Урбанистика как проект: параллаксное видение

Сафина Айнур Маратовна кандидат философских наук доцент, ФГБОУ ВО "Казанский государственный архитектурно-строительный университет" 420043, Россия, Республика Татарстан, г. Казань, ул. Зеленая, 1 Safina Aynur Maratovna PhD in Philosophy Docent, the department of History and Philosophy, Kazan State University of Architecture and Engineering 420043, Russia, the Republic of Tatarstan, Kazan, Zelenaya Street 1 ainur.safina@mail.ru Гайнуллина Лилиана Файберговна кандидат философских наук доцент, ФГБОУ ВО "Казанский государственный архитектурно-строительный университет" 420043, Россия, Республика Татарстан, г. Казань, ул. Зеленая, 1 Gaynullina Liliana Faybergovna PhD in Philosophy Docent, the department of History and Philosophy, Kazan State University of Architecture and Engineering 420043, Russia, the Republic of Tatarstan, Kazan, Zelenaya Street 1 lianagai@yandex.ru

Леонтьева Людмила Станиславовна кандидат философских наук доцент, ФГАОУ ВО "Казанский федеральный университет" 420008, Россия, Республика Татарстан, г. Казань, ул. Кремлевская, 18 Leontieva Ludmila Stanislavovna PhD in Philosophy Docent, the department of State and Municipal Administration, Kazan Federal University 420008, Russia, respublika Tatarstan, g. Kazan', ul. Kremlevskaya, 18 lsl3@yandex.ru Другие публикации этого автора

Изучая отечественную и зарубежную литературу по урбанистике, авторы столкнулись с любопытной закономерностью: несмотря на огромное количество и пестроту источников по теме, в них, как правило, отсутствует определение самого предмета исследования. Речь идет о том, что при всей очевидности объекта изучения урбанистики (им является город, городская агломерация), отсутствует внятное определение ее предмета – как понимается город в урбанистике? что именно урбанистика изучает, изучая город? Как следствие, размытым оказывается само определение урбанистики – и как теоретического дискурса, и как особой социальной практики.

Для исследователей конца ХIX - нач. XX вв. такое невнимание к дефинициям объясняется, скорее всего, тем, что «город» для них был почти интуитивно определяемым понятием, а предметное поле Urban Studies – само собой разумеющимся. Однако современные авторы оказались в противоположной ситуации: границы понятий «город» и «городские исследования» настолько размыты и проблематизированы, что зачастую это оборачивается стремлением и вовсе избежать их определения. Эта понятийная «растерянность» особо остро чувствуется в работах отечественных авторов: несмотря на все многообразие исследовательских подходов, общим местом является отрицательное определение урбанистики, т.е. указание на то, чем отечественная урбанистика не является, до чего не «доросла» – в противоположность тому, чем она должна быть/хочет казаться/не (с)может стать. Для того, чтобы подчеркнуть указанную проблемную ситуацию в отечественной урбанистике, и вместе с тем парадоксальный характер возможного ее решения, авторы сознательно включили в название статьи достаточно одиозное понятие параллакса, отсылающее к названию известной работы словенского философа С.Жижжека. Исходя из вышесказанного, в данной статье ставится цель, во-первых, определить статус отечественной урбанистики как теоретического дискурса и практики управления пространственным развитием. Во-вторых, предпринимается попытка маркировать возможные «точки роста», потенциальное пространство развития урбанистики в России.

Первые размышления о городе можно найти еще в сочинениях Платона и Аристотеля в контексте рассуждений об идеальном устройстве государства и общества. Однако эти работы, строго говоря, еще нельзя отнести к собственно урбанистическим: город здесь рассматривается лишь как пространство, нейтральный фон, на котором разворачиваются политические, экономические и др. процессы. Развитие урбанистики как самостоятельной отрасли знания вызвано нарастанием самого процесса урбанизации как оборотной стороны индустриализации. Исследователь, анализирующий трансформации социальности эпохи модерна, не мог не заметить, что город перестает быть просто местом локализации этих социальных изменений, но становится их наиболее репрезентативной формой. Еще А. Смит, рассуждая о разделении труда, промышленности и сельского хозяйства, города и деревни в своем знаменитом «Исследование о природе и причинах богатства народов» (1776 г.), говорил о городе как олицетворении происходящих в обществе перемен. Он указывал на неразрывную связь урбанизации и индустриализации, замечая, что лишь в условиях города возможны некоторые виды производства. ^[1].

К. Маркс и Ф. Энгельс указывают на тесную связь между способом производства, с одной стороны, и пространственной структурой социальных отношений, с другой ^{[2, с.470; 3, с. 25, 26, 90]}. Так, в докапиталистическом обществе город выступает лишь как место и посредник (но не сторона и участник) взаимодействия между изолированными общинами, ведущими натуральное хозяйство. Коренное изменение роли и функций города происходит лишь с началом капиталистического способа производства, которое потребовало концентрации в одном месте больших масс пролетариата.

В западной философии ХХ в. тема города поднималась в связи с теми негативными последствиями урбанизации, которые стали заметны по мере дальнейшего увеличения ее масштабов. Так, Г. Зиммель ^[4] указывает на такие особенности городского образа жизни, как утилитаризм в отношениях, бесчувственное равнодушие, замкнутость, взаимная отчужденность горожан. Отталкиваясь от идей Г. Зиммеля, представитель чикагской школы Л. Вирт ^[5] показывает, что в городе такие феномены как аномия, суицид, душевные расстройства, одиночество, коррупция, преступность, делинквентное поведение имеют большие масштабы по сравнению с сельской местностью. Это накладывается на тенденцию низкой рождаемости, наблюдаемой в городах. В итоге исследователь приходит к выводу, что город не производит, а потребляет людей.

Среди множества современных исследований на городскую тематику следует особо выделить те, в которых присутствует элемент саморефлексии урбанистической теории. Заметим, что подобные попытки критического осмысления собственного теоретического базиса и даже некоторая апологетика является одним из ведущих мотивов современной отечественной урбанистики. При этом анализ причин указанной тенденции по понятным причинам можно совместить с изучением самих работ российских исследователей.

Один из корифеев отечественной урбанистики В.Л. Глазычев в своих публикациях ^[6,7] указывает на необходимость переосмысления теоретического наследия советского градостроительного проектирования. Он подчеркивает, что город конституируется не архитектурой, не инженерными коммуникациями, и даже не градообразующим предприятием, а прежде всего городским сообществом ^[6]. При этом для России, не имеющей развитых традиций «гражданства-горожанства», не применим метод бездумного переноса образцов западной урбанистической мысли и проектной практики. Поэтому в России, как замечает Глазычев, урбанист вынужден быть «сам себе методолог».

Отечественный исследователь Е. Чернова определяет урбанистику как управление пространственным развитием ^[8]. Она указывает, что в структуре общества выделяют 4 уровня управления, которые применимы и для города: социетальный (город как социальное целое, его структура, функции), институциональный (городские муниципальные и общественные институты, администрация, "ветви власти"), менеджериальный (уровень соорганизации транспортной, инженерной, социальной подсистем), технический (уровень отдельных элементов городского хозяйства: ЖКХ, здания, инженерные сети и т.п). Урбанистика должна работать с городом на социетальном уровне. Но собрать город как социальное целое можно только на надэмпирическом уровне, т.е. как идеальный объект, что в свою очередь требует смены господствующей эпистемологической парадигмы в урбанистике. Взамен наивно-натуралистическому подходу, пытающемуся понять «город» в предположении, что он существует «как таковой», должен быть введен деятельностный подход (СМД-методология), который предлагает «поставить вопрос иначе: не что есть "город", а как мы мыслим и представляем его, как мы действуем, вторгаясь в его пределы в той или иной роли, как следует мыслить и понимать город» ^[8].

Исследователь Е. Трубина во Введении своей книги «Город в теории» ^[9] подмечает, что город является не только объектом урбанистических исследований, но и их культурно-историческим и социальным контекстом. Отсюда возникает проблема универсализуемости урбанистического знания: можно ли теорию, сформулированную на эмпирическом материале одного города использовать для понимания аналогичных процессов в другом городе? Автор указывает на особенности российского социокультурного контекста, которые влияют на рецепцию западных урбанистических теорий. Во-первых, западная урбанистическая теория получила весьма слабое отражение в нашей литературе. Во-вторых, некоторые тенденции развития российских городов свидетельствуют о том, что мы следуем не по пути западно-европейских обществ, а скорее по траектории развития постколониальных стран. В-третьих, стоящая перед отечественными исследователями задача «нагнать» своих западных коллег и освоить наработанный ими багаж понятий-категорий-теорий, осложняется тем, что многие из этих понятий теряют актуальность в связи с коренной трансформацией российских городов в постсоветский период. В связи с этим Трубина ставит читателя перед альтернативой: «Вскакивать ли опять в последний вагон уходящего поезда, воспевая «прецессию симулякров в родных осинах», или все же «попытаться найти в разнообразии школ и подходов такие, которые открывают возможность критического анализа происходящего» ^{[9, с. 36]}.

Исследователи О. Запороржец и Е. Лавринец ^[10] осуществляют рефлексию альтернативных эпистемологических установок, определяемых позицией исследователя по отношению к городу, каждая из которых задает свой собственный «городской дискурс» и по-своему конституирует город как объект изучения. Шестернева Н.Н.^[11,12] осуществляет сравнительный анализ градостроительного образования в России и за рубежом в исторической ретроспективе, критически осмысливая различные модели обучения.

Важно отметить, большинство российских исследователей подчеркивают, что междисциплинарный характер урбанистики, воспринимаемый на западе как аксиома, в отечественной науке является принципом, который с трудом пробивает себе дорогу. Притом декларируемый в теории, он пока крайне слабо отражается на реальной практике управления территориальным развитием. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что состав авторских коллективов, занимающихся подготовкой генплана города, представлен специалистами инженерно-технической и естественнонаучной направленности – от архитекторов до дендрологов и акустиков. Однако ни в одном из них, как свидетельствует Е. Чернова, ^[13] нет представителей социально-гуманитарных специальностей, например, социолога и конфликтолога. Между тем город – и в качестве предмета урбанистики, и в качестве объекта управления – должен пониматься как сложная система, включающая разнокачественные элементы (симбиоз людей, вещей и природы).

Авторы статьи исходят от предположения, что урбанистика как стратегия развития и как наука сегодня в России существует преимущественно в формате проекта. Примем это утверждение в качестве исходного тезиса и конкретизируем рабочие понятия.

Для начала следует определить границы и исток проблемного поля (проблемной ситуации). Дело в том, что в российскую науку урбанистика была перенесена с Запада и выступала «англоязычным» аналогом градостроительства, слегка расширившего на современном этапе собственные рамки за счет включения социально-экономических и культурных проблем города ^[12]. Особенности российского исторического опыта определили тот факт, что градостроительство как практика и наука осталось слепо к аутентичному содержанию и уникальному опыту общественной жизни, которые в концентрированном виде были представлены в западном понимании урбанистики, ее предметном поле и категориально-понятийном аппарате. Россия не имеет богатого опыта городской жизни: у нас нет устоявшихся традиций городского самоуправления, развитого городского сообщества, опыта буржуазной (городской по определению) культуры в широком смысле (культуры производства, потребления, природопользования), которые восходят к греко-римской социокультурной реальности и принципиально отличаются от стихийной жизни «станицы» и «слободы». Отечественной науке и исторической практике присуще понимание города как архитектурной и инженерно-технической (а не социальной и культурной) целостности, поэтому единственным способом «работы» с городом является градостроительство, традиционно рассматриваемое в России как раздел архитектурного творчества и потому ориентирующееся на строительное преобразование территории. Выходом из этого положения мог бы стать тот «просвет» (нестыковка), который образуется при сопоставлении западной урбанистики и российского градостроительства, и выражается в проективном, опережающем (по отношении к российскому) характере понятийного аппарата западной урбанистики. Однако западные Urban Studies вкупе с западными представлениями об идеальном устройстве города были просто перенесены на российскую действительность. Например, менеджмент территорий понимается как традиционное для России государственное и муниципальное управление, проектирование развития территорий – как планирование города. В результате аутентичный смысл западных понятий и идей, несущий в себе опыт совершенно иной городской жизни, не закрепился в нашем социальном и культурном пространстве. Из этого ошибочного отождествления Urban Studies с отечественной урбанистикой (которая де факто мало чем отличалась от теории градостроительства) ошибочно был сделан вывод, что на практике методами традиционного для России градостроительства можно достичь тех же результатов, что и в западных Urban Planning. Поэтому возникает необходимость принципиально развести понятия урбанистики и градостроительства как в статусе различных теоретических подходов к изучению города, так и с точки зрения практических подходов по управлению территориальным развитием. Но прежде того оговорим вопрос, касающийся самого феномена проективности.

В данной статье понятие проективности понимается в его широком значении – как особая мыслительная установка, составляющая основу проектной культуры в противоположность традиционной. Проективность как мыслительная установка исходит из идеи открытости окружающего мира для возможных изменений, в том числе спровоцированных и осуществляемых самим человеком. Проективность делает возможным для человека помыслить будущее и выразить помысленное в форме, инициирующей определенную последовательность действий. Исходя из такого понимания проективности, мы не можем согласиться с выводом В.М. Розина о том, что проектирование (так же как и инженерия или централизованное управление) имеет свои границы, что не все, прежде всего, социокультурные образования, могут быть спроектированы. ^[14]. «От планирования проектирование отличается тем, что представляет собой практику мягкого, ненасильственного закрепления будущих смыслов» ^{[15, с.78]} и «понимается как логика преобразующего мыследействия, ориентированного в будущее» ^{[16, с.83]}, как теория и практика социальных инноваций.

Этот тип мышления был исторически подготовлен европейской культурой на базе мировоззренческих установок Ренессанса. Изначально присущий лишь отдельным индивидам, по мере распространения проектного мышления среди наиболее передовых социальных групп, этот тип мышления стал «визитной карточкой», специфическим признаком европейской культуры эпохи модерна. Однако, на наш взгляд, это вовсе не исключает наличие проективных тенденций в современной культуре. При этом следует указать на принципиально иной характер проективности в современном обществе. Согласно В. Тодорову, в модерне «проект есть видение грядущей сборки/собранности. Модернизм – максимальная проективность» ^[17]. В отличие от этого, проект постмодерна не является линейным, рассчитанным на конечное свершение и достижение совершенства. Его можно представить как нелинейную ризомную структуру, каждая точка которой является «точкой роста», благодаря чему принципиально отрицается его конечность и завершенность.

В то же время, проблемы, с которыми столкнулась отечественная урбанистика свидетельствует о том, что формирование проекта здесь может происходить не положительным образом, а только негативно, апофатически. Иными словами, отечественная урбанистическая теория сегодня способна генерировать новые смыслы не за счет раскрытия и развития содержания существующих понятий или выработки новых, а за счет саморазличения, само-отграничения от существующего понятийного аппарата, через указание на его неразвитость и недостаточность. Раскрытие нового смысла и развитие феномена осуществляется не через представление в науке того, что есть или ожидается, а через представление того, чего нет (пока или уже), чего недостает для осуществления полноты бытия. Эта техника порождения нового может быть описана через категорию параллакса, введенную в философский оборот С.Жижеком ^[18].

Параллакс – особый «выверт» ума (глаза), при котором мы можем увидеть рядоположенными феномены, которые принципиально не могут быть сопоставимы. Оказывается, несопоставимыми являются не максимально далекие друг от друга феномены, а максимально близкие, в пределе – вещь как собственное alter ego. Параллакс – короткое замыкание вещи на самое себя, минимальное различие с самой собой. В качестве мысле-образа этого феномена можно представить существующие на одной плоскости две стороны одной медали (вспомним, к примеру, парадоксальную ситуацию, когда «человек сам на себя не похож»).

Отечественная урбанистика сегодня формирует собственное предметное тело (дискурс), используя технику параллаксного разрыва с градостроительством, проективно выстраивая точки нетождественности, различения. Мы предприняли попытку произвести такое размежевание по нескольким опорным пунктам. Нижеследующий фрагмент можно представить именно как параллаксный проект урбанистики, направленный на закрепление возможного содержания урбанистики как социальной практики и как теоретического дискурса.

На сегодняшний день распространенным является понимание урбанистики в двух взаимосвязанных аспектах:

1) урбанистика как особая стратегия управления развитием территорией;

2) урбанистика как наука, изучающая содержание, методы и т.д. этой стратегии.

Первое различие урбанистики и градостроительства заключается в том, как понимается целостность города. Для градостроительства город есть прежде всего территориальное и инфраструктурное целое. Город рассматривается как пространственно-архитектурное единство, как архитектурная и инженерно-техническая среда. Для урбанистики город – сложный объект, имеющий гибридную природу. Как сложная система, город представляет собой симбиотическое единство трех разнокачественных компонентов:

–технический компонент (город как искусственно созданная среда, архитектура и инженерно-технические коммуникации);

– социальный компонент (город как особый тип социальных связей, формирующих городское сообщество);

– экологический компонент (городские агломерации как часть экосистемы).

В силу этого градостроительство является технической наукой, хотя и предполагает учет социальных проблем. Урбанистика же относится к разряду современных междисциплинарных исследований. Заметим, многообразие и пестрота дисциплин, входящих в корпус зарубежных Urban Studies, отражает не столько множественнность возможных подходов к изучению города, сколько именно сложность самого изучаемого объекта. В отечественной науке осознание последнего факта еще только начинает складываться.

Второе. В силу указанных различий в понимании города между градостроительством и урбанистикой намечается расхождение по вопросу развития территорий. Поскольку градостроительство рассматривает город как техническую систему, развитие территории здесь неизбежно ставится в зависимость от внешних факторов (инвестиций, директивного управления планирования и т.д.). Урбанистика же, рассматривая город как сложную систему, способная увидеть в последней саморазвивающийся, автономный (в исконном смысле слова) организм, который при правильном управлении способен решить множество своих проблем за счет активизации собственных внутренних ресурсов. Главным из этих ресурсов являются социальные связи внутри городского сообщества. Поэтому урбанистика ориентирована в первую очередь на социальные технологии, которые смогли бы активизировать внутренний потенциал городского сообщества, в первую очередь так называемый человеческий ресурс ^{[19, с.205-206]}.

Взгляд градостроителя на город – взгляд «сверху» и «со стороны». Градостроительство предполагает застраивание города по директиве «сверху», по четкому плану, который зачастую не берет в учет культурных, исторических и прочих особенностей застраиваемой территории. Но там, где нет связи с живой историей города, с прошлым, представленным в самих жителях города, не может быть выработано никакого реального прогноза, который учитывал бы реальные интересы горожан. Градостроительство идеально подходит для средневекового города-крепости, который выстраивается по единому плану или для советского города-спутника, вырастающего на определенной местности за несколько лет. Градостроительство ориентировано на экономику командного типа и оторванность общества от государства. Право быть автором плана города, а вместе с ним и бремя исполнителя этого плана безраздельно принадлежит государству и органам муниципальной власти, которые для самих жителей города зачастую безличны. К тому же градостроительство использует слишком «крупный» масштаб действий и исследований: оно «мерит город километрами и гектарами» (В.Л. Глазычев) ^[20]. Урбанистика выгодно отличается от градостроительства именно тем, что исходит из частных интересов конкретных граждан. Для нее свойственен противоположный вектор движения: квартира – микрорайон – город. В силу этого градостроительство как стратегия не выгодна потому, что с одной стороны, управление «сверху» не совсем согласуется с интересами отдельных людей, а с другой стороны, в силу этого оно лишает себя возможности использовать внутренние ресурсы города и потенциал микросоциальных связей горожан. В связи с этим в качестве первого принципа урбанистики Глазычев В.Л. выдвигает следующую максиму: «Решение социально-экономических проблем города начинается с раскрытия возможностей для максимальной реализации установки горожан, каждого в отдельности, на свою и своей семьи экономическую самостоятельность» ^{[20, с.57]}. Это значит, этого жители города со своими маленькими бытовыми проблемами остаются предоставленными самим себе, перемены к лучшему ожидаются только от государства. И при этом жители (и власти города с другой стороны) совершенно не понимают, что многие свои проблемы жители в силах решить самостоятельно.

В силу указанных причин в условиях современных мегаполисов градостроительство как стратегия оказывается весьма ограниченной в своих возможностях. С одной стороны, в современном обществе наблюдается сильная социальная дифференцированность, атомизированность населения и непредсказуемость действий отдельного человека. С другой стороны, архитектурная и инфраструктурная организация городского пространства заставляет взаимодействовать социальные атомы, завязывая многочисленные связи и коммуникации. В результате город, объединенный территориально, но разобщенный социально, представляет собой чудовище, каждая часть которого живет собственной жизнью. Стихийность и непредсказуемость массового поведения, порожденные этим фактором, делают бессмысленным жесткое централизованное планирование, которое является приоритетной формой развития территорий в градостроительстве.

В отличие от этого урбанистика, как замечает Е. Чернова ^{[8, 13]} должна изначально исходить из ситуации полисубъектности развития города, когда различные социальные акторы (например, рядовые жители, органы власти, представители культурной элиты, бизнес-сообщество города, сторонние инвесторы/заказчики/девелоперы и т.п.) выступают как равноправные участники. В силу того, что интересы этих социальных субъектов чаще всего противоречат друг другу, конфликт должен рассматриваться как исходная ситуация градостроительного проектирования, которая является свидетельством нормального протекания этого процесса. Кроме того, объединение разрозненных интересов граждан возможно не на базе наличной ситуации, но только в пространстве единого для всех будущего. Разобщенные в своем наличном бытии, эти социальные субъекты могут быть объединены только общим проектом. Включение различных социальных субъектов/акторов уже на стадии разработки, а затем и реализации урбанистических проектов, на наш взгляд, является одной из эффективных потенциальных «точек роста» развития отечественной урбанистики.

Таким образом, на основе вышеизложенного можно сделать следующие выводы. Во-первых, отечественная урбанистическая теория сегодня существует преимущественно в форме проекта, причем выраженного негативно, т.е. как параллаксический разрыв (само-отграничение) теории градостроительства. Во-вторых, проективность урбанистики как теоретического дискурса открывает (показывает) пространство для возможного развития урбанистики как практики управления пространственным развитием. Заметим, развитие западной урбанистики происходит преимущественно в соответствии с классическим представлением о теории как отражении реальности. Вразрез с этим, в отечественной урбанистике сложилась ситуация, когда теоретический дискурс и даже саморефлексия являются опережающими по отношению к соответствующим практическим трансформациям действительности, а иногда и прямо провоцируют последние.