Концептуальные предпосылки современной медиаэкологии: социально-философский анализ

Группа классических теорий эффектов массовой коммуникации (по классификации, предложенной российскими исследователями проблемы Т.А. Семилет, В.А. Витвинчуком и С.А. Мансаковым) ^[1] была разработана теоретиками Торонтской школы медиа (М. Маклюэн, Г. Иннис, Н. Постман, В. Онг и др.) в 60-е годы XX века. До сегодняшнего дня методология исследования, разработанная в рамках этой группы теорий, остается действенным исследовательским инструментом и в качестве такового сохраняет свое значение. Среди наиболее известных исследований, опубликованных за последнее время и опирающихся на методологию этой группы теорий, можно назвать работы Т. Поелла, изучающего связь между протестами в Торонто и технологией работы социальных медиа ^[2], публикации М.А. Петерсона, исследующего связь между революциями в Египте и медиасредой, сложившейся в регионе, ^[3], а также многочисленные труды американского исследователя коммуникаций российского происхождения Л. Мановича, изучающего медиасферу мегаполисов ^[4]. Кроме того, инструментарий и отдельные аспекты теории, созданной Торонтской школой, оказывали и оказывают влияние на исследователей коммуникаций, которые развивают собственные теоретические подходы к изучению медиа — таких как М. Кастельс, С. Холл, Дж. Гербнер.

Методология изучения медиа с точки зрения эффектов, которые технология оказывает на социальную среду, оформила перспективную и быстро развивающуюся на западе научную дисциплину — медиаэкологию (термин, предложенный Н. Постман в 1968 году) ^{[5, 201 - 225]}. Особенность этой дисциплины в том, что она рассматривает средство коммуникации как экосистему, изучает уникальное социальное пространство, которое создает каждый вид медиа.

Несмотря на существенное влияние, которое Торонтская школа коммуникации оказала на современные исследования медиа, большинство крупнейших ученых, работающих в этой области, заявляют о своем расхождении с некоторыми ключевыми положениями базовой концепции М. Маклюэна. Например, Л. Манович опубликовал полемизирующую с ключевым тезисом философа статью «Software is the message», в которой доказывает, что в эпоху сотовой связи и персональных компьютеров носителем сообщения становится не само средство коммуникации, а программное обеспечение, которое он использует ^[6]. М. Кастельс, который, по его собственным словам, заимствует у М. Маклюэна уникальный исследовательский акцент на эффекте средств коммуникации и технологий ^[7], в то же время не сходится с ним в ключевой теоретической посылке, заявляя: «We know that technology does not determine society: it is society». (Мы знаем, что технология не детерминирует общество. Общество есть общество.) ^{[8, 3]} С подобными примерами переосмысления концептуального наследия Торонтской школы можно встретиться практически в любом теоретическом исследовании, посвященном современным медиа. И это неудивительно: бурное развитие коммуникационных технологий в начале ХХI века требует переосмысления многих подходов и принципов, которые были сформулированы за полвека до их появления. Удивительно другое – то, что несмотря на очевидные теоретические разногласия, исследователи продолжают применять методологию, разработанную Торонтской школой, так, как будто она не была детерминирована ее теоретической системой. Это приводит к ряду серьезных теоретических проблем в исследованиях массовых коммуникаций, которые оказываются тем опаснее, что не рефлексируются сознанием ученого. О таких гносеологических проблемах писал Н. Лосский в «Обосновании интуитивизма», предупреждая, что если мы строим теорию, опираясь на методологию другой теории, еще не продуманной, не признанной нами, то мы оказываемся ее заложниками, поскольку в ней самой уже заключены некоторые конечные результаты исследования, некоторый взгляд на вещи, который предопределит дальнейшее развитие мысли ^[9]. Такой подход к исследованиям замедляет развитие современной теории коммуникаций и выработку новых подходов к исследованиям.

Инструментарий, созданный и обоснованный в рамках некоторой теоретической модели, порой оказывает существенное влияние на конечный результат работы исследователя даже вопреки его желанию. Именно поэтому важно выявить посылки теоретической системы Торонтской школы и показать, к каким последствиям они приводят в практике научной работы.

Для современной медиаэкологии знаменитый тезис М. Маклюэна «Medium is the message» является смыслообразующим. Сообщение, которое несет в себе медиа, — это та среда, которую оно создает, будь то племенное пространство радио, рациональная среда печатного слова или глобальная деревня современных электронных коммуникаций. «Сообщением любого средства коммуникации, или технологии, является то изменение масштаба, скорости или формы, которое привносится им в человеческие дела», — пишет М. Маклюэн ^[10,10]. Медиаэкология стремится определить, по каким законам функционирует та или другая экосистема, охарактеризовать ее место в ряду других экосистем и в самом широком понимании этого слова определить сущность этой среды как таковой. Таким образом, можно говорить о том, что медиаэкология стремится найти и описать сообщение, которое несет в себе медиа.

Однако смысл тезиса М. Маклюэна «Medium is the message» вовсе не в том, что медиа — это сообщение и ничего больше. При помощи этого тезиса философ хотел показать, что главным сообщением, которое передает средство коммуникации, является среда, которую это медиа создаёт, восприятие, которое возникает вместе с новым способом коммуникации. Однако М. Маклюэн вовсе не имел в виду, что сущность медиа сводится к его сообщению. Он не ставил знака равенства между средством коммуникации и сообщением, которое оно несет ^[11]. Для обоснования этой природы М. Маклюэн разработал свою социально-философскую систему.

Эту часть теории М. Маклюэна часто игнорирует современная медиаэкология, фиксирующая внимание на «message», но не на «medium» — иными словами, на эффекте средства коммуникации, но не на самом средстве коммуникации. Изучая среду, которую создает медиа, эта традиция игнорирует ряд важнейших теоретических вопросов, которые связаны именно с материальной природой медиатора. Среди таких вопросов можно назвать следующие: как появилось это медиа? Как стала возможно его появление? Почему это медиа таково, каково оно есть? Акцент на эффекте массовой коммуникации, а не на самом медиуме в рамках подхода медиаэкологии, был теоретически обоснован в социально-философской концепции М. Маклюэна.

По словам самого М. Маклюэна, три ключевые философские доктрины, повлиявшие на его социально-философскую систему, были предложены Л. Мэмфордом, Е. Хейвлоком, и, самое главное, А. Тойнби. У Л. Мэмфорда М. Маклюэн позаимствовал концепцию «мегамашины» — теорию, описывающую процесс рождения цивилизации как процесс создания машины, которая может решать задачи, на которые неспособны отдельные люди ^[12]. В работах Е. Хейвлока ^[11] М. Маклюэна привлек акцент на эффектах масс-медиа — исследователь первым предположил связь между развитием культуры Античной Греции и сформировавшейся на греческой территории формой простого алфавита, упрощавшего коммуникацию и обмен смыслами. Но наибольшее влияние на философскую систему М. Маклюэна оказал А. Тойнби. Тойнби — это наиболее часто упоминающаяся фамилия исследователя в работах М. Маклюэна (чаще встречаются только фамилии У. Шекспира, И. Гуттенберга и Д. Джойса). Философ писал об историке: «Арнольд Тойнби наметил один из подходов к изучению преобразующей силы средств коммуникации в своём понятии «этерификации», которая, по его мнению, лежит в основе прогрессивного упрощения и роста эффективности любой организации или технологии» ^{[10, 22]}.

Согласно концепции А. Тойнби, процесс социально-исторического развития человечества можно представить как совокупность «вызовов» (проблем, с которыми сталкивается группа людей) и «ответов» (решений, которые принимает творческое меньшинство в ответ на вызовы). В случае, если цивилизация не находит творческого решения, ее ожидает уничтожение. Другим важным понятием теории А. Тойнби была концепция «надлома» — ситуации, когда творческое меньшинство (элита) больше не способно отвечать на вызовы, но отказывается уступить свои лидирующие позиции в обществе.

Ключевая идея теории «вызовов» и «коллапсов», согласно которой процесс социального развития может рассматриваться как «вызовы», с которыми сталкивается цивилизация, и творческие «ответы», которые она дает, усвоена М. Маклюэном практически без изменений. «Тойнби щедро снабжает нас примерами самых разных форм вызова и коллапса», — пишет он. Маклюэн дополняет теорию А. Тойнби инструментарием медиа-аналитики и предлагает рассматривать процесс рождения цивилизации, процесс ответа на вызов, как процесс создания мегамашины, в остальном сохраняя первоначальную идею исследователя практически без изменений. «Арнольд Тойнби пребывает в блаженном неведении относительно того, как средства коммуникации формировали историю, однако приводит великое множество примеров, которыми исследователь средств коммуникации может воспользоваться», — пишет он ^{[10, 23]}.

Подобно А. Тойнби, философ рассматривал человеческую историю как совокупность вызовов и ответов на них. Наиболее успешные ответы, предложенные той или иной цивилизацией, закреплялись и помогали ей добиваться могущества (как греческий фонетический алфавит, определивший рост и развитие цивилизации эллинов). Но сам процесс разрастания и развития цивилизации подготавливал новые, более сложные и глубокие вызовы, с которой той предстояло столкнуться. Этот аспект теории А. Тойнби (ответы, подготавливающие новые вызовы) наиболее заинтересовал М. Маклюэна. Рассматривая идею этерификации, он задался вопросом о том, почему человек, который изначально сталкивался с вызовами внешнего мира (вызовы климата, новых земель, утраты ресурса, внешней экспансии и т.д.), отвечая на них подготавливал вызовы совершенно иного качества — внутренние социальные вызовы, возникавшие уже внутри самого общества. Отвечая на этот вопрос, философ предложил свою теорию социального развития.

По мысли М. Маклюэна, первые вызовы, с которыми столкнулось человечество, вызвали резкий всплеск интеллектуальной и творческой работы. Человеческой группе нужно было найти ответы на эти вызовы, в противном случае она была бы уничтожена. В ответ на первый вызов людям пришлось создать не просто конкретную технологию, а саму технологию ответа на вызовы (нечто подобное в концепции Л. Мэмфорда называлось мегамашиной). Маклюэн пытается описать технологию производства этой технологии. С точки зрения философа, человеку неоткуда было взять этот инструмент, и он создал его по модели тех интеллектуальных процессов, которые происходили в нем самом. Этим интеллектуальным процессом, по модели которого была создана технология создания технологий, оказалась метафора: человек извлек ее из собственной психики и поставил себе на службу. «Все это можно сжато выразить, переложив на популярный язык слова Роберта Браунинга: “Зона досягаемости у человека должна простираться дальше того, что можно достать рукой, а что же это ещё, как не метафора?”» — поясняет М. Маклюэн. Все средства коммуникации, будучи способными переводить опыт в новые формы, являются действующими метафорами. Устное слово было первой технологией, благодаря которой человек смог выпустить из рук свою среду с тем, чтобы схватить её по-новому», — пишет Маклюэн ^{[10, 68]}. Палка, которую стал применять человек, стала метафорой руки. Колесо — метафорой ноги. Дозорная вышка — метафорой глаза. Музыкальный инструмент — метафорой рта и т.д. По мысли философа, у человека не было другого интеллектуального материала для создания концепции того или другого орудия, кроме собственного организма. И именно из него человек извлекал орудие за орудием, инструмент за инструментом. Для создания абстрактных конструкций человек использовал модели внутренних мыслительных процессов. Для создания инструментов работы с материальным миром — образы собственных органов.

С этим процессом извлечения, по мысли М. Маклюэна, связано преобразование природного вызова в социальный. Дело в том, что извлечение того или другого механизма из собственной нервной системы и материализация его в виде инструмента не проходит для человека бесследно. В этот момент меняется вся его система восприятия. Все то, что он знал и умел, подвергается ревизии. Формируется совершенно новая матрица сознания. «Новые средства и технологии, посредством которых мы расширяем и выносим себя вовне, составляют в совокуп­ности колоссальную коллективную хирургическую опера­цию, проводимую на социальном теле при полном прене­брежении к антисептикам», — пишет он ^[10,86]. Например, с появлением факела темнота перестает быть непреодолимым препятствием для перемещения, с появлением качественных дорог и средств перемещения по ним расстояния «сжимаются», мир становится более компактным и в контекст жизни людей включаются события из окрестных городов и селений и т.д. Процесс колоссального психологического напряжения от создания нового инструмента М. Маклюэн называет фантомной болью. Фантомная боль возникает всякий раз, когда человек извлекает из собственной нервной системы орган и выносит за ее пределы. Постепенно накапливаясь, она невротизирует общество и создает особую социальную энергию, которую М. Маклюэн называет стрессом.

Фантомная боль никогда не угасает: следующее поколение людей будет испытывать ее так же, как и предыдущее. С точки зрения философа, с момента сознания «технологии технологий» комплексность восприятия человека как биологического существа была нарушена навсегда. Человек изменил естественную конфигурацию собственной психики, что незамедлительно сказалось на самоощущении. Комфортное естественное состояние, характеризующееся отсутствием рефлексии и непосредственным восприятием мира, было потеряно.

Отход от этого цельного ощущения мира создает для психики человека дискомфорт, который М. Маклюэн называет стрессом или болью. Эта фантомная боль (по аналогии с болью, которую испытывает человек, у которого ампутировали орган) является механизмом, который создает уже не природные, а социальные вызовы. Боль локализирована во всей нервной системе общества. И чтобы сократить площадь ее распространения, социум стремится «удалить» собственные органы. Вслед за рукой ампутировать ногу. Но ампутация хотя и дает шоковую передышку, потенциально вызывает в обществе лишь еще больший стресс, поскольку очагов фантомной боли становится больше. «При физическом стрессе, возникающем вследствие любой гиперстимуляции, центральная нервная система, чтобы защитить саму себя, прибегает к стратегии ампутации, или отделения причи­няющего страдание органа, чувства или функции. Таким образом, стимулом к новому изобретению становится стресс увеличения скорости и возрастания нагрузки», — пишет философ ^[10,50].

Наиболее важными этапами в борьбе с нарастающей фантомной болью, по мысли М. Маклюэна, становятся моменты ампутации самой нервной системы человека: в надежде избавиться от боли человек выносит за пределы себя свою речь (печать), свое зрение (кинематограф, телевидение), свой слух (радио) и, наконец, саму свою нервную систему (глобальная сеть). Так рождаются массмедиа: коллективные глаза, уши и даже само сознание, вынесенное за пределы нервной системы. «С появлением электрической технологии человек расширил, или вынес за пределы себя, живую модель самой центральной нервной системы. В той степени, в какой это действительно произошло, данное событие предполагает отчаянную и самоубийственную самоампутацию, словно центральная нервная система не могла более полагаться на физические органы как защитительный буфер, оберегающий ее от камней и стрел разбушевавшегося механизма», — пишет философ ^{[10, 52]}.

Само восприятие выходит за пределы нервной системы и становится объектом, непосредственно доступным для изучения (ведь оно впервые оторвано от нервной системы, впервые представлено как самостоятельная сущность). В соответствии с ключевой идеей философа, в условиях вынесенной за пределы нервной системы восприятие впервые может быть перепрограммировано в соответствии с рациональной стратегией. Сущность медиаторов уже обоснована философом — это разного рода метафоры. Для изучения важен эффект, который медиатор оказывает на социум, поскольку его-то как раз и нельзя было наблюдать до этого. Маклюэн пишет, что ключевым открытием XX века стала техника «подвешенного суждения», которая позволяет выбрать желаемое воздействие технологии на социум и только после этого создать саму технологию. Эффект становится важнее медиатора и заслуживает большего внимания ^{[10, 74]}.

Так в максимально сжатом виде можно представить теоретическое обоснование подхода медиаэкологии. Эта теоретическая модель содержит в себе несколько важных философских предпосылок, которые оказывают непосредственное влияние на инструментарий, применяемый многими исследователями медиа.

Во-первых, будучи наследницей исторической концепции А. Тойнби, социально-философская теория М. Маклюэна предполагает, что существует некоторый объективный смысл истории, который может быть рационально понят, то есть допускает историцизм. Маклюэн выстраивает свою теорию вокруг технологической динамики, которая организует весь исторический процесс как историю борьбы со стрессом и предполагает конец истории (в том виде, в котором она существовала ранее). Это положение заслуживает внимания. Ряд радикальных следствий, вытекающих из самой идеи историцизма, в своей книге «Открытое общество и его враги» описал К. Поппер. Вне зависимости от отношения к взглядам К. Поппера на социальное устройство общества, часть его критики остается актуальной: идея о том, что объективный смысл истории может быть извлечен, легко превращается в способ давления на науку, механизм оправдания политических репрессий и дает обоснование тоталитарным политическим конструкциям ^{[14, 213 – 249]}.

На первый взгляд может сложиться впечатление, что посылка историцизма связана только с исторической концепцией М. Маклюэна, тогда как инструментарий медиаэкологии свободен от ее влияния. Однако сама исследовательская перспектива метода Торонтской школы предполагает, что сегодня мы находимся в ситуации, когда можем оценить и описать эффект медиаторов, которые оказывают на нас влияние. То есть само развитие технологии обусловило возможность исследований эффекта медиаторов. Существующее положение дел в коммуникационном пространстве совершенно отличается от (существовавшего ранее — прим. авт.) парализующего, или наркотического воздействия новой технологии, которая убаюкивает внимание, пока новая форма ломится в двери суждения и восприятия», — пишет М. Маклюэн ^{[10, 74 – 75]}. Если мы отказываемся от социально-философской установки М. Маклюэна, то возникает необходимость в обосновании самой сегодняшней перспективы исследования медиа, самой возможности изучать эффекты средств коммуникации, поскольку возможность фиксировать эти эффекты, находясь под их непосредственным влиянием, находясь в ситуации, когда они создают привычную, «нормальную» социальную среду, достаточно проблематична.

На практике это приводит к теоретическим проблемам, с которыми столкнулся, например, знаменитый исследователь медиа М. Кастельс в своей работе «Информационная эпоха: экономика, общество, культура». Полемизируя с М. Маклюэном в главе «Культура реальной виртуальности: интеграция электронных средств коммуникации, конец массовой аудитории и возникновение интерактивных сетей», социолог критикует канадского философа за склонность к гиперболизации (М. Кастельс не считает средства коммуникации нервной системой общества) и отвлеченность объяснительной модели. Он указывает на то, что эпоха массового распространения интернета оказалась принципиально отличной от той, что предсказывал философ, поскольку ключевыми ее чертами стали индивидуализация и интерактивность. В этой критике обращает на себя внимание определенная непоследовательность, которая была устранена в более поздних работах исследователя: социолог отказывается от теоретической модели медиатора М. Маклюэна, однако подобно М. Маклюэну фиксирует внимание на эффекте средства коммуникации, хотя акцент является следствием этой модели. В более поздних работах, таких как «Власть коммуникации», социолог дает новую модель понимание медиатора и в соответствии с этим смещает акцент исследования (в объективе его внимания оказывается не только эффект медиатора, но и, например, его физическое воплощение, инфраструктура и т.д.) ^[15]

Другой важной предпосылкой теории М. Маклюэна является концепция социального реализма. Согласно этой идее, социальные группы являются реально существующими акторами общественной жизни. Более того, они являются ее ключевыми акторами, индивидуальный человек оказывается подчинен им, его свобода воли оказывается ограничена. «Духовные и культурные резервации, которые восточные народы могут пытаться противопоставить нашей технологии, вообще ничего им не дадут. Воздействие технологии происходит не на уровне мнений или понятий; оно меняет чувственные пропорции, или образцы восприятия, последовательно и без сопротивления», — пишет М. Маклюэн ^{[10, 23]}. По мысли философа, даже если и существует человек, на которого новое средство коммуникации не оказало своего непосредственного воздействия, сами правила изменившейся социальной среды подействуют на него. Маклюэн иллюстрирует эту мысль в собственной трактовке отрывка из «Короля Лира». «Король Лир» представляет собой полную картину переживания смены средневекового восприятия пространства и времени ренессансным, перехода от инклюзивного восприятия к эксклюзивному. Изменившееся отношение Лира к Корделии как раз и отражает представление реформатов о падшей природе. <…> Реформанты, во главу угла ставившие индивидуальность и ее независимость, естественно, не видели смысла во всех формальностях, связанных с безличными общественными ролями», — пишет философ, характеризуя отношения Лира и Карделии. Индивидуальная свобода человека оказывается ограничена той системой восприятия, которая была сформирована технологией ^{[16, 22 – 23]}.

Эта установка оказывает непосредственное влияние на исследовательскую перспективу медиаэкологии. Она устанавливает очень отвлеченную перспективу исследования, не позволяющую обосновать опыт индивидуального взаимодействия с медиатором. В частности, это приводит к тому, что только макросоциальный подход к исследованию признается эффективным, как, например, в методологии современных исследований лаборатории Л. Мановича, которая анализирует миллионные подборки данных социальных сервисов при помощи технологий работы с мета-данными ^[17].

Третьей важной предпосылкой медиаэкологии является идея прямого детерминизма. По мысли М. Маклюэна, технологические изменения влияют на социум непосредственно. Они формируют шок восприятия, рождают новые среды, подготавливают будущие технические прорывы. Идея эйтерификации М. Маклюэна описывает работу социума как механистический процесс. Такое понимание модели взаимодействия общества и медиа может выглядеть гармонично, когда речь идет об отвлеченном понимании истории, но когда она сталкивается с реальной исторической практикой, это вызывает ряд серьезных трудностей. Например, необъяснимым становится факт существования прото-медиа. Эти аналоги современных медиа, такие как, например, древнеримская прото-газета Actu Diurna Senatus et Romani, существовали за многие века до изобретения технологии ^{[18, 88-90]}. Они, по мысли М. Маклюэна, должны были создать сам способ мышления, делающий их возможными. Факт существования таких медиаторов делает проблематичной саму ключевую установку М. Маклюэна, в соответствии с которой технология производит способ мышления, который развивает ее.

Этот аспект теории Торонтской школы подвергается наиболее последовательной критике со стороны исследователей. Например, М. Кастельс пишет по этому поводу: «Society shapes technology according to the needs, values, and interests of people who use the technology <…> However, technology is a necessary, albeit not sufficient condition for the emergence of a new form of social organization based on networking, that is on the diffusion of networking in all realms of activity on the basis of digital communication networks». (Общество создает технологии в соответствии с потребностями, ценностями и интересами людей, которые применяют технологию. <…> Тем не менее, технология – это необходимое, но недостаточное условие для появления новой формы социальной организации, базирующейся на сетях, то есть на распространении сетей во всех сферах деятельности на базе цифровых технологий связи.) ^{[8, 3]}

Наконец, четвертой важной предпосылкой теории М. Маклюэна, оказывающей влияние на современную медиаэкологию, является унификация медийного эффекта. Поскольку в концепции М. Маклюэна социум представляет собой цельный и единый организм, а мадиаторы оказываются его «вынесенными за пределы» органами, то нет ничего удивительного в том, что, по мысли философа, технология влияет на весь социум одинаково — ее эффект унифицирован. Будучи «вынесенным за пределы органом чувств», средство коммуникации меняет само восприятие людей, базовые установки, на основе которых строятся все дальнейшие конструкции. Например, появление радио (метафора уха) стимулирует в сознании всех людей возникновение образов, связанных со звуковой информацией, наделяет силой образы коллективного бессознательного, выдергивает общество, которое столетиями жило в рациональном пространстве печатного текста, в пространство господства иррационального. Создает племенную среду, в которой господствуют племенные эмоции и пламенные страхи. Это оказывает влияние на все общество целиком, включая владельцев инфраструктуры технологии и тех, кто этой технологией не пользуется. Сообщение, которое несет медиа, – это новая среда, в которой возникает новое искусство, новая политика, новое потребление, новая экономика и новые социальные отношения. Эффект, который оказывает медиа на общество, один, медиатор влияет на всех одинаково.

В рамках теории М. Маклюэна эта позиция выглядит оправданной. Но современные исследования медиа показывают, что массмедиа представляют собой куда более сложные структуры. Например, исследовательница журналистики Н.Г. Войченко (опираясь в этом вопросе на авторитет наиболее крупных российских ученых в этой области – Вартоновой Е.Л. и Засурского Я.Н.) пишет, что массмедиа создаёт два принципиально разных продукта: один для массовой аудитории, другой — для рекламодателей и других интересантов ^[19]. По ее словам, современная теория журналистики описывает медиатор как двусоставное средство производства, которое создает два принципиально разных продукта. С точки зрения общества газета производит информацию. Медиа как редакция собирает факты и упаковывает их для доставки аудитории. Аудитория платит за упакованную информацию. Однако с точки зрения рекламодателя процесс работы медиа оказывается вывернут наизнанку. Рекламодателю не важна информация, которую производит медиа. Для него важны объем и качество внимания аудитории, которые производит медиа как средство производства. Очевидно, что это два принципиально разных способа воздействия на социум. Газета одним способом воздействует на массовое общество и совершенно иным способом организует рекламное пространство — пространство, в котором существуют коммерческие компании и экономическая элита. Очевидно, что унифицированный подход в данном случае оказывается неприменим.

Эти замечания указывают на необходимость существенного переосмысления теоретического базиса медиаэкологии. Очевидно, что инструментарий этой научной дисциплины по-прежнему показывает свою эффективность, когда речь касается анализа технологических эффектов средств коммуникации. Однако её теоретическое обоснование нуждается в серьезной переработке, которая позволит освободить научные исследования в этой области от неосознанной установки на историцизм, создать базу для анализа индивидуального опыта взаимодействия с технологией, разработать комплексные модели взаимодействия технологии и общества, а также открыть пространство для изучения комплексных эффектов средств коммуникации.