Психоэмоциональные расстройства операторов БПЛА (по материалам иностранных источников): презентация проблемы

В марте 2011 г. аналитический центр DCDC (The Development, Concepts and Doctrine Centre) Министерства обороны Великобритании опубликовал свой доклад по теме «Подход Великобритании к использованию беспилотных военно-воздушных систем». В докладе, помимо обсуждения преимуществ и недостатков применения беспилотных летательных аппаратов (БПЛА, синонимы: дрон, ДПЛА – дистанционно пилотируемый летательный аппарат) и их перспектив, поставлены вопросы о правовой и морально-этической стороне их применения, которые, в широком смысле, сводятся к одному: полностью ли мы осознаем психологические эффекты дистанционного ведения боевых действий ^[16].

В самом деле, интерес к этой тематике можно проследить в многочисленных научных публикациях и материалах прессы, которая не остается в стороне от этой актуальной темы. И там, где научные публикации, как им и положено, стараются выявить и исследовать проблему объективно, статьи в периодике делают упор на эмоции, на красочные интервью с пилотами дронов. Но именно такой подход, учитывающий мнение обеих сторон, и представляется нам наиболее продуктивным.

Один из исследователей психологических проблем, возникающих у пилотов и операторов БПЛА, Уэйн Шапель (с коллегами) пишет, что БПЛА выполняют несколько боевых задач: это обеспечение в реальном режиме времени потоковой передачи визуальной информации, необходимой военным специалистам для определения неподвижных и движущихся целей; отслеживание передвижений противника, определение его сил и средств; локализация и уничтожение тайников с оружием; управление и воздушное прикрытие наземных сил; обеспечение безопасности передвижения войск; слежение за боевиками и/или их уничтожение, поддержка самолетов ВВС при выполнении ими боевого задания; оценка нанесенного противнику урона ^[8]. Однако сам дистанционно управляемый летательный аппарат, спутниковое коммуникационное оборудование, компьютерные центры, аппаратура управления ДПЛА и сам пилот-оператор дрона представляют собой систему, в которой слабым звеном оказывается именно пилот. Именно этому слабому звену и посвящена значительная часть литературы, в которой до сих пор идут дискуссии о правомерности применения такого оружия, о последствиях такого применения, в том числе, морально-этических, а также о психологической устойчивости и психическом здоровье операторов дронов, об их правовом статусе, режиме работы и пр. (см., например, ^[24]). Следует заметить, что все это касается, во-первых, пилотов, которые ведут боевые действия с помощью дистанционно управляемой безэкипажной техники, непосредственно (физически) не присутствуя на поле боя, в отличие от пилотов ВВС. И, во-вторых, это касается не только пилотов-операторов вооруженных БПЛА, которые выполняют боевые задачи, но и операторов невооруженных БПЛА, которые ведут разведывательную и наблюдательную работу. Следует ли из этого, что БПЛА, который изначально создавался помимо прочего и для того, чтобы сохранить пилоту жизнь и снять с него те нагрузки, которые испытывает пилот ВВС, с одной стороны, отчасти не выполняет расчетные функции, а с другой, создает новые, довольно сложные проблемы? Значит ли это, что психологические проблемы, которые сопровождают напряженную работу операторов дронов, переходят из разряда физиогенных в разряд психогенных?

Интересен тот факт, что впервые проблема отношений человека и летающего робота-убийцы (некоторые люди в наши дни эмоционально воспринимают дрон именно так) была поставлена Р. Шекли в рассказе «Страж-птица» в 1953 году. Тогда это была фантастика. В современном варианте эта проблема также существует относительно давно, более двадцати лет. Однако нынешний БПЛА-«Страж-птица» управляется оператором. За последние несколько лет вышло огромное количество статей, как в научных журналах, так и в периодической печати, посвященных проблемам использования дронов и трудностям в работе операторов дронов. Следует также отметить и многочисленные монографические издания, исследующие общие проблемы применения беспилотных летательных аппаратов. Так, к примеру, М. Бенджамин ^[4] в своей работе философски отмечает, что беспилотники – относительно новое средство войны, которое вывело на новый уровень стремление человека отдалиться, отгородиться от последствий своих действий, в том числе и таких, как убийство. Отсюда, на наш взгляд, создается впечатление, что беспилотник кажется человеку посредником, принимающим ответственность за убийство на себя. Однако такой перенос ответственности в реальности не происходит и от психологических расстройств страдает не техника, а люди. А. Рождерс и Дж. Хилл ^[21] рассуждают о правовой оценке использования дронов (когда, по мнению авторов, стираются границы между правоохранительными и военными действиями). Авторы также пишут о последствиях «убийства без последствий», пытаясь раскрыть характер взаимоотношений между людьми (операторами и их мишенями), слившимися воедино в «смертельных объятиях». Операторы, замечают авторы, помимо борьбы со «смертельной скукой», возникающей при многочасовом одуряющем наблюдении за одной и той же картинкой на мониторе, под шквалом критики со стороны своих коллег, называющих их «войском в кресле» («chair force» – русс. аналог «диванные войска»), должны еще и принимать решения о жизни и смерти людей, решения, которые сказываются на их психическом здоровье.

В свою очередь, Б. Строузер ^[23] собрал под одной обложкой несколько мнений различных авторов эссе, среди которых мысли о том, что использование беспилотных систем оказывает отрицательное влияние на следование операторами дронов таким необходимым в военном деле добродетелям, как отвага, верность, честь и милосердие. В оправдание операторов приводится мнение о том, что число гражданских, убитых операторами дронов, на порядок ниже, чем от обычных авиаударов. Сами по себе роботы не являются злом, так как убивает человек. Он несет ответственность за свои решения и поступки, несмотря на их «отчужденность».

Авторы очерков продолжают дискуссию о взаимоотношениях человека и новейших технологий. М. Аронсон ^[1] с коллективом соавторов считают, что техническое превосходство США привело к изменению внешней политики, которая стала более экспансионистской. Помимо прочего, в работе рассматриваются правовые и моральные аспекты применения дронов. Небольшие жертвы гражданского населения авторы книги объясняют тем, что правительство США считает всех мужчин призывного возраста, находящихся в зоне боевых действий и ударов беспилотников, за боевиков, подлежащих уничтожению. Поэтому фиктивная, как считают авторы, «точность ударов» может достигаться подобной «ловкостью рук», а также с помощью другого аналогичного мошенничества.

Дж. Хики ^[15] пытается ответить на вопросы: действительно ли высокоточное вооружение снижает потери во время войны, изменило ли применение подобных боеприпасов режим принятия решений о начале войны и переходе к миру. Автор также делает попытку рассмотреть некоторые трудно просчитываемые последствия применения высокоточного оружия, к которому относятся и дроны. К примеру, применение дронов может спровоцировать больше террористических актов, чем предотвратить.

Г. Шамайю ^[7] считает, что война с применением дронов становится бойней, когда противник не может дать ответ, и это напоминает избиение безоружных. Война, таким образом, превращается в «охоту на кроликов». Более того, дрон своим присутствием, которое может длиться не только несколько часов, но и несколько дней, вызывает у людей, за которыми он наблюдает, чувство незащищенности, а угроза применения им оружия превращает их в психических больных.

К. Вудс ^[28] в своей работе приводит большое количество мнений пилотов, операторов дронов, аналитиков и др. по поводу применения беспилотников в боевых действиях. Он цитирует мысль одного их этих специалистов о том, что возможность проводить боевые действия на территории противника без отправки туда наземного контингента делает дроны очень привлекательным средством, подобным легкому наркотику. Автор не согласен с тем, что психология оператора дрона напоминает психологию игрока в плейстейшн, и считает, что психологи должны изобрести новый язык для описания травмирующего эффекта, который дистанционная война оказывает на операторов дронов. А количество жертв среди гражданского населения, по мнению некоторых специалистов, зависит от того, какой стране и какому ведомству принадлежит дрон и каков, исходя из этого, регламент боевого применения дронов («британцы применяют дроны в режиме мирного времени, американцы – в режиме военного времени, а ЦРУ – те вообще беспредельщики»).

Л. Колхаун ^[6] написала свою книгу под впечатлением от книги М. Бенджамин ^[4]. Она считает, что убийство (с применением дронов), в том числе и массовое, стало легким и удобным, а самообороной стали оправдывать откровенную агрессию. В книге в провокационной манере раскрываются моральные, психологические и культурные последствия применения «дистанционного убийства». А. Кокберн ^[11] вторит Л. Колхаун в том, что применение беспилотников – это замаскированное убийство, в том числе и гражданского населения. И несмотря на огромные жертвы, цели зачастую не достигаются. Автор считает, что такое убийство с помощью беспилотников – это позор, если не военное преступление.

Интересно мнение У. Аркина ^[3], который как будто наделяет роботизированную технику человеческими чертами. Автор считает, что применение дронов – это иллюзия идеальной войны, к которой постоянно стремятся военные. Мы создаем машину, по мнению автора, отчужденную от человека. И она начинает работать самостоятельно, она собирает информацию, она убивает людей и ее не остановить. Дж. Галлиотт ^[14] в своей работе также рассматривает некоторые морально-этические вопросы применения беспилотников сквозь призму теории «справедливой войны».

Приведенные книги являются скорее социально-философскими работами, тем не менее, в них поднимаются вопросы морально-этического, правового характера. Если в них и присутствуют психологические развороты проблемы войны с применением дронов, то все равно их нельзя назвать чисто психологическими исследованиями. Однако у них есть одна, на мой взгляд, общая сторона. Это прямое или косвенно психологическое давление на операторов дронов. Ведь в самом деле, можно согласиться с Г. Шкурти ^[22], которая, как и Б. Строузер ^[23], в результате исследования приходит к выводу о том, что убийство мужчин, женщин, детей в результате применения дронов, не является следствием существования дронов как оружия. Вина за их убийства лежит на тех, кто управляет дронами. Исходя из этого, можно прийти к неутешительному заключению о том, что любое подобное исследование войны с применением дронов, так или иначе, прямо или косвенно поднимет проблему ответственности операторов дронов за свои действия. И если тема такой войны является актуальной, то и психологическое давление на операторов дронов, посредством формируемого указанной (и не только этой) литературой общественного мнения, также является беспрецедентным. Тогда вопрос о том, могут ли операторы дронов иметь психологические расстройства, можно считать риторическим. Однако, на наш взгляд, следует выслушать и другую сторону диалога, для которой общественное мнение может представлять собой всего лишь один из множества стрессоров.

Те люди, которые смотрят на проблему изнутри, вернее, сталкивались с ней в своей практике – это военнослужащие ВВС США, операторы дронов, аналитики и др., которые рассказывают о том, с чем им приходится сталкиваться в процессе исполнения своих служебных обязанностей. К примеру, интересны откровения одного из бывших военнослужащих, имеющих отношение к работе с дронами. Автор статьи просил, чтобы его признания опубликовали под псевдонимом «Afisr Predator» ^[2], так как он сам является бывшим видеоаналитиком и раскрывает информацию, которая обычно не афишируется. Он говорит, что технологии, которые использовались тогда, когда он работал, не были достаточно совершенными, но именно они применялись в БПЛА, в том числе и для решения вопроса о жизни и смерти человека. Поэтому сильнейшим стрессом для него являлось неуверенность в том, что удар нанесен точно. Он сообщает, что работал по 12-14 часов, как обычно работают и другие операторы, иногда долгое время наблюдая одну и ту же скучную картину, а иногда короткую, быструю и бесчеловечную бойню. После этого военнослужащие возвращались к своим семьям, но не могли поделиться с ними своими переживаниями из-за секретности. Через некоторое время ему был поставлен диагноз ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство). В его подразделении, по его словам, военнослужащие употребляли алкоголь и даже наркотики, но командование закрывало на это глаза и скрывало эти факты, чтобы не запятнать имидж ВВС. За полгода шести его коллегам были предъявлены обвинения по факту вождения автомобиля в нетрезвом виде, также был один случай насилия в семье, и один – вождения в наркотическом опьянении, что окончилось судом. Помимо этого, двое из его коллег совершили самоубийство.

Согласимся, что анонимный источник, наряду с тем, что он открыто говорит о проблемах операторов БПЛА, мог в эмоциональном порыве исказить реальное состояние дел, но другой военнослужащий, который не скрывает своего имени – один из интервьюируемых операторов дронов M. Хаас ^[27] – говорит практически о том же, о стрессе, употреблении наркотиков и начальстве, закрывающем на это глаза.

Э. Бумиллер ^[5] представляет интервью с полковником ВС США С. Брентоном, который также описывает работу оператора дрона следующим образом: оператор видит боевиков, их жен, матерей с детьми, а когда наступает момент и боевик удаляется на расстояние, необходимое для такого пуска ракеты, чтобы взрыв не задел гражданских, он испытывает точно такое же чувство, как и в кабине истребителя F-16. У него нет никаких чувств к противнику, это просто долг, который он должен исполнить. Как признается другой интервьюируемый, полковник Х. Ортега, оператор, подолгу наблюдая за бытом боевика, начинает испытывать к нему двойственное чувство, с одной стороны, это противник, которого он должен убить снайперским выстрелом, с другой стороны, он как будто входит в дом к этому человеку, когда тот занимается тем же, чем занимается дома оператор БПЛА, и из-за чувства некоторой близости к этому человеку, иногда возникающего у оператора, последнему становится труднее нажать на спусковой крючок. Таким образом становится очевидно, что у оператора присутствуют проблемы с адаптацией и самоидентификацией. Он одновременно находится здесь, фактически, рядом с домом, а воюет за несколько тысяч километров. Адаптации в том смысле, как она проходит для военных, возвращающихся (иногда достаточно долго) с театра боевых действий, не происходит. Он может убивать боевиков и тут же, отработав смену и покинув место работы заниматься домашними делами, как будто ничего не случилось – это обыденность, которая убивает морально. По словам автора статьи Э. Бумиллер ^[5], исследования, проведенные на трех авиабазах, показали, что ни один из операторов БПЛА или их помощников – офицеров разведки и аналитиков – не признался в каких-то переживаниях по поводу уничтожения афганских боевиков, но все они чувствовали некую близость к наблюдаемой семейной жизни, которую не могут видеть ни пилоты ВВС, ни военнослужащие наземных сил. Некоторые из операторов говорили о смешанных, противоречивых эмоциях в момент пуска ракеты. И несмотря на то, что у офицеров, по их словам, были причины для убийства боевиков, тем не менее, они признавались, что то, что они делали, трудно забыть.

Операторы БПЛА далеки от мысли о том, что они играют в компьютерные игры, так, к примеру, наблюдать по 5-6 часов за одной целью – это совсем не похоже на ту динамику, которую предлагает компьютерная игра. В своей профессиональной среде они также не используют общераспространенный термин «дрон», так как считают его обозначением автоматического летного аппарата. Те устройства, операторами которых они являются, они называют «дистанционно пилотируемый летательный аппарат» (ДПЛА). Моральное удовлетворение оператор чувствует тогда, когда может предупредить свои наземные силы о готовящихся противником засадах, и таким образом спасти своих коллег – военнослужащих наземных сил. Расстройство оператор чувствует тогда, когда, к примеру, вместо боевика случайно убивает гражданского или ребенка, которых потом военное командование относит к «сопутствующим потерям».

К. Фриман ^[13] пишет, что инструктор в своей повседневной работе с новобранцами не забывает постоянно напоминать им, что дрон – это «не чертов плейстейшн», а цели – это «не пиксели на экране, а живые люди из плоти и крови». Приходится выполнять приказ, когда, к примеру, анонимный сотрудник ЦРУ, корректирующий их удары, сообщает, что «цель представляет собой значительную угрозу, устранение которой оправдывает гибель гражданских». Фриман приводит рассказ майора Тома Игана о том, что работая с дронами, он понял смысл выражения «хладнокровное убийство». Одна из первых ракет, которые он запустил из ДПЛА в Афганистане, своим взрывом оторвала ногу человеку, и Игану через инфракрасную камеру пришлось наблюдать, как он умирает. Он видел лужу крови, в которой лежал тот человек, видел, как она постепенно исчезает, теряя свою тепловую сигнатуру. То есть аппаратура беспилотника не просто предоставляла ему техническую возможность наблюдать за агонией и смертью человека, но и как будто заставляла его делать это, так как ему нельзя было снять наблюдение с этого участка местности.

Полковник Дж. Клафф ^[12] рассказывает о нехватке операторов и огромном количестве работы. Пилоты, по его словам, не могут рассказать о большей части того, чем они занимаются, их семьи подвергаются серьезному стрессу и давлению, что только усугубляет состояние пилота. А бывший оператор дрона майор Тревор Тазин говорит о том, что работа у него была «зверская», 24 часа в сутки, 365 дней в году.

Следует заметить, что интервью подобного рода, которые публикует пресса, многочисленны. Они ясно показывают серьезность проблемы и то, что ее необходимо решать. Однако успешное ее решение невозможно без научного подхода психологов-профессионалов.

Серьезность обозначенной ситуации не могла остаться без внимания специалистов, проводящих многочисленные исследования личного состава подразделений, использующих дроны. Так, Э. Тварянас и Г. Макферсон ^[26] по результатам исследования пишут, что операторы дронов постоянно испытывают хроническую усталость и, следовательно, не имеют возможности пройти полную реабилитацию с восстановительным сном. Дж. Оума ^[20] с коллегами выделяют два вида стрессоров. Во-первых, операциональные стрессоры, которые относятся к условиям работы оператора. Существует несколько важных операциональных факторов, которые следует учитывать при оценке риска профессионального выгорания у операторов дронов. По данным, приведенным У. Шапель с коллегами ^[9], такими стрессорами являются (но количество стрессоров этим не ограничивается): (а) количество рабочего времени (например, оператор работает 51 и более часов в неделю, 6 рабочих дней, 2 выходных дня); (b) частое чередование работы и отдыха, изменение графика работы (например, каждые 3 недели), что негативно отражается на частной жизни оператора ^[26]; (с) неудобное географическое расположение (например, далеко добираться, неразвитая инфраструктура в сельской местности; (d) запрет или ограничение возможности полетов на пилотируемых ЛА для увеличения количества летных часов, необходимых для повышения зарплаты и продвижения по службе для тех, кто прошел подготовку в качестве пилота боевого самолета; (е) стесненная обстановка на рабочем месте (например, небольшая наземная станция управления с ограниченным рабочим пространством); (f) плохая эргономика рабочего места и плохой температурный режим в помещении рабочей станции; (g) удержание постоянного напряженного внимания на аудио и видео информации ^[25] и напряжение при решении множества задач в ограниченный промежуток времени (см. ^[17],[18]). Авторы полагают, что такие нагрузки могут привести к физическим и психологическим расстройствам. Во-вторых, Дж. Оума говорит о боевых стрессорах, которые возникают при ведении такой деятельности, как разведка, наблюдение, слежение, а также при ведении боевых действий с применением оружия и непосредственной поддержки боевых действий. Как пишет У. Шапель ^[9], боевыми стрессорами, которые могут привести к профессиональному выгоранию у операторов дронов, являются (но количество стрессоров этим не ограничивается): (а) точность наведения и уничтожение вражеских комбатантов, а также условия, в которых ошибки оператора могут привести к серьезным последствиям (например, случайному обстрелу дружественных сил и гражданских лиц), (b) воздействие на оператора видео и фотоматериалов, фиксирующих факты эффективного уничтожения или нейтрализации комбатантов, (с) принятие решений при выявлении противника и обеспечением эффективной защиты дружественных сил и гражданского населения для уменьшения их потерь, и, наконец, (d) присущие только операторам ДПЛА требования одновременного сочетания своей боевой работы и несение повседневных служебных обязанностей. Достижения в области авиационной техники, а также компьютерных и спутниковых коммуникационных технологий позволяют с помощью дронов проводить операции по разведке, наблюдению, слежению, использованию высокоточного оружия в пределах национальных границ. Однако такие возможности использования БПЛА предъявляют к оператору определенные требования – ему необходимо разделять свою роль как оператора боевого дрона, выполняющего боевое задание, и исполнение своих повседневных служебных обязанностей. Дело в том, что выполнение боевых заданий может быстрее привести оператора дрона к профессиональному выгоранию, что также негативно скажется на исполнении им своих повседневных служебных обязанностей.

Результаты опроса операторов ДПЛА показали, что 14-26% операторов обладали высоким уровнем усталости (т. е. это те, кто указал, что в среднем один или несколько дней в неделю чувствуют себя «выгоревшими», «эмоционально опустошенными», «выдохнувшимися» в конце рабочего дня), а у 7-17% операторов возрастало чувство цинизма (т. е. это те, кто указал, что в среднем один или несколько дней в неделю их посещали скептические мысли и сомнения в значимости своей работы). Результаты этих исследований говорят о том, что операторы дронов преимущественно сталкиваются с операциональными стрессорами, что негативно влияет на их психологический настрой. Однако, повторим, существует опасность того, что такой негативный настрой по отношению к выполнению боевой задачи с использованием боевого дрона может также отрицательно влиять на выполнение оператором своих повседневных обязанностей, не связанных напрямую с боевыми.

Дж. Отто и Б. Вебер ^[19] пишут, что существенной разницы в количестве диагнозов расстройств, в том числе посттравматического стрессового расстройства, депрессивных расстройств, тревожности между операторами ДПЛА и пилотами ВВС нет. Военные, политики и врачи должны признать, что операторы ДПЛА и пилоты ВВС подвергаются аналогичным рискам, приводящим к расстройствам. Однако следует заметить, что такого признания, по крайней мере, со стороны военных, не последовало. Так, в феврале 2013 года, за месяц до выхода статьи Дж. Отто и Б. Вебера, Леон Э. Панетта, бывший в то время министром обороны США, попытался ввести медаль «За отличие в боевых операциях», которой, по его замыслу, награждали бы военнослужащих, ведущих кибер-операции, а также операторов дронов. Такое введение ознаменовало бы, помимо «изменений принципов военных действий», отмеченных генералом М. Демпси, признание за военнослужащими, не присутствующими непосредственно на поле боя, тех же рисков, которые испытывают военнослужащие, непосредственно участвующие в боевых действиях, т.е. как раз того, о чем писали Дж. Отто и Б. Вебер. Однако после скандала и разбирательств с ветеранами, новый министр обороны США Чак Хейгел отменил эту медаль через месяц после ее введения.

Далее следует упомянуть, что У. Шапель ^[9] с коллегами, исследуя влияние стрессоров, считает, что основными источниками профессионального стресса были операциональные стрессоры (т. е. длительный рабочий день, нехватка специалистов, сменная работа, трудности восприятия человеком интерфейса компьютера, географическое расположение, озабоченность дальнейшей карьерой). По сравнению с некомбатантами, у операторов дронов был обнаружен более высокий уровень эмоционального истощения, в то время как уровень цинизма (негативное отношение к работе) и профессиональной эффективности были ниже. Операторы дальнего разведывательного ДПЛА Global Hawk обладали наибольшим уровнем эмоционального истощения и цинизма по сравнению с другими группами. Для того чтобы снизить профессиональное выгорание, усилия психологов, по У. Шапель, должны быть сосредоточены на купировании, прежде всего, операциональных стрессоров, независимо от того, какими ДПЛА (вооруженными или невооруженными) управляют операторы.

В другой своей работе У. Шапель ^[10] с коллегами констатирует, что у 4.3% операторов ДПЛА ВВС США проявились клинически значимые симптомы ПТСР. У операторов ДПЛА, которые работали уже более двух лет, была большая вероятность соответствия симптомам ПТСР. Такая же вероятность проявления симптомов ПТСР наблюдалась и у операторов ДПЛА, которые работали более 51 часа в неделю. При этом 32% операторов, у которых не обнаружено симптомов ПТСР, жаловались на проблемы со сном. В соответствии с вопросником по определению симптомов ПТСР для военных (PCL-M), такие дополнительные признаки, как «трудности с концентрацией внимания», «чувство раздражения и вспышки гнева» и «проблемы с засыпанием и нарушения сна», были отмечены у 76-89% операторов БПЛА, которые соответствовали основным представленным в вопроснике симптомам ПТСР и только у 12-32% операторов, которые не соответствовали симптомам ПТСР.

Здесь же У. Шапель дает рекомендации следующего характера: психологический дистресс вызывают преимущественно такие факторы, как, например, сверхурочная работа, нарушение расписания работы, ежедневное чередование боевой деятельности с несением повседневной службы и дежурств). Предполагается также, что в штатный состав подразделения операторов ДПЛА должен быть включен психолог-консультант с необходимым уровнем допуска к секретной информации, который поможет выявить на ранней стадии и купировать возможные психологические расстройства.

Учитывая непрерывный круглосуточный режим работы операторов дронов, необходимо, считает У. Шапель, чтобы операторы проходили регулярные медицинские осмотры. Предупреждение психологических расстройств и поддержание психического здоровья будут способствовать обеспечению безопасности боевых операций и снижению расходов на медицинское обеспечение операторов дронов в долгосрочной перспективе.

Подобные исследования, приведенные в качестве иллюстрации к раскрываемой проблеме, на наш взгляд, проведены на высоком профессиональном уровне, а рекомендации профессионалов-психологов направлены на решение, по крайней мере, большинства трудностей, с которыми сталкиваются операторы БПЛА в армии США. Однако оценка работы операторов дронов и соответственное отношение к ним со стороны командования изменятся только тогда, когда, перефразируя слова генерала М. Демпси, произойдет адекватное осознание изменений принципов военных действий, когда придет понимание того, что кибервойна, война с применением робототехнических комплексов и дистанционно управляемой безэкипажной техники уже вошла в нашу реальность.

Подводя итог нашему краткому представлению проблемы, с которой сталкиваются сейчас военнослужащие ВВС США, следует сделать некоторые выводы.

В настоящее время военная техника так или иначе становится более автоматизированной. Военнослужащим все чаще приходится вести боевые действия с помощью «посредников» – электронных приборов. Упомянутые мобильные робототехнические комплексы, дистанционно управляемая безэкипажная техника, а в дальнейшем, вероятно, и человекоподобные боевые роботы-андроиды являются своеобразным продолжением трансгуманистических тенденций в военной сфере, которые предполагают устранение страданий и смерти человека на поле боя.

Однако следует заметить, что даже отдаление военнослужащих от непосредственного ведения боевых действий, не снимает некоторых философских и психологических проблем, связанных, прежде всего, с восприятием человеком насилия над другим человеком. Исходя из этого, оператор БПЛА/ДПЛА должен быть психологически готов к тому, что, несмотря на огромное расстояние, отделяющее его от реального поля боя, он ведет реальные боевые действия, и следовательно, испытывает психологические нагрузки, аналогичные тем, что он испытывал бы, будучи пилотом боевого самолета. К этому должны быть психологически готовы и его непосредственные начальники и вышестоящее командование.

Спрос на применение беспилотников и перспективы их применения говорят о том, что в дальнейшем, с увеличением количества БПЛА, применяемых в Вооруженных силах РФ, которые могут быть конструктивно схожими с БПЛА ВВС США, у отечественных операторов БПЛА могут возникать психологические проблемы, аналогичные рассмотренным выше. Это может происходить в тех случаях, когда и если операторы БПЛА ВС РФ будут выполнять боевые задачи, сходные с теми, которые выполняют операторы ВС США.

Исходя из этого, необходимо уже сейчас учитывать возможные проблемы будущего и при их решении, во-первых, перенимать опыт зарубежных коллег и, во-вторых, адаптировать его применительно к отечественным условиям.