Трансгуманистическое измерение социальной коммуникации

Леушкин Руслан Викторович кандидат философских наук доцент кафедры философии, Ульяновский государственный технический университет 443332, Россия, Ульяновская область, г. Ульяновск, с. Белый ключ, ул. 1-я Садовая, 27 Leushkin Ruslan Viktorovich PhD in Philosophy Docent, the department of Philosophy, Ulyanovsk State Technical University 443332, Russia, Ul'yanovskaya oblast', g. G. Ul'yanovsk, S., ul. Ul. 1-Aya sadovaya., 27, of. g. Ul'yanovsk, s. Belyi klyuch, ul. 1-aya sadovaya, d. 27 leushkinrv@mail.ru Другие публикации этого автора

Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ, в рамках выполнения проекта № 15-33-01222.

Вопросы, связанные с социально-онтологическим статусом существования виртуальной социальной коммуникации, в последнее десятилетие приобретают все возрастающую актуальность. Актуальность их связана в значимой мере с тем, что они касаются общих аспектов теории социальной коммуникации в целом. Возникающая проблема трангуманистических форм смысловой коммуникации, становится наиболее очевидной при анализе специфики существования виртуальной социальной коммуникации (далее ВСК). Сам факт существования ВСК говорит об особых свойствах социальной коммуникации в целом. Связано это с тем, что ВСК имеет ряд характеристик, которые заметно отличают ее от традиционных форм социальной коммуникации.

Виртуальной социальной коммуникацией мы называем ситуацию обмена смысловыми сообщениями между коммуникантами в условиях социально-онтологической неполноты ^[1]. В ситуации ВСК происходит нарушение полноты действительного существования одной из коммуникативных инстанций, это либо коммуникант, либо реципиент, либо сама коммуникативная связь. Наиболее полно феномен ВСК реализован в таких видах электронной коммуникации, как компьютерная, мобильная интернет-коммуникация. Наиболее наглядно феномен нарушения социально-онтологической полноты выражается в том, что в данных видах коммуникации возможно включение искусственного актора в процесс общения.

Искусственным актором является некая артефактная коммуникативная инстанция, которой делегированы функции по хранению, обработке и воспроизводству информации, смысловых сообщений в интерактивном режиме. К искусственным акторам можно отнести экспертные, поисковые системы, некоторые программные продукты, искусственный интеллект ^[2]. Естественный актор является первоначальным источником смысла, в данном случае, а искусственный – средством его выражения (трансляции, ретрансляции). Однако, возникникает проблема определения источника смыслообразования, когда искусственный актор начинает осуществлять коммуникативные акты самостоятельно. Например, в ходе проведения процедуры проверки сильного искусственного интеллекта (тест А. Тьюринга) в рамках премии Любнера ^[3], в 30 % случаев искусственный актор создает впечатление у экспертов, что он является естественным. Данная ситуация иллюстрирует, что искусственный актор, потенциально способен включаться в систему социальных коммуникаций и создавать эффект смыслообразования.

И тут встает главный вопрос данной работы: может ли возникать смысл в ситуации коммуникации с искусственным актором, является ли данная форма общения социальной? Здравый смысл, наряду с существующими исследованиями, хрестоматийным примером которых служит мысленный эксперимент Дж. Серля («китайская комната») ^[4], говорят в пользу того, что искусственный актор не способен к пониманию и производству смысловых сообщений. Искусственный актор, согласно аргументу Серля, способен только к моделированию смысловых конструкций, а не их производству. Отдельные события, когда компьютеру приписывается разумность Серль считает недоразумением: «…эти недоразумения объясняются тем, что люди унаследовали некоторые положения -бихевиористских психологических теорий прошлого поколения. Под тестом Тьюринга скрывается соблазн считать, что если нечто ведет себя так, как будто оно обладает ментальными процессами, то оно и на самом деле должно ими обладать» ^[5].

Данный аргумент можно интерпретировать следующим образом: так как мы не можем судить о наличии понимания и способности к смыслопорождению у искусственного актора, мы принимаем естественного актора, как единственный источник смысловых конструкций (сообщений). Стоит заметить, что отрицание способности искусственного актора к пониманию основывается на невозможности проведения процедуры проверки данного события. Однако, вполне справедливым кажется вопрос: являются ли антрополого-онтологические структуры (структуры человеческого понимания) инвариантным условием существования систем смысловой коммуникации? С позиции классического трансцендентализма, именно данные структуры обеспечивают существование социально-коммуникативных систем, в то время, как с позиции трансгрессии это не так ^[6]. Таким образом, можно выделить альтернативную интерпретацию аргумента Дж. Серля.

Можно рассмотреть проблему Дж. Серля с другой стороны. «Хотя китайская комната Сирла и может показаться «в семантическом смысле темной», у него нет достаточных оснований настаивать, что совершаемое по определенным правилам манипулирование символами никогда не сможет породить семантических явлений, в особенности если учесть, что люди еще плохо информированы и ограничены лишь пониманием на уровне здравого смысла тех семантических и мыслительных явлений, которые нуждаются в объяснении. Вместо того чтобы воспользоваться пониманием этих вещей, Сирл в своих рассуждениях свободно пользуется отсутствием у людей такого понимания» ^[7]. Отсюда следует, что тот же аргумент, связанный с проблемой понимания, применим в определенной мере и к человеку, в особенности, если абстрагироваться от его комплексности и сложности как системы, и представить, как коммуникативного агента.

Не стоит исключать то, что структуры, отвечающие за человеческое понимание, могут и не представлять собой уникальное условие существования смысла. Если предположить возможность существования альтернативных условий, то формулируется следующее утверждение: только в связи с самой возможностью существования подобных систем, становится возможным существование антропоразмерных социально-коммуникативных систем, как отдельной формы систем смысловой коммуникации в целом. Данное предположение, естественно, имеет гипотетический характер, и требует достаточно строгих свидетельств и последовательного обоснования. Далее мы постараемся сформировать теоретический фундамент, способный хоть в малой мере подкрепить данное утверждение.

Существует ряд концепций, в которых существование социально-коммуникативных, культурных систем не сводятся к трансляции уникальных человеческих характеристик как вида. Примером может служить концепция расширенного фенотипа Р. Докинза. Согласно данной концепции регуляция коммуникативных сопряжений в группах людей происходит не на уровне индивидуумов (скорее индивидуальных организмов), но на уровне таких образований как мем. Мемом является некое не биологическое образование, существующее аналогично вирусу, и формирующее элементы культурных явлений и организующих социально-коммуникативные связи ^[8]. Мемом Докинз называет минимальный элемент эволюции систем культуры.

Если рассмотреть биологическую перспективу становления и генезиса мемов, становится очевидным, что их возникновение вполне естественно. Существование небиологических репликаторов, передающихся, подобно вирусам, но через средства коммуникации становится естественным продолжением эволюции, одной из форм ароморфоза, при освоении новой среды, нового пространства – культурного или коммуникативного ^[9].

С философской точки зрения это приводит к тому, что коммуникативный агент (прежде всего естественный - человек) начинает обладать сразу двумя сущностями: соматической и меметической. Вторая, по большому счету, так же является соматической, однако ее феноменология вовсе не редуцируется к функционированию всего организма и даже ЦНС. Она представляет собой совокупность конструктов, рефлексов или социальных инстинктов, складывающихся в то, что наиболее полно описывается концептами «самость», сознание или дух. В рамках проблемы искусственного интеллекта данную концепцию предложил М.Ю. Лотман: «Между всеми этими объектами можно установить структурное и функциональное подобие. В структурном отношении все они будут характеризоваться семиотической неоднородностью. Правое и левое полушария головного мозга человека, разноязычные субтексты текста, принципиальный полиглотизм культуры (минимальной моделью является двуязычие) образуют единую инвариантную модель: интеллектуальное устройство состоит из двух … интегрированных структур, принципиально разным образом моделирующих внележащую реальность. Эволюционно это явление можно представить как вырастающее из парности органов чувств. Однотипно преобразуя внешние раздражения, парные органы чувств, однако, пространственно разнесены и «смотрят» на мир под разными углами зрения. Это придает создаваемой ими картине стереоскопичность.» ^{[10, 584-585]}. Идея двойственности человеческой сущности в философии далеко не нова, и имеет множество различных форм своего выражения, тем не менее, имеющих определенную специфику. В данном исследовании мы рассматриваем дуалистичность человека в коммуникативном срезе его существования.

В данном случае, семантическое Я формирует социального актора или субъект коммуникации, то, что осуществляется в коммуникативном, культурном пространстве. Важную роль играет и другая сущность – соматическая, которая представлена онтогенетическим функционированием индивидуума на уровне организма. Не стоит исключать возможность наличия в «соматическом Я» некого самоощущения, которое формирует специфическую целостную интенцию. Эту точку зрения хорошо показывает критика М. Мерло-Понти учения о субъективности Э. Гуссерля. Мерло-Понти показывает важную роль телесности в образовании субъективности, которой просто нельзя пренебрегать.

Человек, в своей сознательной активности, формирует некий проект действительности, осуществляясь в жизненном мире, он составляет теоретическое представление об объектной реальности. Телесность играет в этом процессе далеко не последнюю роль. Если в Гуссерлевской философии телесность представляет собой явление объективного мышления, то по мысли Мерло-Понти, телесность представляет собой скорее не следствие, а условие работы сознания. Границы конституирующей активности сознания эксплицируются при анализе феномена анозогнозии, или фантомных ощущений. «Неповиновение увечью в случае фан­томного органа или неповиновение дефекту в случае анозогнозии не являются обдуманными решениями, они свершаются не на уровне тетического сознания, которое становится на определенную позицию после рассмотрения различных воз­можностей. Желание иметь здоровое тело или отказ от тела больного не формулируются сами по себе, опыт ампутирован­ной руки как присутствующей, или опыт больной руки как отсутствующей — это опыт иного порядка, нежели «я думаю, что...» … Тело — это то, что сообщает миру бытие, и обладать телом означает для живущего сращиваться с определенной средой, сливаться воедино с определенными проектами и непрерыв­но в них углубляться» ^{[11, 117]}. Более того, Мерло-Понти предлагает идею некого тетического разума, инстанции, существующей наряду с семантическим сознанием человека. «Описывая веру в фантомный орган и неповиновение увечью, некоторые авторы говорят о «подавлении» или «орга­ническом вытеснении». Эти почти картезианские термины заставляют нас выдвинуть идею органического мышления, при посредстве которого связь «психического» и «физиологическо­го» могла бы стать постижимой» ^{[11, 112]}.

Мерло-Понти рассматривает музыкантов, их опыт, как пример смыслопорождения идущего от рефлеторных структур, связанных с навыками, моторикой, чисто телесными образованиями. «Опыт тела приводит нас к признанию полагания смысла, смыслополаганию, идущего не от универсального конституирующего созна­ния, смысла, присущего определенным содержаниям. Мое тело — это то сигнификативное ядро, которое проявляет себя как общая функция и которое в то же время живет и может быть поражено болезнью» ^{[11, 196]}. Источником смысла в данном случае выступает чисто-материальная, естественная структура, но не объект. Тело, согласно Мерло-Понти, это не объект, противостоящий помещенному в него субъекту, а посредник мира.

В одном человеке, таким образом, существуют, как бы, два ядра сознания (или даже множество), однако, достаточно независимых друг от друга. Социальная среда, инкорпорированная в форме семантического Я подавляет соматическое составляющее индивидуума и вынуждает подчиняться ей. Множество естественных импульсов вытесняются в некую область, получившую в психоанализе наименование - бессознательного. Именно бессознательное и является, вероятнее всего, вместилищем «когнитивного» содержания соматического Я. Данная модель, несмотря на очевидную близость к классическому психоанализу, исходит из других предпосылок, но тем не менее, приходит к схожим выводам. В этом отношении она ближе к концепции диалогической самости Г. Херманеса ^[12].

Структуры семантического и соматического Я индивида являются не отражениями его разделенной сущности, но результатом функционирования различных кодов. То есть двойственность есть, буквально, результат коэволюции двух разных видов существ. Человеческое тело выступает результатом экспрессии того набора генетического материала, который его организм получил в ходе филогенеза. Семантическое же ядро сознания складывается на ранних этапах онтогенеза, и только в условиях коммуникативной среды, под воздействием мемов. Условием формирования семантического Я выступает языковой коммуникативный код. Условием же формирования соматического Я является генетический код. Очевидно, что это два различных по природе образования, каждое из которых способно существовать в своей уникальной среде. Более того, индивидуальный комплекс мемов, формирующий семантическое ядро сознания, существует подобно простейшему самостоятельному организму, для которого мозг выступает чем-то вроде носителя, почвы из которой он произрастает. Мемы создают факторы селективного давления, в результате которого происходит отбор (в том числе половой и групповой) особей с производительной центральной нервной системой (развитыми лобными, височными и теменными долями головного мозга).

Обозначенные механизмы играют значимую роль в формировании естественного коммуниканта. Однако, этого недостаточно для описания природы искусственного коммуниканта. Для этого требуется определение границ существования коммуникативного актора в целом.

Для решения проблем связанных с виртуальной коммуникацией (ситуация с искусственным актором), приходится предположить возможность существования смысловых коммуникативных систем, не основанных на человеческих ресурсах. Речь идет о коммуникативных системах, элементом которых является актор, физически обеспечивающийся чем-то, что не является человеческим организмом. Главными условиями существования подобных систем является: возможность продукции и репродукции смысловых конструкций; наличие физического субстрата, обеспечивающего существование данных конструкций; уничтожение, смертность узлов данной системы; дифференциация, гетероморфизм элементного состава; селекция, и как результат эволюционное развитие смысловой коммуникативной системы. В подобном случае, представляется возможным осуществление смысловой коммуникативной системы, существующей вне рамок человеческих социальных конгломераций. В подобном случае, речь идет уже не о группах людей, как совокупности социально-коммуникативных субъектов, а о трансгуманистической системе коммуницирующих акторов.

Современной науке, к сожалению, до сих пор не известны примеры существования подобных жизнеспособных систем. Существуют примеры коммуницирования в стаях афалинов, шимпанзе, эусоциальных насекомых ^[13], которые показывают степень различия в способах передачи информации и каналах коммуникации в животном царстве. Обнаружить смысловой, информационный характер данных видов зоокоммуникации пока не удается. Однако, критерием признания их смысловой природы является транскрипция на существующие дискретные языки, в то время, как сама возможность данной процедуры может вызвать определенный скепсис.

Системы, о которых шла речь выше, имеют сугубо гипотетический характер, в то же время, их моделирование может служить конкретным теоретическим целям исследования виртуальной социальной коммуникации. Прежде всего, речь идет о социально-онтологическом статусе данной формы коммуникации – является ли виртуальная социальная коммуникация полноценным способом производства и воспроизводства смысла?

Семантический агент, представляется неким феноменологическим образованием, способным к осуществлению смысловой коммуникации с другими подобными ему агентами. Ранее, в данном исследовании мы исходили из понимания коммуниканта, как естественного актора в условиях традиционной коммуникационной среды (устная и письменная коммуникация). В каком случае было бы возможно виртуальное существование коммуниканта? Опираясь на предшествующий анализ и на концепцию интеллекта Д. Хоффмана, можно заключить, что коммуницирующий субъект, представляет собой динамический фрейм, осуществляющийся на уровне физической структуры, в частности, на уровне мозга, или полушарий мозга (эксперимент, описанный в книге У. Матураны и Ф. Варелы «Древо познания». Осуществление двух самостоятельных сознаний в отдельных полушариях рассеченного в области мозолистого тела головного мозга человека). Субъект коммуникации выступает, таким образом, продуктом процесса семантического обмена в социально-коммуникативных системах, на уровне операциональной среды, осуществляющей отдельные акты в данном процессе, такие, как артикуляция или направленное восприятие. Если принять подобное понимание коммуникативного агента, то вырисовывается перспектива, в которой человеческий мозг (а вернее отдельные его области, отвечающие за семантические и синтаксические операции) выступает одной из возможных сред локализации коммуникационного агента.

Границы, очерчивающие пределы актуальной коммуникации отдельного актора, вырисовывают пределы индивидуального семантического поля, или поля автокоммуникативной идентификации, или самоидентификации. Самоидентифицирующийся коммуникативный агент выступает, таким образом, неким конструктом (возможно даже социальным), которому и приписывается определенная самостоятельность, автономность, свобода выбора и самоопределения. Здесь происходит конструирование субъективности, самости. Она выступает неким семантическим полем, имеющим временную, но актуально непроницаемую для коммуникативных актов границу, в пределах которых осуществляется то, что Э. Левинас называет «тотальностью», то есть, это пространство внутреннего опыта. Данное структурное образование и получает наименование коммуникативного субъекта.

Описанные выше границы – это рамки осуществления непрерывности коммуникации. Если принять во внимание теорию канализации интеллекта, можно сделать вывод, что в рамках одного поля автокоммуникации могут существовать несколько автономных структур сознания, которые связаны между собой достаточно условно, и объединяются позже в некое тождество по тому же признаку – локализация в одном автокоммуникативном поле. Таким образом, искусственное разделение этого поля (эксперименты с рассечением мозолистого тела) ^[14], показывают возможность образования нескольких самостоятельных полей из первично единого. В данном случае, происходит не просто разделение, распад или разложение одного коммуникативного ядра, но полноценное существование нескольких. Таким образом, соматические, естественные границы существования коммуникативного агента являются достаточно относительными и связаны с физическими характеристиками его материального субстрата.

Виртуальный (искусственный) коммуникативный агент, в том случае, если он способен принимать проекцию социально-коммуникативной системы в индивидуальное коммуникативное поле и воспроизводить его, выступает такой инстанцией, в отношении которой не будет возможности установить свидетельство неполноты его социально-бытийного существования. Согласно данному утверждению, у эксперта, устанавливающего подлинность (естественность) существования коммуниканта нет возможности сделать это с достаточной достоверностью в том случае, если индивидуальное коммуникативное поле данного актора действительно когерентно коммуникативному полю всей социально-коммуникативной системы, в условиях которой он осуществляется. Другими словами, если робот коммуницирует достаточно адекватно существующим нормам общения (то есть аналогично естественному актору), то нет возможности установить его искусственность (социально-онтологическую неполноту) в ситуации коммуникации. В то же время возможно и следующее утверждение: если человек является «философским зомби» (у него отсутствует осознание своего опыта) но коммуницирует достаточно адекватно существующим нормам общения, то нет возможности установить его социально-онтологическую неполноту в ситуации коммуникации.

Является ли способность к смысловой коммуникации прерогативой исключительно человека? В современной лингвистике, в условиях отсутствия противоположных свидетельств, презумптируется именно положительный ответ на данный вопрос. Однако, здесь нас интересуют теоретические основания в пользу альтернативного предположения.

В классической, метафизической философии смысл понимается преимущественно в трансценденталистком измерении, являясь прерогативой абсолютной идеи, Бога, Мирового духа. Эманируя до несовершенного, вторичного уровня – человеческого, абсолютный смысл приобретает конкретную форму означаемого. Альтернативный подход к пониманию структур смысла формируется в конце XIX начале XX веков, в работах Ф. де Соссюра, Г. Фреге, Ч.С. Пирса, Р. Якобсон, Л. Витгенштейна. Вскрывается неоднозначная природа смыслообразования, более того – конструктивные основания семантических явлений.

Б.Л. Уорф, при анализе языка североамериканских индейцев народа Хопи показывает, что уникальные характеристики того или иного языка способны влиять на организацию мышления и восприятие действительности носителя данного языка. Данное предположение получило наименование теории «лингвистической относительности» Сепира-Уорфа и, в частности, показывает, что в мире не существует универсальных инвариантных семантических структур. Человеческое понимание и сознание может быть опосредовано семантикой и синтаксисом языка, вторично по отношению к языку. Несмотря на широкий резонанс, данная теория оспаривается, и в данный момент у нее не так много сторонников. Наибольший ущерб ей нанесла концепция Н. Хомского. Хомский выделяет определенные синтаксические структуры, имеющие универсальный характер для всех носителей языкового кода. Данное наблюдение говорит в пользу того, что способность к языковой коммуникации имеет врожденный характер, и опирается на некие универсальные антропологические структуры. Данная концепция, в контексте нашего исследования, в значительной мере антропологизирует сам феномен социально-коммуникативных систем и вынуждает сильно усомниться в возможности существования подобных, не антропоразмерных систем. Главную сложность вызывает именно первичность антропологических коммуникативных структур (нейронных, генетических) по отношению к динамике смысловых конструкций, и именно на эту проблему нужно обратить внимание.

Согласно Хомскому, антрополого-языковые структуры инвариантны по отношению к динамике смысловых конструкций, это составляет основу генеративной лингвистики. Синтаксические структуры имеют нейрофизиологическое и генетическое основание, что подчиняет их естественным природным закономерностям. Противоположная точка зрения, в данном контексте это теория Уорфа, приобретает абсурдный характер, однако, только до тех пор, пока разговор идет в рамках синхронического представления социально-коммуникативных систем и антропо-онтологических структур. Все меняется, как только взглянуть на проблему с позиции диахронии «инвариантов». В качестве коммуникативного инварианта можно рассмотреть трансцендентальный субъект Иммануила Канта ^[15].

Если трансцендентальный субъект Иммануила Канта является полностью непроницаемым для вещи в себе, как и в целом для любой «инаковости», то субъект Конрада Лоренца ^[16], частично подстроен под вещь в себе в результате воздействия диахронической необходимости. То есть, диахроничность его собственного существования в эволюционной перспективе заставляет его подстраиваться под иное, в силу внешней необходимости. Лоренц, убедительно показывает, что трансцендентальный субъект Канта, в эволюционной перспективе не может иметь инвариантный характер, так как сам вынужден трансформироваться в ходе естественной селекции. Человеческий вид находится в меняющихся условиях внешней среды, к которым вынужден приспосабливаться, приспосабливаются и человеческие коммуникативные структуры. Другими словами, в масштабах эволюции коммуникативные инварианты не имеют смысла, они просто не возможны. Таким образом, первичность антропо-языковых структур по отношению к семантическим конструкциям вовсе не обязательное условие существования социально-коммуникативных систем. Однако, в свою очередь семантические конструкции, также, далеко не инвариантны. Описанный выше взгляд вовсе не позволяет нам говорить, что иное открывается для субъекта в силу диахоничности априорных структур в виде семантических конструкций.

Данный вопрос поднимается, также, Д. Хоффманом в работах о структурах сознания. Результаты исследований Хоффмана имеют, также, пессимистический характер. Подстраиваемость априорных форм, их диахроническое приспособление к вещи в себе вовсе не означает адекватного ее отражения ^[17]. Так как адекватное отражение вещи в себе вовсе не предполагает повышение шансов в выживаемости конкретной особи, скорее более приспособленной окажется та, которая в больше мере способна ее использовать для выживания, даже не имея никакого представления о ней. Другими словами, эволюция вовсе не нацелена на совершенствование средств познания вещи в себе, скорее в ней наблюдается тенденция в формировании примитивных, но действенных схем по ее эксплуатации.

Получается, что человеческое сознание находится в неком вакууме, и контактирует с миром реальным и социальным посредством машины приспособления, которая показывает ему то, что ему выгодно видеть. Ни реальность, ни Другой не доступны субъекту непосредственно, да и сам субъект достаточно относителен, вторичен, осуществляется в виде описанного У. Матураной структурного дрейфа. Однако, что же, в таком случае, порождает смысл и обеспечивает коммуникацию?

В данном пункте следует снова обратиться к теории расширенного фенотипа Р. Докинза. С позиции данной теории отдельная особь не имеет практически никакого эволюционного смысла, приспосабливается не особь, а ген, более того - генотип. Значимость выживания отдельной особи тем более ставится под сомнение, чем чаще встречаются примеры самопожертвования, «альтруизма», которые распространены в человеческих сообществах. Тут все и встает на свои места, если принять точку зрения, согласно которой эволюционирует не особь, не группа, а именно генотип.

Человек, являясь существом не только биологическим, но и социальным, своим выживанием во многом обязан развитым средствам коммуникации. Именно достижение взаимопонимания, являлось одним из ключевых факторов в выживании не просто отдельных индивидов, но и всех человеческих сообществ, и, прежде всего, их генотипа. С одной стороны, интерсубъективность смысла, взаимопонимание людей в коммуникации является тем фактором, который создает селективное давление, то есть, отбор не просто индивидов способных к пониманию, но групп, способных к взаимопониманию. Выживают не конкретные особи, но группы, в которых наиболее развиты механизмы достижения взаимопонимания и интерактивная координация действий. Естественно, что члены данных групп, имея схожий генотип, в большей мере склонны к пониманию, но это вовсе не означает, что понимается ими некий универсальный, абсолютный смысл. Скорее, индивидом понимается смысл, программы действий, не выходящие за рамки того генотипа, который производит фенотипические средства для его воспроизведения. Люди постольку достигают взаимопонимания, поскольку в данном процессе мемы обеспечивают целостность социально-коммуникативных систем. Вирусная природа мема толкает его сохранять жесткость своей структуры, своего кода, при переходе от одного носителя к другому (так как мемы также проходят отбор). Человек лишь постольку обладает определенными антропо-языковыми структурами, поскольку его генотип коэволюционирует с мэмами.

Таким образом, получена аргументация, достаточная, для того чтобы преодолеть проблему «антропо-языковых инвариантов» (в рамках теории Н. Хомского) при представлении систем смысловой коммуникации. В ходе эволюции закрытых социально-коммуникативных систем, в них вырабатываются собственные смысловые структуры. Не существует универсальных смысловых конструкций, понятных для любого мыслящего существа. Смысловые конструкции, мэмы, символы, являясь продуктом естественного процесса эволюции, формируют замкнутую семиотическую структуру. Условием осуществления данных структур может выступать все, что способно к ее эффективному воспроизводству. Другими словами, эволюция мемов вовсе не требует для своего обеспечения конкретных инвариантных условий, в частности множества человеческих организмов с конкретной структурой мозга. Сам человеческий организм претерпел колоссальные изменения именно в связи с селективным давлением (оказываемым мемами) в ходе эволюции, мемы сами подстраивали дикого «примата» под себя в ходе миллионов лет. То, что станет их носителем в будущем, определяет не воля отдельных индивидов, а продолжающийся процесс селекции, и искусственные акторы могут выступить в нем достойными конкурентами человеческому виду. «Для данных на дискете компьютер – такой же рай, как ядро клетки для ДНК. Компьютер, его диск и устройства ввода созданы чрезвычайно похожими на мозг. Как и молекулы ДНК, биты на магнитном носителе «не хотят» в буквальном смысле этого слова быть скопированными. Тем не менее вы можете написать компьютерную программу, которая будет копировать сама себя, и не только в памяти одного компьютера, но сумеет проникнуть и в другие. Компьютеры так хорошо приспособлены для копирования битов и так добросовестно повинуются инструкциям, содержащимся в этих битах, что представляют собой легкую мишень для самореплицирующихся программ. Читатель, знакомый с теорией эгоистичных генов и мемов, очевидно, уже понял, что нынешние компьютеры с их беспорядочным обменом дискетами и электронной почтой просто напрашиваются на неприятности. В нынешней эпидемии компьютерных вирусов удивительно только то, что она началась сравнительно поздно» ^[18].

Таким образом, были получены ответы на главные вопросы данного исследования. При соответствующих условиях виртуальную социальную коммуникацию (ситуацию коммуникации с искусственным актором) действительно можно считать полноценной формой смыслового общения. Существуют определенные теоретические основания считать, что антропологические «инварианты» не являются обязательным условием эволюции социально-коммуникативных систем. Существует определенная вероятность существования систем смысловой коммуникации вне рамок человеческих социальных систем.

В результате исследования, был выделены теоретические основания, согласно которым системы смысловой коммуникации представляют собой явление, выходящее принципиально не ограниченное рамкками социальной коммуникации людей. Возникновение систем виртуальной коммуникации с искусственными акторами может стать не продуктом направленной активности отдельных индивидов, но стихийным, неуправляемым процессом, в основе которого лежат некие скрытые закономерности. Данные закономерности выходят за рамки эволюции известных биологических видов и укладываются в некий процесс становления систем смысловой коммуникации, то, что можно назвать эволюцией мемов.