Видовое разнообразие модернизации в современной исторической парадигме

Самохин Константин Владимирович кандидат исторических наук доцент, Тамбовский государственный технический университет, кафедра "История и философия" 392000, Россия, г. Тамбов, ул. Советская, 106 Samokhin Konstantin Vladimirovich PhD in History Samokhin Konstantin Vladimirovich, associate professor, Tambov State Technical University, Department of History and Philosophy 392000, Russia, g. Tambov, ul. Sovetskaya, 106 kon-sam@yandex.ru Другие публикации этого автора

Развитие науки на данный момент идет быстрыми темпами. Не последнюю роль в этом процессе играют политические изменения, происходящие в различных государствах. Подтверждением данного тезиса могут являться политические процессы в России, имевшие место при распаде Советского Союза. Так, кризис эпистемологической парадигмы, наблюдавшийся в отечественной исторической науке на рубеже 1980-х – 1990-х гг., был связан со сменой политической идеологии в России, обусловленной глубокими трансформациями российского государства, начавшимися в период «перестройки». Как известно, основной смысл данного кризиса заключался в серьезной критике формационного подхода, господствовавшего в советский период, а также с определенными трудностями в использовании цивилизационного подхода для интерпретации исторических процессов, что было детерминировано, в том числе, и инерционностью сознания.

В этих условиях очень оживленно стала обсуждаться теория модернизации, главная характеристика которой – транзитарность – очень хорошо, на первый взгляд, подходила для объяснения и возможной перспективы развития процессов перехода от советской модели государственности к современным западным образцам ^[1]. Внешняя схожесть обозначенной тенденции развития с классическим типом модернизации (переход от традиционного общества к современному) вызывала бурный всплеск различных исследований, проведенных в русле модернизационного дискурса. Определенным итогом более чем четверть вековой истории модернизационой теории в отечественной исторической парадигме стал вывод либо о неприменимости в принципе транзитологии к современному развитию ^[2], либо о необходимости выработки национальной модели модернизации для Российской Федерации ^{[3, с. 163-167]}.

Безусловно, следует признать, что переходы от традиционного общества к современному и от социалистического к современному имеют лишь внешнюю схожесть. Социалистический строй по своим особенностям очень отличается от характеристик традиционного общества, тем более что у исследователей нет, подчас, единства по поводу выделения типичных черт как для начальной, так и конечной стадий модернизационного транзита ^{[4; 5]}. Последнее связано с тем, что и сама теория модернизации не стояла на месте весь период своего существования, и ее современные варианты могут серьезно дистанцироваться от классической интерпретации. В частности известный польский исследователь П. Штомпка трактует модернизацию в очень широком плане: «…особый способ осуществления социального становления, обеспечивающий широкий доступ для населения к расширяющимся возможностям реализации человеческого потенциала» ^{[6, с. 119]}.

Жесткая критика модернизационного дискурса и его эволюция не отрицают эвристической ценности теории модернизации для объяснения социальных процессов в отдельные периоды Российского (и не только) государства, в частности для XVIII – 60-х гг. XX века. И в данном случае хотелось бы процитировать двух известных отечественных исследователей, работающих в рамках теории модернизации. В частности, В. В. Алексеев во вступительной части к сборнику научных статей «Человек в условиях модернизации XVIII-XX вв.» так оценил методологический потенциал теории модернизации: «Если методика традиционного подхода хорошо разработана, широко используется и накопила огромный фактический материал, то критерии модернизационной парадигмы все еще дискутируются и не всегда используются в исторических исследованиях, не говоря уже об их умелой сочетаемости с модернизационной динамикой. Поэтому изучение истории сквозь призму теории модернизации, получив определенное признание, пока не достигло уровня, необходимого для глубокого понимания произошедшего с Россией в предшествующем столетии и того, что в связи с этим, ее ждет в настоящем» ^{[7, с. 8]}. А Б. Н. Миронов, дав серьезный анализ современных методологических концепций в новой редакции своего фундаментального труда «Российская империя: от традиции к модерну», охватывающего период истории России с конца XVII века до 1917 г., сделал ремарку следующего содержания: «Между тем, в настоящее время некоторые отечественные исследователи, перепутав моду с объяснительной ценностью модернизационной концепции и по причине слабого знакомства с мировой литературой, списали ее в архив. На самом деле слухи о смерти концепции оказались сильно преувеличенными» ^{[8, с. 672]}.

Следует отметить, что эпистемологическую значимость теории модернизации не отрицают и ее критики. В частности, Б. Г. Капустин, проведя детальный анализ транзитологии, заключает следующее: «Конечно, перенести это описание (современного общества – К. С.) на нынешнюю Россию невозможно. Но можно поставить вопросы: (1) о специфической природе модернизационных процессов в разных сферах общественной жизни (вместо того, чтобы подводить их под единый стандарт); (2) о противоречиях между этими процессами (вплоть до того, что одни из них гасят и обращают вспять другие); (3) о тех коллективных политических действиях и решениях, которые необходимы, чтобы взять под контроль указанные негативные явления. В любом случае, даже благоприятное развитие демократии и рынка в России (чего нет сейчас) не гарантирует успешную модернизацию общества как целого. А без этого эйзенштадтовская тема “хрупкости современности”, о которой шла речь выше, становится действительно, актуальной» ^{[2, с. 22]}.

А О. Г. Буховец, причисляющий себя к скептикам относительно использования теории модернизации, замечает: «Высказывались, в частности, предостережения, что простое принятие «импортированных» моделей «к исполнению», без предварительной их настройки на то особенное и индивидуально-неповторимое, которое присуще нашей части мира, может завести нашу науку в очередную эпистемологическую ловушку» ^{[9, с. 48]}.

Таким образом, представленные позиции критиков модернизационной теории говорят не столько в пользу отрицания ее научной состоятельности в принципе: очевидно, что они выступают против ее огульного применения в виде своеобразного лекала для истории современной России без учета своеобразия и особенностей последней. Информация из такого большого количества достаточно объемных цитат, содержащих подчас прямо противоположные точки зрения, на наш взгляд, показывает дискуссионность модернизационной парадигмы, что само по себе актуализирует необходимость ее исследования. Также в приведенной выдержке из статьи Б. Г. Капустина фактически намечены возможные направления развития модернизационного дискурса: данная статья, как раз, и будет посвящена выявлению специфики модернизационных процессов в различных сферах жизнедеятельности общества.

На данный момент, как уже отмечалось выше, у модернизации существуют две наиболее распространенные трактовки:

а) узкая (классическая) как переход от традиционного (аграрного) общества к современному (индустриальному);

б) широкая как «особый способ осуществления социального становления, обеспечивающий широкий доступ для населения к расширяющимся возможностям реализации человеческого потенциала» ^{[6, с. 119]}.

Для исторических исследований, на наш взгляд, наиболее приемлема первая, так как она содержит базовые смысловые концепты, на основании которых возможно делать выводы о вариантах трансформации различных стран в исторической перспективе. В таком же плане рассуждает и известный отечественный исследователь социальной истории России Б. Н. Миронов: «Например, при изучении длительного процесса перехода от традиционного к современному обществу, включающего множество разнообразных исторических изменений разного масштаба и характера, наиболее эффективным является все-таки модернизационный подход… Однако за последние 50 лет концепция развивалась и в своем современном виде существенно отличается от того, чем была в момент своей наибольшей популярности в 1960-е гг. Неомодернизационная перспектива придала ей новый импульс. Благодаря этому концепция модернизации до сих пор является прагматичной и работоспособной при изучении исторической динамики, особенно, России, поскольку наша страна не решила еще все задачи модерна, в то время как самые продвинутые страны уже решают задачи постмодерна» ^{[8, с. 671-672]}. Для политологических, социологических, экономических и др. наук вторая, более широкая, трактовка будет более ценной, поскольку она в большей степени отражает реалии современного этапа развития общества. Потому мы в своей статьей преимущественно ориентировались на классическое понимание теории модернизации.

Если проблема типологии модернизации вызвала достаточно оживленную дискуссию среди российских ученых, так как необходимо было проанализировать возможность вписываемости Российского государства в поле модернизации ^{[3; 8; 10; 15]}, то относительно видового разнообразия модернизационных процессов активных споров не наблюдается. Более того, виды модернизации четко учеными не определяются, хотя, на наш взгляд, в том или ином контексте исследуются. В данном случае необходимо привести характерные черты двух основных концептов модернизации – традиционного (аграрного) и современного (индустриального) обществ. Однако этому посвящены две ранее опубликованные нами статьи ^{[4; 5]}, потому мы будем опираться на основные выводы, сделанные в них.

Для анализа видового разнообразия перехода от традиционного общества к современному будет использован комплексный подход, который четко был сформулирован В. Г. Хоросом ^{[10, с. 13]}. Из него следует, что виды модернизационных процессов необходимо рассматривать через ее проявления в различных сферах жизнедеятельности общества, т. е., на наш взгляд, следует говорить об экономической, политической, социальной, демографической и духовной модернизации.

Необходимо заметить, что специальных исследований, посвященных теоретическим положениям для различных видов модернизации, не так уж и много. Чаще всего публикации носят прикладной характер, а их авторы ставят задачи детального изучения конкретных аспектов видового разнообразия модернизационных процессов либо в историческом плане (определенные процессы в отдельной(-м) стране (регионе) в какой-либо временной промежуток), либо в современный период (чаще всего по отдельным странам или регионам). Крупнейшие теоретики модернизации касаются ее отдельных видов только в самом общем варианте, преимущественно когда определяют суть ее основных процессов. Однако есть и исключения из этого правила.

В частности, в качестве примера можно привести серьезное монографическое исследование Д. Травина и О. Моргания «Европейская модернизация» ^[11]. Несмотря на столь широкое название в этом двухтомнике акцентируется внимание, в первую очередь, на экономической модернизации ^{[11, с. 63]}. Причем авторов занимают в основном процессы в рамках ее догоняющего типа, который трактуется достаточно широко, так как присущ всем странам Европы, за исключением Англии и Нидерландов. Д. Травин и О. Моргания подчеркивают, что экономическая модернизация предполагает переход от традиционного или административно-командного типов экономических систем к рыночной экономике, которая при этом должна быть способной «обеспечивать самовоспроизводящийся рост» ^{[11, с. 95]}. Исходя из этих определенных условий, авторы выделяют следующие черты экономической модернизации:

1. Формирование института частной собственности. При этом ликвидируются ограничения, сковывающие экономические отношения как при феодализме, так и при плановой экономике (поземельная зависимость, крепостное право, цеховые и гильдейские корпорации, господство государственной собственности). Также создаются правовые основы, охраняющие «права собственника … как от вмешательства со стороны преступного сообщества, так и от вмешательства со стороны бюрократа» ^{[11, с. 104]}.

2. Создание условий для функционирования единого национального рынка и развития международной торговли. В этом случае предполагается устранение внутренних пошлин и появление конкуренции ^{[11, С. 105]}.

3. Организация системы коммерческого и банковского кредита, а также системы аккумулирования капитала через формирование акционерных обществ посредством эмиссии ценных бумаг. Здесь Д. Травин и О. Моргания рассматривают необходимость действия соответствующего законодательства, а также рассуждают на тему глубины вмешательства государства в экономические процессы ^{[11, с. 106-124]}. Итог этих размышлений представлен во всем исследовании и заключен в тезисе об умеренной степени такого вмешательства в виде проведения сначала монетарных мер для установления устойчивого курса национальной валюты, а затем осуществления перехода к эффективной фискальной политике.

Наметим основные характеристики экономической модернизации, опираясь на особенности, которые выделены нами ранее как присущие традиционному и современному обществам в экономической сфере. Ее фундаментом будет скачок в развитии технологий, способствующих промышленной революции, что в итоге приводит к смене традиционной экономической системы классическим рынком с его опорой на законы стоимости, спроса и предложения, а также на механизм конкуренции, который будет определять дальнейшее экономическое развитие. В рамках данного перехода монизм коллективной (общинной) собственности будет трансформироваться в преобладание частнособственнических отношений, что в конечном итоге приведет к плюрализму форм собственности в принципе. Индивидуализация производства и потребления приобретает массовый характер, что способствует развитию торговли в национальном и мировом масштабах. В результате производитель и потребитель приобретают максимальную степень свободы, которая позже ограничивается государственным вмешательством в экономику через инструменты фискальной и кредитно-денежной политик.

Признанным исследователем социальной модернизации является Б. Н. Миронов. Он трактует социальную модернизацию в Российской империи в очень широком плане: «В целом в императорской России происходила социальная модернизация. Во-первых, люди приобретали личные и гражданские права; человек становился автономным от коллектива – будь то семья, община или другая корпорация – и самодостаточным, приобретая ценность сам по себе, независимо от корпоративной принадлежности и родственных связей. Во-вторых, малая семья становилась автономной от корпорации и высвобождалась из паутины родственных и соседских связей. В-третьих, городские и сельские общины изживали свою замкнутость и самодостаточность, все больше включались в большое общество и систему государственного управления. В-четвертых, отдельные социальные группы и корпорации консолидировались в сословия, сословия трансформировались в профессиональные группы и классы; из них формировалось гражданское общество, которое освобождалось от опеки государства и верховной власти и становилось субъектом власти и управления. В-пятых, по мере постепенного признания субъективных публичных прав граждан возникали конкретные правовые пределы для деятельности органов государственного управления – государство становилось правовым. Словом, суть социальной модернизации в императорской России, как и всюду, состояла в том, что происходило зарождение и развитие личности, малой демократической семьи, гражданского общества и правового государства. В ходе ее городские и сельские обыватели в юридическом, социальном и политическом отношениях превращались в граждан» ^{[8, с. 600]}. На наш взгляд, основными процессами социальной модернизации из перечисленного были, безусловно, складывание индивидуализма, который состоял, в первую очередь, в отрицании коллективистских начал, заложенных общинными порядками и долгим господством составной патриархальной семьи; и малая демократическая семья, которая формировалась в ходе демографической модернизации. Остальные признаки, отмеченные Б. Н. Мироновым, – гражданское общество и правовое государство – в большей степени связаны с властными отношениями, что делает необходимым их отнесение к модернизации политического плана.

Вернемся еще раз к социальным особенностям традиционного и современного обществ, отмеченным ранее, для того, чтобы четко выявить суть социальной модернизации. В данном случае следует обратить внимание на усложнение социальной структуры и повышение уровня социальной мобильности, связанной, в первую очередь, с активизацией процессов урбанизации. Иными словами повышается роль городского населения, распространяются стандарты городского образа жизни, а также увеличивается доля маргинальных слоев в социальном составе. Само общество в новых условиях будет характеризоваться появлением множества различных слоев, что фактически означает высокий уровень социальной дифференциации. К этому необходимо добавить формирование индивидуалистической модели поведения в противовес коллективистским установкам, определявшим поведенческие ориентиры человека ранее, т. е. самореализация для человека начинает значить больше, нежели интересы семьи или корпорации, к которым он принадлежал. Немаловажным фактором здесь будет являться распространение образования среди широких слоев населения, что влияло на трансформации их мировоззрения, а, следовательно, и жизненных ориентиров, определяющих конкретную деятельность личности. В этот же ряд необходимо поставить и создание самим обществом условий, при которых человек все меньше нуждается в поддержке и помощи своих родственников, что выражается в большом количестве созданных социальных институтов, берущих на себя функции, которые ранее выполняли семья или община.

К социальной модернизации будет тесно примыкать демографическая: в известном смысле последнюю стоит оценивать как подвид первой. Одна из фундаментальных современных работ, посвященных переходу от традиционного общества к современному в демографическом плане, – «Демографическая модернизация России, 1900-2000». По мнению авторов этой монографии, в ходе демографической модернизации менялось «…поведение людей в самых интимных областях человеческого бытия, их отношение к вопросам жизни, продолжения рода, любви, смерти», требовался «пересмотр ценностей моральных норм, всего мировосприятия». При этом трансформации «охватили матримониальное, прокреативное, сексуальное, жизнеохранительное, миграционное поведение людей, чрезвычайно сильно повлияли на становление нового типа личности человека, его интеллектуального и эмоционального мира, на его индивидуальный жизненный путь». Сам демографический переход трактуется авторами как «переход от извечного равновесия высокой смертности и высокой рождаемости к новому равновесию низкой смертности и низкой рождаемости» ^{[12, с. 9]}. Во многом следует согласиться с таким подходом.

Еще одним известным исследователем проблем демографического перехода от традиционного общества к современному, акцентирующим свое внимание, в первую очередь, на модернизации института семьи, является С. Н. Гавров. В качестве основных процессов в данной сфере он выделил «формирование современной нуклеарной семьи, состоящей из двух поколений (родители и дети)» ^{[13, с. 10-11]}, а также рост индивидуализации личности, так как последняя при ощутимой поддержке государства, взяла на себя «основную часть функций, которые выполняла патриархальная семья» ^{[13, с. 76-77]}. Это привело к меньшей зависимости человека от семьи ^{[13, с. 77]}, что фактически привело к такому современному явлению как кризис семьи.

Главным моментом демографической модернизации с учетом выделенных ранее соответствующих особенностей традиционного/аграрного и современного/индустриального обществ необходимо считать переход от патриархальной составной семьи с традиционной моделью демографического поведения к нуклеарной паритетной семье с современной моделью. В данном случае, в первую очередь, будет возрастать роль женщин в общественных отношениях и снижаться авторитет старших поколений. Трансформациям будут подвергаться основные демографические показатели, т. е. существенно уменьшатся уровни смертности и рождаемости. Это во многом будет обусловлено активизацией вмешательства в процесс деторождения, повышением жизненного уровня, а также улучшением качества медицинского обслуживания населения. В целом будут меняться не только отношения в семье, когда на первый план будет выходить эгалитаризм не только между супругами, но и между родителями и детьми. Трансформациям будет подвергаться и сама ценность семьи как таковой, так как условия современного общества, поощряющие и ведущие к развитию индивидуализма, будут ставить под вопрос необходимость семьи как социального института в принципе. Все это становится предвестником кризиса семьи, который является одной из наиболее актуальных проблем современного общества.

Одним из приверженцев теории модернизации, который исследовал достаточно подробно ее проявления в политической сфере, является С. Хантингтон. В своей работе «Третья волна. Демократизация в конце XX века» этот американский социолог и политолог разработал волновой вариант политической модернизации, хотя сам термин «модернизация» он не употребляет, заменяя его понятием «транзит» ^[14]. В рамках этой модели исследователь говорит о трех волнах демократизации, которые имели место в мировой истории, начиная с XIX века ^{[14, с. 26]}, хотя истоки данного процесса С. Хантингтон видит в XVII веке ^{[14, с. 25-26]}. При этом определить начало демократизации, по мнению американского исследователя, можно, опираясь на два критерия: «1) 50% взрослого мужского населения имеет право голоса; 2) ответственный глава исполнительной власти должен либо сохранять за собой поддержку большинства в выборном парламенте, либо избираться в ходе периодических всенародных выборов» ^{[14, с. 27]}.

Суть политического транзита заключена в определении волны демократизации, которая трактуется как «группа переходов от недемократических режимов к демократическим, происходящих в определенный период времени, количество которых значительно превышает количество переходов в противоположном направлении в данный период» ^{[14, с. 26]}. Необходимо добавить, что в качестве третьей стадии рассматривается консолидация демократической системы ^{[14, с. 19]}. Таким образом, общая схема демократизации будет выглядеть следующим образом:

В рамках своей монографии С. Хантингтон четко разводит понятия «демократизация» и «либерализация». Под последней он понимает «достижение частичной открытости авторитарной системы без избрания правительственных лидеров путем свободных соревновательных выборов» ^{[14, с. 19]}. При этом «недемократический» и «авторитарный» режимы для американского политолога выступают как синонимы ^{[14, с. 23]}. Таким образом, либерализация трактуется даже не как начальная стадия демократизации, а как ее предпосылка, при наличии которой полномасштабная демократизация может и не произойти ^{[14, с. 19]}.

Общим итогом политического транзита, по С. Хантингтону, будет демократия, для которой он выделяет следующие характеристики:

1) честные, беспристрастные, периодические выборы, главными признаками которых будут выступать соревновательность кандидатов и максимальное участие широких слоев населения;

2) наличие гражданских политических свобод для более совершенной процедуры выборов;

3) демократическая направленность политики пришедших к власти должностных лиц и их реальное управление государством;

4) стабильность и долговременность политической системы (этот признак стоит выделять только в совокупности со всеми остальными);

5) дихотомичность, проявляющаяся в корреляции демократического и недемократического режимов ^{[14, с. 17-22]}.

Опираясь на критерии традиционного и современного обществ, выделенные ранее, необходимо зафиксировать, что политическая модернизация будет характеризоваться демократизацией общества, т. е. переходом от авторитарного и тоталитарного режима к демократическому устройству государства. Эти разновидности антидемократического режима были характерной чертой политических систем, в государствах как европейского, так и азиатского регионов. Главной сутью этого транзита будет замена принципа формирования государственных органов, при котором наследуемость власти и назначение на государственные должности трансформируются в процедуру выборов с привлечением к участию в них широких слоев населения. Консервативная идеология будет сменяться либеральной: иными словами речь идет о либерализации политических и общественных отношений. В этих процессах главную роль будут играть распространение, в первую очередь, гражданских прав и свобод, их гарантированность и возможность реальной защиты, а также становление равенства людей не только перед законом, но и при реализации своих прав и свобод. Все это станет основой для формирования правового государства и гражданского общества, в которых верховенство закона и интересы отдельной личности выйдут на первое место, а государство будет играть лишь вспомогательную роль при достижении целей, определенных самими гражданами. Это, в целом, создаст условия для смены традиционных образа жизни и мышления, присущих консервативной идеологии, инновационными, являющимися основой либерализма.

Одним из наиболее известных исследователей процессов социокультурной модернизации является С. Н. Гавров. В монографии «Модернизация во имя империи» этот исследователь увязывает трансформации повседневной жизни русского народа с волновым механизмом смены имперской и либеральной моделей перехода от традиционного общества к современному. В частности, им обосновывается тезис о том, что наибольшие изменения российская повседневность претерпевала в краткие периоды либеральной модернизации, в то время как имперская модель затрагивала преимущественно только элиту и, более того, отдаляла Россию от Западной Европы, создавая основу для мучительного и проблематичного преодоления ее отставания от западноевропейского образца. Потому, начиная с XVIII века, в ответ на вызовы западной цивилизации шли процессы социокультурной динамики как адаптационная реакция российской социокультурной системы ^{[15, с. 43, 76, 84, 86-87]}.

С. Н. Гавров сосредоточивает свое внимание, в первую очередь, на характеристике сознания человека в традиционном обществе, однако при этом дает и особенности менталитета человека либеральной культуры или общества модерна. Одной из главных черт традиционного сознания называется синкретичность, трактуемая российским исследователем разными способами, в том числе и как смешение архаического и средневекового типа сознания ^{[15, с. 136]}. Проявления духовной модернизации обозначаются С. Н. Гавровым в изменении отношения к противоречиям, когда адаптация человека через их минимизацию будет трансформироваться в восприятие противоречий как «неустранимого атрибута бытия» ^{[15, с. 132-135]}. Так как противоречия можно трактовать как двигатель каких-либо изменений, то фактически автор указанной монографии акцентирует внимание на смену традиций инновациями в менталитете человека модернизационного типа.

В качестве одной из главных черт традиционного сознания, по мнению российского исследователя, выступает также и коллективизм, выражающийся в желании человека сообразовывать свое поведение с обычаями, нормативными моделями поведения, а также в аскриптивном типе сознания, при котором отсутствует «необходимость самостоятельного поиска разрешения противоречий». При переходе к индустриальному обществу коллективизм будет модифицироваться в индивидуализм и автономность сознания, которые связаны, в первую очередь, с внутренним способом разрешения противоречий ^{[15, с. 135-136]}. Таким образом, обосновываются индивидуализация и автономизация сознания как центральные особенности духовной модернизации.

Еще один признак духовной модернизации С. Н. Гавров определяет через смену отношения к существующей власти, которое проявляется в ее десакрализации, когда социальный фатализм и долготерпение трансформируются в различные формы неподчинения власть предержащим, т. е. во множестве государств это будет выражаться в постепенном исчезновении промонархических настроений ^{[15, с. 137-139]}. Следует упомянуть и еще об одной характеристике духовной модернизации, выделяемой российским исследователем: увеличение степени рационализма. Эта особенность объясняется как трансформация иррационально-мистических установок, сопровождающихся идеей синкретичности (единства, всеединства, соборности), в рационалистические, дополненные дифференциацией в осмыслении человеческого существования ^{[15, с. 141-144]}. Ко всем выше перечисленным процессам добавляются секуляризация социокультурной сферы и увеличение степени абстрактности мышления как отрыв от «конкретных, единичных и неповторимых проявлений материального мира» ^{[15, с. 144-167]}.

Используя ранее перечисленные критерии традиционного и современного обществ, необходимо определить, что основы духовной модернизации будут связаны с изменением ментальности людей: в первую очередь, традиционный тип мышления уступит место инновационному. Консервативные установки сознания, направленные на сохранение существующих порядков, модифицируются в желание людей активно менять свой уклад жизни, а динамичные трансформации становятся привычными и не воспринимаются как исключение из правила или какое-либо редкое явление. В поведенческой сфере коллективизм, основанный на общинном укладе и патриархальном типе семьи, превратится в индивидуализм, когда самореализация человека станет одной из главных смысложизненных ценностей, а подчинение собственных интересов общественным (общинным, корпоративным) уйдет в прошлое. Ведущим процессом в духовных трансформациях выступит секуляризация сознания, которая фактически приведет к падению уровня религиозности и возрастанию степени рационализма в мировоззренческих установках. Патриархальность как главный столп традиционного общества будет сменяться эгалитаризмом, что отразится не только на семейных, но и в целом на общественных отношениях (здесь не последнюю роль будет играть становление либеральной идеологии).

Таким образом, необходимо заключить, что теория модернизации в своем классическом понимании вполне пригодна для объяснения исторических процессов во многих странах, в том числе и в России для периода XVIII – начала XX века. Для ее более эффективного использования необходимо дифференцированно подходить к историческим реалиям различных государств, что делает необходимым выделение характерных черт модернизационных процессов, которые могут иметь место в каждом из них. Здесь следует четко выделять различные виды модернизации, которые будут проявляться в экономической, социальной, демографической, политической и духовной сферах. В целом это даст возможность лучше понять особенности развития различных государств, составляющих современный мир.