Рус Eng Cn Перевести страницу на:  
Please select your language to translate the article


You can just close the window to don't translate
Библиотека
ваш профиль

Вернуться к содержанию

Социодинамика
Правильная ссылка на статью:

Провокация как социальное действие: определение феномена в контексте кроссдисциплинарного анализа.

Тумский Станислав Вячеславович

кандидат филологических наук

доцент, Московский государственный институт международных отношений МИД России

119454, Россия, г. Москва, проспект Вернадского, 76

Tumskiy Stanislav Vyacheslavovich

PhD in Philology

Docent, the department of English Language, Moscow State Institute of International Relations of the Ministry of Foreign Affairs of Russia

119454, Russia, g. Moscow, ul. Prospekt Vernadskogo, 76

statum@mail.ru
Другие публикации этого автора
 

 

DOI:

10.25136/2409-7144.2017.8.23349

Дата направления статьи в редакцию:

17-06-2017


Дата публикации:

12-08-2017


Аннотация: Статья посвящена феномену провокации в контексте амбивалентности постмодернистского общества. В статье обозначены предпосылки применения социальными акторами провокаций, среди которых рискогенность, размывание моральных устоев, высокая социокультурная динамика и как следствие этого рационализация социального взаимодействия. Кроме того, затрагивается вопрос мотивации субъектов к применению провокаций. Целью статьи является изучение провокации как социального действия на основе изысканий современных ученых, рассмотрение составляющих стратегии провокационных действий, их характера и возможных целей провокаторов. Методологическую основу работы составил кроссдисциплинарный анализ научной литературы по теме исследования, а также дефиниционный анализ. Полученные результаты дали возможность сформулировать социологическое определение провокации, отражающее более полно его природу, чем существующие в современной науке, а также сделать выводы относительно сущности провокации как социального явления. Исследование показало, что провокация является рискогенной формой социального взаимодействия, во многих случаях - средством борьбы с оппонентом за ограниченные ресурсы и возможности. Провокация представляет собой многоэтапную деятельность, часто сопровождающуюся сокрытием намерений субъекта, нарушением моральных устоев и причинением вреда объекту провокации. Сделанные выводы позволяют продолжить исследование феномена провокации в социологии и наметить пути разрешения конфликтных ситуаций, вызванных применением провокаций.


Ключевые слова:

риск, провокация, конфликт, эмоциональное воздействие, аффективность, социальная интеракция, постмодернистское общество, обман, мораль, доверие

Abstract: The article is devoted to the phenomenon of provocation in the ambivalent postmodern society. The article outlines the prerequisites for usage of provocations by social actors, among which are riskogenics, “liquidity of moral”, high socio-cultural dynamics resulting in increased rationalization of social interaction. The purpose of the article is researching provocation as social action with consideration of research results by modern scientists, as well as analysis of elements of provocation strategies, their nature and the possible targets of provocators. In terms of research methodology, the article is based on definition analysis and cross-disciplinary analysis of scientific sources on the subject of provocation. The findings have enabled the researcher to formulate a more precise definition of provocation than those suggested before in sociology and to make conclusions regarding the social essence of provocations. The results of the study showed that provocation is primarily a multi-stage process which is driven by an actor concealing his intentions, frequently corrupting moral standards and damaging the object of the provocation. The obtained results enable social scientists to pursue further research of the phenomenon of social provocation and may assist in resolving conflict situations.


Keywords:

risk, provocation, conflict, emotional impact, affectivity, social interaction, postmodern society, deception, morality, trust

Современное постмодернистское общество представляет собой сложную систему взаимоотношений, в котором одним из определяющих факторов является риск. Рискогенность социальной действительности во многом выражается в нелинейности развития социальных отношений, стирании ранее незыблемых границ пространства, времени, турбулентных изменениях в сфере социальных и межличностных отношений, отсутствии постоянства существующих социальных ролей и статусов, размывании норм морали [1, c. 158]. Рискологический поворот, обозначенный, Э. Гидденсом, свидетельствует о ряде обстоятельств, которые существенно изменили жизненную ситуацию миллионов людей по всему миру: «Жить в глобальную эпоху – значит иметь дело с множеством новых ситуаций, связанных с риском» [2]. Условия амбивалентности социальных отношений, социальная незащищенность, нивелирование нравственных ограничений наносят существенный урон социальной безопасности одних акторов, вместе с тем они открывают невиданные ранее возможности для других.

Внезапный крах мировых финансовых гигантов, резкие изменения мировой политической обстановки, неспособность государств справиться с новыми проблемами глобального мира, неожиданные природные и техногенные катастрофы провоцируют социальных акторов на изменение жизненной стратегии. В постсовременном обществе акторы действуют, во многом подтверждая теорию рационального выбора Дж. Коулмена, согласно которой члены общества склонны рационализировать свою деятельность и предпринимать действия, направленные на получение максимальной собственной выгоды [3].

В ситуации, когда социальные акторы вынуждены жить в реальности с чрезвычайно высокой динамикой жизни, увеличением доли короткоживущего социума [4] взаимодействие эволюционирует, стремясь к улучшению адаптации социальных систем к быстроменяющимся условиям. Желание социальных акторов реализовать свои интересы стимулирует их к диверсификации форм социального взаимодействия, поиску наиболее эффективных из них, позволяющих добиваться максимальной результативности за минимальное время.

Успешность индивидов в постиндустриальном обществе во многом определяется их умением ведения эффективной коммуникации и оказания воздействия на других акторов для достижения своих целей. Отсутствие четких предписаний, паттернов поведения побуждает акторов отказываться от ранее социально значимых этических и моральных принципов [5, с. 14]. Долгосрочные отношения уступают свое место краткосрочным формам сотрудничества [там же, с. 159], гибкость в построении отношений доминирует над порядочностью, честностью по отношению к другим членам общества [там же]. Все обозначенное, а также ненадежность социального бытия и наличие мимолетных возможностей подталкивают акторов к более эгоцентричному, а нередко и вовсе агрессивному поведению по отношению к другим людям. Многие из этих обстоятельств жизни в постсовременном обществе описал социолог З. Бауман, он обозначил ситуацию, заставляющую людей рассматривать стратегию своего социального взаимодействия через призму морального нигилизма.

Люди нередко готовы поступиться моральными принципами, воспринимая других членов общества как «объекты для одноразового использования» [5, c. 175] и применяя ранее неприемлемые средства нейтрализации своих оппонентов. Акторы пытаются скрыть свои истинные мотивы от других участников процесса коммуникации, они стремятся оказать на них скрытое воздействие, спровоцировать их на совершение выгодных им действий.

Нам представляется, что описанный тип социального взаимодействия следует называть провокацией. Однако в современной науке, в том числе социологической, еще нет однозначного емкого определения этого феномена, которое давало бы точную характеристику провокации вне зависимости от того, в какой ситуации и на каком уровне социального взаимодействия она применяется. В связи с этим нам кажется разумным проанализировать существующие дефиниции понятия провокации ученых из различных, прежде всего социальных наук и сформулировать универсальное социологическое понятие провокации.

Свой анализ мы начнем с изысканий в области политологии, нам представляется, что в этой науке понятие провокации раскрыто наиболее полно. Большинство ученых дают характеристику этому феномену как резко отрицательному и деструктивному действию - акции, нацеленной на побуждение оппонента к заведомо проигрышным действиям [6, c. 208], «подстрекательству кого-то к таким действия, которые могут повлечь за собой тяжелые для него последствия», методу ведения политической борьбы с применением акций подрывного характера [7, c. 41]. Пашенцев Е.В. считает, что цель международной провокации - «запрограммировать» реакцию противника на эскалацию событий, что указывает на необходимость учета многих факторов при планировании и реализации провокации и наличии определенных намерений у провокатора. Он также полагает, что провокации могут привести к потере позиций оппонента, его материальных и нематериальных активов, что в свою очередь подтверждает идею об использовании провокаций в качестве средства нанесения урона противнику, например, для создания репутационных рисков [8, c. 149]. Конечной целью политических провокаций может быть также «дестабилизация обстановки, эскалация насилия, дискредитация политики государств, партий, лидеров, дезинформации общественного мнения» [9, c. 283]. Существует мнение, что провокация по своему характеру – комплексное, многоэтапное явление, результативность которого зависит от тщательности разработки каждого этапа реализации [10, c. 15]. Провокация также рассматривается как «сознательно конструируемая технология использования информации и средств ее трансляции в целях политического влияния» [11, c. 198].

Проанализировав сущность провокации с точки зрения политологии, можно заключить, что действия такого рода рассматриваются как намеренные, тщательно разрабатываемые. Они являются существенными элементами информационного противоборства и призваны ставить противника в ситуации, сопряженные с рядом рисков, которые в случае успешной реализации провокации могут материализоваться в серьезные последствия, причинение оппоненту значительного ущерба.

В юриспруденции также делается акцент на причинении вреда объекту провокации: в юридическом словаре учебного онлайн-ресурса gufo.me провокация взятки либо коммерческого подкупа характеризуется как «преступление против правосудия, попытка передачи должностному лицу (либо выполняющему управленческие функции в коммерческих или иных) без его согласия денег, ценных бумаг, иного имущества или оказания ему услуг имущественного характера, чтобы искусственно создать доказательства преступления либо шантажировать указанное лицо» [12]. Такого рода поступки снова указывают на скрытную попытку дискредитации оппонента, нанесение ущерба его репутации действиями, суть которых, возможно, не очевидна «жертве» провокации в момент ее совершения.

В отличие от политологов и юристов исследователи-философы и филологи представляют провокацию не как средство причинения ущерба, а как метод оказания эмоционального воздействия на оппонента. В философии провокация рассматривается как действие, имеющее своей целью ослабить контроль разума, оказать воздействие на эмоциональную составляющую восприятия объекта через унижение, оскорбление, нарушение общепринятых норм морали [13, c. 11]. В лингвистике провокация рассматривается через призму провокационного дискурса и провокационной речи, ее целями являются выведывание информации, которую собеседник по какой-то причине не желает раскрывать [14, c. 48], либо она направлена на демонстрацию субъектом провокации через вербальное или невербальное поведение испытываемого или имитируемого психологического состояния с тем, чтобы ретранслировать, вызвать его у собеседника [15]. О. С. Иссерс полагает, что речевые провокации используют также в качестве средства «дестабилизации эмоционального состояния собеседника» и их осуществляют при сознательном выборе языковых и речевых средств неприемлемых для собеседника или с нежелательной для него коннотацией [16, c. 93]. Таким образом, согласно выводам филологов, провокация нацелена на оказание на собеседника сильного эмоционального воздействия для достижения своих целей, будь то получение скрываемой информации или какое-либо другое действие, выгодное провокатору. Очевидно, что при возникновении аффектов актор вряд ли сможет мыслить рационально, а значит им гораздо легче управлять, может быть даже манипулировать.

В процессе взаимодействия и ведения коммуникации акторы стремятся использовать языковые средства, репрезентирующие смысл в выгодном им ключе, с необходимыми им культурными кодами [17], осуществляя своего рода конструирование системы установок у других участников интеракций. Они стремятся создавать такие акты коммуникации, которые способствовали бы оказанию на других объектов нужного им воздействия и определенной интерпретации социальных реалий объектами провокации.

В этой связи можно отметить, что успешная реализация провокаций подразумевает эффективное использование языковых средств субъектом. Таким образом, анализ действий субъекта провокации и ее эффективности неразрывно связан как с изучением акторов, вовлеченных в провокацию, контекста рассматриваемых ситуаций, так и языковой составляющей коммуникации (семантических, стилистических аспектов, эллиптических конструкций, имплицитных элементов и т.д.). Сделанные выводы могут помочь глубже проанализировать прагматическую установку провокатора и его стратегию действий, дать характеристику провокатору, оппоненту и посредникам с позиций социологии и психологии, но через призму анализа лингвистических средств.

Мы во многом согласны с обозначенными выводами лингвистов, нам также кажется, что провокация нередко работает за счет воздействия на эмоциональную область восприятия объекта, не позволяя ему мыслить рационально. Она базируется на действиях просчитанных, «запрограммированных» инициатором, но импульсивных и необдуманных со стороны их исполнителя, объекта провокации. В связи с этим важно также отметить скрытный характер провокаций, они осуществляются при сокрытии истинных намерений субъекта, объект не должен знать, что им манипулируют, что он является «марионеткой». В силу этого обстоятельства также можно говорить о другой неотъемлемой составляющей провокации - наличии мотивации, личного интереса, цели у ее субъекта: провокатор продумывает и реализует провокацию в связи со своими намерениями. Необдуманные поступки провокациями назвать нельзя, даже если они случайным образом приносят выгодный результат их инициатору.

Согласно социологическому словарю (academic.ru), провокация направлена на «побуждение отдельных индивидов, социальных групп или организаций к действиям, наносящим ущерб кому-либо» [18]. А.В. Дмитриев и И.Е. Задорожнюк считают, что провокацию в социологическом аспекте следует рассматривать как «действие социальной группы (индивида) с целью подтолкнуть другую группу (другого индивида) к совершению выгодных для себя действий» [19, c. 21]. Однако они отмечают, что с учетом множества «слоев и интенций» провокации не представляется возможным формулирование однозначного понятия этого феномена [там же, c. 20].

С учетом анализа приведенных выше дефиниций важно отметить, что провокации всегда проводятся осознанно, целенаправленно, нередко они тщательно разрабатываются и планируются, их подготовка может включать в себя множество этапов.

Провокацию можно рассматривать в качестве средства воздействия или даже коммуникации: поскольку объект провокации должен получить от субъекта сигнал к действиям, между ними возникает прямое или опосредованное взаимодействие. В качестве катализатора провокации может служить своего рода посыл, информация, затрагивающая интересы провоцируемого, которая может побудить его к изменению своей деятельности. Успех провокации маловероятен, если средства провокации не являются своего рода стимулом к определенным действиям объекта провокации, заранее продуманным, «запрограммированным» ее субъектом. Провокация вряд ли приведет к прогнозируемому результату, если используемые средства воздействия безразличны провоцируемому. Действия, инициируемые провокатором, должны вызывать реакцию со стороны оппонента. В качестве планируемого результата провокации помимо передачи информации может быть оказание сильного эмоционального воздействия на объект, аффекты (возмущение, ярость, негодование, обида, унижение и т.п.). Подобные сильные эмоции и чувства способны вывести оппонента из состояния эмоционального равновесия и на какое-то время лишить «жертву» способности рационально мыслить и принимать взвешенные решения, что делает ее инструментом в руках провокатора.

В некоторых случаях провокацию можно условно назвать «конфликтогенной формой взаимодействия» [19, c. 21], поскольку необходимость ее осуществления часто продиктована разницей в интересах, целях, взглядах взаимодействующих акторов. Однако, как правило, противоборство в рамках большинства конфликтов осуществляется в открытой форме, а намерения провокатора имеют скрытый характер, и он в процессе реализации провокации, вероятно, симулирует партнерские или дружеские отношения с объектом провокации. Кроме того, не каждая провокация направлена против объекта, ряд провокаций можно назвать позитивными, поскольку они нацелены на достижение положительного для провоцируемого результата [20, c. 20].

С точки зрения механизма реализации провокация может осуществляться субъектом как самостоятельно, так и при помощи других акторов-посредников, служащих средством реализации его провокационных намерений.

Очевидно, что с учетом намерений провокаторов скрыть конечную цель своих действий, они часто прибегают к обману своих оппонентов. В связи с этим логичным представляется стремление провокаторов создать в сознании объекта провокации ложное представление о необходимости, целесообразности или привлекательности инициируемых действий. В случае результативности таких действий провокатор становится способным манипулировать объектом провокации, незаметно управлять им и добиваться этим достижения выгодного для себя результата.

Для реализации действий провокационного характера важно наличие прямой или опосредованной коммуникации между объектом и субъектом провокации, воздействие, оказываемое на оппонента, в большинстве случаев зависит от доверия объекта к информации, получаемой от субъекта провокации. Объект не должен подозревать, что его хотят обмануть, нанести урон его репутации или каким-то образом ущемить его интересы. Чем сложнее провокация, чем больше этапов она содержит, тем большую роль играет доверие между акторами, вовлеченными в провокацию. Напротив, если провокация состоит из малого количества «звеньев», наличие доверительных отношений не имеет такого большого значения и не исключено, что провокация может быть успешно реализована в 1-2 действия в результате сильных аффектов, когда провоцируемый в состоянии эмоционального всплеска будет действовать необдуманно и в соответствии с замыслом провокатора.

Доверие неразрывно связано с риском [21], ключевой составляющей провокационных действий. Потеря доверия со стороны объекта провокации для провокатора является существенным фактором риска, в этом случае может быть раскрыт его замысел и провокация в лучшем случае будет неосуществима, в худшем - ее результатом будет «эффект бумеранга» [22] в виде в виде агрессии или ответной провокации со стороны провоцируемого. Достойный оппонент провокатора может разгадать замысел и при удачном для него стечении обстоятельств даже повернуть ситуацию в свою пользу. В связи с этим важно отметить, что осуществление провокации связано с существенными реальными и латентными рисками, как для провоцируемого, так и провокатора, она делает уязвимыми всех ее основных участников. Учитывая вышесказанное, резюмируем:

  • В большинстве случаев провокация представляет собой многоэтапную деятельность с комплексом тщательно продуманных действий.
  • Провокация может осуществляться одним актором или с привлечением посредников.
  • Провокатор имеет мотивацию и четкую, определенную цель, а реакция и действия оппонента «запрограммированы».
  • Провокатор действует скрытно, не раскрывая истинных намерений своих действий провоцируемому.
  • Нередко субъект провокации стремится нанести урон своему оппоненту или нарушить его интересы, побудить его неосознанно нанести себе вред, исключением являются позитивные провокации, основанные на благородных стремлениях заставить «довольно равнодушную массу населения выразить свое мнение...занять определенную позицию» [21; 23, с. 32],что делали в прошлом философы и представители искусства.
  • Провокация может быть средством скрытой борьбы, оказания влияния на оппонента, эмоционального воздействия, в том числе дестабилизации эмоционального состояния.
  • Осуществление провокации часто подразумевает нарушение моральных устоев, обман оппонента или других лиц, вовлеченных в процесс реализации провокации.
  • Осуществление провокации связано с существенными рисками как для объекта, так и субъекта провокации.

Как говорилось ранее, скрытный характер провокационных действий дает субъекту провокации возможность вести сложную, многоэтапную деятельность по противодействию другим акторам. В условиях нестабильности, наличия существенного количества точек бифуркации провокации становятся более востребованным и эффективным средством противодействия, чем методы открытой, честной борьбы, когда противоборствующие стороны видят не только действия своих противников, но и не скрывают своих истинных намерений. Кроме того, гибкость структуры провокаций, возможность выбора различных средств воздействия позволяет субъектам применять их на разных уровнях общественного взаимодействия (микро-, мезо- и макросоциальном).

С учетом сделанных выводов, амбивалентности сущности провокации и вариативности применения провокации на различных уровнях социального взаимодействия мы считаем возможным сформулировать ее определение следующим образом:

Провокацияэто, рискогенная, как правило, комплексная деятельность субъекта, направленная на ведение противоборства с объектом, с целью реализации скрытного намерения субъекта отстоять собственные интересы за счет нарушения интересов объекта или причинения ему ущерба путем навязывания объекту (индивидууму, социальной группе или социальному институту) новых социальных условий.

Важно также отметить, что представленная дефиниция служит определению общего смысла рассматриваемого понятия в контексте социологии, но не раскрывает всей его сущности. Характер провокаций может различаться в зависимости от множества факторов: замысла провокатора, его интеллектуального уровня, жизненного опыта, мотивов провокатора, сложности выбранной провокации, уровня доверия между акторами-участниками, их социального статуса и т.д. Безусловно, сущность провокации зависит и от ее вида и социального уровня, на котором она применяется.

В представленном определении провокация обозначена как рискогенная форма социального взаимодействия, поскольку ее применение сопряжено с риском для всех участников. Провокатор принимает осознанное решение и идет на риск быть разоблаченным, когда приводит провокацию в исполнение, его оппонент – рискует пострадать от ее реализации, если будет неспособен оказать своевременное противодействие. Под «навязыванием объекту новых социальных условий» подразумевается ряд методов, используемых провокатором для оказания воздействия на оппонента, в их числе - причинение вреда репутации, дискредитация; обман, введение в заблуждение (создание фиктивных нарративов, симулякров, перформансов); использование уязвимостей, создание новых рисков для объекта провокации; дестабилизация эмоционального и психического состояния оппонента, чтобы добиться поставленной цели.

Учитывая то, что применение провокаций сопряжено с высоким риском для субъекта, к ним прибегают, когда акторам-провокаторам необходимо достижение собственных интересов, однако открытые формы борьбы со своими соперниками нерезультативны. Это возможно в ситуациях, когда оппонент слишком силен для ведения с ним открытого конфликта. Другими словами, он обладает высоким социальным статусом, наделен властью или обширными ресурсами, позволяющими нейтрализовать провокатора или даже нанести ему существенный урон в случае обнаружения признаков конфронтации. В этом случае открытая борьба с таким сильным противником не имеет смысла, поэтому провокатор стремится найти его «слабые места» и благодаря скрытым действиям получить преимущество над ним.

Такая формы ведения борьбы в отличие от открытого конфликта может дать возможность ведения «подрывной» деятельности на протяжении длительного времени (если, конечно, замысел провокатора не будет раскрыт), что в свою очередь позволяет провокатору наращивать преимущество, опережать соперника на много ходов вперед. Кроме того, при ведении такой тайной, «закулисной» борьбы провокатор не получает противодействия, что значительно упрощает ведение такого рода противоборства и позволяет быстрее двигаться к намеченной цели.

Другим преимуществом, получаемым актором при реализации обозначенных провокационных действий, является создаваемый эффект неожиданности: если план провокатора не будет раскрыт и ему удастся нанести существенный ущерб оппоненту, то, возможно, тот будет «загнан в угол», то есть он либо не успеет нанести ответный удар, либо будет поставлен в условия, в которых сможет действовать только в ущерб себе.

Рассмотрим несколько моделей провокационных действий.

1. Водитель такси, который всю поездку как бы случайно делится с пассажиром впечатлениями о своей нелегкой жизни, низких доходах, трудностях, пытается вызвать у него жалость, в итоге заявляя, что ему нечем дать сдачу, поскольку «совсем нет денег». Таким образом водитель провоцирует пассажира на оплату гораздо большей сумму, чем сумма поездки, ставит его в психологически некомфортную ситуацию, ведь после услышанного вряд ли захочется усложнять и без того непростую ситуацию водителя и вынуждать его, терпя дополнительные неудобства, разыскивать места для размена денег. Кроме того, пассажиру возможно не захочется тратить свое время на дополнительное ожидание, проще уйти, не дожидаясь сдачи.

2. Молодой мужчина, состоящий в отношениях с разведенной женщиной с ребенком, получившей в дар от своей родственницы значительное имущество и контролирующей его использование, демонизирует ее личность, провоцирует свою гражданскую жену на конфликт и разрыв отношений с состоятельной родственницей, втайне надеясь впоследствии завладеть частью указанного имущества и беспрепятственно распоряжаться им.

3. Сотрудник бизнес-организации из зависти к успеху своего коллеги и желая занять его должность, ставит его в такие условия, при которых успешный коллега неосознанно и во вред себе совершает ряд действий, которые приводят к дестабилизации его эмоционального состояния, конфликтам и в конечном счете – дискредитации и вынужденному уходу с работы. Провокатор действует последовательно и скрытно, поддерживая с оппонентом дружеские отношения, не выдавая своей истинной цели, а когда коллега вынужден уволиться, занимает его должность.

Поведение, описанное в обозначенных ситуациях, можно характеризовать как провокационное, поскольку оно представляет собой скрытое воздействие, субъект стремится получить выгоду от создаваемой ситуации. Объект провокации подвергается манипулированию посредством субъекта, с причинением ущерба объекту или без него. Во всех описанных моделях прямое противостояние не будет результативным, в случае №2 и вовсе кажется невозможным, провокация представляется нам наиболее эффективным средством воздействия, хотя безотказным ее не назовешь, поскольку разоблачение провокатора вполне возможно.

Описанные ситуации взяты из личного опыта автора и представляются если не типичными, то достаточно распространенными примерами социального взаимодействия на микроуровне. Однако, если основываться на принципах методологического индивидуализма, обозначенного Дж. Коулменом [5], провокации могут применяться на всех уровнях социального взаимодействия. Очевидно, что в социальном взаимодействии на мезо- и макроуровне многое зависит от личных взаимоотношений индивидов, являющихся руководителями организаций, лидерами государств, имеющих личные интересы и мотивацию к определенному поведению, что не может в свою очередь не накладывать отпечаток на социальное взаимодействие обозначенного уровня. Правда нужно отметить, что данное умозаключение требует подтверждения через дальнейшие изыскания в области провокации.

Библиография
1. Кравченко С. Социологический постмодернизм. Московский государственный институт международных отношений (университет) Министерства иностранных дел Российской Федерации (Москва), 2010. С. 158.
2. Гидденс Э. Ускользающий мир // Как глобализация меняет нашу жизнь. М.: Весь мир. 2004. С. 30.
3. J.S. Coleman. Foundations of social theory // Cambridge, MA: Belknap. 1990, 997 p.
4. Кравченко С.А. Переход к сложному, нелинейно развивающемуся социуму: вызовы для России // Вестник МГИМО Университета. 2012. № 1.
5. Бауман З. Текучая современность / Пер. с англ. под ред. Ю. В. Асочакова. СПб: Питер, 2008. 240 c.
6. Загладин Н. Событие политическое//Политическая энциклопедия: в 2-х томах // М.: Мысль. 2000. т. 2. C. 419–420.
7. Глухова А.В. Политическая провокация: природа, контекст, разновидности // Провокация: сферы коммуникативного проявления. 2016. C. 39–72.
8. Пашенцев Е.Н. Провокация как элемент стратегической коммуникации США: опыт Украины // Государственное управление. Электронный вестник. 2014. № 44. С. 149.
9. Губин П.А., Золотилов В.А., Петинова Т.М. Политические провокации в СМИ как средство манипулирования массовым сознанием // Юность и знания - гарантия успеха. 2015. C. 283–286.
10. Бухарин С.Н., Цыганов В.В., Бочкарева Ю.Г. Провокации в информационном противоборстве // Информационные войны. 2013. № 1 (25). C. 14–20.
11. Кузнецов И.И. Технологии политических провокаций в Рунете // Теория и практика общественно-научной информации. 2004. № 19. C. 197–211.
12. Провокация // Электронные словари и энциклопедии gufo.me. Юридический словарь. [Электронный ресурс]. URL: http://gufo.me/content_yur/provokacija-vzjatki-libo-kommercheskogo-podkupa-4889.html#ixzz4I3v95Pnd (режим доступа: 16.06.2017).
13. Дмитриев А.В. Понятие провокации // Провокация: сферы коммуникативного проявления. 2016. C. 7–17.
14. Зарецкая Е.Н. Риторика: Теория и практика речевой коммуникации. Дело М., 2002. С. 48.
15. Степанов В.Н. Провокативный дискурс массовой коммуникации: дис. ... докт. филол. наук. / В. Н. Степанов - СПб.: СПбГУ, 2004. 380 с.
16. Иссерс О.С. Стратегия речевой провокации в публичном диалоге // Русский язык в научном освещении. 2009. № 2. C. 92–104.
17. Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию. СПб: Симпозиум, 2006. 540 с.
18. Провокация // Словари и энциклопедии на Академике. [Электронный ресурс]. URL: http://dic.academic.ru/dic.nsf/socio/3090 (режим доступа: 16.06.2017).
19. Дмитриев А.В., Задорожнюк И.Е. Провокация: неопределенность понятия и неустранимость феномена // Человек. 2016. № 3. C. 20–35.
20. Сычев А.А. Провокация между теорией и жизнью // Провокация: сферы коммуникативного проявления. 2016. C. 18–38.
21. Кравченко С.А. Жизнь в условиях “нормальной аномии”: становление инсценированного доверия // Социология жизни: теоретические основания и социальные практики. 2016. C. 58–65.
22. Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. Монография. Прогресс-Традиция, 2000. 384 с.
23. Сычев А.А., Дмитриев А.В. Скандал. Социофилософские очерки. Монография. Москва: ЦСП и М, 2014. 323 c.
References
1. Kravchenko S. Sotsiologicheskii postmodernizm. Moskovskii gosudarstvennyi institut mezhdunarodnykh otnoshenii (universitet) Ministerstva inostrannykh del Rossiiskoi Federatsii (Moskva), 2010. S. 158.
2. Giddens E. Uskol'zayushchii mir // Kak globalizatsiya menyaet nashu zhizn'. M.: Ves' mir. 2004. S. 30.
3. J.S. Coleman. Foundations of social theory // Cambridge, MA: Belknap. 1990, 997 p.
4. Kravchenko S.A. Perekhod k slozhnomu, nelineino razvivayushchemusya sotsiumu: vyzovy dlya Rossii // Vestnik MGIMO Universiteta. 2012. № 1.
5. Bauman Z. Tekuchaya sovremennost' / Per. s angl. pod red. Yu. V. Asochakova. SPb: Piter, 2008. 240 c.
6. Zagladin N. Sobytie politicheskoe//Politicheskaya entsiklopediya: v 2-kh tomakh // M.: Mysl'. 2000. t. 2. C. 419–420.
7. Glukhova A.V. Politicheskaya provokatsiya: priroda, kontekst, raznovidnosti // Provokatsiya: sfery kommunikativnogo proyavleniya. 2016. C. 39–72.
8. Pashentsev E.N. Provokatsiya kak element strategicheskoi kommunikatsii SShA: opyt Ukrainy // Gosudarstvennoe upravlenie. Elektronnyi vestnik. 2014. № 44. S. 149.
9. Gubin P.A., Zolotilov V.A., Petinova T.M. Politicheskie provokatsii v SMI kak sredstvo manipulirovaniya massovym soznaniem // Yunost' i znaniya - garantiya uspekha. 2015. C. 283–286.
10. Bukharin S.N., Tsyganov V.V., Bochkareva Yu.G. Provokatsii v informatsionnom protivoborstve // Informatsionnye voiny. 2013. № 1 (25). C. 14–20.
11. Kuznetsov I.I. Tekhnologii politicheskikh provokatsii v Runete // Teoriya i praktika obshchestvenno-nauchnoi informatsii. 2004. № 19. C. 197–211.
12. Provokatsiya // Elektronnye slovari i entsiklopedii gufo.me. Yuridicheskii slovar'. [Elektronnyi resurs]. URL: http://gufo.me/content_yur/provokacija-vzjatki-libo-kommercheskogo-podkupa-4889.html#ixzz4I3v95Pnd (rezhim dostupa: 16.06.2017).
13. Dmitriev A.V. Ponyatie provokatsii // Provokatsiya: sfery kommunikativnogo proyavleniya. 2016. C. 7–17.
14. Zaretskaya E.N. Ritorika: Teoriya i praktika rechevoi kommunikatsii. Delo M., 2002. S. 48.
15. Stepanov V.N. Provokativnyi diskurs massovoi kommunikatsii: dis. ... dokt. filol. nauk. / V. N. Stepanov - SPb.: SPbGU, 2004. 380 s.
16. Issers O.S. Strategiya rechevoi provokatsii v publichnom dialoge // Russkii yazyk v nauchnom osveshchenii. 2009. № 2. C. 92–104.
17. Eko U. Otsutstvuyushchaya struktura. Vvedenie v semiologiyu. SPb: Simpozium, 2006. 540 s.
18. Provokatsiya // Slovari i entsiklopedii na Akademike. [Elektronnyi resurs]. URL: http://dic.academic.ru/dic.nsf/socio/3090 (rezhim dostupa: 16.06.2017).
19. Dmitriev A.V., Zadorozhnyuk I.E. Provokatsiya: neopredelennost' ponyatiya i neustranimost' fenomena // Chelovek. 2016. № 3. C. 20–35.
20. Sychev A.A. Provokatsiya mezhdu teoriei i zhizn'yu // Provokatsiya: sfery kommunikativnogo proyavleniya. 2016. C. 18–38.
21. Kravchenko S.A. Zhizn' v usloviyakh “normal'noi anomii”: stanovlenie instsenirovannogo doveriya // Sotsiologiya zhizni: teoreticheskie osnovaniya i sotsial'nye praktiki. 2016. C. 58–65.
22. Bek U. Obshchestvo riska. Na puti k drugomu modernu. Monografiya. Progress-Traditsiya, 2000. 384 s.
23. Sychev A.A., Dmitriev A.V. Skandal. Sotsiofilosofskie ocherki. Monografiya. Moskva: TsSP i M, 2014. 323 c.