Церемониал двора королевы Франции в эпоху Возрождения

Шишкин Владимир Владимирович кандидат исторических наук доцент, Санкт-Петербургский государственный университет 191014, Россия, г. Санкт-Петербург, Литейный проспект, 45/8 Shishkin Vladimir Vladimirovich PhD in History Associate Professor, Department of Medieval History, Saint-Petersburg State University 191014, Russia, Sankt-Peterburg, g. Saint Petersburg, Liteinyi prospekt, 45/8, kv. 30 shivlad@mail.ru Другие публикации этого автора

Королевы Франции периода Возрождения, совпавшего с поздним Средневековьем – началом раннего Нового времени – XV-XVI вв., сыграли важную роль в становлении придворного церемониала французского двора и укреплении основ французской монархии, постепенно добившись исключительного права принимать организационно-политические решения наряду с царствующим монархом – мужем или сыном. При каких обстоятельствах происходил этот процесс и насколько важен церемониальный аспект функционирования королевского двора для понимания сущности складывания абсолютных монархий в Европе, мы попытаемся ответить в настоящей статье.

Впервые во французской литературе выражение «королевская церемония», переиначенное с латинского языка на французский лад и явно перенятое из литургической лексики, употребляет писательница Кристина Пизанская в своей книге «О деяниях и добрых нравах мудрого короля Карла V» (1404), однако использует его уже в том смысле, который в него вкладывали современники эпохи Старого порядка (Ancien régime) во Франции – установленный торжественный ритуал и порядок репрезентации королевской власти: «Королевские церемонии совершались вовсе не по причине склонности [короля] к удовольствию, а дабы сохранять, поддерживать и показывать пример его будущим преемникам, ведь только благодаря торжественному порядку может соблюдаться и находиться на самом почетном месте высоты своей корона Франции» ^{[19, С. 51]}.

Согласно исследованиям американского историка Ральфа Гизи, слово церемониал в XV-XVI вв. во Франции применялось только по отношению к большим общегосударственным мероприятиям, свидетельствующим и подчеркивающим исключительность положения королевской особы и священный характер ее полномочий ^{[27, С. 49]}. Следуя определению королевского историографа первой половины XVII в. Андре Дюшена, речь идет о церемониях помазания на царство, коронации, торжественных въездах в города, присутствия короля на заседании Парижского парламента (lit de justice) и церемонии похорон монархов. А. Дюшен добавляет к этому «публичные торжества» (solemmnitez publiques) с участием «Их Величеств», имея в виду королевские крестины и свадьбы, приемы послов, и прочие праздничные мероприятия с участием монарших особ ^{[24, С. 339–549]}.

            Помимо большого государственного церемониала, которому должны были следовать все короли, во имя поддержания традиции и основ своего политического тела, существовал, согласно определению Р. Гизи, также отдельный церемониал увеселительных праздников и спектаклей, и повседневные ритуалы королевского двора и составляющих его малых дворов – т.е. дворов королевы и прямых родственников; нормы этих ритуалов со временем стали частью публичного права ^{[27, С. 68–72]}. Церемонии при дворе королевы являются объектом нашего внимания в настоящей статье.

Речь пойдет о повседневных придворных церемониях, в которых принимала участие и которые часто организовывала королева Франции, младший венценосец, о чем мы знаем очень немного и, как правило, в отрывочном виде. Причина такого положения вещей заключается в особенностях источников: дело в том, что королевское законодательство очень немного говорит о королеве вообще, а королевские ордонансы и регламенты, касающиеся двора, главным образом определяют положение и обязанности мужчин из ее окружения ^{[31, С. 70–74]}.

Конечно, в эпоху раннего нового времени, как и в средневековье, королевский двор был прежде всего обществом мужчин. Совершенно очевидно, что даже знатная придворная дама XVI в. рассматривалась представителями противоположного пола как объект приятного и престижного времяпровождения, выгодного брака, наряду с интересом к объектам искусства, играм, охоте и дуэлям ^{[8, C. 118–122]}. Короли сами задавали тон, обзаведясь фаворитками и придав им официальный статус при дворе, начиная с Агнессы Сорель (ок. 1422–1450), возлюбленной Карла VII ^{[14, С. 16]}. Однако это же шестнадцатое столетие стало периодом заметной трансформации реального социально-политического положения и усиления влияния французских королев, а вместе с ними их дамского окружения. Попытки занять свое, особое место при дворе, и играть политическую роль были характерны для многих средневековых королев Франции, однако, начиная с XIV в., все они сталкивались с конкретным «конституционным» ограничением – социально-политическим лимитом, отстраняющим женщин от наследования трона и, таким образом, принижающим их статус, – Салическим законом, логика которого ставила под сомнение их право на непосредственное управление королевством в случае необходимости ^{[2, С. 250–252; 7, С. 248–262]}.

Речь идет об одном из фундаментальных законов французского королевства, окончательно закрепившемся в правовой практике в XV столетии, который знаменовал отстранение женщин и их потомков от наследования французского трона и который не мог не отражаться на положении королевы. Французские легисты апеллировали к франкскому Lex Salica, который, правда, регулировал только поземельные отношения, но соответствующие толкования и комментарии к нему юристов XIV-XVI вв. позволили королевской власти исключить даже возможность обсуждения на политическом уровне о допущении женщин к трону лилий ^{[21, С. 799–820]}. Одновременно, знатоки римского права с легкостью могли доказать, что в юридических текстах прошлого, в частности, в Кодексе Юстиниана, римские и византийские императрицы именовались только как жены императора, Августы, их первые подданные, не имея четких фиксированных властных и распорядительных прав и обязанностей, и главное – законодательных полномочий ^{[38, С. 49; 15, С. 149]}. Но при этом мало кто отрицал реальную власть и влияние, которыми потенциально могли обладать эти государыни. Тем не менее, всякий раз, когда царствующей или вдовствующей королеве приходилось принимать на себя регентские обязанности, находились силы, главным образом,  в лице принцев крови, которые оспаривали ее власть и полномочия. История Франция богата подобными примерами ^{[48, С. 101]}.

Ренессансная эпоха, сопровождавшаяся реформационными процессами, окончательно закрепила рецепцию римского права, вызвала к жизни огромное количество античных текстов, а также современных эпохе сочинений, благосклонных к женщинам, которые помогли переосмыслить и изменить отношение к месту супруги монарха в жизни общества, отведя ей более значимую роль, а сложные политические ситуации, с которыми столкнулись практически все королевы Франции XVI в., окончательно вывели их на государственную сцену, и зачастую – на ключевые позиции ^{[3, С. 404–406; 47, С. 476–482]}. Церемониал, в свою очередь, стал главным представительским спектаклем, который сыграли эти королевы, отчасти повторяя церемониал мужского двора короля, отчасти находя свое собственную нишу церемониального престижа, заставив придворных в итоге искать покровительства и фавора не только короля, но также королевы ^{[49, С. 195–228]}.

Основы придворного церемониала, бесспорно, лежат в глубинах Капетингской монархии. Первые королевские ордонансы – акты, регулирующие деятельность придворных служб и организацию повседневной жизни в королевской резиденции – появились в середине XIII в. Точнее говоря, это первые дошедшие до нас ордонансы в этой области. Именно они  говорят об отдельных службах, обеспечивающих потребности королевы Франции, которые, надо полагать, действовали по особому распорядку дня ^{[23, V–VI]}. Во время Столетней войны (1337–1453) церемониальную инициативу перехватил родственный бургундский двор, чья блестящая организация, бесспорно, производная от двора французского, получила значительное развитие и оказала затем огромное влияние на европейские дворы, в том числе на «материнский», французский ^{[20, С. 405–419]}. Хорошо известны воспоминания знатной бургундской дамы Алиеноры де Пуатье (1480-е гг.), которые рассказывают нам о сложной и детализированной организации повседневной жизни герцогини Бургундии, множестве придворных служб, обслуживающих дамскую часть двора, и, что не менее важно, обязательном поведении придворных дам и кавалеров – этикете ^[40]. С исчезновением бургундского двора церемониальным законодателем стала Испания, и в целом, Габсбурги, наследники Бургундской династии. Именно испанское культурно-политическое влияние, включая придворные церемониальные нормы, оказало кардинальное воздействие на повседневный церемониал французского двора, в том числе дамского. Не стоит забывать, что две представительницы семьи Габсбургов были женами королей Франции в XVI столетии – Элеонора и Елизавета Австрийские ^[45].

Вообще, все королевы Франции XVI в. были иностранками, и происходили из стран, где не действовал Салический закон, поэтому потенциально обладали определенными суверенными правами или, как минимум, претензиями на эти права. Можно привести в связи с этим борьбу  Екатерины Медичи за трон Португалии в 1580 г. ^{[39, С. 238–239; 11, С. 484]}. Соответственно, они прибывали во Францию со своими иностранными свитами и собственными представлениями о правах и прерогативах, равно как о должном их положению церемониале. Большая часть этих принцесс не видела себя покорными и безликими женами короля, которые являются его тенью, спрятанной в дальних покоях замка, и предназначение которых ограничивается рождением детей и участием в редких государственных церемониях и регентских советах. Ренессансная эпоха окончательно признала за женщинами право на самовыражение, в том числе в сфере принятия политических решений ^[16]. Герцогиня Анна Бретонская (1477-1514), жена Карла VIII (1491), а затем и Людовика XII (1499), впервые призвала в свое окружение знатных дам и девушек, но, в отличие от своих предшественниц, приняла именно организационно-политическое решение, сделав из них профессиональных придворных, поскольку впервые наделила их официальными должностями и обязанностями, статусом при дворе, и соответствующим ежегодным жалованием ^{[25, С. 706; 36, 148–171; 6, С. 49– 61]}.

Смешение старинных французских и вновь привнесенных правил, традиций и представлений о церемониале дамского двора, профессионализация службы в доме государыни, со временем сформировало новое церемониальное пространство королевы Франции, которое окончательно оформилось и было законодательно закреплено при Генрихе III в 1585 г.

Королевы Франции издавна были неотъемлемыми участницами больших государственных церемоний, хотя и довольно редких. Андре Дюшен, говоря о правах и полномочиях государынь, пишет о числе прочего, что королевы участвуют в торжественных въездах и публичных празднествах, коронуются, участвуют в заседаниях Генеральных штатов королевства и заседаниях Парижского парламента с участием короля, принимают послов  «с большим или меньшим почетом, в зависимости от ранга (dignité) государя, их пославшего» ^{[24, С. 565–591]}. Нужно отметить, что все эти церемонии вместе с тем демонстрировали существенное различие между достоинством короля и достоинством королевы, подчеркивая превосходство первого: так, королевы XVI столетия короновались в аббатстве Сен-Дени, а не в Реймсском соборе, получая при этом специальное кольцо, символизирующее Св. Троицу и налагающее обязанность бороться с ересью и проявлять заботу о бедных; во время церемонии корону королевы держали бароны, в то время как корону короля – пэры Франции, к числу которых, кстати, относилась и сама королева; церемония помазания осуществлялась специальным елеем, который отличался от реймсского елея из Священной ампулы, и был призван способствовать плодовитости – чудотворная способность исцелять золотуху признавалась только за мужчинами ^{[1, С. 272–273]}; трон королевы, корона и королевские инсигнии были меньшими по размеру; в торжественных процессиях государыня никогда не следовала рядом, а только позади монарха ^{[46, 13 – 27]}. Однако при всем этом, вслед за своим супругом, ее персона признавалась «священной» ^{[1, С. 640; 43, 255–288]}; она могла титуловаться христианнейшей королевой Франции, составлять и подписывать грамоты от своего имени и по распоряжению короля, принимать решения по государственным делам в случае необходимости ^{[24, С. 565–591; 29, С. 470–472; 22, С. 129; 26, 40–52]}. Такие общегосударственные церемонии, подчеркнем, не очень частые, имевшие в основе литургические и публично-правовые начала, свидетельствовали о семейно-политическом характере статуса, соответствующих обязанностях и полномочиях королевы Франции, равно как о постепенном формировании «двух тел» государыни XVI века ^{[4, С. 556–557]}.

Большой церемониал всегда был тесно связан с церемониалом двора. Эволюция последнего, прослеженная Ральфом Гизи и Фанни Козандей, свидетельствует, что придворные ритуалы, ежедневно повторяющиеся с участием монарха и членов его семьи, постепенно становились частью публично-правового пространство Франции, и при Людовике XIV поглотили остальные виды церемониала, превратившись в единое церемониальное поле ^{[27, С. 76; 5, С. 247–249]}.

Однако первую попытку сделать церемониал главным рычагом управления двором, а значит Францией, предпринял Генрих III (1574-1589), последний из Валуа, правивший в разгар гражданских войн католиков и гугенотов. Именно изданные им регламенты 1570–1580-х гг., опирающиеся, впрочем, на регламенты и опыт организации двора его предшественников, позволили королевам де-юре стать частью придворного церемониального распорядка ^{[12, С. 103–116; 13, С. 149–164]}. Вообще, все эти королевские регламенты о дворе, которые, кстати, редактировал король лично, можно разделить на две составляющие: первая их часть касалась общих правил поведения  при дворе и нового порядка королевских церемоний утреннего одевания монарха, перемещения по резиденции, мессы, обеда, работы в советах, аудиенций, праздников, ужина, вечерни, отхода ко сну. С самого утра каждой категории придворных, в зависимости от занимаемой государственной или придворной должности, предписывалось находиться в одном из трех помещений перед королевской спальней, и во время церемониальных мероприятий занимать надлежащее место, которое укажет главный церемониймейстер – должность, впервые учрежденная в 1585 г. ^{[35, С. 184–185]}. Эти правила были специально напечатаны в типографии Лувра и распространены среди придворных ^{[37, С. 315–331]}.

Вторая составляющая регламентов, оставшаяся в виде рукописных сборников, подробным образом расписала обязанности и права конкретным должностным лицам, в виде отдельных приказов-предписаний (порядков) (Ordres), в том числе из штата королевы. Бесспорно, здесь виден определенный итог усиления влияния младшего венценосца и ее двора, результат негласного политического торга мужчин и женщин королевской семьи, равно как желание монарха поставить под контроль и учредить единые правила поведения для всех, кто служит или столуется при большом дворе, найти компромисс с позиции силы.

В Российской национальной библиотеке в Санкт-Петербурге сохранился один из таких сборников регламентов, который, собственно, и стал основным источником для написания этой статьи – Регламент дома короля и его главных служб (Reglement de la maison du Roi et des principaux officiers servans en icelle) ^[44].  Французский аналог такого сборника, сохранившийся в национальном архиве Франции, был недавно опубликован в электронном виде на сайте Le Centre de recherche du château de Versailles (http://www.chateauversailles-recherche.fr), но, судя по предварительному сравнению, петербургский список гораздо полнее и шире по представленным документам, поскольку содержит регламенты, не представленные во французской рукописи.

Итак, суммируя все известные нам сведения, попробуем восстановить один день из жизни французской королевы XVI в. В Лувре, главной королевской резиденции правящей семьи Валуа в Париже, царствующая королева жила на втором этаже, и ее апартаменты состояли из пяти основных помещений: главным была спальня (chambre), к которой примыкали (с разных сторон) помещения кабинета (cabinet), соединявшегося с аналогичным кабинетом короля, и гардеробной (garde-robe); рядом с гардеробной находилась передняя (antichambre), смежная, в свою очередь, с залой для приемов и аудиенций (salle) ^{[18, С. 208–209]}. Королева-мать в 1560–1570-е гг. жила в другом крыле замка, выше на этаж. Секретарь папского нунция кардинала Александрини отмечал в 1570 г., что ежедневный церемониал матери короля Екатерины Медичи похож на аналогичный церемониал короля, поскольку повторял те же обязательные процедуры, а именно – пробуждение и утреннее одевание и отход ко сну, на которых присутствовали и дамы и кавалеры ^{[31, С. 71]}. Это подтверждает в своих мемуарах дочь Екатерины Медичи, Маргарита де Валуа, королева Наваррская, сообщающая, что ее муж Генрих Наваррский непременно присутствовал при церемонии пробуждения своей тещи ^{[9, С. 79]}. Маргарита упоминает также и о своем участии в церемонии отхода ко сну своей матери, во время которой ей позволялось как дочери Франции сидеть на сундуке, а при прощании с Екатериной она совершала обязательный реверанс ^{[9, С. 48]}. Судя по всему, Екатерина Медичи была занята делами допоздна и часто нарушала распорядок, который предписывал ложиться спать в 10 часов вечера: об этом писала еще мать Генриха Наваррского Жанна д’Альбре в 1571 г., которая жаловалась сыну, что никак не может поговорить с Маргаритой наедине, поскольку ее будущая невестка выходит от матери «уже в те часы, которые неудобны для беседы» ^{[42, С. 32]}. Интересно отметить в то же время, что в спальню короля по регламенту допускались только мужчины.

Регламент 1585 г., розданный для всеобщего ознакомления, четко определяет, что капитан почетной гвардии  царствующей королевы (chevalier d’honneur) участвует в церемонии утреннего подъема и одевания короля, причем, среди самых почетных лиц, допущенных в спальню короля ^{[37, С. 315–319]}. Вместе с тем другой Порядок-приказ короля, из рукописного списка, предписывает тому же капитану и десяти дворянам в его подчинении (gentilshommes d’honneur) прибыть к 8 утра в покои королевы, но не в спальню, а только в приемную: «Начиная с 8  часов утра, если ранее королевой не было отдано иное приказание, [капитану ее почетной гвардии и его дворянам] нужно проследовать в зал для приемов или переднюю названной дамы» ^{[44, С. 80r–81r]}. Т.е. нет никакого упоминания о том, что в спальню супруги короля допускались мужчины ее сопровождения: судя по всему, они дожидались распоряжений королевы в соседнем помещении. Согласно Порядку, все они служили посменно, как и многие придворные, по четыре месяца в году: «Его Величество, желая впредь, чтобы королева, его супруга, пребывала в достойном и почетном сопровождении во время следования куда-либо, сообщает о необходимости выбрать тридцать дворян, которые будут служить по 10 человек на четырехмесячном дежурстве, считая началом первого квартала 1 января [1585 г.]» ^{[44, С. 80r–81r]}. К началу утренней церемонии в апартаментах королевы капитаны гвардейцев и прочие мужчины ее почетного штата вполне успевали, поскольку короля будили уже в 5 часов утра и первые церемониальные процедуры монарх завершал в течение часа или двух часов ^{[44, С. 57v–58v]}. Т.е. королева и ее дамы соответственно вставали на час или два позже.

Вообще, судя по всему, королева-мать, допуская  в свою спальню мужчин, видимо, делала это в качестве исключения. И, оказав надлежащие знаки почета и внимания, через несколько минут кавалеры удалялись в соседнее помещение, переднюю. У нас нет никаких сведений, что какие-либо мужчины допускались на утреннюю или вечернюю церемонию остальных королев, живущих в Лувре – в спальню царствующей королевы или сестры короля Маргариты де Валуа, королевы Наваррской. Упоминая однажды церемонию своего отхода ко сну, Маргарита в мемуарах говорит только о «своих дамах и фрейлинах» ^{[9, С. 152]}. Дело в том, что спальня замужней дамы, королевы, воспринималась иначе, чем спальня вдовствующей государыни: именно спальню супруги посещал король ночью, пользуясь секретной дверью в их смежных кабинетах, и обязательно покидал ее до церемонии пробуждения ^{[18, С. 194]}. То есть спальня королевы в определенное время была закрыта для мужчин и считалась сакральным пространством.

Нам почти не известны детали процедуры утреннего туалета королевы Франции, но можно предположить, что он длился не менее двух часов: известный мемуарист Пьер де Брантом с подробностями сообщает нам, например, во что была одета и как была причесана Маргарита де Валуа (правда, речь идет о торжественных случаях), и перечисление только деталей одежды, которые ему бросились в глаза и остались в его памяти на долгие годы, каждый раз занимает по одному или двум большим абзацам в его воспоминаниях ^{[17, С. 159]}. Одну интересную деталь сообщает сама Маргарита: во время Варфоломеевской ночи, 24 августа 1572 г., после того, как она спасла от смерти в своей спальне одного гугенота, спеша в покои короля, чтобы защитить также своего мужа, она не забывает сообщить читателю, что камеристки ее одели в специальное платье (manteau de nuit), предназначенное для ночного выхода ^{[9, С. 50]}. Кстати, пышное платье королевы XVI в., как и любой знатной дамы, крепилось на металлическом каркасе, который одеть в одиночку было невозможно. В штате королевы был специальный мастер (vertugadier), который занимался ремонтом и поддержанием в порядке таких металлических конструкций ^{[33, С. 307–308]}.

Утро королевы продолжалось легким завтраком, и затем мессой. Согласно регламентам, месса и вечерня могла проходить с участием короля, королевы и всего двора, что происходило в придворной церкви по воскресеньям, праздничным пятницам и субботам, т.е. в праздники Рождества, Пасхи, Пятидесятницы, Всех святых, Троицы, шести праздников Богоматери, и обязательно сопровождалось песнопением ^{[44, С. 44r]}. Регламент 1578 г. определял время такой мессы 9 утра, которая могла длиться до полудня. В остальное время королева молилась вместе со своими придворными в своей часовне, примыкающей к ее апартаментам. Нам известно, что Екатерина Медичи в Тюильри – дворце, соединенным с Лувром, где она поселилась в 1580-е гг., имела собственную большую церковь и очень любила церковное песнопение во время богослужений ^{[18, С. 210–214]}. Остается добавить, что у каждой королевы был свой главный альмонарий (premier aumonier) – раздатчик милостыни, как правило, в сане епископа, глава ее церковного двора.

Регламент 1585 г. предписывал – и в этом явно видно влияние бургундского и испанского церемониала, что коронованная дама не могла в одиночку перемещаться в публичном пространстве – королевской резиденции или за ее пределами, без почетного и вооруженного сопровождения. Причем король делегировал королеве право распоряжаться своей охраной самостоятельно, т.е. условно делился с ней частью своего политического тела и Величества. Капитану ее почетной гвардии и отряду из дворян следовало подчиняться приказам королевы, «сопровождать указанную даму на мессу или в иные места, когда она осуществляет публичные выходы, и оставлять ее только тогда, когда она возвращается в свои апартаменты», т.е. в спальню и кабинет; во время перемещений дворянам королевы вменялось «не держаться слишком близко от названной дамы и выполнять какое-либо приказание, если она его отдаст» ^{[44, С. 80r–81r]}. Дворяне этой почетной свиты были обязаны охранять королеву Франции во время ее выездов или выходов за пределы королевской резиденции, а также сопровождать ее во время больших придворных церемоний, с участием короля или королевы-матери, «двигаясь в процессии впереди них, не приближаясь слишком близко, держась также перед теми, кто будет более знатен» ^{[44, С. 81r]}. Во время процессий царствующая королева и ее дамы шествовали сразу за королем и королевой-матерью, в окружении королевских гвардейцев, к которым присоединялись дворяне ее почетного отряда. У королевы-матери также была собственная охрана, состоявшая из двух отрядов – швейцарцев и аркебузиров, под единым командованием капитана ее почетной свиты ^{[41, С. 329–330]}.

Карете королевы (которая путешествовала, как правило, в сопровождении нескольких дам) дозволялось въезжать во внутренний двор Лувра или иной резиденции, наряду с  каретой короля, его  матери, братьев и сестер, в то время как прочие, даже самые знатные кавалеры и дамы двора, прибывшие самостоятельно, в пределы королевского жилища обязаны были входить пешком, покинув экипажи или спешившись: «Капитан королевских врат, его лейтенант и стражники не должны позволять впредь въезжать во двор местопребывания Его Величества кому-либо, будь-то верхом, в карете или носилках, кроме самого Его Величества, королевы, королевы-матери, короля и королевы Наваррских, мадам принцессы Наваррской и герцогини Лотарингcкой…» ^{[44, С. 77v]}. Маргарита де Валуа несколько раз описывает свои путешествия в сопровождении дам и подтверждает исполнение этого регламента на деле ^{[9, С. 60–62]}. К слову сказать, дамский штат двора королева Франции формировала сама, правда, с согласия короля, а его мужскую часть – т.е. светские, церковные и военные должности – король курировал лично ^[32].

В полдень наступало время обеда - важнейшей и древней социальной церемонии, принятой при дворе, которая давала право бесплатно столоваться при королевском столе всем, кто был занят на дежурной смене, и тем самым подчеркивала особую связь монаршей особы с дворянской клиентелой и гостями ^{[30, С. 401]}. По Регламенту 1582 г. обед длился около двух часов и был организован отдельно у царствующих супругов, однако по форме был практически идентичен ^{[44, С. 122r]}. Королевские столы у королевы были переносными и накрывались в помещении ее приемной залы. Государыне резервировали отдельный стол, который, в отличие от стола короля, не был отделен барьерами от остальных столов. Все дамы, служившие на смене, а также гости, конечно, не могли поместиться за одним столом (столами) в ограниченном пространстве залы, поэтому за их числом и конкретными приглашенными лицами следила лично глава дома королевы – гофмейстерина (dame d’honneur), а также дежурный гофмейстер (maître d’hôtel en quartier) государыни, ответственный за сервировку и подачу блюд ^[32]. Каждый раз королева лично утверждала список приглашенных лиц, в число которых могли входить и мужчины: так, известно, что Екатерина Медичи по поручению короля, во время обеда могла принимать иностранных послов, перед тем, как они были допущены к монарху ^{[31, С. 71]}. Подобно столу короля, к королеве приглашались музыканты и звучала церковная музыка. Тем самым подчеркивалось, что трапеза обладает сакральным смыслом, коллективным причастием, где центральная фигура государыни символизирует помазанника Божия.

Похожим образом проходили ужины (souper) в компании с королевой, организуемые после вечерни (следовавшей в 4 часа пополудни и длившейся до двух часов), которые назначались на 6 часов вечера ^{[44, С. 11v]}. Разница с церемонией обеда состояла в том, что Регламенты 1582 и 1585 гг. обязывали королеву ужинать публично, вместе с королем, кроме пятницы и субботы, когда монарх предпочитал это делать в одиночестве ^{[44, С. 122r]}. Причем, Маргарита де Валуа сообщает нам, что всякий раз, когда предстояла такая семейно-публичная церемония, собирающая всю королевскую семью вместе и символизирующая  ее единство или примирение, королева должна была быть празднично одета ^{[9, С. 149]}. За столом королевы сидели рядом с королем, и только царствующая государыня обладала исключительным правом передавать салфетку своему мужу, которую, в свою очередь, получала из рук главного гофмейстера ^{[44, С. 47r]}. Это право соблюдалось, что подтверждает нам свидетельство английского дипломата Ричарда Кука, оставившего описание французского двора 1584 г. ^{[41, С. 328]}. Церемония ужина также проходила с участием придворных и иностранных гостей и длилась около двух часов. Музыканты равно сопровождали своей музыкой вечернюю трапезу.

Между обедом и вечерней, спальня королевы превращалась в публичное пространство, открытое для придворных, из числа служащих или приглашенных лиц. Мемуары Маргариты де Валуа приводят нам слова Екатерины Медичи, которая вспоминала времена Франциска I, т.е. 1530–1540-е гг., разрешавшему, чтобы дамы из его семьи в определенные часы свободно допускали бы в свои апартаменты и спальню мужчин придворной свиты, вели с ними светские беседы, совместно читали и музицировали ^{[9, С. 69–70]}. Сестра Франциска I, Маргарита Наваррская в своем Гептамероне также пишет о неоплатонических формах куртуазных отношений придворных мужчин и женщин, равно как приводит ситуации, когда мужчины проникали в комнаты фрейлин и пространство королевы без разрешения ^{[10, С. 243–266]}. В своем рекомендательном письме Генриху III 1574 г., которое во многом побудило короля заняться реформированием своего двора, включая церемониал, именно Екатерина Медичи настоятельно рекомендует сыну не пропускать ежедневное посещение покоев своей жены и наносить визит ей и ее дамам ^{[34, С. 450–454]}. Регламент 1582 г. вменял гофмейстеру в послеобеденное время отправлять 12 блюд в покои королевы вместе с вином: шесть блюд с фруктами «в соответствии с сезоном», и шесть со сладостями ^{[44, С. 121v]}. Англичанин Р. Кук в своих записках подтверждает исполнение этого правила: Генрих III действительно соблюдал рекомендации матери и регулярно навещал королеву и ее общество в послеобеденное время, надо полагать, в том числе с целью контроля поведения придворных: «После обеда, он удалялся на два или три часа, а потом отправлялся в комнату королевы своей матери, где также находилась королева его жена. И если ему требовался совет, обе они принимали в этом участие, или же продолжали беседовать до часа вечерни, что случалось по праздникам, поскольку в обычные дни король, как правило, шел играть в paille maille [разновидность крокета], зачастую с королевой своей матерью и королевой своей супругой, в какой-нибудь сад, где им [позже] накрывали ужин» ^{[41, С. 328]}.

Наконец, в специальной зале для балов Лувра (порядка 600 кв.м.) ^{[18, С. 244]}, согласно регламентам 1582 и 1585 г., по четвергам и воскресеньям, «если только они не совпадают с большими праздниками или постом», давался большой бал, который мог длиться до 4 часов утра, запечатленный на дошедших до нас нескольких живописных полотнах ^{[44, С. 121r; 35, С. 488–489]}. В зал для балов «должны быть принесены кресла Их Величеств и двадцать иных сидений, как табуретов, так и сабо, для тех, кто имеет право сидеть» ^{[44, С. 121r]}. На одном из таких картин мы видим сидящих в ряд Генриха III, рядом – Екатерину Медичи, и только потом – царствующую королеву Луизу Лотарингскую. Екатерина Медичи как королева-мать, наделяемая время от времени полноценными регентскими полномочиями, в церемониальном пространстве двора занимала следующее после короля место. Такое же положение смогут обеспечить себе и все последующие регентши Франции XVII в. – Мария Медичи и Анна Австрийская. Царствующая королева, наряду с королевой-матерью, также была в центре внимания на балу, поскольку имела право первого танца с королем, о чем свидетельствует Р. Кук ^{[41, С. 329]}. Он же пишет, что королева могла принять приглашение на танец другого мужчины только с позволения супруга, но кроме ее собственного брата, герцога де Меркера, никто и не решался это сделать ^{[41, С. 329]}.

Подводя итог, нужно подчеркнуть, что особенностью французской придворной церемониальной жизни XVI в. было наличие внутридворцовых самостоятельных церемоний, которые отчасти были регламентированы королем, отчасти организованы самостоятельно королевами Франции. Подчеркивая величие младшего венценосца, равно как всей французской монархии, эти церемонии были тесным образом вплетены в большой придворный и государственный церемониал и претендовали на публичность вслед за церемониями, в которых участвовал король, повторяя последние даже в деталях. Наблюдалась очевидная профессионализация службы в доме королевы и постоянное увеличение штата ее дома, что требовало регулярного совершенствования церемониальных норм, продолжавшегося при королевах последующих столетий. Двор королевы эпохи Возрождения, как реальное воплощение «Града женского» Кристины Пизанской, символизировал мир, согласие, куртуазность, любовь и праздник, – все то, что было необходимо для придворной гармонии в духе неоплатонических идей того времени.