборах XII в., в том числе и на провинциальных соборах Англии, были предписаны желательные действия мирян и священников, исключающие их взаимное противостояние. Дипломатичный священник должен воздерживаться от постоянного напоминания прихожанам о своем духовном превосходстве, что, к сожалению, привело Д. Хиксона к затяжному конфликту. Священники, подобные Д. Хиксону представлялись приходской общине «чужаками», которые пытаются установить духовную иерархию и изменить к худшему приходские порядки.

Борьба со священником могла идти с использованием фальшивых документов о его преступных деяниях, что развязывало руки мирянам приходов в прямом и переносном значении. Священник мог оказаться жертвой оговора и фальсификации документов о его преступлениях. Джон Фрайгон, священник церкви Св. Марии в Эксетере (Девон) был арестован по обвинению в разбое. В составленной петиции в канцлерский суд, он показал, что был «в своей церкви при исполнении духовной службы», «будучи в мире с Господом и королем», когда «злонамеренные особы ворвались и набросились не только на вашего просителя, но и других священников Эксетера и графства. Они ворвались в церковь, чтобы арестовать его и сопроводить в тюрьму Эксетера, где он и находится до сих пор, когда пишет это прошение» ^{[6, p. 5]}.

Петицию в канцлерский суд подал собственноручно священник из Лондона Уильям Бабур, находящийся в тюрьме по обвинению Уильяма Гаррарда, лондонского торговца тканями. Три года тому назад он упросил священника взять на обучение вместе с другими 30 учениками семилетнюю родственницу Елизавету Гаррард, чтобы обучить ее молитвам «Отче наш», «Верую», «Славься Мария». Через 4 недели Гаррард заявил, что священник «возжелал» Елизавету и возбудил дело, обратившись к шерифу Лондона. Священник, несмотря на свой преклонный возраст (он его точно указывает – 76 лет) был обвинен, и теперь взывает к справедливости ^{[19, p. 271-272]}. Не известны мотивы поступка купца, как и решение суда, но очевидным было то, что старый священник стал жертвой оговора.

Священника могли просто подставить, разыграв, как по нотам, сексуальное нападение. Так произошло с Уильямом Персоном, который рассказал в своей петиции о сговоре против него Агнессы Колл, жены плиточника, с некими злоумышленниками ^{[19, p. 271]}. Агнесса появилась во дворе церкви и пожелала говорить со священником в его доме о каких-то делах, но из дома она быстро вышла, заявив, что скоро вернется. Вернулась она вместе с друзьями, которые остались ждать ее у входа во двор, о чем священник не знал. Агнесса в ответ на его категорический отказ пустить ее в дом, взяла его за руку и сказала, что она пришла спросить о 5 шиллингах, которые должен ему ее муж. Отставленные у ворот соглядатаи в этот момент закричали: «Ты, бесчестный человек, что ты делаешь с этой женщиной»? Приблизившись к нему, они потребовали большое вознаграждение, иначе его отправят в тюрьму и немедленно ославят. В безвыходном положении священник согласился дать им небольшую сумму денег, но в тоже время послал слугу к своим соседям, чтобы они узнали о случившемся. Потом соглядатаи подговорили мужа Агнесс, уверив его в преступных намерениях священника. В результате Джон Колл возбудил дело о попытке священника незаконно забрать у его жены вещи и скот на сумму 6 марок, что по его оценке нанесет ущерб хозяйству в 100 фунтов. Заключая свое прошение, священник записал: «Бог свидетель – это все фальшивка» ^{[19, p. 272-273]}.

Мир на приходе мог быть нарушен по причине недовольства прихожан активной мирской деятельностью священника. Сохранившаяся жалоба прихожан на нового священника отразила все перипетии часовни Бармингтон в апроприированном приходе Уолфорд. С 1266 г. приход стал собственностью Мертонского колледжа Оксфордского университета. В марте 1484 г. прихожане из Бармингтона обратились к патрону, заявив в письме, что назначенный колледжем «священник Томас Дайер не столь порядочен в личной жизни, каким должен быть пастырь». Что они подразумевали под «не порядочностью» не уточнялось. Священник, прежде всего, был «чужаком», прибывшим из другого прихода Бартон. Прихожане, основываясь на слухах о его сложном характере, отказались признавать его своим викарием. Они даже запретили ему проживать на приходе до тех пор, пока он не внесет 40 фунтов в качестве залога за свое доброе поведение и управление приходом. «Впредь не будет предпринимать неправильных решений, не будет участвовать в драках, не будет беспокоить никого из членов названного прихода под угрозой штрафа названной суммы». Жители Бармингтона дружно обвинили священника в том, что он «собирается ухудшить обычаи прихода, чего его предшественники никогда не делали». Жалобы на Т. Дайера заняли не одну страницу, где подробно перечислены его «прегрешения». Возмутило то, что «он распорядился, чтобы церковный староста не вмешивался в распоряжение подношениями, принадлежащими церкви». Жаловались на разрушение общинных распорядков, что «священник выводит на общинное пастбище больше скота, чем ему положено». Более того, названный Томас открыто перед всеми прихожанами огласил то, что Роберт Толь сказал ему на исповеди ^{[9, p. 269-270]}. Последующие расследования в деревне Бармингтон подвели итог, что «прихожане ужасные бунтари особенно по отношению к церкви Уолфорд. Люди Бармингтон всегда всем недовольны, и всегда прибегают к крайним мерам, что говорит о том, что они не любят ни Бога, ни Церковь» ^{[9, p. 271]}.

Хорошо известны в связи с исследованием протестных движений Средневековья традиционные конфликты по поводу церковных поборов. В руководствах, написанных для священников, приводятся подчас пространные рекомендации и советы о том, как вполне законным путем и с мирным исходом взимать десятину с прихожан. Приходским священникам Англии вполне доступным руководством в XIV – XV вв. было «Око священника» У. Пегала. Главное, как советовал У. Пегал, убедить прихожан платить десятину сполна и на все законно полученные товары. Пока они не делают этого полностью и любовно, их могут ожидать многие дурные последствия, так как по утверждению Св. Августина, они восстают против заповедей, установленных Богом, а не человеком ^[29].

Тем не менее, прихожане Бармингтона в своей жалобе на священника настаивали, что он ввел новые десятины. «Томас взимает 10 пенни за продажу теленка и 3 пенса за корову», в противном случае он лишает владельцев их прав как прихожан. Так он поступил с «Джоном Калпером в прошлую Пасху, когда тот продал теленка, за которого заставил его платить 10 пенни», под угрозой, что не даст ему права причастия». Разозленные прихожане заявили, что они помнят другие платежи: «не более трех с половиной пенсов за корову и теленка, и два с половиной пенса за телку и теленка». Священнику припомнили, что «он забирает из нефа ленты, чтобы использовать их на украшение алтаря и шествовать в процессии с ними за счет прихожан» ^{[9, p. 269-270]}.

Добрые люди из Эрдисли считали себя вправе изъять у священника уплаченную ими десятину, о чем открыто заявил один из группы напавших прихожан, чьи показания были зафиксированы. Нападение на викария этот прихожанин мотивировал скандальным поведением священника ^{[12, p. 142]}. В отличие от стычек при сопротивлении посмертным поборам, сопротивление крестьян сбору «большой десятины», чаще всего, происходило пассивно. Крестьяне оставляли несжатой большую часть урожая до тех пор, пока не выплачивали десятину с собранного зерна ^{[4, p. 49],[1]}. При этом сбор десятины повсеместно шел с большим трудом. Как иронично заметила С. Батлер, даже про клерикальные настроения не воодушевляли «счастливчиков, желающих разорить себя, но обогатить церковь» ^{[6, p. 8]}. Церковные сборщики были также не популярны, как и светские. В Девоне в XIV в. миряне жаловались, что официалы епископа Эксетерского и архидьяконы мучили невинных людей, угрожая и употребляя отлучение от церкви. «Бедные общины» Девона и Корнуэлла утверждали, что церковь различными поборами более тяготит, чем светские чиновники при сборе налогов ^{[21, p. 21]}.

Роберт Кемп, священник Бонингдона (Кент) пристававший к Уильяму Уикмену с напоминаниями о должной ему десятине, получил в ответ ряд исков, «действий и беспорядков в суде Дувра», которые Уикмен возбудил против священника. Он зашел так далеко, что подал иск беделю и арестовал Кемпа, который пробыл в тюрьме 4 дня до тех пор, пока не заплатил выкуп 13 ш. 4 п. за свое освобождение. Однако и после этого Уикман постоянно беспокоил Кемпа даже во время службы в церкви. Только после такого натиска Кемп понял, что ему не следует слишком настаивать в случае с должниками десятины. Сбор духовных платежей был слишком опасным занятием. Джон Эбот из Нотр Дам в Легли (Норфолк) убедился в этом тяжким образом. Когда он пытался взыскать долг с Эдмунда Редесхема в Клакстоне, мужчины, вооруженные мечами, вынудили его и каноников спасаться бегством. Они преследовали священников до соседней деревушки Рокленд, где местные обыватели спасли их. Требование десятины могло завершиться даже бунтом, из-за которого был вынужден бежать со своего бенефиция викарий Саймонбурга (Нортумберленд), не получив положенной ежегодной ренты ^{[6, p. 8]}.

Многие христиане ощущали свою принадлежность к приходу как обязанность платить десятину. Чувство вины за неуплату десятины в срок, безусловно, было известно средневековому обывателю. В двух крупных английских городах, как Норидж и Лондон, многие люди оставляли подношения на главном алтаре своих приходских церквей «за неуплату десятины» ^{[26, p. 18]}. Сложно однозначно ответить, насколько английское население предреформационного периода готово было платить, или до какой степени церковные поборы способствовали возникновению их антицерковных чувств. Разрозненные сведения и отсутствие статистики по разным приходам и городам не дают возможности современным исследователям сделать широкие обобщения о масштабах сопротивления церковной десятине.

Конфликты межличностных отношений священника и его паствы.

Средневековая Церковь предъявляла высокие требования к этике пастырского служения, создав своеобразный стандарт, которого миряне могли заставить придерживаться приходских клириков. Прихожане не только предъявляли требования, но и пытались силой воздействовать на священников. В обоснование своего поступка прихожане Грейт Фарингдона, напавшие на своего пастыря, выдвинули претензию, что он недостаточно воздерживался от мирского поведения ^{[5, p. 98]}. Большую враждебность проявляли города, например, Аугсбург, где не только горожане, но и клирики выступали против своих коллег, которые нарушали модель поведения католического духовенства. В XV в. Францию захлестнула волна проповедей против конкубината священников, что воодушевляло мирян игнорировать мессы и службы таких клириков. Согласно сообщениям о бойкотах в Бургундии, Бретани, Нормандии, они возымели действие ^{[25, p. 243]}.

Общеизвестно, что средневековые миряне и духовенство носили оружие. Самым обычным, внесословным оружием был нож, который был личным предметом повседневности и застолий. Что касается вооружения духовенства, то, согласно Синодальным статутам Испании, клирик должен иметь «оправдывающие причины», чтобы получить лицензию на право ношения оружия ^{[3, p. 194-195]}. Нападения на служителей приходской церкви было не редким явлением. Причины такой вражды носили многофакторный характер. Но, на наш взгляд, одним из самых распространенных мотивов были представления мирян о великих богатствах служителей церкви, включая и священников приходов. Отсюда самыми обыденными явлениями были грабежи и воровство, совершаемые не только мирянами, но и клириками.

Как свидетельствуют визитационные документы, а также записи судебных преследований как церковных, так и светских судов, побудительным толчком к нападению и расправам над клириками могли быть собственно документы об исках и судебных наказаниях виновных в самых разных преступлениях. Те, кто не мог «выкрутиться», сославшись на нарушение самим священником королевского законодательства, прибегали к прямому насилию. В регистрах Карлайльского епископа Т. Эплби (1363-1395) было зарегистрировано в 1385 г. подобное групповое нападение, в котором участвовали не только миряне, но и клирики. Священник Томас Доджет в приходской церкви Св. Катберта в Карлайле по распоряжению епископа должен был огласить список лиц, отлученных от церкви за беспорядки. «Неизвестные злодеи в большом количестве явились в эту церковь, возложили руки на священников и угрожали расправиться с ними, захватили епископские письма и предотвратили свое отлучение от церкви» ^{[22, p. 142]}. Имена преступников были доложены епископу, который распорядился, чтобы все «подобные преступники как светские, так и равным образом духовные, даже священники, помогавшие им, должны быть представлены на кафедральный Собор для того, чтобы ответствовать в течение 10 дней» ^{[22, p. 142]}. Частыми были нападения отдельных мирян на приходское духовенство. С решением таких конфликтов сталкивались практически все епископы, о чем повествуют списки преступлений в сохранившихся регистрах. Они создают картину нескончаемых файд средневекового общества, в которых принимали участие и священники, часто становившиеся случайными жертвами несдержанных эмоций и вооруженного нападения. В такой ситуации, например, оказался во время праздничной литургии священник приходской церкви Хорстеда. Запись передает эмоции происходящего, когда «некий сын беззакония, по имени Д. Ботелай напал на Уильяма Тайлора, собираясь убить его, священник сэр Томас встал между Джоном и Уильямом, возможно, надеясь таким жестом остудить пылающего злобой Джона. Но вышеназванный Джон незаконно отсек палец, обычно называемый указательным, с правой руки сэра Томаса» ^{[17, p. 42 – 43]}.

В рутине повседневных забот Йоркский архиепископ Дж. Форсби издал 26 февраля 1362 г. распоряжение об отпущении грехов рыцаря сэра Адама де Эвренгхема, который был отлучен за преступное возложение своих рук на Ричарда де Хелдтона, ректора Дерфилда. Временное прощение архиепископ милостиво дал 27 апреля 1365 г. Джону де Гейфорду и Гервазаю де Пеко за отрубание головы священника по имени Джон де Уинтеворф до тех пор, пока они смогут отправиться в Рим за прощением; формула отлучения была дана 20 апреля 1366 г. против тех, кто возложил преступные руки на декана Понтефракта и убили его слуг ^{[15, p. 144]}. Заметим, что архиепископ, как пенитенциарий ежегодно отпускал подобные грехи, совершаемые населением Йоркской провинции.

Обычно в регистрах отсутствует объяснение злобным выпадкам мирян против духовенства, либо запись отмечает, нападение «было совершено по необъяснимой причине», как в случае нападения в 1401 г. на Уильяма ректора Вестгринстеда. «Неизвестный мужчина напал на него, когда он находился на территории кладбища при приходской церкви, с великой жестокостью ударил его палкой по голове, оставив его полумертвым с немалой потерей крови на земле» ^{[17, p. 77]}. Упорным преследованиям по не выясненной причине подвергался со стороны прихожанина священник Пере Каню. В приходе Санта Элалия де Коро мирянин Бонанат «сидел в засаде всю ночь», ожидая священника Пере Каню, и ранил его мечом дважды в руку и ногу. Исход не удовлетворил Бонаната, поэтому позже, когда священник оправился от своих ран и совершал путь в церковь, Бонанат опять напал на священника ^{[3, p. 173]}.

В документах визитаций архиепископа Йорка Дж. Форсби (1353-1373) есть свидетельства того, что духовенство, в свою очередь, было основательно вооружено и быстро давало отпор нападающим. В 1356 г. следственная комиссия рассматривала дело по жалобе Гуго Найта. Священник описал, как на него напали вооруженные миряне, и как он убил одного из них в целях самообороны. В 1358 г. двое мирян Уильям Ростон и его сын ранили священника Джона Пая мечом и стрелами, после чего вооружившийся священник Джон Пай стал преследовать их со своей собакой ^{[15, p. 144]}.

Приходские священники были не только пострадавшей стороной. Они умело защищались, используя разнообразное оружие, с которым, кстати, могли отправиться на разбой и грабежи, как самые заурядные бандиты. Это была наиболее неприглядная сторона жизни и поведения некоторых клириков, с которой не могли справиться никакие наставления и даже угрозы властей. В 1345 г. епископ Барселоны выразил озабоченность, что криминальная деятельность клириков побуждает «людей давать клирикам отпор», когда даровал аббату власть заключать в тюрьму и штрафовать клириков, живущих на земле аббатства, «чтобы их преступления не остались безнаказанными». Что подразумевал епископ, об этом говорят несколько примеров, когда прихожане становились жертвами разбоя духовенства. Таковы жалобы мирян на священника церкви Св. Петра де Ллора, которого они называли «драчуном и, кроме того, он ежедневно вооружен и говорит обидные слова прихожанам и их женам», что бледнеет в сравнении с враждебностью, которую он проявил ударив посохом мужчину и другого в лицо игральной доской во время спора. Прихожане утверждали, что во всем приходе не найти человека, который не ссорился бы со священником Арно, особенно после того как Арно арестовал и доставил в суд многих прихожан ^{[3, p. 202]}.

«Он – обычный вор и грабитель домов, пособник шотландцев в разорении Англии». Такой вердикт в 1375 г. вынес суд консистории епископа Карлайльского по делу клирика Уильяма де Роуклифа обвиняемого в том, что он вместе другими грабителями ворвался в дом Роберта Уотсона в Кирк Бамптоне, и захватил золото, серебро, вещи и скот стоимостью 40 марок. И, несмотря на то, что он был ранее обвинен в светском суде, епископ назначил срок очищения от греха этого преступника «посредством рук 12 ректоров, викариев, клириков» в приходской церкви Св. Марии в Карлайле ^{[22, p.109]}.

Обычно любое преступление священника становилось предметом пересудов прихожан. Когда распространялись слухи или прилюдно обсуждались клирики, тогда архидьяконы, как местные лидеры духовенства, должны были своим авторитетным заключением положить конец таким разговорам. Только в том случае, если клирик упорствовал в своих прегрешениях или его преступление было тяжким, как в случае совершения убийства, его дело становилось компетенцией епископа. Однако было много случаев, когда духовенство совершало проступки не преднамеренно ^{[12, p.140]}. Каноник Рипона возглавил следственную комиссию 8 августа 1356 г., чтобы расследовать дело по жалобе Гуго Найта. Священник описал, как на него напали вооруженные миряне, и как он вынужден был убить одного из них в целях самообороны ^{[15, p. 144]}.

Многие клирики, которые попадали под надзор местных властей, проявляли склонность к разным видам нарушения порядка и норм поведения белого духовенства. Отсюда в записях регистров фигурируют колоритные клирики бунтари и преступники, как Джон Оливер с его обширным списком преступлений, включающим ношение различного оружия, нападения на множество людей, участие в бунтах против приора монастыря, которого он открыто считал своим врагом ^{[3, p. 201]}.

Впрочем, в некоторых случаях мотивы преступления остались совершенно не объяснимыми. Например, дело, которое расследовал в 1404 г. Йоркский архиепископ Р. Скроуп по поручению римского папы. Оно касалось клирика его диоцеза Уильяма Киллингейла и двух его друзей тоже клириков, на которых из засады напал мирянин Роберт де Эсквит и четверо его сообщников. «Они преследовали клириков около мили до поля Блайлингтон, угрожая им смертью и осыпая их стрелами. На пути убегающих препятствием стала канава, слишком широкая, чтобы ее перепрыгнуть. Киллингейл и его коллеги обернулись, чтобы защитить себя, стреляя из лука. Одной из стрел Киллингейл попал в глаз Роберта, после чего он через короткое время скончался». Архиепископ счел, что Киллингейл так поступил по причине самообороны ^{[8, p. 17]}.

Стычки или файды между священниками и прихожанами ничем не отличались от таких же столкновений в среде мирского населения. К тому же эти сражения шли вовсе не по вопросам веры или ритуала церковных служб. В ответ на нападения мирян клирики также могли совершать преступления и насилия над своими прихожанами или соседями мирянами. Исследователи, как М. Армстронг-Партида, на примере Испании подчеркивают, что приходские священники, особенно имеющие семью, врастали корнями в свою деревню ^[3]. Вспомним фриульского мельника Меноккио, героя знаменитой книги К. Гинзбурга «Сыр и черви». Друзьями и недругами мельника были не только односельчане, но и священники, с которыми он был тесно знаком с раннего детства, дружил, с иными долгое время враждовал.

Жалобы прихожан на поступки своих пастырей отмечались и осуждались в ходе визитаций, но специальных мер и наказания по факту их совершения не применялось. В ответ злопамятные клирики отыгрывались на несчастьях своих прихожан, даже умирающих, как это сделал священник, отказавшийся принять исповедь умирающей женщины за то, что восемь лет тому назад ее муж поранил его в драке. Сакрист отказывал в погребении тел прихожан до тех пор, пока ему не возвращали их долги, не крестил детей должников ^{[3, p. 205]}.

15 августа 1297 г. Генрих Педжет и несколько мужчин из поселения Вайвертон, несли тело усопшего Джона де Кронхила на кладбище церкви Св. Андрея в соседнем Ленгере. Похороны Кронхилла пришлись на праздник Успения Богородицы и выходной день, собравшие группу очевидцев. Согласно показаниям Генриха, Уильям, священник прихода Св. Андрея, остановил процессию при входе на кладбище и отказал в захоронении их односельчанина. В записях жалоб на Уильяма свидетели расходились в оценке мотивации этого драматического события. Только Генрих предложил версию, объясняющую поступок священника: душеприказчики усопшего не заплатили Уильяму посмертную часть имущества, полагающегося священнику. Месть священнику последовала через некоторое время. Жители Вайвертона, бывшие соседи Кронхила, отказались участвовать в традиционных взносах на ремонт стены кладбища церкви Св. Андрея ^{[27, p. 8]}.

С одной стороны, в подобных действиях легко увидеть экономическую подоплеку, но с другой, они усложняли личные отношения мирян и духовенства. Не все обвинения приходского духовенства были законны и оправданы, так как некоторые из них были основаны на нескончаемых слухах и сплетнях прихожан. Тем не менее, главными свидетелями аморальных выходок священников были прихожане, которые свидетельствовали, например, что ректор напивался в церкви и часто прерывал службу.

В ходе визитации в северной провинции Англии были изобличены шесть священников, которых обвинили в постоянном посещении таверн и пьянстве в присутствии прихожан. Не удивительно, что большинство из этих священников прихожане обвиняли и в других нарушениях. Священник Томас Фолиот из прихода Гарвей, игнорировал свои обязанности, что что привело к потере его авторитета у большинства прихожан. Он проводил большую часть времени в таверне, чем где-либо еще. Возможно, во время попойки он публично разгласил исповедь одного из своих прихожан. Затем священник стал посвящать все свое свободное время пьянству, чем очень беспокоил своих прихожан. Джон Скон, священник из Леоминстера, спровоцировал подобное же беспокойство своих прихожан, которые неоднократно видели его пьянствующим в тавернах и других подозрительных местах даже по ночам ^{[12, p. 141]}.

В приходе Ператалада прихожане имели не меньшие основания для обвинения священника Бартоломе Роча, которого во время визитации они охарактеризовали как пьяницу, который не выполнял церковные службы. Его называли бесчестным человеком, который богохульствует и поносит Бога и всех Святых, ежедневно нападает и ссорится с прихожанами^{[3, p. 184]}.

В некоторых случаях обвинения, выдвинутые против духовенства очень расплывчаты и сомнительны. Сложно понять, чего хотели добиться простые прихожане, жалуясь на своего священника: усилить церковные требования к своему пастырю или, по случаю визитации архидьякона, использовать обвинения, чтобы причинить беспокойства непопулярному священнику. Так, в 1405 г. викарий Хайворфа был обвинен в изнасиловании перед служащими Сосберийского декана. Но через пять лет этот же декан даровал викарию пожизненную пенсию с учетом его «долгого и прилежного правления» ^{[5, p. 97]}. Что же это - забывчивость декана или внезапное перерождение викария? Возможно, наиболее правдоподобным объяснением такого решения было установление ложных обвинений мстительных прихожан.

Средневековый человек обычно разрешал конфликтные ситуации, привлекая соседей. Но не все соседи проявляли терпение в выражении своего недовольства нарушением общинных правил. Они могли физически демонстрировать свое недовольство, швыряя камни в своих противников. Об этом свидетельствуют законы некоторых городов, запрещающие людям швырять камни в двери и дома своих врагов.

Духовенство в спорах и стычках с прихожанами прибегали к таким же способам, что и их поселяне, а не как клирики, живущие по Евангельским заповедям. В ходе деревенской файды негодующий на своего соседа, сакрист вымазал двери в дом Гулельмо коровьим навозом. Последней каплей в ссоре соседей стало то, что сакрист убил одну из свиней соседа. В итоге началась открытая вражда и драки. Однажды Гулельмо ударил сакриста Пейре по голове палкой. В драку вступил брат Пейре. В результате Гулельмо оказался распростертым на земле, как он впоследствии заявил «полуживой и без чувств». Гулельмо подал иск в суд епископа на сакриста. Соседи показали, что они оба виновны, так как обменивались непотребными словами, но в драке сакрист и его брат чуть не убили Гулельмо, которого прихожане посчитали невиновным в этой стычке ^{[3, p. 192 – 193]}.

Ссоры между клириками и прихожанами могли достичь высшей точки – убийства, как результата долгой неприязни. Свидетели докладывали, как всем общеизвестное, что сакрист Берно Бетль и мирянин Жайме Монер из прихода Верже были врагами. При встрече они часто дрались даже на мечах. Решающим моментом в их ненавистных отношениях стало то, что в церкви Верже в присутствии многих людей Жайме плюнул в лицо сакриста. Через несколько дней после этого прихожане увидели сакриста Берно вооруженным мечом и луком в компании двух его друзей, тоже клириков из соседних деревень. Как показали свидетели, они «часто пьянствовали в доме сакриста, где останавливались на много дней». Нет ничего удивительного, что приблизительно в это время Жайме был ранен у городской мельницы. Горожане привезли его домой, где он скончался от ран. Но до своего ухода из жизни Жайме назвал городскому бейлифу напавших на него – это были сакрист и два его друга ^{[3, p. 197]}. Очевидно, что такая жестокая месть последовала за публичное унижение священника и поставила точку в длительном конфликте двух людей, принадлежавших к разным сословиям, но связанным общими представлениями о чести.

Клирики могли проявить насилие, защищая не только себя, но и честь семьи. Так, Руанский архиепископ Одо расследовал дело священника, который занимал бенефиций, находящийся под патронатом своего отца, в мирские дела которого и своей родни он вмешивался. В одной из стычек священник, обнажив меч, с воинственным криком набросился на некоего рыцаря, чтобы помочь своим родственникам ^{[11, p. 82]}.

Другой клирик – Понс де Рока чувствовал себя обязанным ответить на оскорбление, нанесенное отцу, после того как мирянин Джон Гилберн разбил ему нос, ударив лицом о стену церкви. Прилюдное унижение отца перед общиной могло отразиться и на репутации Понса. Понс был убежден, что действия Джона – это «нападение» также и на него, и он отомстил ему, когда Джон оказался один в церкви. Невзирая на святое место, защитником и служителем которого он был, Понс напал на мирянина с мечом и ранил его в левую руку, которую впоследствии пришлось ему ампутировать ^{[3, p. 198]}. Как мы показали, роли жертвы и насильника могли меняться.

Заключение

Исследования средневековых конфликтов на приходах показывают, что вооруженный клирик был обычным явлением средневекового общества, что объясняется особым состоянием средневекового мира, где угроза силы и ее применения долго оставались доказательством правоты и авторитета свободного человека.

Очевидно, что положение священника на приходе менялось вместе с теми процессами, которые корректировало время, реформы общественного устройства и Церкви. Также очевидно, что отношения клириков с прихожанами зависели не только от личных качеств священника, но и от тех ожиданий и требований, которые прихожане предъявляли своему пастырю. Свои желания миряне высказывали как непосредственно в своих показаниях на визитациях и в судах, так и косвенно воздействуя на жизнь и карьеру священника. Отношения между священниками и мирянами не только комплексное, но и всегда неустойчивое явление. Они отражали как сложившиеся представления общества о статусе священника, так и особенности, связанные с конкретными обстоятельствами приходской жизни локальных общин.

Персональные конфликты клириков с прихожанами могли длиться годами и завершаться не только судебным разбирательством, но кровопролитием и даже убийством. Несмотря на значительное число примеров преступлений самих священников невозможно однозначно оценить их поступки, так как в записях почти не сохранились результаты суда по этим делам. К тому же, вызванные для свидетельских показаний прихожане, не всегда давали правдивые показания. Они могли защищать свои цели и менять показания в своих интересах. Факт таких манипулирований подтверждают действия прихожан, не только обвинявших, но и защищавших своих священников.

Священники жили рядом со своими соседями мирянами и были в курсе их моральных устоев, которые воздействовали и на клириков. Повседневное общение, семейные узы, выслушивание исповеди и даже мелкие проступки были доступными средствами познания друг друга. Священники, как и миряне, участвовали в файдах и совершали акты возмездия. В свою очередь прихожане не идеализировали свое духовенство, ибо они знали, что духовенство имеет такие же грехи, в которых они признаются им на исповеди. Несмотря на твердую установку католической Церкви оградить белое духовенство от мира, запретить их интеграцию в общины мирян многочисленными запретами, особенно через браки, священники оставались частью местной общины, составлявшей основу прихода.

Прихожане персонально знали недостатки своего духовенства, что упрощало выражение недовольства человеку, который был таким же, как и все миряне, невзирая на сан и сакральные функции. Важным было соблюдение священником, особенно «чужаком», тех традиций, которые бытовали на приходе и поддерживались усилиями его общины. Можно согласиться с положением Эндрю Таубмана, что религиозная культура приходского духовенства и мирян не всегда находилась в конфликтных отношениях и не была жестко отделена друг от друга. Возможно, между ними существовали определенные формы взаимодействия, о чем иногда проговаривается документация региональной церковной администрации ^{[27, p. 158]}.

Об этой органичной связи мирян и священников прихода говорит старинная поговорка, которую лукаво использовали прихожане. Оправдывая свои вольности с законом, они кивали в сторону священника, наверняка уверенные, что и у него есть в чем повиниться: «Если золото ржавеет, то, что же делается с железом?». Более прямолинейно эту фразу трактует У. Дохар: «Если священник, которому мы верим, нечист, нечего удивляться, что и светские люди развращаются» ^{[12, p. 141]}.

Общеизвестно, что средневековое белое духовенство не без благосклонности относилось к самокритике и критике. Средневековье не знает гонений на сатирические произведения и анекдоты из жизни приходского духовенства ^{[24, p. 63]}. К сожалению, в литературе сатирический образ алчных и невежественных болванов остался на долгие времена, заслонив не интересный и унылый регулярный труд и порядок на приходе, где документы визитации кратко резюмировали: «Omnia bene». Можно предположить, что такие представления сформировались в связи с тем, что приходскому духовенству поставили слишком большие задачи, а идеал пастыря предполагал чрезвычайно высокие требования. Если учесть неоспоримый факт, что каждый приходской священник был погружен в мирской мир, как пловец в бушующее море, где он обязан был создать райский остров из обычных прихожан, то, наверное, мы сможем посмотреть на его жизнь не только с осуждением.

Приведенные в исследовании документы, с одной стороны, говорят о наличии преступных деяний в среде приходского духовенства. С другой стороны, визитации и суды фиксировали не все случаи конфликтов, а только самые значительные из случившихся файд на приходе с участием духовенства. Тем не менее, ни характер столкновений участников конфликтов, ни их количество, ни, тем более, системность внутриконфликтных действий обеих сторон, не являются свидетельством широко распространенного народного антицерковного настроя накануне Реформации. Завершая исследование, заметим, что конфликты в приходской жизни не были нормой поведения духовенства на местах. Крайности в модели поведения средневекового социума всегда заметны, они фиксировались документами, замечались современниками, порождали критику. Но между двумя полюсами – идеалом и его разрушителем, располагалась значительная часть обычного, рядового духовенства, которое без подвигов, но и без злодейств выполняло возложенные на него обязанности.