Аллюзии в «Хрониках Эмбера» Роджера Желязны (цикл Корвина)

Анисимова Ольга Владимировна кандидат филологических наук доцент кафедры "Лингводидактика и перевод", Гуманитарного института Санкт-Петербургского Политехнического Университета Петра Великого 194021, Россия, г. Санкт-Петербург, ул. Политехническая, 19 Anisimova Olga Vladimirovna PhD in Philology Associate professor of the Department of Language, Pedagogy and Translation at Peter the Great St.Petersburg Polytechnic University 194021, Russia, Saint Petersburg, Politechnicheskaya str., 19 lesoleil81@mail.ru Другие публикации этого автора

Роман «Хроники Эмбера» американского писателя-фантаста второй половины XX века Роджера Желязны является неоднозначным произведением. Некоторые исследователи научной фантастики (Вл. Гаков) полагают, что это «добротная, хотя и облегченная по сравнению с другими книгами, приключенческая НФ с мифологическими и философскими “обертонами”; действие которой происходит в параллельном мире, а квази-феодальный “фон” позволяет автору использовать все коммерческие преимущества серийной “героической фэнтези”» ^{[1, с. 6]}. Однако «облегченными» «Хроники» кажутся только с первого взгляда. При более внимательном изучении открываются пласты, что не видны при первом прочтении. Дарья Черская, посвятившая Желязны свой очерк, верно охарактеризовала творчество американского фантаста: «Все произведения его многослойны. Чтобы понять их…, приходится снимать слой за слоем, отгибать лепесток за лепестком. <…> Первый план, первый лепесток – авантюрный сюжет. <…> Второй план – психологизм, игра характеров. Третий – некая реальность, созданная автором, и законы ее развития. <…> Четвертый – план аллюзий и реминисценций <…> Пятый – план философских и эзотерических размоток …. <…> Шестой – авторская ирония. <…> Итак, уровень седьмой ли, стотысячный ли – ритм» ^{[13, с. 9]}.

В данном исследовании речь идет о плане аллюзий и реминисценций. Желязны, филолог по образованию, наполняет текст всех своих произведений отсылками к различным памятникам мировой литературы и мифологии. Так, каждая часть цикла Корвина, может быть соотнесена с определенными текстами.

В первой книге, «Девять принцев в Янтаре», доминируют кельтские мотивы, обращение к средневековому эпосу и рыцарским романам. Кельтскую атмосферу создает использование автором ирландских имен, топонимов и мифологем. К примеру, Корвин (главный герой первых пяти частей) встречает вэйр (разновидность оборотней); принцы (его братья) в своих разговорах упоминают кельтских богов – среди них Лер (в кельтской мифологии – бог морской стихии); при погребении жители Янтаря используют кайрны (кельтское сооружение в виде пирамиды из камней, предназначенное для обозначения места погребения). Также в первой части упоминаются «Зеленые рукава» (популярная ирландская народная песня) и приводится описание короны Янтаря («Корона была серебряной, с семью высокими пиками…»^{[2, с. 190]}), сходное с описанием короны Туатха де Дананн.

Некоторые имена отсылают к памятникам эпической литературы. Так, имя отца принцев, Оберона, является аллюзией на героя одноименной поэмы цикла «Гуон Бордосский», в которой рассказывается о сыне Юлия Цезаря и волшебницы Морганы – сестры короля Артура: в возрасте семи лет он перестает расти и понимает, что наделен даром волшебства. Позже герой по имени Оберон появляется в комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь», также являясь волшебником, королем фей. Однако в отличие от своего эпического прототипа, персонаж Шекспира – не карлик, а взрослый статный чародей. Очевидно, Желязны заимствует этот образ из пьесы одного из самых уважаемых им писателей, изображая своего героя властной, горделивой и непредсказуемой личностью.

Помимо аллюзий на кельтскую мифологию и эпос, в цикле Корвина также содержатся незначительные отсылки к куртуазной литературе, проявляющиеся в излишней вычурности языка главного героя. В речи Корвина нередко встречаются такие иносказательные обороты как: «…на ее пальце я увидел Пятно Смерти» ^{[2, с. 123]} или «… глаза ее были круглы, как нефритовые луны, и брови ее разлетались, как крылья оливковых чаек» ^{[2, с. 107]}. При этом подобная стилистика выражения мысли соседствует с упоминанием известных читателю имен, исторических событий и художественных произведений (Карл Айхманн, Наполеон, Роберт Э. Ли, генерал МакАртур, Аушвиц, Мамаша Кураж, события русско-французской 1812 года и т. д.).

Несмотря на характерное для фэнтези название, «Девять принцев в Янтаре», повествование первой части цикла начинается в непривычной для данного жанра манере: главный герой просыпается в американской больнице конца XX века, не помня, кто он и что с ним произошло. Все последующие события – это попытка вспомнить прошлое и самого себя. Для этого герою приходится драться, блефовать и разгадывать загадки. Подобная завязка сюжета характерна для детектива, боевика или космооперы, но никак не для классического романа фэнтези.

Однако в произведении присутствуют и сказочные мотивы. Дорога Корвина к Янтарю, а вместе с тем и, к собственному Я, показана как путь в сказочный мир, возможно даже, в страну Оз: «Небо блеснуло зеленым, потом розовым… Я заметил, что люди, мимо которых мы проезжали, были одеты довольно странно, а дорога была из кирпича» ^{[2, с. 63]}. Путь в «страну Оз» изображен автором со всеми подробностями. Описание изменения ткани мира наполнено реминисценциями, которые создают ощущение уже виденного, знакомого. В череде изменений тени Корвин замечает несколько знаков. Первым из них является встреча с всадником в сером. Память еще не вернулась к Корвину, однако он понимает, что эта фигура – его двойник, так как черный и серый – цвета принца. Далее на своем пути Корвин и его братья видят виселицу со скелетом, которая в Таро означает дурное предзнаменование. Карты Таро играют особую роль в жизни янтаритов: принцы используют фамильные Козыри с изображением всех членов своей семьи для связи друг с другом, а также для гаданий. Как выяснится впоследствии, путь в Янтарь закончится для Корвина ослеплением и заточением в подземелье.

Немаловажную роль в романе играет и сказочный Лес Арден – древнейший лес мира «Хроник», расположенный на пути к Янтарю. Он хорошо известен исследователям творчества Шекспира, нередко переносившим действие своих пьес в Арденский лес, будучи родом из этих земель. Однако в отличие от Шекспира Желязны делает свой лес более фантастическим: «Я никогда еще не видел таких деревьев, могучих и величественных… Они возвышались, они парили, они были огромны» ^{[2, с. 74]}. В этом лесу герой встречает брата верхом на чудовищных размеров коне Моргенштейне, само имя которого несет в себе угрозу (слово «моргенштейн» обозначает род смертоносного германского копья): «Моргенштейн почти на шесть ладоней был выше любого коня, какого мне доводилось видеть, и глаза его блестели мертвым цветом глаз веймарской охотничьей собаки, грива была седа, копыта сверкали, как полированная сталь» ^{[2, с. 78]}.

Впоследствии Шекспир не раз появится на страницах «Хроник». Так, во время диалога Корвина и Эрика, его главного противника в первом романе, последний спрашивает: «– Ты хочешь трон?

– Разве только я, а не каждый из нас? – ответил ему я [Корвин. – О. А.].

– Думаю, да, – заметил он со вздохом.– Правильно говорят: “Нет покоя голове в венце”. Я не понимаю, почему мы так рвемся занять эту нелепую должность» ^{[2, с. 127]}. Фраза “It’s true, that uneasy-lies-the-head bit” восходит к монологу Генриха IV из акта III, сцены I, второй части одноименной исторической драмы Шекспира “Uneasy lies the head that wears a crown”. Строчки из монолога Гамлета приходят на ум герою романа Желязны во время битвы за трон Янтаря, когда Корвин понимает, что проигрывает: «Уснуть и видеть сны.…Так всех нас в трусов превращает мысль…».

Как явствует из названия второй части цикла Корвина, «Ружья Авалона», доминирующим мотивом этой книги являются легенды о Короле Артуре и Рыцарях Круглого Стола. Согласно сюжету романа Желязны, его главный герой некогда являлся правителем Авалона. Это место много значило для Корвина, являясь вторым домом принца вдали от родины. Однако его правление привело к уничтожению этого края, и теперь герой возвращается в тень тени Авалона, по пути встречая старых знакомых: Ланселота Озерного и Ганелона. Ланселот – персонаж «Артуровских Хроник», один из рыцарей Круглого Стола, возлюбленный королевы Гиневры; прозванный Озерным за то, что воспитывался в волшебном дворце Девы Озера. Ганелон – персонаж «Песни о Роланде», один из доверенных рыцарей Карла Великого, приемный отец Роланда.

Ганелон, в «Песне о Роланде» известный своим предательством и олицетворяющий феодальное своеволие и эгоизм, у Желязны менее всего похож на примитивного злодея: «На предательство его толкает… та же страстность натуры, что и у пасынка, но выражается она… не в беззаветном патриотизме, как у Роланда, а в гипертрофированной мнительности» ^{[3, с. 49]}. В «Хрониках Эмбера» в Старом Авалоне Ганелон являлся соратником Корвина и так же как его прототип, стал предателем. Очевидно, Желязны не устраивает судьба этого героя во французской героической поэме, и потому в своем романе он дает ему второй шанс: поплатившись за совершенные в прошлом ошибки, Ганелон сумел искупить грехи, став защитником и покровителем родного края, а также вновь став другом Корвина.

Как справедливо отмечает авторитетный американский исследователь творчества Роджера Желязны Теодор Крулик, образ Ланселота в романе «Хроники Эмбера» заимствован не только из кельтских легенд о Короле Артуре, но также из поэмы Эдмунда Спенсера «Королева фей» ^{[14, с. 103]}. В частности, образ Ланселота, созданный Желязны, может быть соотнесен с образом рыцаря Редкросса. Как и в первой книге «Королевы фей», где Редкросс в одиночку одолевает шестерых противников, в «Ружьях Авалона» Ланселот впервые встречается с Корвином вскоре после сражения с шестью врагами. Как и Редкросс Спенсера, являющийся олицетворением христианской добродетели и праведности, Ланселота Желязны отличают доброта и сердечность, и после боя, как отмечает Корвин, рассуждая о своем друге, он молится над трупами поверженных. В поэме Спенсера Редкросс подобен Христу и олицетворяет христианскую церковь. В романе Желязны Ланселот служит напоминанием Корвину и Ганелону о райском Авалоне, являя собой то светлое и чистое начало, что помогает им не сходить с истинного пути.

Аллюзии на Спенсера не ограничиваются образом Ланселота: в Авалоне Корвин встречает Дару, красивое, хитрое и своенравное существо, которое вполне может быть соотнесено с Дуэссой Спенсера, олицетворяющей Ложь и Любострастие. В «Хрониках» Дара – царица Хаоса, она само коварство, и ее истинное обличие проявляется в конце романа: «Мгновение оно казалось стройной женщиной.… И вдруг волос не стало, а вместо – огромные, кривые рога из широкого, бесформенного лба, кривоногий обладатель которого с трудом шаркал копытами по вспыхивающему пути. Потом что-то еще… Огромная кошка… Женщина без лица… Яркокрылая тварь неописуемой красоты… Башня из пепла…» ^{[3, с. 478]}. Оба героя оказываются обмануты прекрасными женщинами, и обоих ждет расплата за проявленную слабость.

Во второй части «Хроник» кельтские мотивы перемежаются христианскими. Так, сочиненные Корвином стихи («По ту сторону Реки Благословенных, где сидели мы, да, мы плакали, когда вспоминали Авалон. Наши мечи были разбиты в наших руках, и мы повесили наши щиты на ветви дуба. В море крови пали серебряные башни. Сколько миль до Авалона? Несчетное число, говорю я, и ни одной. Пали серебряные башни» ^{[3, с. 255]}), по-видимому, восходят к строчкам из псалма 136, Откровению от Иоанна Богослова, а также традиционной английской детской песенке. В частности, в псалме говорится: «1. При реках Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали мы о Сионе; 2. На вербах, по среди его, повесили мы наши арфы.; 3. Там пленившие нас требовали от нас слов песней, и притеснители наши – веселья: “Пропойте нам из песней Сионских”»; 4. Как нам петь песнь Господню на земле чужой?». В Откровении Иоанна Богослова содержатся такие строки: «Пал, пал Вавилон, город великий». Что же касается песенки, то она звучит так:

Желязны составляет эту фразу из казалось бы несочетаемых, фрагментов, разных по стилю и пафосу. Подобный синтез высокого и низкого искусства выражает постмодернистское уравнивание стилей и жанров, что характерно для творчества Желязны в целом.

Любовь американского фантаста к поэзии передалась и главному герою его «Хроник». Корвин нередко цитирует стихи известных авторов и сочиняет собственные. В разговоре с Ганелоном, пребывая в сентиментальном настроении, связанном с возвращением в Авалон и встречей с Дарой, Корвин цитирует английского поэта и филолога, знатока римской культуры Альфреда Эдварда Хаусмена: «Лентою белой дорога легла, белеет луна над ней» ^{[3, с. 381]}. У Хаусмена этот отрывок стихотворения XXXVI из сборника «Шропширский парень» звучит следующим образом:

Христианские мотивы находят свое продолжение и в конце второй книги «Хроник», когда Корвин покидает вновь обретенный им Авалон. Тоска по раю на земле у главного героя смешивается с чувством утраты: он понимает, что ему больше нет в нем места, осознает, что ему придется его снова покинуть, и на этот раз навсегда. Получив то, за чем пришел, Корвин бежит, страшась гнева своего старшего брата Бенедикта, и это бегство подобно изгнанию человека из Рая.

В третьей части, «Знак Единорога», Желязны прибегает к использованию элементов классического английского детектива. Роман начинается с убийства одного из братьев – Кейна, и большая часть повествования посвящена расследованию убийства и связанных с ним обстоятельств: исчезновением Оберона, покушением на Корвина и похищением Брэнда. В этой части «Хроник» центральное место занимают сцены в библиотеке, где Корвин собирает свою семью, подозревая каждого в совершении преступления. Корвин тщательно следит за поведением братьев и сестер, опрашивая их и пытаясь вывести на чистую воду. Более того, во время расследования происходят два новых покушения. Подобные приемы хорошо знакомы читателю по детективным романам Агаты Кристи. В «Хрониках» Желязны напрямую указывает на источник своего вдохновения: «Тогда я истощил свои маленькие серые клеточки» ^{[4, с. 16]}, – признается во время расследования Корвин, цитируя, таким образом, Эркюля Пуаро.

В структуру детективного романа вплетены аллюзии на произведение предшественника Желязны и уважаемого им американского писателя-фантаста Филипа Фармера. В посвящении Желязны просит «не забывать Кикаху» ^{[4, с. 6]} – персонажа цикла Фармера «Многоярусный мир». Изощренные описания, которые Желязны использует, изображая переход своего героя из тени в тень, очевидно, вдохновлены фармеровскими мирами. Так, попытки Рэндома спасти брата из заточения в башне напоминают скитания властителей по мирам своего отца в поисках родного замка во «Вратах творения» Фармера. Аналогия, прежде всего, прослеживается в динамике развития сюжета обеих сцен. Желязны рисует полную стремительного движения картину, в которой герой яростно отбивает атаки противников на фоне постоянно меняющейся ткани действительности, в окружении движущихся скал, одна из которых становится для него спасительным транспортным средством: «Скала медленно отклонилась с прямого курса, сворачивая направо по дуге. Кривая съежилась. Я прокатился по параболе и правил обратно к неотступным дружкам, скорость по мере сближения росла» ^{[4, с. 35]}. Конечной планетой, которую приходится преодолеть властителям в романе Фармера, становится место скопления вращающихся цилиндров, на одном из которых располагаются врата, ведущие домой: расталкивая друг друга, братья и сестры прыгают в движущийся портал: «Аристон рванулся к вращающемуся шестиугольнику <…> Она [Вала. – О. А.] оттолкнула его в сторону, и Аристон, потеряв равновесие, упал…, присев на корточки перед золотой вращающейся дверью. Вала несколько минут следила за ее оборотами. Потом внезапно прыгнула вперед и исчезла в отверстии. Врата продолжали вращаться ^{[9, с. 341]}. Помимо этого, сходными оказываются отношения между принцами Янтаря и властителями многоярусного мира. Главный герой романа Фармера признается: «Мы забыли о том, что когда-то были братьями и сестрами. Жизнь превратила нас в настоящих властителей – злобных интриганов, завистливых собственников и убийц…» ^{[9, с. 271]}. Принцы Янтаря, в свою очередь, плетут бесконечные интриги, похищают друг друга, угрожают и даже убивают членов своей семьи; младший брат Корвина Эрик выкалывает ему глаза и заточает в темницу в первой части цикла и т. д. и т. п. При этом и те, и другие ощущают свою общность и уникальность, которые объединяют их и позволяют почувствовать себя членами одной семьи, что, впрочем, не заставляет их любить друг друга.

Возвращаясь к сцене спасения Рэндомом своего брата, следует отметить отсылку к поэме Роберта Браунинга «Чайлд Роланд к темной башне подошел»: «Итак, Чайлд Рэндом к темной башне подошел, о, да, “пушка” в одной руке, клинок – в другой. На шее болтаются очки» ^{[4, с. 27]}. Юмор и самоирония – отличительные черты данного персонажа. Описывая погоню и драку, Рэндом цитирует детскую песенку об индейцах (в русском переводе о негритятах): «Над следующим бойцом у меня случилось преимущество: я подловил его, когда над краем скалы торчала лишь его часть. Слишком большая часть, и парней стало четыре» ^{[4, с. 36]}. Образ Рэндома включает в себя также аллюзии на образ шута из пьес Шекспира: именно его избирает на трон Единорог в «Хрониках Эмбера», тем самым реализуя мечту каждого шута однажды стать королем.

В третьей части цикла читатель вновь обнаруживает цитату из Апокалипсиса, на этот раз вложенную в уста Джулиэна: «Мы можем сыграть в русскую рулетку – тем милым новым оружием, которое ты принес: победивший наследует все» ^{[4, с. 123]} – в последней фразе речь идет о строках из 21 главы Апокалипсиса.

Из уст Брэнда, самого сложного и ироничного героя «Хроник», звучат слова Омара Хайяма: «В тайну сущего дверь приоткрыть не могу – в море мысли найду я жемчужину-суть…» ^{[4, с. 188]}. Эти строки как нельзя лучше характеризуют личность принца Янтаря, самого «думающего» из братьев: он – экспериментатор и идеалист, фэнтезийный «сумасшедший ученый», готовый разрушить мироздание, чтобы понять, что будет дальше.

Еще одна цитата вложена в уста Корвина, цитирующего «Песнь мертвых» Киплинга. Объясняя ранение, полученное им в результате совершенного покушения, он восклицает: «Если кровь – цена за адмиралтейство, я только что купил флотский патент» ^{[4, с. 181]}.

Интересным представляется заключительный эпизод «Знака Единорога», в котором Ганелон, увидев место, являющееся прообразом Янтаря, говорит: «На тени Земля, которую мы посещали – и где ты [Корвин. – О. A.] провел так много лет, – я слышал стихи о двух дорогах, что расходятся в лесу…. Заканчиваются они так: “На развилке двух дорог я выбрал ту, где путника обходишь за версту, и в этом было дело”. Когда я услышал их, то подумал о том, как ты сказал как-то: “Все дороги ведут в Янтарь”…и тогда, как и сейчас, я задумался: насколько возможность выбирать, данная людям твоей крови, может противостоять неизбежности?» ^{[4, с. 240]}. Строки, которые цитирует Ганелон, являются заключительными в стихотворении «Другая дорога» американского поэта Роберта Фроста. В оригинале они звучат так: “Two roads diverged in a wood, and I – / I took the one less traveled by / And that has made all the difference//” ^{[11, с. 327]}. Желязны полагает, что у человека всегда остается выбор, и его герой должен будет решить – рискнуть ли ему ради спасения мира, или спастись самому. В стихотворении Фроста речь также идет о выборе, и, как и Желязны, поэт полагает, что выбор в жизни человека неизбежен.

Во время путешествия в иное измерение, к прообразу сущего, Корвин вспоминает картину «Герника» Пабло Пикассо: «Внезапно произошла перестройка в связности объектов, вытравившая у меня ощущение глубины, разрушившая перспективу, сместившая предметы в поле моего зрения, – все всплыло на одну внешнюю поверхность, целиком одновременно освободив расширяющееся пространство: преобладали углы, а относительные размеры казались смехотворными. Конь Рэндома встал на дыбы и заржал, огромный, апокалиптический, тут же напомнивший мне “Гернику”. К великой досаде, я заметил, что сами мы также не остались незатронутыми этим феноменом – и Рэндом, сражающийся со своим конем, и Ганелон..., – как и все вокруг, тоже преображены в этом кубистском сне пространства» ^{[4, с. 236]}. «Герника» была написана Пикассо в 1937 году вскоре после уничтожения фашистами небольшого городка в Испании. Полотно размером 3,5 х 8 м производит впечатление творящегося повсюду хаоса: фигуры помещены на передний план, перспектива и пропорции искажены, тела приняли неестественные позы, на громадном черно-бело-сером холсте царят смятение и ужас бьющихся в конвульсиях искаженных фигур: растерзанной лошади, быка, поверженного всадника, матери с мертвым ребенком и женщины со светильником. Катастрофа происходит в тесном пространстве, словно бы в подполье, из которого нет выхода. Художнику удалось мастерски изобразить агонию, гнев и отчаяние людей, переживших катастрофу, показать мир после апокалипсиса. Отсылка к «Гернике» задает нужный тон последующему повествованию «Хроник». Описание картины является предостережением: мир Янтаря будет разрушен, если герои не попытаются исправить положение.

Четвертая часть, «Рука Оберона», содержит ответы на многочисленные вопросы, накопившиеся у героев и читателей предыдущих частей. В «Руке Оберона» Желязны концентрируется на разрешении основных коллизий произведения, и возможно, именно по этой причине, в предпоследней книге цикла Корвина не так много отсылок к крупным художественным произведениям.

Сцена перед Образом в Тир-на Ног’т, в которой участвуют два брата – Брэнд и Бенедикт, – весьма символична. Брэнд коварен и умен, его сила в хитрости. Бенедикт благороден и по-восточному сдержан. Он – непревзойденный Мастер меча, старший из братьев. В образе Брэнда переплелись отсылки к различным персонажам. В «Хрониках» он главный отрицательный герой, постигший природу Тени, изучивший строение мироздания и поплатившийся за это знание своим рассудком. Цвет Брэнда – зеленый, мистический цвет, означающий связь между природным и сверхъестественным. В кельтской мифологии зеленый – цвет эльфов, цвет проказ и непослушания. По всей видимости, Брэнд ассоциируется со злой разновидностью эльфов – лепреконами. Связь с ними становится очевидной в сценах, где янтарит демонстрирует свои фирменные «фокусы», прикуривая сигарету без спичек, появляясь и исчезая, когда захочет, парализуя Бенедикта и т. д. К концу повествования Брэнд теряет то величие, которым принцы Янтаря наделены, являя собой практически богов в глазах прочих обитателей вселенной «Хроник», превратившись в желчное и злобное существо. Подобная трансформация некогда постигла и богов кельтского пантеона: так после принятия христианства один из самых значимых богов кельтов, Луг, превратился в эльфа – мастера всех ремесел, Луга Хромейна, а тот, в свою очередь, трансформировался в Лепрекона.

Одним из ключевых героев, наиболее ярко проявивших себя в четвертой части цикла, является Бенедикт, имя которого отсылает к первому монашескому ордену в Западной Европе – военному отряду монахов, проповедовавших аскетизм. В имени этого принца также содержится отсылка к герою кельтской мифологии Нуаду Аргетламху, королю и предводителю богов Туатха Де Данаан, в битве при Маг Туидред потерявшем руку и впоследствии получившем серебряный протез от бога-врачевателя Диана Кнехта. Так же и Бенедикт в схватке с тварями черной дороги лишился руки, но получил новую от своего брата Корвина, принесшего серебряную механическую руку из призрачного города Тир-на Ног’т. Таким образом, противоборство Брэнда и Бенедикта можно рассматривать, как стремление автора изобразить борьбу старых, величественных, богов с новыми, измельчавшими, в которой победа достается сильнейшим.

В тексте четвертой части цикла присутствуют и цитаты из «Гамлета». В решающей сцене романа Брэнд, пытающийся обмануть Бенедикта, восклицает: «Надо кое-что сделать, а то светляк, встречая утро, убавляет пламя.… И доброй ночи, милый принц» ^{[5, с. 301]}. Первая часть приведенной цитаты содержится в акте I, сцене 5 трагедии «Гамлет»; в то время как ее окончание заимствовано Желязны из акта V, сцены 2. Фантаст апеллирует к шекспировской трагедии с тем, чтобы подчеркнуть, как много берет на себя Брэнд, как он торопится перейти к заключительной сцене, и как его самоуверенность приводит к дальнейшему краху.

Особого внимания заслуживает эпизод со стражником. Спускаясь в подземелье Колвира, Корвин встречает тюремного охранника: «– Добрый вечер, лорд Корвин, – промолвила худая, бледная фигура, прислонившаяся к стеллажу, курящая трубку и ухмыляющаяся в слабом отсвете свечи.

– Добрый вечер, Роджер. Как дела в подземном царстве?

– Крыса, летучая мышь, паук. Больше ничто не шевелится. Мирно.

– Ты доволен постом?

Он кивнул.

– Я пишу философско-героический роман, пронизанный элементами ужаса и болезненности. Над этими элементами я здесь и работаю…

– В романе будет счастливый конец? – поинтересовался я.

Роджер пожал плечами.

– Я был бы счастлив.

– Я имею в виду – общее торжество… Или ты поубиваешь всех напрочь?

– Вряд ли это будет справедливо, – сказал он» ^{[5, с. 310]}.

Имя и описание стражника дают читателю понять – перед ним сам автор романа – Роджер Желязны. Иронизируя над собой, писатель идет дальше и в «Путеводителе по миру Янтаря», созданном при его непосредственном участии, один из действующих персонажей говорит: «В пятом туннеле содержатся безумцы… Один сумасшедший – просто прелесть. Он воображает себя литератором, пишущим о Янтаре» ^{[7, с. 195]}.

Последняя, пятая часть, «Дворы Хаоса», отсылает к сказочным повестям Льюиса Кэрролла «Алиса в Стране Чудес» и «Алиса в Зазеркалье». В последней книге, равно как и в первой, главный герой видит повторяющиеся знаки – виселицу и своего двойника: «Приближающийся всадник… Рука ложится на рукоять одновременно с моей… Это я. Я сам, возвращающийся назад? Одновременный салют друг другу… Друг сквозь друга, воздух будто касание воды, что высыхает в мгновение… Это зеркало Кэрролла…» ^{[6, с. 61]}. С этого момента Корвин попадает в иной мир, в мир Зазеркалья или Страны Чудес. В путешествии по миру Зазеркалья принц встречает своего Чеширского кота, но в другом обличье – в образе ворона Хьюги, который, как и Чеширский кот в «Алисе», становится проводником главного героя и его собеседником.

По мере продвижения ко Дворам Хаоса, во время «адской скачки», когда тени стремительно меняют свою форму (метаморфозы, подобные тем, что происходят в мире книг Кэрролла), Корвин встречает созданий, своей странностью напоминающих чудаковатых персонажей повестей английского сказочника. Известная сцена падения из «Алисы в Стране Чудес» обыгрывается во «Дворах Хаоса» в довольно мрачном ключе: «Затем мы стали падать. Падать или планировать. После первоначального потрясения сказать было трудно. Сначала было ощущение спуска… Я потерял счет времени. Ощущение спуска исчезло. Двигался ли я, скорее, парил? Сказать было невозможно. Свечение действительно было свечением, или все-таки чем-то иным? И это гробовое безмолвие… Я содрогнулся. Здесь присутствовал даже еще больший сенсорный голод, чем в дни моей слепоты в моей прежней камере. Здесь не было ничего» ^{[6, с. 95]}. Таким образом, кроличья нора ведет Корвина не в Страну Чудес, но в абсолютное ничто.

В конце книги Желязны прямо указывает на претекст словами своего главного героя: «Это как в последней главе “Алисы”… Если я крикну: “Вы всего лишь колода карт!”, то чувствую, что все мы взлетим в воздух пригоршней раскрашенных картинок. Я с вами не пойду. Оставь меня здесь. Все равно я только джокер» ^{[6, с. 193]}. К концу цикла королевская семья Янтаря теряет свое величие в глазах читателя и словно бы превращается в колоду карт.

Помимо аллюзий на сказочные повести Льюиса Кэрролла, в тексте последней части цикла Корвина также присутствуют отсылки к роману Джонатана Свифта «Путешествия Лемюэля Гулливера»: «Опустив взгляд, я испытал шок. Я стоял на окраине игрушечной деревни. Дома, что я мог бы положить на ладонь, миниатюрные дороги, крошечные транспортные средства едут по ним» ^{[6, с. 56]}. Позднее Желязны вновь возвращается к роману Свифта, описывая сцену, в которой Корвин попадает в трактир к невысоким созданиям и получает приглашение на танец: «Я покачал головой и рассмеялся. Мысль о том, чтобы попрыгать в этом месте, навеяла образы Свифта» ^{[6, с. 87]}.

Во «Дворах Хаоса» Желязны вновь апеллирует к Откровению Иоанна Богослова, рисуя картину конца света. Как и у апостола, у фантаста предвестием Апокалипсиса является комета: пробираясь к Хаосу, Корвин попадает в мир, в небе которого вместо солнца висит «огромная ослепительно отполированная корона, и сверкающий меч свисает сквозь нее» ^{[6, с. 93]} – подобным образом комету описывали в Средневековье. В этот мир вслед за главным героем идет гроза разрушения. Комета, шторм, огонь соответствуют различным стадиям Апокалипсиса, описанным в Откровении. О нем напоминает и стиль пророчества последней части цикла «Корвина» согласно которому «Архангел Корвин пройдет пред бурей с молнией на груди. Когда спросят, куда он идет, он ответит: “На край Земли», туда он идет, не ведая ни того, что враг поможет ему против другого врага, ни того, кого коснется Рог”» ^{[6, с. 79]}.

В тексте «Дворов Хаоса» также содержится аллюзия на балладу Китса La belle dame sans merci. Желязны использует стихотворение для передачи того душевного состояния, в котором находится его герой: Корвин не уверен в том, что способен справиться с поставленной перед ним задачей; он стоит на перепутье, и его не покидает тревога; принц готов предаться меланхолии. В этот самый момент он встречает Деву:

«Увидел я женщину, невысокую, одетую в белое. У нее были длинные темные волосы и дикие глаза… Она несла плетеную корзину…

– Ты хочешь есть, о Рыцарь при мече...» ^{[6, с. 260]}.

У Китса этот фрагмент звучит следующим образом:

«Я встретил девушку в лугах –

Дитя пленительное фей,

Был гибок стан, воздушен шаг,

Дик блеск очей» ^{[8, с. 226]}.

Примечательно, что герой Желязны обнаруживает знание текста баллады и осознает, что попал в сходную ситуацию. Это, в частности, проявляется в его ответе на приглашение Девы проследовать в ее шатер: «Я должен сознаться, что вполне мог получить от тебя приглашение на вечеринку, которая, если бы я принял его, закончилась бы для меня вскоре одиноким бесцельным блужданьем по холодному склону какого-нибудь холма» ^{[6, с. 260]} (поэма Китса завершается следующими строками:

«Вот почему скитаюсь я

Один, угрюм и бледнолиц,

Здесь по холмам…» ^{[8, с. 231]}).

Также, вспоминая текст баллады, Корвин, словно отвечая на замечание рыцаря, говорит:

«Осока в озере мертва,

Не слышно птиц.

Осока в озере не была мертва, но он был прав – не слышно птиц» ^{[6, с. 260]}.

Однако в отличие от рыцаря Китса, Корвин не повторяет его ошибки: превозмогая уныние, герой Желязны продолжает свой путь.

С другой стороны, образ Девы во «Дворах Хаоса» можно интерпретировать в ином ключе, а именно как аллюзию на Озерную Деву из легенд о Короле Артуре. Так, ее дом в романе Желязны располагается у озера; она говорит на тари – тайном языке кельтов, применяемом в бою; встреча с ней – первое испытание, которое необходимо преодолеть Корвину на пути к спасению мира.

Таким образом, весь корпус текстов первого цикла «Хроник Эмбера» представляется лоскутным одеялом, составленным из цитат, мотивов и образов мирового литературного и культурного наследия, среди которых доминирующее положение занимают кельтская и христианская мифология. Инкорпорированные в первые пять книг цикла аллюзии, с одной стороны, выполняют сюжетообразующую функцию, с другой, призваны создать необходимую для жанра фэнтези картину вторичного мира. Многочисленные отсылки к узнаваемым художественным и мифологическим текстам также позволяют Желязны сделать своих фантастических героев ближе и понятнее читателю; помогают проникнуть во внутренний мир главного героя.