«Боксерское восстание» в Китае в восприятии сибирского простонародья (по материалам томских и иркутских газет)

Попов Александр Дмитриевич аспирант, кафедра истории, социально-экономических и общественных дисциплин, Тюменский государственный университет (филиал в г. Ишиме) 627750, Россия, Тюменская область, г. Ишим, ул. Ленина, 1 Popov Aleksandr Dmitrievich Post-graduate student, the department of History, Socio-Economic and Social Disciplines, Tyumen State University (Ishim branch) 627750, Russia, Tyumen Oblast, Ishim, Lenina Street 1 diken2@yandex.ru

Раздел Китая на сферы влияния и последующее превращение этой страны в полуколонию великих держав резко увеличивают градус ненависти местного населения к «заморским дьяволам». В 1898 г. антииностранные настроения достигают критической черты и выливаются в мощное вооруженное восстание, постепенно охватившее все части разлагающейся Цинской империи. По мере эскалации конфликта на сторону повстанцев переходят сначала государственные войска, а затем и само китайское правительство, с негласного разрешения которого летом 1900 г. инсургенты занимают столицу Поднебесной. С 23 по 24 июня в городе происходит массовая резня христиан, справедливо окрещенная впоследствии «Варфоломеевской ночью в Пекине». Одновременно с этим начинается «Пекинское сидение»: осада Посольского квартала и иностранных колоний.

Тем временем по инициативе германского кайзера Вильгельма II для подавления «китайского бунта бессмысленного и беспощадного» формируется альянс из ведущих государств Западной Европы, а также США, России и Японии. 17 июня объединенные силы коалиции берут штурмом форты Дагу – важный стратегический пункт на пути к столице. 13 июля после серии ожесточенных боев в руки союзников переходит Тяньзинь, крупнейший центр Северного Китая и по совместительству один из главных очагов восстания. Наконец, ночью 14 августа рекогносцировочный отряд русских войск подходит к стенам Пекина. В ходе нескольких сражений интервенты занимают город. Цинское правительство бежит на запад страны.

Параллельно с военными действиями на Печилийском театре развиваются русско-китайские конфликты в Маньчжурии и Приамурье. Там еще в июле мятежники совместно с регулярными войсками полностью захватывают строящуюся КВЖД, осаждают Харбин и начинают артиллерийские обстрелы Благовещенска. Выполнив первоочередную задачу по освобождению дипломатических миссий в Пекине, Россия сразу переключает все свое внимание на северо-восточную часть Поднебесной. К октябрю Маньчжурия оказывается полностью оккупированной русскими войсками.

На этом, фактически, заканчивается основная фаза восстания. Начинаются партизанские бои, продолжающиеся в отдельных провинциях вплоть до конца 1902 г. В сентябре 1901 г. между цинским руководством и державами, учувствовавшими в подавлении беспорядков, подписывается Заключительный протокол – документ, окончательно фиксирующий превращение Китая в полуколониальную страну со всеми вытекающими отсюда последствиями.

События 1898-1901 гг., как справедливо отмечает Н. М. Калюжная, получают «огромный резонанс среди мировой общественности» ^{[7, с. 333]}. Вполне естественно, что для Российской империи, непосредственно граничащей с Поднебесной, они приобретают особенно актуальное значение. В июне 1900 г. корреспондент одной из петербургских газет сообщал, что происходящее в Китае отодвигает «на задний план другие интересы общественной жизни. Появление на улицах, у скверов, в вагонах конки, по утрам, газетчиков производит сенсацию: газеты буквально рвут них из рук. Рядом с восторгами по поводу геройских подвигов наших войск, слышишь негодование о замалчивании англичанами русских успехов» ^[8].

Но о чем еще говорили массы? Как правило, в работах по исследованию общественного мнения этот вопрос либо опускается, либо отходит на второй план. Зачастую историки ограничиваются освещением реакции «тузов» столичной печати считая ее своего рода vox populi ^{[31, 37]}. В последние годы, однако, ситуация начинает меняться. Так, в статьях Т. М. Кудрявцевой на основании материалов либеральной прессы Москвы и Петербурга «рассматривается проблема восприятия Китая и китайцев русским простонародьем в период восстания боксеров» ^{[25, 26]}. В кандидатской диссертации Я. С. Гузей реконструируются «общественные настроения на российском Дальнем Востоке во время военной экспедиции 1900 г. в Китай» ^[1]. Продолжая работу в этом направлении, нам предоставляется особенно актуальным обратиться к материалам сибирских СМИ. Это позволит воссоздать историческую атмосферу, политический климат региона и в целом продемонстрирует восприятие «китайской драмы» обыкновенным «маленьким человеком».

Объективно, у сибиряков, в отличие от жителей остальных частей империи (не считая, разумеется, Приамурья и Приморья), было гораздо больше оснований следить за происходящими на Востоке событиями. Дело заключалось не только в территориальной близости Китая: 24 июня 1900 г. в Сибирском военном округе было официально объявлено о мобилизации низших чинов запаса. Таким образом, для населения конфликт перетекал в область реального, ощущался по-настоящему. Не удивительно, что вскоре о нем начинают говорить все без исключения.

Так, в Енисейске, где «интерес к войне необычайный», «местные богачи» решают «устроить подписку для получения ежедневных телеграмм российского агентства» ^[13]. В Красноярске резко возрастает спрос на тамошнюю прессу, на каждом шагу «слышатся разговоры о китайцах, всюду рассказываются политические новости» ^[18]. Брожение умов наблюдается и среди омичей: «Во всем городе только и разговору, что о Китае» ^[21]. В Ачинске также «все горячо толкуют и спорят, какой-нибудь грамотный читает газету, все сначала молча слушают, а потом начинается излияние... вот тут-то и сыпятся разные угрозы по адресу "вонючего китайца"... Боже упаси, если из собравшихся кто-нибудь мало покажет патриотизму» ^[10]. Иркутские обыватели ведут разговоры о «войне и китайцах» «в харчевнях, в кабаках, в пивных, в городском саду, на улицах» ^[28]. Ажиотаж не обходит стороной села: в одном из них крестьяне специально ездят в Красноярск за газетами и телеграммами, которые затем «прочитываются громогласно сельским писарем, на площади, куда по вечерам спешно идут все оказавшиеся на лицо жители» ^[33]. На волне всеобщего возбуждения несколько несовершеннолетних искателей приключений из Томска сбегают из дому, как предполагается, чтобы сражаться в Китае ^{[39, 38]}.

Недостаток сведений о Поднебесной и китайцах с одной стороны и «систематическое искажение действительности, постоянная подтасовка фактов» с другой ^[34], порождают среди масс довольно фантастические представления о происходящем в соседней стране. Например, широко циркулирует мнение, что главная виновница «китайских потрясений» – Великобритания. «Спервоначалу дело так было: аглицкая королева говорит китайской императрице: ты, гыт, мне присылай дань, только не золотом, а алмазами, а китайская императрица ей заместо того большой кулак показала – тут у них и зачалось и уж тут француз, и русской, и все заступились», – настаивает томское простонародье ^[2].

По «версии» «сельских политиков» глухой таежной деревушки Култук (Иркутская губерния) конфликт все же разгорелся несколько иначе: «Китаянка... послала "англичанке" мешочек с маком и велела сказать, что вот де сколько у нее солдат; "англичанка" же осердилась и в ответ послала тоже мешочек, но только с горошчатым перцем и велела со своей стороны сказать, что у нее войска хотя и меньше, за то оно будет погорче. Тогда китаянка совсем осердилась и стала воевать» ^[19].

Иногда, как фиксирует курганский корреспондент «Сибирской жизни», в разговорах о войне местные жители вообще отождествляют «китайца» с «англичанами» ^[20]. За подтверждением этих слов далеко ходить не приходится. «Англичанка бунтует, по нашим пароходам стреляет, на Благовещенск тоже идет», – читаем корреспонденцию «Восточного обозрения» из Киренска ^[15].

О еще более искривленных представлениях относительно причин конфликта сообщает анонимный автор статьи «Народ о войне с Китаем» напечатанной в томском «Сибирском вестнике». В публикации, в частности, приводится бытующая среди русской публики легенда о «поднятом Китае», как об одном из «служебных агентов зверя» ^[29]. Кстати, месяц назад фельетонист той же самой газеты уже обращал внимание на высказывание «какой-то ветхой старушки»: «Кончено, уж скоро все кончено будет, скоро конец всего мира, – так и в писании сказано: когда по всей земле железные прутья будут протянуты и Китай воевать пойдет – тут и конец миру, и пришествие антихриста» ^[2]. Видимо данное поверье было действительно широко распространено.

В упоминаемой статье присутствуют и совсем курьезные «трактовки» причин войны:

«– Крестить китайцев, вашескоблагородие, – весело и радостно говорил мне отправляющийся на войну один из нижних чинов запаса.

Зачем же их крестить? – Удивляюсь я.

– Гумага такая пришла – врал, не стесняясь, чин, полагая, вероятно, что стоит на твердой почве.

Или:

– Китайку забирать идем, язви ее!

– Какую китайку?

– Царицу их!

– За что же?

– Колдует, вашескоблагородие, холеру пущает...» ^[29].

Одновременно с толками о происхождении конфликта среди масс начинают распространяться тревожные настроения. Так, прибыв в Иркутск, корреспондент «Сибирской жизни» сразу ощущает «приближение к полю военных действий». Процитируем его диалог с извозчиком по пути в город:

«– Пропадать нам приходится тут, – упавшим голосом промолвил он.

– Что ты, счет, говоришь? Неужто китаец?

– Он и есть. Совсем к городу подступает.

– Н-ну?..

– Вот те Хрест! Тунку (поселок в Иркутской губернии – А.П.) уже забрал.

– С нами Бог, – крестились бабы. Что ж теперь делать то будем?

– А хоть воем вой. Слышь, и счету нет ихнему народу.

– Пресвятая владычица!.. Все христианские души загубят. Вот зима начнется, – совсем конец придет» ^[28].

В окрестностях самой губернии массовые вспышки паники и излишняя подозрительность к иностранцам – довольно частое явление. Например, в середине августа в Узком Луге «с быстротой молнии» распространяется слух, будто бы в деревню пришли «целые миллионы» «китайцев». Все местное население обращается в «один общий гул панического страха»: «В одном дворе слышен плачь, в другом дикий крик, в третьем ругань над непослушной свиньей, очевидно, вовсе не желавшей лезть в какую-то яму, куда ее спешно загоняла хозяйка с целью укрытия от "китайцев"». Впоследствии, однако, выясняется, что «китайцами» оказываются омские казаки, направляющиеся в Иркутск ^[24]. Буквально на следующий день в «Восточном обозрении» появляется корреспонденция из соседней Смоленщины, где описывается отчасти схожий случай ^[22]. В начале июня в Усть-Орду для исследования быта бурят приезжает вместе со своей женой американский этнограф и фольклорист Д. Куртин. Спустя некоторое время среди крестьян устанавливается мнение, что иностранцы – «китайские эмиссары», которые «сеют между бурятами смуту, приглашая последних взяться за оружие в пользу Китая». Проводится даже «негласное дознание» с целью выяснить «не Англия ли тут мутит» ^[23].

Весьма наэлектризованная атмосфера наблюдается в Акмолинской области. Там усиленно муссируются слухи, что местные киргизы под воздействием каких-то «таинственных пропагаторов» намереваются «восстать против русских и перейти в подданство к Китаю» ^[16]. Обывателям кокчетавского уезда повсюду мерещатся «турецкие шпионы» и «незнакомцы с косами» ^{[17, 9, 16]}. Нескольких сартов даже арестовывают по подозрению в неблагонадежности. Несмотря на проведенные допросы, показавшие полное отсутствие каких-либо агрессивных намерений со стороны туземцев, «подлежащие власти», тем не менее, запрещают продавать им огнестрельное оружие и боеприпасы ^[16].

Летом-осенью 1900 г. подобные сцены разыгрываются во многих уголках Сибири. В деревне Камень Барнаульского уезда толпа призванных на службу запасных «в числе около 500 человек» требует от станового пристава выдать им находившегося в поселке «китайца-фокусника». Получив отказ, резервисты жестоко избивают стража порядка. Чтобы спастись ему приходится пойти на хитрость ^[14]. В Верхнеудинске (ныне Улан-Удэ – А.П.) «русские рабочие» набрасываются на отдыхающего у полотна железной дороги китайца-кули: «в результате – труп, с пробитым черепом и переломанными ребрами» ^[12]. В Иркутске неопознанное лицо нападает на возвращающегося из мелочной лавки японца и «ни за что ни про что ножом распарывает ему живот» ^[4]. Случай заканчивается летальным исходом ^[6]. Вполне вероятно, что аналогичных инцидентов в городе могло бы произойти гораздо больше, если бы местное китайское население не стало массово возвращаться на родину: в конце августа во всем Иркутске насчитывалось не более 5-6 человек китайцев ^{[3, 5]}. Сообщения об избиении жителей Поднебесной поступают также и из Томска ^[27]. Правда, впоследствии они опровергаются местными СМИ ^[30].

В целом, вспышки ксенофобии среди простонародья продолжаются даже после окончания горячей фазы конфликта. Как минимум один такой случай фиксирует бичуринский корреспондент «Восточного обозрения» ^[11].

Характерно, что непосредственно сама сибирская пресса всеми силами старается «заглушить» подобные настроения. Так, в середине июля «Восточное обозрение» перепечатывает из «Пермских ведомостей» стихотворение «Китайка бунтует»: «<…> Дабы заставить присмирить, разгул бунтующей "китайки", вполне достаточно и плеть, – красноречивый взмах нагайки». Анонимный обозреватель газеты сопровождает данный опус следующими комментариями: «Когда толпа, возбужденная против Китая, дико громит евреев, грабит базарных торговцев... – мы еще понимаем: "не ведают бо, что творят". Но что сказать про те органы печати, которые, вторя толпе, в легкомысленных стихах и прозе поддерживают это настроение?» ^[35]. Спустя месяц тот же автор снова обращает внимание на некую «маленькую газетку, издающуюся в Перми»: «Всегда серая и безжизненная, она ухватилась за случай доказать свой патриотизм и начала оклевывать все иноземное... И так как на сцену выступили китайцы, то и ругать она начала главным образом их... И, Боже мой, каких только грехов, каких только неправд не взвела она на миролюбивое, мягкое и дружественное нам государство» ^[36]. Параллельно с этим в «Сибирской жизни» печатается статья «Разбойники пера», где критика ведется уже в адрес «Московских ведомостей», сообщающих противоречащие официальным данным известия о зверствах «китайской черни». «Какое же другое имя, кроме разбойников пера, заслуживают люди, пользующиеся печатным словом, что бы сеять международную ненависть, влекущую за собой реки крови и море слез, и чем они могут искупить и то и другое?» ^[32].

Подведем итоги. Вспыхнувшее в 1898-1900 гг. Боксерское восстание понималось сибирским обывателем не иначе как «война» с Китаем. Соответственно массы, практически не понимающие ключевых причин конфликта, отнеслись к нему с максимальной осторожностью: во многих городах и «медвежьих углах» Сибири всерьез ожидали «нашествия» китайцев, проявляли излишнюю подозрительность по отношению к иностранцам. Не обошлось и без печальных инцидентов с арестом, избиением и даже убийством азиатов. Тем не менее, стоит заметить, что подобные случаи не носили массового характера, как, например, на Дальнем Востоке и, по сути, мало чем отличались от аналогичных происшествий в Европейской России.