Китайский "феодализм" в учебных пособиях Коммунистического университета трудящихся Китая (1928-1929)

Люй Сыцун аспирант, Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова (МГУ) 119234, Россия, г. Москва, ул. Ленинские Горы, 1, ГЗ МГУ Lu Sicong PhD Candidate, Lomonosov Moscow State University Leninskie Gory ulitsa 1, GZ MGU, kv. V708, Moscow 119234 Russia lsc-04@mail.ru Другие публикации этого автора

В октябре 1925 г. Университет трудящихся Китая (УТК) открылся в Москве ^{[18, p. 21]}. Цель создания университета заключается в подготовке китайских кадров для Национальной революции Китая, которая в итоге продлилась с 1925 по 1927 год. Многие важные фигуры китайского коммунистического движения, в т. ч. Ван Мин, Дэн Сяопин и Ян Шанкунь получили идеологическое и революционно-практическое образование именно в этом университете. В сентябре 1928 г. университет был переименован в Коммунистический университет трудящихся Китая (КУТК).

В этой «колыбели» китайских революционеров, научная и теоретическая работа посвящена, естественно, Китаю. Процесс развития китаеведения в стенах УТК/КУТК очевидно разделен на два этапа. Первый этап охватывает 1925-1927 гг., когда работа университета шла под руководством первого ректора – К. Б. Радека. Будучи соратником Л. Д. Троцкого, К. Б. Радек в этот период выработал свою интерпретацию китайской истории, выраженную в его лекциях по истории революционного движения в средневековом Китае ^[14]. Полемизируя с И. В. Сталиным, он настоял на отсутствии настоящей феодальной формации в Китае. Согласно К. Б. Радеку, типичный феодализм, на его взгляд, исчез из Китая в III в. до н. э., и крупное землевладение, господствующее экономическую жизнь средневековой Европы, занимало лишь незначительное место в средневековом Китае. Кроме того, на его взгляд, господствующим классом средневекового Китая не было феодальное дворянство европейского типа, а некий смешанный класс, носивший и феодальный, и торгово-буржуазный характер. Поэтому китайская буржуазия, давно слитая с помещиками в одно целое, уже была «реакционной» силой, а не союзником трудящихся масс в революционном лагере. Его трактовка китайской истории была чрезвычайно популярна в этот период: она не только стала стандартной формулировкой китайской истории в трудах преподавателей университета, но и вызвала позитивные отклики китайских студентов ^{[17, c. 50]}.

Господство «радековской синологии» в университете не продолжалось очень долго. В связи с участием в троцкистской оппозиции К. Б. Радек был уволен с поста ректора во второй половине 1927 г., и в ноябре этого года был исключен из партии, потом сослан в Тобольск ^{[1, c. 158]}. Новый ректор университета П. А. Миф стоял на стороне Сталина, главная задача которого заключалась в очищении университета от влияния «троцкиста» К. Б. Радека ^{[11, c. 242-243]}. Видя значительное влияние К. Б. Радека на китайских студентов и советских преподавателей УТК, новые руководители университета после его поражения во внутрипартийной борьбе решили написать новые учебные пособия по китайской истории. В этих пособиях новая теория по истории Китая вытеснила концепции К. Б. Радека, чтобы стереть его «вредное» влияние на революционное дело. Естественно, эта новая теория была сформулирована по-сталински.

В советской и российской литературе китаеведческая деятельность КУТК после увольнения К. Б. Радека малоизучена. Историк китаеведения В. Н. Никифоров уделял большее внимание работы сотрудника КУТК М. Г. Андреева по китайскому рабству, лишь затронул учебное пособие, написанное им для студентов КУТК ^{[8, с. 245-247]}. Он вообще не вносил важное ксилографическое издание КУТК «Проблемы китайской революции» в научный оборот. Помимо того, В. Н. Никифоров полностью проигнорировал политические элементы тогдашней историографической ситуации. О влиянии внутреннепартийной борьбы на научную работу КУТК он не говорил ни слов. Наша задача заключается в преодолении этих недостатков.

Идеологическая основа «антирадековской» теории нашлась в ксилографическом материале лекции «Проблемы китайской революции» ^[13], рассчитанной на студентов 2-го курса УТК в 1927/1928 учебном году. Первая часть материала называлась «Вопрос о феодальных пережитках в дискуссии ВКП». Анонимный автор этой части остановился на современной ему «марксистской классике» – сочинениях И. В. Сталина. По словам автора, «построение всего раздела программ о феодальных отношениях в Китае построен на серьезном исследовательском изучении и проверке ответа тов. Сталина на первый вопрос, заданный студентами нашего Университета в беседе от 13 мая сего года» ^{[13, c. 2]}. При проведении занятий преподавателям следовало начать все занятия с этого ответа, потом «каждое утверждение тов. Сталина» надо было обосновать «на богатом материале китайской истории и современности».

Каковым было конкретное содержание вышеуказанных вопроса и ответа? Дело в том, что сам И. В. Сталин присутствовал в УТК и встречался со студентами университета, когда теоретическое влияние К. Б. Радека достигло апогея. Один из студентов задал И. В. Сталину острый вопрос: «Почему неправильно утверждение Радека, что в китайской деревне борьба крестьянства направлена не столько против остатков феодализма, сколько против буржуазии?» ^{[15, c. 239]} Речь студента шла об основных рассуждениях К. Б. Радека – «нефеодальной» сущности китайского общества и о «помещиках-буржуазии» как господствующем классе Китая.

И. В. Сталин в ответе полностью отстоял положения, вообще противостоявшие К. Б. Радеку. Он прямо назвал концепции последнего «большой ошибкой», потому что, с его точки зрения, К. Б. Радек совсем не понимал классовых отношений в китайской деревне. Признавая присутствие там торгово-капиталистических элементов, И. В. Сталин высказал личное убеждение в том, что господствующая экономическая формация там была феодальной, а не торгово-капиталистической. Аргумент его был такой: торговый капитал в китайской деревне пока находился только на стадии первоначального накопления, а одновременно главная форма эксплуатации крестьян была все-таки «средневековой», т. е. рента помещикам. Поэтому, хотя помещики Китая и являлись владельцами промышленных предприятий, они в основном аспекте дела были ни кем иными, как типичными феодальными эксплуататорами. Такое «господство» торгового капитала в китайской истории и современности в сочинениях К. Б. Радека считалось И. В. Сталиным нонсенсом.

Сталинская критика К. Б. Радека поставила научную и политическую задачу перед преподавателями УТК. Автор первой части учебного материала решительно отмежевался от прежнего ректора. Он назвал К. Б. Радека и его единомышленников оппозицией в партии, которая потеряла «всякое реальное политическое чутье», растеряла «ленинское учение о революции в колониальных и полуколониальных странах» и «начала сеять панику о судьбах революции, критикуя руководства Коминтерна» ^{[13, c. 2]}. После таких близких к ругательству слов автор поставил основную цель преподавателям. Они должны были четко изложить «довлеющую силу феодальных пережитков» и «необычайную распространенность консервативных полунатуральных отношений» в истории Китая, а потом «проработать со студентами научное представление о натуральном хозяйстве» ^{[13, c. 2]}. Важнейшим вопросом, который надо было решить на лекции, считался следующий: «Каким же образом феодальные пережитки оказались еще столь решающими в ХХ веке?» ^{[13, c. 2]} Одним словом, преподаватели УТК были обязаны доказать китайским слушателям феодальную суть китайского общества на лекциях.

Лучшие доказательства коммунистов всегда находятся у классических авторов марксизма. Подавляющее большинство страниц материала посвящено фрагментам из произведений Маркса, Ленина и фактическим материалам, доказывающим распространенность натурального хозяйства в Китае. Кроме этих непосредственных ссылок на классиков, в материалах была и оригинальная китаеведческая работа сотрудника УТК: во вторую часть материала вошел научный очерк преподавателя М. Г. Андреева об истории Китая.

Название очерка М. Г. Андреева «История китайской революции в Китае» (Sic! – Л. С.) в значительной степени похоже на название лекций К. Б. Радека. Подобно лекциям К. Б. Радека, очерк М. Г. Андреева также сосредоточился на средневековом Китае, а не на действительной «китайской революции», как говорилось в заглавии. Но цели двух работ противоречили друг другу. Нет лучшего обобщения цели М. Г. Андреева, чем вступительная заметка некоего анонимного автора перед очерком: «Из этого же очерка становится ясным, что ни в один из исторических периодов Китаю не удалось достигнуть чистой и завершенной формы торгово-капиталистического государства» ^{[13, c. 27]}. Согласно этому автору, очерк успешно продемонстрировал, что в бесконечной борьбе между феодальными и капиталистическими элементами в китайской истории «торговому капиталу» никогда «не удалось победить окончательно» ^{[13, c. 27]}, как думал К. Б. Радек.

В использовании первоисточников М. Г. Андреев далеко превзошел бывшего ректора УТК. Судя по содержанию очерка, он свободно овладел древнекитайским и современным китайским языками. Эти знания позволяли ему широко пользоваться китайскими источниками, в т. ч. хрониками, официальными описаниями и другими произведениями китайских авторов. В его источниковую базу входили авторитетное историческое описание Китая I–III вв. «Хоухань шу» («История династии Позднего Ханя»), собранные в XIV в. исторические сведения о Китае «Вэньсянь тункао» («Сведения с древнейших времен»). При описании состояния китайской деревни II в. до н. э. он ссылался на известного ученого той эпохи Чао Цо; для изложения земельных отношений XI в. он обращался к тогдашнему известному эссеисту Су Чжэ. Все эти источники в руках М. Г. Андреева служили доказательствами феодальной сущности китайского общества.

М. Г. Андреев видел в повторных крестьянских восстаниях главную динамику тысячелетней истории Китая до вторжения западных сил. К причинам крестьянских восстаний он отнес безземелье и желание крестьян иметь справедливое распределение земли. Первое описание безземелья крестьян он нашел в исторических произведениях еще IV в. до н. э., а при династии Хань (206 до н. э. – 220 н. э.) в литературе уже были такие слова, как «богатые владели тысячами десятин, а бедный… не имел место, где бы воткнуть шило» ^{[13, c. 29]}. И в официальной историографии разных династий можно найти подобные описания неравного распределения земли.

Но почему именно так? Согласно объяснению М. Г. Андреева, для большого количества населения Китая площадь земли была невелика; тем более, в том случае земля все время концентрировалась в руках богатых. Это «концентрация в свое время больших земельных угодий в руках сравнительно небольшого числа богатых и сановных людей» ^{[13, c. 30-31]}. Ярким примером концентрации такого типа служил тот факт, что императоры династий Цзинь (265–420) и Тан (618–907) даже издали указы, чтобы гарантировать право богатых и сановников на землю, отнятую или купленную у крестьян. Также при династии Северной Суне (960–1125) и центральная власть, и местные богачи проводили концентрацию земли путем скупки или отчуждения. Такая концентрация, словами марксистской историографии, была типичным процессом формирования крупной собственной земли – одного из ключевых элементов феодализма. Те богатые, которые получали пользу из концентрации земли, были феодальными помещиками.

Таким образом, крестьянские восстания вспыхнули в разные периоды китайской истории, когда безземельные крестьяне находились на грани смерти. М. Г. Андреев привел Восстание Лулинь («Зеленый лес») и Чимы («Красные брови») (Оба термины являются названиями повстанчевских войск - Л. С.) в начале нашей эры как пример ^{[13, c. 35]}. По изложению автора, это было типичное крестьянское восстание против помещиков, в итоге подавленное местными феодальными войсками. Кроме народного движения этого типа, он еще указал на существование другого типа: народное движение, возглавляемое удельным князем, с целью восстановить феодальный порядок. Самым представительным примером этого второго типа была «Битва за ликвидацию опасности» (Цзиннань чжи и) начала XV в., когда сильный местный феодал династии Мин развязал войну против императора (своего племянника) и свергнул его ^{[13, c. 42]}. Окончательные следствия двух типов были одинаковы. К какому бы типу народное движение ни принадлежало, ему невозможно было изменить социальный строй Китая – феодализм.

Подчеркивая роль феодализма, М. Г. Андреев отнюдь не отрицал существование торгового капитала в средневековом Китае. Он констатировал становление китайского торгового капитала при династии Чжоу. Описание М. Г. Андреевым династии Чжоу таково: «Сильно развивавшееся к концу Чжоуской династии денежное хозяйство, разрушившее натуральное хозяйство деревни, усилившаяся с развитием рынков эксплуатация и поборы со стороны помещиков, поднимавшаяся сила торгового капитала, скупавшего землю и рабочую силу крестьян, вот главные причины этого вопля масс о малоземелье» ^{[13, c. 30]}. Но М. Г. Андреев не признал победу торгового капитала над феодализмом. По его мнению, рост торгового капитала лишь ускорял сосредоточие земли у феодальных помещиков. Феодальный характер общественной формы был все-таки первостепенным.

Основные положения М. Г. Андреева в очерке были таковы: китайское общество до начала XIX в. было феодальным; главным течением этого периода было антифеодальные крестьянские восстания. А какие изменения случились под властью последней династии Цин (1644–1911) до агрессии западных войск (1840)? Изменило ли правление этой династии общественный строй Китая? О новой истории Китая он рассказывал в другой работе.

Во второй половине 1928 г. издательство КУТК издало серию лекций университета под заглавием «История революционного движения в Китае в ХIХ и ХХ веках». Лекции охватывали период с начала XIX в. до начала XX в., т. е. период, непосредственно предшествовавший Национальной революции Китая 1925–1927 годов. Авторы этих лекций попытались ответить на вопросы по историческим предпосылкам китайской революции первой половины XX в., прежде всего останавливаясь на общественном строе Китая и классовой сущности разных политических движений.

Первая глава «Экономический и социально-политический строй Китая в первой половине ХIХ века» ^[4] была написана тем же М. Г. Андреевым. Эта глава не только служила вводной частью к последующим главам, но и явилась прямым продолжением указанного очерка. Внимание китаеведа больше всего уделено общественной форме Китая в ту эпоху. Остался ли Китай первой половины XIX в. феодальным? – вот центральный вопрос, решенный автором данной главы.

Как и в указанном очерке, М. Г. Андреев сначала обращался к земельной собственности Китая. Четко разделив землю всего тогдашнего Китая на два типа – частную и казенную, автор указал на принципиальную разницу между ними: «Частная земельная собственность зиждилась на праве владения неограниченным количеством земли, на праве продажи, покупки и заклада земли, а казенными землями были: удельные, принадлежащие военному ведомству и собственно казенные» ^{[4, c. 1]}. Другими словами, частная земля отличались от казенной тем, что первую позволено свободно купить и продать. А казенная земля прежде всего находилась в руках маньчжурской знати, которая внесла большой вклад в создание династии маньчжуров – Цин в начале XVII века. Юридический статус казенной земли обеспечил маньчжурам привилегированное место в экономической жизни страны.

Однако такая ситуация в земельных отношениях была окончена одним актом 1853 года. Актом правительство Цин сняло запрещение продажи казенной земли. После обнародования акта площадь земель маньчжурской знати резко сократилась, а земли чиновников и купцов, по происхождению китайцев, очевидно умножились. М. Г. Андреев видел в этом процессе «факт несомненной концентрации крупного землевладения в руках китайских чиновников и купцов» ^{[4, c. 1-2]}, в результате чего крупная земельная собственность стала очень распространенной в значительной части Китая – провинциях Гуандунь, Цзянсу, Чжили (ныне Хэбэй) и Шаньдун. Здесь автор отнес землевладельца, площадь земли которого свыше 1000 му (Му - китайская единица измерения площади - Л. С.), к категории «крупных помещиков». Кроме упомянутых провинций, в других регионах не обнаруживались отдельные такие «крупные помещики».

Резкая концентрация земли имела серьезные социальные следствия. С одной стороны, она ускорила малоземелье и даже безземелье среди крестьянства, непосредственно привела к пауперизации крестьян. Примыкая к точке зрения китайского ученого Лян Цичао, автор обратил внимание читателей на то, что часть безземельных крестьян даже вынуждена была продать себя и членов семьи в рабы только во избежание голода ^{[4, c. 2]}. Другие крестьяне в отчаянии эмигрировали на окраины страны, даже за рубеж, продавая свою рабочую силу за жизнь ^{[4, c. 3]}.

С другой стороны, крупные землевладельцы Китая при благополучных условиях быстро развивали свои силы. Многие из них даже дошли до той степени, что управляли имуществом путем средневекового феодализма, или, по словам автора, «играли роль настоящих феодалов, чувствуя себя даже довольно независимыми по отношению к центральной власти» ^{[4, c. 4-5]}. Многие помещики Южного Китая построили собственные замки, воспитали собственные вооруженные силы не только для подавления крестьянских восстаний, но и для грабежа имущества других помещиков. Согласно китайскому источнику, «борьба за землю между кланами в это время достигала очень больших размеров; так, в провинции Фуцзянь во время борьбы между двумя кланами было убито 400 человек» ^{[4, c. 4]}. Очевидно, что концентрация земли укрепила феодальный характер китайских помещиков.

Более того, и китайское государство того времени приняло сторону крупных землевладельцев. Например, правительство Цин издало следующий закон: крестьян, не обработавших свою землю, необходимо подвергнуть телесным наказаниям, а их землю надо конфисковать. «Такие распоряжения были на руку крупным землевладельцам: сдавая землю в аренду, они были уверены, что сданная земля будет обработана и они получат свое, так как в противном случае закон угрожал арендатору бамбуками…; далее, необработанные крестьянские земли, как правило, не поступали короне, а присоединялись путем подкупов, купли и обмана к землям крупных землевладельцев» ^{[4, c. 5-6]}. О выгоде крупных помещиков свидетельствовал один акт правительства Цин: «Если случится год (неурожая), когда освобождаются от уплаты налогов деньгами и натурой, то вся сумма, подлежащая освобождению от уплаты, делится на разные части, из которых семь частей остается в пользу собственника имения, а три части в пользу арендатора» ^{[4, c. 5-6]}. По мнению М. Г. Андреева, эти факты лучше всего показали существо династии Цин – государства феодальных помещиков.

Что касается китайского торгового капитала той поры, то М. Г. Андреев последовательно намеревался отрицать его развитость и самостоятельность, делая акцент на его слабости и зависимости от феодального уклада. Автор начал с опровержения чужого убеждения о большом развитии торгового капитала в Китае. Не надо объяснять, что это убеждение происходило от К. Б. Радека. Согласно М. Г. Андрееву, К. Б. Радек «не обращал серьезного внимания на два очень важных вопроса: во-первых, формы торговли и, во-вторых, предметы торговли» ^{[4, c. 6]}. В аспекте форм торговли, «за исключением некоторых крупных торговых и административных центров, в огромной массе городов и сел преобладала розничная торговля – ручная, с тележками и в ларьках» ^{[4, c. 6]}. Поэтому не следует переоценивать степень развития китайской торговли, ведь она в рассматриваемый период вообще не отмежевалась от мелкого ремесла. А в аспекте предметов торговли, «торговля в это время на 70–80% велась продуктами сельского хозяйства и только 20–30% в торговом обороте принадлежит таким товарам, как уголь, металлы и изделия из них: дерево и деревянные изделия, текстильные товары и предметы роскоши» ^{[4, c. 6]}. Словом, тогдашние китайцы чаще всего торговали только сырьем и первобытными ремесленными изделиями. О настоящей торговле капиталистического типа – торговле современными промышленными изделиями – не могло быть и речи.

Не признав развитость китайского торгового капитала, автор перешел к выяснению классовой сути китайских «торговых капиталистов», включая монополистов, купцов и т. д. По его объяснению, правительство Цин склонно было поддерживать всякую монополию, как монополию на соль или рис. В этой системе только монополисты, получившие патенты от правительства, имели право свободно продавать определенные товары. Эти монополисты часто устанавливали «произвольные высокие цены», и таким образом, розничный торговец при покупке товаров всецело зависел от монополистов. «Система монополий вела к тому, что отдельные купцы быстро обогащались, составляли колоссальные состояния, в то время как масса мелких торговцев оказывалась в положении приказчиков, работающих на монополистов и откупщиков» ^{[4, c. 8-9]}. Таким образом, монополисты далеко не были независимыми капиталистами, а полностью подчинялись феодальному государству. Кроме того, сами купцы Китая, включая богатых монополистов, часто являлись крупными чиновниками. Они были тесно связаны «во многих случаях… со службой: крупные чиновники, владевшие большими состояниями, очень часто принимали участие в торговле» ^{[4, c. 24]}. Это означает, что эти купцы одновременно получали выгоду от феодальной эксплуатации. Они были частью феодальных помещиков.

Что касается китайской промышленности, то она, по мнению М. Г. Андреева, тоже не была настоящей «капиталистической». Аргументы автора таковы: в первой половине ХIХ в. не было фабрично-заводской промышленности, «речь может идти только о кустарной, мануфактурной и домашней промышленности» ^{[4, c. 20]}. Купеческий капитал той поры более сосредоточился на мелких и домашних производствах. Размер китайской промышленности был очень ограниченным: «во-первых, незначительное количество промышленной продукции в товарообороте страны по сравнению с продукцией сельского хозяйства, и во-вторых, отсутствие таких же богатых владельцев промышленных предприятий, какие в то время имелись среди купцов» ^{[4, c. 22]}. Такая слабая промышленность не имела сил победить феодальные элементы в экономике страны и, естественно, не имела возможности сделать целую страну «торгово-капиталистической», как думал К. Б. Радек.

Из-за упомянутого выше содержания нетрудно сделать вывод, что М. Г. Андреев последовательно отстаивал «антирадековскую» формулировку в изучении Китая первой половины XIX века. По словам самого М. Г. Андреева, социальный уклад Китая той поры можно назвать «поздним феодализмом, слишком долго задержавшимся, консервативным и прогнившим» ^{[4, c. 37]}. Правда, он и К. Б. Радек согласились на существование торгово-капиталистических элементов в тогдашнем Китае. Разница была в том, что у М. Г. Андреева феодальные производственные отношения (прежде всего крупная земельная собственность) оттеснили торговый капитал на задний план, а у К. Б. Радека – наоборот, капиталистические элементы в Китае уже всесторонне победили феодальные элементы. «Феодальный Китай» первого противопоставлен «торгово-капиталистическому Китаю» второго со всех сторон.

Надо признать, что М. Г. Андреев с помощью китайскоязычных источников много дополнил теорию «феодального Китая» И. В. Сталина. В сравнении с вождем партии, он, несомненно, выделялся более содержательным анализом и широкой базой источников. Недаром его работа использовалась как вводная часть ко всем лекциям и стояла исходным пунктом для новой версии курса «История революционного движения» в КУТК.

Исходя из этого же исходного пункта, авторы других частей лекции «История революционного движения в Китае в ХIХ и ХХ веках» истолковали китайскую историю нового времени как конфликты разных социальных слоев против иностранного капитализма и феодализма. Самые близкие положения выдвинули анонимные авторы, написавшие тексты лекций по Реформаторскому движению 1898 г. и Боксерскому восстанию 1900 года. По их мнению, оба движения носили антиимпериалистический характер: если Реформа 1898 г. воплотила «интересы внутреннего, национально-китайского развития капитализма» ^{[5, c. 2]} и желание китайской буржуазии против иностранного гнета, то Боксерское восстание отразило «чаяния отсталых, угнетенных классов китайского феодального общества – крестьянства и городской бедноты» ^{[5, c. 3]} против западных «дьяволов», т. е. угнетателей из-за рубежа. Изложение авторами Боксерского восстания гораздо лаконичнее, чем описание Реформы 1898 года. С точки зрения авторов, Реформа 1898 г. заслуживала более содержательного объяснения потому, что реформаторы не только поставили себе национально-освободительную задачу, но и всей своей силой стремились к антифеодальной борьбе.

Авторы видели антифеодальное желание реформаторов, или либералов, в их классовой сути. Либералы, по словам авторов, происходили из той части «интеллигенции, которая теснее всего узами происхождения и соц. положения была связана с имущими капиталистическими элементами страны» ^{[5, c. 23]}. Хотя они одновременно и были чиновниками, служившими феодальному государству, они «выступали в качестве идеологов буржуазного развития Китая и представляли своей деятельностью интересы торгового земледелия и только что начинавшей вылупливаться из старого помещичьего и торгово-бюрократического общества промышленной буржуазии» ^{[5, c. 5]}. Иначе говоря, либералы хотели заменить феодальный способ производства Китая капитализмом. И их националистические, антиимпериалистические учения были основаны на этом: только после того как выгнать западный капитализм из Китая, самостоятельное развитие капитализма в Китае станет возможным. Поражение реформаторского движения означало, что феодальный уклад Китая был таким сильным, что еще слабые буржуазные элементы не имели сил, чтобы победить его.

Новый курс объявил победу сталинской линии в учебной и научной деятельности университета. После составления упомянутых учебных пособий по этим событиям китайской истории не обнаруживается никаких споров между преподавателями КУТК. Все ученые КУТК были убеждены в существовании и господствующем месте феодализма в средневековом Китае, и в разных событиях новой истории Китая видели «антифеодальный» характер. В отличие от новых учебных пособий, теория К. Б. Радека, которая и имела свои достоинства, полностью потеряла влияние и в КУТК. Разные судьбы двух учений хорошо свидетельствуют, что китаеведение Советского Союза 1920-х гг. ХХ в. далеко не было «чистой» наукой, а всегда находилось в поле идеологической и политической борьбы.

Влияние работ М. Г. Андреева не ограничивалось в стенах КУТК. Они служили важной вехой в советском китаеведении. Правда, до его работ в русской и советской литературе уже была теория «феодального Китая». В. И. Ленин в 1912 г. обобщил общественную формацию Китая как «феодализм», который «основывался на господстве земледельческого быта и натурального хозяйства» ^{[7, с. 403-404]}. Однако вождь большевиков, не являясь специалистом по китайской истории, высказал свое положение без эмпирического доказательства. В 1926 г. советский синолог М. Волин обнаруживал феодальные пережитки в китайской деревне, и сделал вывод о феодальном сути сельскохозяйства Китая до проникновении капитализма ^{[3, с. 61-62]}. Опираясь лишь на данные, собранные при службе как политический советник Коминтерна в Китае, М. Волин не давал глубинный анализ средневекового общества Китая. Поэтому его работа носит не столько характер исторического исследования, сколько характер анализа современной экономики. В отличие от работ В. И. Ленина и М. Волина, работы М. Г. Андреева выделялись использованием широкого круга источников на древнекитайском языке, и детальным анализом средневекового китайского общества. В этом аспекте работы М. Г. Андреева являлись первыми советскими трудами о «феодальном» строе Китая, основанными на надежной источниковой базе.

В 1938 г. И. В. Сталин опубликовал «классическую» статью «О диалектическом и историческом материализме», положившая основу официальной «пятичленной» схемы человеческой истории. Согласно вождю партии, все народы мира проходят пять основные этапы, среди них есть феодализм ^{[16, с. 594]}. Китай, естественно, также находится в этой всемирной схеме. Благодаря близости к позиции И. В. Сталина мнение М. Г. Андреева о феодальном Китае повторялось в советском китаеведении, не раз получали отражение в учебниках вузов. Например, в авторитетном учебнике 1940-х гг. по истории восточных стран, автор прямо называл господствующие производственные отношения средневекового Китая «феодальными» ^{[9, с. 119-120]}. На самом деле автор части о китайской истории в этом учебнике - Г. С. Кара-Мурза был аспирантом КУТК в конце 1920-х гг., учебное пособие М. Г. Андреева не могло не оказывать влияние на него. После Великой отечественной войны другой авторитетный учебник такого типа повторял ту же самую теорию. Авторы разделов о Китае - Л. В. Симоновская и Э. П. Стужина постоянно использовали термин «феодализм» как синоним «средневековья», даже сами заглавия разделов о Китае были «развитие феодальных отношений в Китае в III - VII веках» и «Китай в период сложившихся феодальных отношений» ^[6]. Хотя эта теория в 1960-х гг. подвергалась резкой критике со стороны последователей теории «азиатского способа производства» ^[10], но противники ее отнюдь не оказывали настоящее влияние на составление учебников и обобщающих трудов. Парадигма «феодального Китая», открытая М. Г. Андреевым, осталась мейнстримом.

Подобная ситуация обнаруживается и в китайской исторической науке. После чтения советской литературы лидер Коммунистической партии Китая Мао Цзэдун в 1939 г. принял «феодализм» как официальную формулировку о социальном строе средневекового Китая ^{[19, с. 342]}. С этого момента до 1960-х гг. главные историки Китая, в т. ч. Го Можо, Фань Вэньлань и Шанъюэ расходились на датировании начала феодализма в Китае ^{[12, с. 66-67]}, но никто из них сомневался в существовании самого феодализма в Китае. Молодое поколение историков 1980-х гг. все же занимались проблемами, как периодизацией феодального общества, характеристикой основных черт феодальных отношений и т. д., считая «феодализм» самым адекватным термином для описания социума средневекового Китая ^{[2, с. 3-5]}. Господствующее место теории «феодального Китая» длилось до 1990-х гг., когда многие китайские историки начали открыто критиковать ее ^{[19, с. 353]}. Очевидно, что советская формулировка оказала огромное влияние на китайскую историографию, а М. Г. Андреев являлся одним из важнейших источников такой формулировки.

Работы М. Г. Андреева, как первый настоящий исторический труд о китайском феодализме в СССР, являлись источниками господствующих направлений и в советском китаеведении, и в китайской историографии. Надо признать, что его работы имели двойственный характер. С одной стороны, они имели своеобразную научную ценность, критика радековской концепции «торгового капитализма» была справедлива. С другой стороны, они все равно преувеличили место крупного землевладения и «феодальных элементов» в китайской истории. После того, как его основные положения фигурировали в сталинской формулировке, его определение китайского общества было абсолютизировано как неоспоримую догму. Сегодня ни в России, ни в Китае ученые больше не огульно верят в правильности его теории. Разумеется, М. Г. Андреев не должен отвечать за этот догматизм. К этому догматизму приводит не сам китаевед, а политизированная тенденция его времени.