Философия медицины антропологических катастроф (беседа А. С. Нилогова с В. А. Кутырёвым)

Нилогов Алексей Сергеевич кандидат философских наук действительный член (академик), Академия философии хозяйства (Москва), председатель, Южно-Сибирское историко-родословное общество (Абакан), член Совета, Российская генеалогическая федерация, заведующий, лаборатория генеалогических исследований, ГБНИУ РХ "Хакасский научно-исследовательский институт языка, литературы и истории" 655017, Россия, республика Хакасия, г. Абакан, ул. Щетинкина, 23, каб. 23 Nilogov Aleksei Sergeevich PhD in Philosophy Current Member (Academician), Moscow Academy of Philosophy of Economy; Chairman of South-Siberian Historical-Genealogical Society (Abakan), Member of Russian Genealogical Federation, Head of Laboratory of Genealogical Research, Khakass Scientific Research Institute of Language, Literature and History 655017, Russia, respublika Khakasiya, g. Abakan, ul. Shchetinkina, 23, kab. 23 nilogov1981@yandex.ru Другие публикации этого автора

Кутырёв Владимир Александрович доктор философских наук профессор, Национальный исследовательский Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского 603950, Россия, Нижегородская область, г. Нижний Новгород, пер. Университетский, 7 Kutyryov Vladimir Aleksandrovich Doctor of Philosophy professor of the Department of History, Methodology and Philosophy of Science at Lobachevsky State University of Nizhni Novgorod - National Research University 603950, Russia, Nizhni Novgorod Region, Nizhni Novgorod, per. Universitetsky, 7 kut.va@mail.ru Другие публикации этого автора

Владимир Александрович Кутырёв (род. 1943) – современный российский философ ^[7]. Доктор философских наук, профессор факультета социальных наук Нижегородского государственного университета им. Н. И. Лобачевского (с 2003 года). Сфера научных интересов: философская антропология, философия науки, культура и технология, постмодернизм, трансгуманизм.

В 1970 г. закончил философский факультет Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова. С 1975 по 2003 гг. работал в Костромском педагогическом институте, в Горьковской ВПШ, Нижегородской архитектурно-строительной академии. Дважды лауреат премии города Нижний Новгород. В 2009 году награждён серебряной медалью С. Н. Булгакова, учреждённой Философско-экономическим Учёным Собранием МГУ им. М. В. Ломоносова, «за оригинальный вклад в русскую философию и современное мировоззрение».

В. А. Кутырёв – радикальный критик глобально технологической цивилизации и идеолог археоавангардного феноменологического реализма. В его трудах развивается идея, что общей причиной кризиса человеческой цивилизации является обострение противоречия между естественным и искусственным и формирование на Земле «постчеловеческой» реальности. Предотвращение перерастания кризиса в катастрофу обуславливается нашей способностью сдерживать экспансию техники, сохранять нишу природного бытия. Исследуются опасности космизации Земли, амбивалентность надежд на ноосферу и бессмертие, постмодернистская трансформация духа в разум и культуры в технологию.

Для выживания «традиционного человека» необходимо соблюдение границ творческой деятельности, сопротивление дискредитации бытия и тенденциям замены онтологиии «нигитологией. Работы Кутырева отличаются критическим отношением к технологизации жизни и драматическим восприятием перспектив человека в ХХI веке. Для сохранения жизни и культуры человечество должно сделать консервативный поворот к экологии бытия.

Автор таких книг, как: «Современное социальное познание» (М., 1988), «Естественное и искусственное: борьба миров» (Н. Новгород, 1994), «Разум против человека (М., 1999), «Культура и технология: борьба миров» (М., 2001), «Философский образ нашего времени» (Смоленск, 2006), «Человеческое и иное: борьба миров» (СПб., 2009), «Бытие или Ничто» (СПб., 2010), «Философия трансгуманизма» (Саарбрюкен, 2012), «Время Mortido» (СПб., 2012), «Последнее целование. Человек как традиция» (СПб., 2015), «Унесённые прогрессом: эсхатология жизни в техногенном мире» (СПб., 2016).

– Владимир Александрович, мы не раз обсуждали с вами насущные проблемы пока ещё человеческой цивилизации (см.: ^{[1],[2],[3],[4],[5],[6]}). Кризис «человеческого, слишком человеческого» зашёл настолько далеко, насколько ещё не заглядывала даже философия. Антропологическая катастрофа как избывание человеческого способа существования стала общим местом. Немалую роль в этом процессе играет современная медицина, изменяя границы телесного в человеке по мере легализации технологического вмешательства в него. Какие задачи, на ваш взгляд, должно ставить философское образование врачей и вообще философия медицины в сегодняшнем мире? Как, например, преломляется основная философская проблема истины и лжи в фармакологической ситуации с эффектом плацебо?

– Философское образование врачей должно побуждать их быть не только «операторами» и «технологами по человеческому телу», но и мудрецами с «глубоко широким» кругозором. Врач-философ подобен Богу, говорил, если память не изменяет, Гиппократ. Сохранение врача как субъекта, берущего личную ответственность за результаты лечения, особенно актуализируется в связи с насыщением аппаратурой и общей технологизацией медицины, которая даёт огромный эффект, но нередко переводит болезни на новый, более фундаментальный, «клеточный» уровень. В результате вместо излечивания, они всего лишь меняют форму, усложняются. На каждое, самое внешнее заболевание находят гены и манипулируют ими, забывая, несмотря на все дежурные призывы, подумать о причинах, связанных с поведением человека, состоянием его духа, социальными условиями и т. д. Да и пациенты уповают, прежде всего, на лекарства, лишь бы ничего не менять в своем образе жизни. Достижения медицины всё более впечатляющи – и 40% россиян по опросу 2015 года считают себя больными! Дальше этих очевидных наблюдений или по обостряющимся проблемам коммерциализации медицины, говорить не буду, так как я в этой сфере не работаю, взаимодействие с ней в качестве пациента было пока, к счастью, довольно приемлемым.

По поводу плацебо могу сказать следующее: конечно, эффект от него есть, что очевидно и не требует обсуждения; люди – существа внушаемые, способные верить и любить, существует гипноз и т. д. Вера помогает, может «ворочать горами». Ложь, принятая за правду, работает как правда. Последствия от иллюзии, если вы её приняли за реальность, будут реальные. А вот к утверждениям о его эффективности «вообще», в применении ко всем болезням, стоит относиться отрицательно; все болезни не лечатся никакими препаратами, тем более их плацебо, что тоже вполне очевидно. У него есть и прямые противопоказания, поскольку они есть у настоящих лекарств. При любом «обмане во спасение» можно упустить реальные возможности помощи. Поэтому здесь нужен абсолютно индивидуальный подход. Как в пространстве, так и в(по)времени. Никакого алгоритма. Личное решение и полная ответственность врача, что, конечно, противоречит нынешним тенденциям все сваливать «на аппаратуру» и «данные анализов». Ситуация с плацебо как раз показывает, что врач-субъект ещё нужен и медицина пока дело человеческое. Как философия.

– Вы выступаете против практики эвтаназии. Однако в России она и так запрещена. В чём выражается ваше принципиальное неприятие «лёгкой смерти»?

– Кроме лёгкой, её, как известно, называют ещё и счастливой смертью. Немыслимое соприкосновение слов с точки зрения жизни. Как доброе зло. Но это всё метафорические именования. Более продуктивно для понимания сути дела, по-видимому, называть её «организованным», «санкционированным», «искусственным» самоубийством. Поскольку вы спрашиваете о причинах неприятия данного явления, то я не буду останавливаться на частностях: почему проблема обострилась, в чем различие между пассивной и активной эвтаназией, где, в какой форме она разрешена и т. д. Для ответа необходимо антропофилософское осмысление: почему эвтаназию следует узаконить, или надо запрещать с точки зрения перспектив человечества.

Против практики эвтаназии не только «я и в России», а пока ещё большинство стран мира, большая часть человечества. Преимущественно «недостаточно цивилизованная, традиционная» в сравнении с теми обществами, где она разрешена, в «передовых и прогрессивных». Которые, при реально бытовом тоталитаризме, когда муниципальные чиновники строго следят за тем, как подстрижены газоны у частного лица, политически провозглашают себя свободными и толерантными. И это логично. Современный, свободомыслящий и не связанный «религиозными предрассудками», особенно молодой человек, как правило, выступает «за». Как вы. «За» и индивид, который стал тревожиться о своём уходе в иной мир, боясь страданий в случае тяжёлой болезни. Не исключение в этом плане и я. Почему, действительно, право на смерть не считать оборотной стороной права на жизнь и полной реализацией прав на свободу, в конце концов? Но почему в таком случае я, как эгоистичный, жалкий, боящийся боли человек – «за», а как человек мыслящий, ответственный, философствующий, – «против»?

Потому что философия исходит из более глубоких предпосылок, чем интересы индивида, существующего здесь и сейчас, она выражает интересы рода, перспективы дальнейшего бытия самого Genus Homo. В экономике различают «длинные» и «короткие» деньги. Философский подход – это длинные деньги, размышления как застегнута «первая пуговица», стратегический взгляд на явления. Да и вы спрашиваете меня, в чем «мое принципиальное несогласие». С учётом этого уровня разговора, проблема лёгкого (само)убийства есть часть проблемы самоубийства вообще. Ибо если мы согласимся с эвтаназией, как правом человека, то мы должны согласиться, легализовать, одобрить и его право на самоубийство как таковое. Не обязательно «лёгкое», не обязательно под контролем врачей и юристов. Последовательный индивидуалист должен быть сторонником и защитником самоубийства в любой форме. И любой перверсии, любого поступка, если они «не нарушают права другого на то же самое». Особенность подобного сознания, что в нём нет заботы о дальнейшей судьбе общества в целом и человека как родового существа.

В современном обществе много женщин делают аборты, есть убежденные наркоманы, происходят самоубийства. Но всё-таки подобное поведение и поступки в основном осуждаются, считаются «необходимым злом», или просто злом, аномией, нарушением, преступлением и т. п. С точки зрения индивидуалистического сознания это осуждение пережиток традиционализма и политического тоталитаризма, ибо каждый человек «в своём праве» поступать так или иначе, делать собственный выбор. Главное – самореализация личности, которая только и является условием её счастья. «Не нарушать права другого на то же самое» – единственное ограничение, которое здесь признаётся. Индивидуалистическое сознание – это сознание клеток, не желающих иметь какие-либо обязательства перед организмом. Оно принципиально «антиэмерджентное», поверхностное, сию-част-ное, «потребительское».

А теперь представьте (в физике это называется мысленный эксперимент), что объявленное правом человека, нормой и добром аномальное поведение выбрали все. То есть, поднявшись над обывательским эмпиризмом, введите его в «длинный», общечеловеческий контекст. Не мешая друг другу, все женщины больше не рожают, желающие принимают наркотики, и, наконец, реализуя своё право на полную индивидуальную свободу, все покончили с собой. Практикуемая отдельными индивидами аномия стала узаконенной формой жизни. Очевидно, что такое общество рано или поздно исчезнет. Как организм, который умирает, если его отдельные клетки вышли из-под контроля целого и, размножаясь, стали «жить» по собственной программе.

Противоположный индивидуализму взгляд, то есть интересы общества и родового человека, наиболее глубоко выразил Кант в своём знаменитом категорическом императиве: «Поступай так, чтобы максима твоей воли могла стать правилом всеобщего законодательства». Проще говоря, добром является только то, что если позволят себе сделать все, и общество, род, человечество при этом не погибнут, а злом, наоборот, то, что в случае максимизации, приведёт их к гибели. Вот почему я, как философ, а Кант наиболее ярко обнажил особенность и социальную ценность философского мышления, против узаконивания самоубийства, даже в «организованной и счастливой» форме. Против эвтаназии. Категорический императив – это своего рода спекулятивно-философское обоснование биополитики, о которой тогда не говорили, но она всегда в человеческих обществах в той или иной форме существовала.

– Вы вписываете запрет на эвтаназию в контекст биополитики. Разве вы не согласны с убедительной критикой её «репрессивной» роли в истории, данной во многих современных философских работах?

– Как специфическое понятие проблемы биополитики актуализировались и стали активно обсуждаться сравнительно недавно – «после Фуко». Согласен, что превалирует трактовка биополитики как выражения господства любой политики по отношению к живому, когда общество и власть заняты тем, что «надзирают и наказывают» (М. Фуко), поддерживают «симуляционную систему» (Ж. Бодрийяр), служат «глобальному капиталу» (А. Негри). Когда «управление жизнью» производится в корыстных интересах правящего класса и защищающего его интересы государства. Оно действительно способствует, с одной стороны, подавлению свободного проявления индивидуальных желаний людей, а, с другой, – угнетению жизни вообще. Но тогда такого рода «биополитику» лучше бы именовать, как предложил Д. Агамбен, «танатополитикой». Или, следуя терминологии своей книги «Время Mortido», я бы назвал ее «мортиполитикой».

А для биополитики стоило бы восстановить другой смысл: как заботы обо всём живом, как своего рода углублённой экологии, когда живое защищают и от тоталитарного подавления во имя корыстно-клановых интересов и от разложения через своеволие индивидов. Первым, весьма суровым, такого рода биополитиком был Господь Бог, который не только сжёг Содом и Гоморру, но и утопил всё живое на Земле, кроме праведного Ноя и «каждой твари по паре». За грехи, выражавшиеся в несоблюдении заповедей (запрет на убийство, прелюбодеяние, кражи), которые многим древним либералам хотелось делать более свободно и они грозили стать всеобщими. А Он безжалостно, совершенно не считаясь с правами людей как индивидов или отдельных их групп, озаботился дальнейшей судьбой человеческого рода, его исправлением и спасением. Через выбор. С тех пор и повелось…

Запрет на самоубийство – это главный постулат биополитики как идеологии и практики принципиальной приоритетности интересов жизни рода в сравнении с жизнью индивида, а самоубийство индивида – это самый радикальный вызов роду и целому, в котором он живёт. Потому оно везде, во всех обществах и странах, запрещалось, за исключением каких-либо санкционированных форм, допускавшихся в превращённом виде опять-таки ради укрепления этой целостности. Страдай, индивид, мучайся, молись, чтобы пришла смерть, но не смей делать этого сам. Утешайся: чем больше ты страдал здесь, тем легче будет попасть в рай после смерти. Недопустимо самовольничать и врачу: «Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла; точно так же я не вручу никакой женщине абортивного кессария» (клятва Гиппократа).Так было веками. Люди инстинктивно, без какой-то специальной философии понимали, что добром является то, что служит самосохранению рода, его продолжению, а злом то, что эту перспективу разрушает. Чем больше свободы в обществе, тем больше бытия у индивида и тем меньше бытия у человека как родового существа. Ситуация, конечно, противоречивая, даже трагическая. Разрешалось это противоречие, в основном, «репрессивно», в пользу перспектив человека. Известно римско-латинское выражение, что «убить себя – более тяжкое преступление, чем убить другого». Потому что другая жизнь ещё может защищаться от чужого произвола, а своя, от нетерпеливого или восставшего против неё собственного разума, – нет.

…И вот теперь наступила техногенная эпоха, позволяющая манипулировать природой и человеческой телесностью почти как угодно. Манипулятивно продляя жизнь, приходится манипулятивно её и обрывать. Это ведёт к размыванию смысла всей действительной биополитики, которая постепенно перестаёт играть роль охранителя жизни и трансформируется в ту же «танато(морти)политику», но на новой базе достижений науки и техники. Политику допущения и защиты смерти, вплоть, как на первый взгляд ни парадоксально, до бессмертия. Естественно, уже искусственного, постчеловеческого. Через эвтаназию начинается нормализация самоотрицания человечества, превращения его вымирания в социально приемлемую практику. Вот в чём опасность толерантного отношения к самоубийству, даже «организованному», «во благо», если не считать категорический императив Канта какой-то выдумкой и смотреть на жизнь и развитие событий несколько дальше хода е-2 – е4, то есть быть философом на самом деле. После пересечения естественной роковой черты между жизнью и смертью нас ждут проблемы, которые, может быть, мы ещё и не представляем, инстинктивно понимая их опасность.

Это означает, что надо как можно дольше противиться внедрению эвтаназии в практику, всячески её ограничивать, не завидуя достижениям «продвинутых» западных обществ, ибо они находятся на передовых рубежах разложения не только с точки зрения сохранения своей этнической идентичности, но и идентичности Homo Genus как такового. Размывания его природы через «усовершенствование» и киборгизацию. Это общий процесс самоотрицания человечества через бездумный, без попыток управления им, технический прогресс. Хорошо, что в России и большинстве стран мира эвтаназия пока запрещена. Сколько продержится этот запрет, столько, по большому счёту, и продлится существование традиционного человека. Нас с вами.

– Считаете ли вы, что появление такой отрасли знания, как биоэтика, является искусственным? Ведь биоэтика возникла как раз потому, что до сих пор существуют юридические запреты на эксперименты с людьми, а также изжившие себя моральные принципы.

– Почему-то вы говорите как об «изживших» только о моральных принципах. Вероятно, есть и изжившие себя юридические установления. А впечатление от направленности вопроса как будто в том, что задача биоэтики заключается в отмене этих «изживших» положений. Потому что они мешают внедрению и применению новых методов и достижений технонауки в жизнь. Моё представление о задаче биоэтики обратное: защищать человека от агрессии технических возможностей делать с ним всё, что угодно, не думая о последствиях. Прежде всего, о последствиях для него как родового существа. Помогая конкретному индивиду за счёт судьбы биологического вида «человек», они могут погубить наш род. Как бесконтрольно разрастающиеся отдельные клетки губят организм в целом при раковой болезни. Например, внедрение генномодифицированных продуктов. Да, они дают огромный эффект для прокормления сегодняшних людей, однако что будет с естественным растительным покровом Земли, когда начнётся их проникновение в него, смешение с ним, тем более, что гмо-растения не воспроизводятся своими семенами. Отдалённые последствия манипуляций с природой энтузиастами прогресса отбрасываются как «изжившие» себя опасения. Инновационная технологическая паранойя подавляет остатки здравого смысла современной цивилизации.

Что касается идей трансгуманизма по улучшению человека, вставлению в его мозг чипов, а в тело дополнительных частей, то есть превращение в киборга, то тут слов нет. Это насмешка и издевательство над всякой биоэтикой, потому её можно закрывать в виду бесполезности. И вы зря огорчаетесь, что она чему-то ещё мешает. Исходя из своего предназначения, она бы должны кричать и инициировать законодательные запреты на манипуляции над человеком, разоблачая и показывая их трагические последствия для судеб людского рода. Выступая против экспансии технонауки на всё, что можно и нельзя, она должна бы нести знамя сопротивления подобным процессам, организуя и выводя людей на улицы. Но ничего этого нет. Праздная учёность.

Справедливости ради надо сказать, что какое-то время она оказывала сдерживающее влияние на эксперименты над человеком. Но теперь всё меньше и меньше. Сдаётся на милость победителя. Вместо анализа и критики бездумного применения технических достижений к человеку она примеряет на себя роль их «гуманитарного сопровождения». Превращается в «оператора по клинингу». Дворники прогресса – вот основное содержание деятельности биоэтиков в настоящее время. Прикрытие преступного научного творчества беззубой и безответственной гуманитарной болтовнёй и уходом в свои внутрицеховые проблемы. По сути, биоэтика раздавлена и погребена селевыми потоками инновационизма, проектов «шестого технологического уклада» без всякого понимания, что он предполагает всеобщую замену людей техникой и буквальное растворение в ней всего живого. Главное, что это «прогрессивно», а зачем – бедное, несчастное человечество больше не думает. Поэтому не беспокойтесь насчет «искусственности» ее принципов, которые поддерживали жизнь. Уже ничего не поддерживают.

– Могли бы вы с позиций биоэтики оценить публичное умерщвление животных в зоопарках Европы, которое несколько раз показывали по телевидению?

– Это торжество европейских ценностей. Современных. Для такой оценки никакого знания биоэтики не надо. Достаточно быть человеком, у которого эти «европейские ценности» ещё не восторжествовали. Да, в Дании завели моду на публичное умерщвление, а лучше сказать – демонстративную казнь диких животных, которых поймали и держат в зоопарках. Сначала растерзали, показывая всему миру, жирафа, а недавно царя зверей (подчеркивали это специально) – льва. Сначала был какой-то предлог (рождение от близкородственной связи), потом без предлога. На глазах собравшейся, неизвестно – по билетам или бесплатно, публики, включая детей. Особенно детей. Препарировали тела, демонстрируя разные органы. Уверяли, что с «познавательными целями», воспитывают «научный подход» и «естественное отношение к смерти». Чтобы патология всего происходящего была наиболее вызывающей, со львом мясничали, поднимая над головами вырезанные органы, две девицы: то ли стервы (стервятни-цы-ки), то ли блондинки, обычно главные героини во всех постановках в шоу-бизнесе.

Как всё это символично, не говоря о том, что отвратительно и антиэстетично. Впрочем, какая теперь эстетика, кто о ней говорит?.. Слов нет, хотя тут можно писать диссертации, осмысливая знаковый характер этого глумливого торжества цивилизации над природой. Символизм её духовного вырождения. Ведь звери нас очеловечивают. Это наши родственники по жизни. За это их и убивают. Без надобности. В любом случае, кто понимает или хотя бы, не умея объяснить, чувствует, что с толерантной и политкорректной «Европой» происходит что-то не то. Неладное. Что она оглупевшая и лицемерная. Не вся, конечно, но каков тренд! При этом цивилизаторы смеют возмущаться, что где-то убивают не пулей, в борьбе и в одиночку, а «по-средневековому», публично отрезая голову ножом. «Негуманное убийство». Но это единая линия (п)р(о)егресса: начинается она с отношения к пленённым животным, а заканчивается отношением к пойманным людям, только первых даже не считая врагами. А «просто так»: свихнувшись, с жиру, для развлечения.

Всё, что дальше с Европой будет плохого, от того, когда её запол(о)няют «беженцы», а правильнее говорить – идут, пришли завоеватели, она заслужила. Её управляющая бюрократия формируется по квотам: от наций, партий, религий, полов. А не по делу и возможностям. Какие у неё могут быть стратеги(и) и вожди? Только клерки. Как и у исполнителей шоу – харизмы не бывает. То, что Америку и Германию, самые экономически развитые страны сейчас возглавляют женщины, – это выражение размягчения волевого начала Запада, упадка его политического духа. Запад теряет адреналин и мужество быть, которые теперь будут опасно имитироваться. Настало время симулякров. А Европе, может быть, пришельцы будут полезны, продлят существование, по крайней мере, как территорию и некую в новых симбиотических формах, традицию.

Держаться от «европейских ценностей» надо подальше и – хранить их. Парадокс? Нет, если понимать, что речь идет не о ценностях классической Европы Христианства, Возрождения и Просвещения, а последнего времени, постмодернизма, т.е. в сущности разрушения в ней ее же ценностей. Пока, слава Богу, в этом процессе мы тормозим-ся, отстаем. Россия = русскость и национальные особенности других ее народов + наследие Европы. Мы не достигли ещё уносящего культуру Запада в небытие подобного новационного раз-цвета(ложе)ния. Надолго ли хватит нашего традиционализма, сказать трудно.

– Разделяете ли вы «философию общего дела» отечественного мыслителя Н. Ф. Фёдорова, который считал, что все люди – учёные и неучёные – должны объединиться для борьбы со смертью? Считаете ли вы, что современная медицина в состоянии осознать эту общую миссию по спасению человечества?

– Я считаю себя находящимся в здравом уме и, следовательно, «не разделяю». Философия общего дела – это философия смерти человека через его бессмертие. Феномен Н. Ф. Фёдорова показывает, насколько люди могут быть прельщаемы и бездумны из-за такого прельщения. Интерес к его учению возродился в 70-80-е годы ХХ века. Что не случайно. Это время информационной революции, компьютеризации и роботизации нашей жизни. Время начала интенсивной замены природы, культуры и самого человека техникой. Гениальным провозвестником такого направления развития человечества и был Н. Ф. Фёдоров. Его идеи не ограничены медициной, поскольку она всё ещё имеет дело с биологическим человеком. Он смотрел дальше, выступая гораздо более радикально против жизни и природы вообще, которые сознательно и без маскировки были объявлены им «нашим общим врагом». А заменить жизнь, её «традиционное» воспроизведение путём рождения новых существ, должно научно-техническое «воскрешение отцов». По-видимому, во избежание того, чтобы воссозданные существа не мучились половыми проблемами, Фёдоров нигде не пишет о воскрешении женщин. Субъективно это, конечно, «сексизм» в его предельном выражении. Но если посмотреть на подобные гипотезы с высоты нынешнего состояния техники, то видно, что дело не в «отцах» и не в религиозном воскресении или плохом отношении к женщинам.

Предполагается, о чём особенно и вполне определенно писали его последователи, что эти воскрешённые существа перейдут на автотрофное питание, то есть на потребление неорганической энергии – солнца, химических реакций, электричества. Следовательно, у них нет и им не нужны системы пищеварения, не нужен рот, живот. А поскольку они не рожают, у них нет и органов размножения. Напрягать воображение, каким тогда будет облик человека, не стоит. Его не будет вовсе. Это ликвидация тела, ведущая к функциональной трактовке жизни, а фактически разума – на новой небиологической субстратной основе: кремний против водно-углеродного шовинизма. В эпоху, когда компьютерные роботы с AI стали реальностью и стремительно совершенствуются, можно смело утверждать, что Великий Технократ предвосхитил их возникновение. Он первый, по крайней мере, в русской культуре, «проектировщик» и идеолог Постчеловека как искусственного субъекта.

Пропагандисты его идей обычно делают акцент на том, что у него отвергается смерть. Он всех воскрешает. Однако жизнь и смерть – это две стороны одной медали, и обе укоренены в механизме продолжения жизни – в сексуальности. Половое размножение, признавал Фёдоров, – это гигантская сила, на которой стоит вся природа: возможно это и есть «сердцевина её». Половой раскол, половое соперничество, смена поколений служили самым действенным средством развития человеческого рода. Но «должно наступить время, когда сознание и действие заменят рождение» ^{[9, с. 396]}. На место стыда и похоти к другому полу придёт деятельность по «воскрешению отцов» – воссозданию умерших (ср.: ^[10]). Поскольку все живущие, в конце концов, умрут, а новые не рождаются, то возникает странный мир: ожившие мертвые, которые будут существовать вечно. Рай?

Да, только без человека. Мир бессмертных роботов. Начиная с Фёдорова, идеология автотрофности, рационализации, виртуализации, отражая экспансию ноотехносферы, непременно включает в себя мысль о бессмертии. Отрицание жизни маскируется заботой о её спасении, более того, «у-совершенствовании». Если к началу ХХ века это были гипотезы и утопии, то к началуХХI века они стали осуществляться, соблазняя, прельщая, искушая этими перспективами всё больше людей. Особенно в сфере науки. Люди стали мечтать о бессмертии не в Боге и на небесах, как было веками, а о бессмертии техническом, на Земле. Посредством новаций-инноваций. Путём перехода на «кремниевую основу», в «виртуальные реальности», «жить в интернете», «стать гомутером», «голограммой». И рассуждений в духе: смерть это бессмертная жизнь; живые будут жить без страха смерти; мертвые=неживые=техногенные, но с чувством жизни. Небольшое размышление, если оно честное и сколько-нибудь глубокое, показывает, что это – иллюзии или, сказать жёстче, своеобразное «мышление не в своём уме». Став «бессмертным», человек перестанет быть самим собой. Потеряет идентичность живого. Бессмертие будет, но «Иного». Аватаров, роботов, Матрицы…

Практической реализацией идеалов Фёдорова в мире и современной России можно считать трансгуманистическое движение. Это тотпроцесс и механизм, посредством которых происходит «конец света». Нашего живого человеческого мира. Одно дело абстрактно пугать концом света, другое – видеть, как он осуществляется на самом деле. Решиться на это гораздо труднее: нужно мужество и честность в отношении как к реальности, так и к собственной судьбе. Способность взглянуть сфинксу в глаза вместо перебирания волос на кончике его хвоста и ухода в обзорность, в рассказы про то, кто «за», кто «против» бессмертия, причём с одинаковым или «никаким» отношением к ним, а также прочего учёного праздномыслия. У-видеть, как культивируется, всё шире захватывая сознание людей, «мёртвая смерть», начало которой положили идеи Н. Ф. Фёдорова, а предметной конкретизацией являются движение «усовершенствования человека», трансгуманизм, доктрина Бес-смерти(е)–2045 (потом, наверное, будет какое-нибудь Бессмертие–2070 и далее по прогнозам не фантаста, а технического директора Google Р. Курцвейла до 2099 года, когда Земля превратится в Универсальный Большой Компьютер). А человек, соответственно, в его элемент, ничто-жную каплю информации: растворится и исчезнет.

И живые люди, чьё сознание уже похищено силами Иного, этой перспективе смерти собственного рода и лишения своей самости – радуются и предлагают «объединиться для борьбы за бессмертие», считая «миссией по спасению человечества». Как правило, это не лицемерие, а выражение объективного коварства, заложенного в диалектике реальности. Непосредственно ко злу никто стремиться не хочет. Всё делается во имя лучшего, во имя блага. Через самообман. Глупые, бедные, недалёкие… Самоубийцы. Лёгкая смерть.

– Отвечая на первый вопрос о философии медицины, вы фактически отказались говорить о состоянии современного врачевания, его достижениях и провалах, говоря, что «не врач». Но как-то не верится, чтобы философ не имел своего мнения и никак не относился к такому важному явлению в обществе.

– Скажем сразу: достижения медицины громадны. Известное выражение Л. Н. Толстого о том, что «Наташа выздоравливала, несмотря на то, что её лечили врачи», несправедливо. Медицина способствует продлению сроков и облегчению жизни. Это оче-видно. Но не больше, не глубже. Успехи в лечении индивида достигаются за счёт рода, его резервов. Настоящего за счёт будущего. Противоречие между интересами конкретного индивида и человечества как такового – это лезвие бритвы, по которому надо бы стараться пройти. Реально современная медицина идёт, едет, мчится по полосе сиюминутных выгод, способствуя полному прекращению самоочищения родового биоорганизма и подрыву его функционирования.

Побеждая многие тяжёлые болезни, она высвобождает место для более тяжёлых. Налицо явный прогресс:

а) в углублении болезней и сложности их лечения; все болезни становятся хроническими; в отсрочке смерти и болезненности жизни; вместо здоровья или смерти бытие в «третьем состоянии», когда не болен и не здоров! Не болен, потому что работает, функционирует, не здоров, потому что лечится всякими таблетками. Такого раньше не было или было минимально. Возникает феномен больного здоровья (спортсмены, прежде всего) и новая порода людей: хроники. Хроник – это терпеливый носитель неизлечимой болезни. (Не)здоровый субъект больной жизни;

б) в изобретении болезней, их конструировании в лабораториях как артефактов с последующим нахождением у человека. Зато может обеспечить «лёгкую смерть» – эвтаназию. «У нас умирают комфортно» – с гордостью сказал руководитель одного крупного медицинского центра. Это, по-видимому, и будет самым высшим и неоспоримым достижением человека по пути совершенствования своей жизни.

Когда-то в больницах была детская палата. Потом стали открывать детские отделения. Теперь параллельно существуют взрослые и детские районные и областные больницы, детские федеральные кардио- и онкологические центры и т. п. И их не хватает. Помню, мне казалось нелепым желать ребёнку здоровья. Ведь это само собой разумеется, не старик же. Однако теперь… Настало время, когда дети болеют больше стариков. Они больны от рождения. Значит больным стал не человеческий индивид, а человек как вид.

Символическим подтверждением этого факта является использование убитых младенцев для омоложения стариков. Но тут важно, как сказать. По-русски – грубо и неприятно. Скажите профессионально: «вытяжка стволовых клеток абортированных эмбрионов для лечения тяжёлых возрастных болезней». От них теперь лечится чуть не вся богатая элита в медико-косметических салонах. Особенно к юбилеям. Глядишь на дряхлеющую знаменитость: опять помолодел(а).

И смотрите: в аптеках столько же народу, что и в булочных. Берут помногу: открытый доступ. Лозунг дня: лекарство – наш второй хлеб. Не будет ли он скоро первым? С другой стороны, в богатых странах еда постепенно становится диетической, «с добавками», всё больше выступая в функции лекарства. Впоследствии в свете научных разработок по замене продуктов таблетками питание и лечение сольются окончательно. «Впоследствии»? Но вот читаю рекламное объявление на своей автобусной остановке: “Американская фирма детского питания. Для больных и здоровых (!) детей. Одобрено Минздравом России. Предлагает продукты: инфамил, инфалак, прособи, нутрамиген, прегистимил и др.» По-видимому, это то, что когда-то у людей было мясом, молоком, хлебом. Хотят, чтобы весь мир был таким же толстым как американцы. Человек как жрачное животное. От сбалансированного питания тупеют не только собаки, но и люди. Баланс должен обеспечивать сам организм. Тогда человеку всегда «чего-нибудь хочется», веществ, которых не хватает. Ему «физиологически интересно», отсюда психические желания. И человек – живёт. Пусть еда будет вашим лекарством (Гиппократ). Его завет осуществляется, только наоборот: лекарство становится едой. Вокруг нашей автобусной остановки в радиусе 5 мин ходьбы 9 (девять)! аптек. А в микрорайоне Щербинки, где я живу, их 27. Живём в Аптеке. Аптечная жизнь. Хорошо ли живём? Хорошо. Главное, чтобы было больше лекарств. Какая забота о людях, а в сущности, до чего дожили. Лечение становится перманентным состоянием, нормой. И соответственно в обществе индустрия лечения, которую почему-то называют индустрией здоровья, выходит на первый план. «Новое индустриальное общество».

Думаю, что в аптеке конца XXI века будет отдел эвтаназии, с богатым выбором средств. По крайней мере, трёх групп: смерть мгновенная, смерть – угасание, смерть радостная (с улыбкой). Самые дорогие снадобья в последней группе. Ещё бы: ведь это значит «умереть от счастья».

Потому что лечиться современными мощными химическими средствами – это менять одну болезнь на другую. Появились так называемые лекарственные болезни. Их изучают и лечат тоже лекарствами и т. д. в тупик дурной бесконечности. Появилась новая категория больных – «залеченные». Для учёта в медицинской статистике надо бы вводить две графы: «вылеченные» и «залеченные». Только искуснейший врач и умный больной, следуя завету Гиппократа использовать целебные силы природы, способны проскочить между Сциллой и Харибдой двух болезней – той, от которой лечатся, и той, которую, лечась, приобретают.

Успехи современной медицины в борьбе с болезнями напоминают копание песка у подножия бархана: чем больше его выгребают, тем сильнее он осыпается. Но врачи довольны: успехи, внимание, работа. Бархан большой. Но не бесконечный. О защите от песка через закрепление бархана и другими способами думают минимально или никто.

Тем более, что сейчас болезни еще и «делают». Чтобы не понимать этого, искажают язык: «вакцинация», или «прививки от болезни». А фактически, с точки зрения организма, ему делают прививку самой болезни. Как таковой. Искусственно заражают, чтобы в ответ иммунная система выделили антитела, будто он её пережил на самом деле. Тогда человек не заболеет во второй раз. Но первый-то (для организма) он уже проболел. Сейчас, кажется, 12 раз. В передовых странах уже 15. Каждое поколение детей в каждой стране. Может ли человек расти здоровым, если так много болел(ет). «На всякий случай», во избежание риска одной или двух болезней, которые можно получить по жизни, прививают всех, вся и от всего. Дилемма, драма, диалектика света и тени. Думают, однако, только о свете, о том, что это надо, важно, хорошо. Потом лечат диабет, почечную недостаточность, с энтузиазмом строят детские для всех видов болезней клиники. Может быть, всё-таки поголовно вакцинировать только от смертельно опасных заболеваний, таких как бешенство и полиомеолит, а от остальных лечить по мере заболевания? Индивидуально. Но это было бы слишком дальновидно и ответственно, на что люди, особенно узкие специалисты любого дела, не способны. Ведь надо противостоять соблазну лёгкого пути, который открывает медицина. Чтобы потом идти более тяжёлым и в тупик, поводырём в котором будет тоже медицина. Так вот и ходят в белых колпаках слепые вожди слепых.

«Болезни века» – это болезни преобразования человеческого организма под воздействием быстро меняющихся условий. Вид приспосабливается к ним через ускорение смены индивидов, через их повышенную смертность, особенно мужчин, так как через этот пол всё живое осваивает изменяющиеся обстоятельства. Природа делает разные попытки ускорить обновление: аппендицит, например, намечался как важнейший путь. Но мы научились, в основном, с ним справляться. Тогда сердце. Тайно и внезапно останавливается: «лёг на диван и умер». Подлинных причин этого никто не знает. Пытаются заменять искусственным. Тогда бунт природы происходит на клеточном уровне – раковая болезнь, СПИД, потом пойдут опухоли мозга и т. д. Делая пересадки, подавляют иммунитет, а потом ищут причины дефицита этого иммунитета. Стимулируют иммунитет, а потом ищут причины аллергических реакций организма. И всё с ужасающе умным видом, хотя для понимания тупиковости такого решения проблем здоровья не надо никакого медицинского образования. Ежу понятно. Дальнорукие или близозоркие? Тсс… наука.

Стало немало очень волевых, заботящихся о своём здоровье людей. Каждое утро делают зарядку… лекарствами. Динамо-машина стала аккумулятором. Скоро разрядится?.. Идёт бесконечное соревнование медицины с противоестественным образом жизни, приводящее к постепенному демонтажу человека как телесного существа.

– Ваше отношение к медицине понятно. А какие советы по сохранению здоровья может дать собственно философ?

– Только размышлизмы, некоторые, впрочем, могут быть кому-то полезны. Вот, например, ВИЧ, вирус иммунодефицита человека, о котором говорят и обсуждают все, кому не лень. Как-то лечат. Философия молчит. А сказать бы надо. Сказать, что в крови и лимфе людей, то есть внутри человека как вида, у биологического вида «человек», включился механизм самоотрицания. В крови и лимфе людей начала функционировать смерть. Может быть, вирус это только механизм, способ переноса болезни, а суть в общем ослаблении организма человека как родового существа. Что не обязательно связано с прямым проникновением физиологических сред индивидов друг в друга, их внутрителесным контактом. Это ещё сдерживает темп распространения гибельной для нашего биологического вида тенденции. Хотя в условиях тесного транспортного и аморального быта, а также агрессивной медицины – всё меньше. Однако дальше – больше. В результате успехов в лечении иммунодефицита появляются его новые резистентные модификации. Которые также совершенствуются, что признают сами лечащие врачи. Увеличивается вероятность, что вот-вот возникнут формы, способные передаваться внешним образом (через слюну, дыхание, кашель). Тогда жизнь на земле будет поставлена под вопрос буквально. Смерть выйдет из подполья. Что делать? Не то,что сейчас. Имея в виду, конечно, весь образ жизни современного человека, а не только практику медицины. Об этом и должна кричать философия, наивно веря, что кто-нибудь услышит: общая причина дефицита иммунитета в том, что человек живёт во всё более чуж(д)ой ему среде. Безжизненная чистота, стерильность или искусственная грязь искусственного, абсурдные скорости – в этом её главное загрязнение.

Кто-то, допустим, вы, без видимых причин много болеете? Да, я не врач, но рискну поставить философский диагноз: вы живёте не своей жизнью. Не по способностям к тому, чем заняты и без любви к тем, с кем общаетесь, к миру вообще, а только (пре)терпи(вае)те его. И он вас – (не)терпит. Больше того, вы не только никого не любите, вы даже боитесь быть любимым. Всё время поете не своим голосом. Он у вас второй, а вы напрягаетесь на первый. Тенор, поющий басом. Или наоборот. Когнитивный диссонанс. Душа в тюрьме, и в окошечко, которое ей оставлено для встреч с миром, света проникает очень мало. Так чего вы хотите, вы, чахлое растение? Болезнь – это трение и скрежет телесно-духовного организма из-за плохой подгонки его трущихся деталей к внешним поверхностям своего существования. Смазывать надо, хотя бы философией, кто не способен к простой радости.

Чистота – залог здоровья. Тела. Искренность – залог здоровья души. И тела. Искренность – это внутренняя свобода в борьбе с внешними обстоятельствами. Тогда возникает мастерство, искусство бытия. Надо бы учредить орден «Мастер жизни» и кого-то награждать. Но только посмертно.

Я не врач, однако, рискну выписать один философский рецепт: непонятные болезни лучше лечить непонятными средствами. Особенно нервно-психические. Восточная медицина, внушения, заговоры и гомеопатия. Высокотехнологичные методы только усугубляют их, переводя на клеточный и субклеточный уровень. Там уже лечат не человека, а пытаются регулировать химико-биологические процессы. Дорогущие лекарства и врачи, которые знают аппаратуру и не знают болезней, а про человеческое тело забыли, как выглядит. Или воспринимают как порнографию.

Я не врач, однако, рискну выписать один философский рецепт: при сложных хронических болезнях помогают, в конце концов, самые простые средства. Наиболее простой из них – сменить образ жизни: климат, семью, профессию. Другими словами, стать другим человеком. А болезнь знала прежнего. Так вы и разойдётесь. Но самое простое – всегда самое тяжёлое, почти как смерть. Только социальная. Поэтому большинство предпочитает привычную биологическую.

В Древнем Китае встречного человека приветствовали словами: «Ешь ли рис?» В некоторых странах Африки: «Как потеешь?» В европейской культуре: «Как здоровье?» Теперь более естественно спрашивать: «Чем болеешь?» А вместо «Как поживаешь?» – «Как выживаешь?» Но это пессимисты. Оптимисты, «вписавшиеся» и «перезагруженные», будут приветствовать друг друга: «Как шопинг(у)ешь»? Или всё это кончится «бессмертием», к чему устремилась современная технонаука, чтобы заменить человека роботами. Однако у нас нет выхода, кроме как быть оптимистами. Поэтому мой девиз консерватора: отсталость, отсталость и ещё раз о(т)сталость… Человеком. Я антропоконсерватор. А кем ещё должен быть любой человек, который хочет продолжать жить и чье сознание не похищено силами Иного. Так и вся наша цивилизация, если бы, конечно, она не впала в состояние прогрессивной деменции в форме тоталитаризма своего техно-эгоистического разума.