Хайдеггер как лекарство: онтология психиатрии

Фаритов Вячеслав Тависович доктор философских наук профессор, Ульяновский государственный технический университет 432027, Россия, г. Ульяновск, ул. Северный Венец, 32 Faritov Vyacheslav Tavisovich Doctor of Philosophy professor of the Department of Philosophy at Ulyanovsk State Technical University 432027, Russia, Ul'yanovskaya oblast', g. Ul'yanovsk, ul. Severnyi Venets, 32 vfar@mail.ru Другие публикации этого автора

В ХХ столетии стала получать распространение идея применения философских учений в области психиатрической теории и практики. Свое воплощение в художественной форме данная мысль получила в романе известного психиатра и писателя Ирвина Ялома «Шопенгауэр как лекарство: психотерапевтические истории» ^[1]. Использование идей немецкого философа в психотерапевтических целях имеет и реальный прецедент в практике К.Г. Юнга. Психолог рассказывает о случае одной пациентки (образованной девушки), которой он в качестве лечения порекомендовал заняться изучением философии Шопенгауэра. Надежды на терапевтический эффект «Мира как воли и представления» оправдались: «К счастью, она оказалась рассудительной, чтобы последовать моему совету, после чего сны-симптомы тут же прекратились и возбуждение спало» ^{[2, С. 343]}. Юнг поясняет свое решение: «Я выбрал Шопенгауэра, потому что этот философ, находясь под влиянием буддизма, придает особое значение спасительному действию сознания» ^{[2, С. 354]}. Пациентка как раз страдала от угрозы «вторжения бессознательного», учение Шопенгауэра дало ей противоположную установку, чем и объясняется терапевтический результат.

Пример более последовательного, многоаспектного и непосредственного проникновения философского учения в область психиатрических исследований мы находим в работах немецкого психиатра и философа Л. Бинсвангера. Бинсвангер обращается уже не к «Миру как воле и представлению», но к трудам М. Хайдеггера. Фундаментальная онтология, экзистенциальная аналитика и герменевтика Хайдеггера в целом оказали значительное влияние не только на развитие философии, но и на позитивные науки: его идеи были приняты на вооружении психиатрами, филологами, теологами, социологами и политологами. Среди последователей Хайдеггера из числа психиатров можно назвать М. Босса и Р. Мэя ^{[3; 4]}. Значимое место в этом ряду занимают исследования Л. Бинсвангера.

1. Проблема онтологического основания психиатрии

Интерпретация науки в философии М. Хайдеггера является экзистенциально-онтологической, поскольку наука рассматривается как способ экзистенции, как модус бытия-в-мире, через который сущее раскрывается в бытии Dasein. Такой подход предполагает интерпретацию науки в ориентации не на познавательную деятельность субъекта, но на бытие Dasein. Это позволяет изъять интерпретацию науки из узкого круга проблем рациональности и поместить ее в более широкий контекст – бытийную сферу Dasein. Таким образом, достигается значительное расширение исследовательского поля философии науки ^[5].

Экзистенциально-онтологическая основа научного познания состоит в конституировании бытия сущего как предметности. Само по себе конституирование (набросок бытийных возможностей), однако, не есть специфическая особенность науки, но представляет собой сущностную характеристику Dasein как заботы и бытия-в-мире, т.е. как трансценденции. Отсюда следует, что наука есть один из модусов бытия Dasein, один из способов бытия-в-мире. Научное познание, таким образом, является не беспристрастным исследованием объективной действительности, но способом, каким сущее становится доступно в бытии Dasein.

Л. Бинсвангер отмечает, что в психиатрической науке нельзя выделить единое онтологическое основание, так как эта наука конституируется двумя принципиально различными горизонтами опредмечивания: естественнонаучным и антропологическим. «В своей клинической обстановке психиатрия рассматривает свой объект, «душевнобольного человека», с точки зрения природы и, таким образом, в рамках естественно-научного – главным образом, биологического – горизонта понимания. Здесь объектом психиатрии – как и во всей медицине – является «больной» организм. Но в психотерапии она рассматривает свой объект с точки зрения «человека» и таким образом в рамках (либо донаучного, либо систематического) антропологического горизонта понимания. Здесь объект психиатрии – «душевнобольной» Другой, ближний» ^{[6, С. 184]}. Несовместимость этих двух концептуальных горизонтов, или концепций реальности непреодолима в рамках самой науки.

Источник этого раскола в онтологическом основании психиатрической науки следует искать в том факте, что психиатрия конституируется опредмечиванием не любого сущего, а сущего, соразмерного Dasein, – человека. Проблема заключается в том, что, согласно Хайдеггеру, до сих пор не был разработан соответствующий подход к истолкованию такого сущего, «которым являемся мы сами». Вследствие неопределенности специфического способа бытия человека истолкование бытия этого сущего проводилось неадекватным образом: по принципу бытия наличной вещи, в качестве изолированного субъекта (res cogitans), противопоставленного оторванному от него миру как объективной реальности (res exstensia). Если в других разделах медицины и соответствующих областях биологии, объектом которых также является человек, эта онтологическая неясность не приводит к сколь-либо существенным осложнениям, то в психиатрии этот кризис основания достаточно ощутим как в теории, так и на практике. Раскол проявляется в том, что онтологическое основание, по словам Бинсвангера, оказывается «затемнено психофизической проблемой» – то есть проблемой души и тела. Психиатрия не может ограничить исследование только физиологической, телесной сферой, как в других разделах медицины, либо только психологической, как в психологии. Проблема, стоящая перед психиатрическим исследованием, заключается не в том, какой из двух сфер отдать предпочтение, но в том, что психиатрия как наука конституируется двумя несводимыми друг к другу концептуальными горизонтами. Одна схема опредмечивания практически полностью исключает другую: «Ибо, как только я объективирую своего ближнего, как только я объективирую его субъективность, он перестает быть моим ближним; а как только я субъективирую организм или делаю из природного объекта ответственного субъекта, это уже не организм в смысле, подразумеваемом медицинской наукой» ^{[6, С. 185]}. Никакие меры, предпринимаемые в самой психиатрии, не способны привести к решению данной проблемы, так как проблема носит онтологический, а не позитивно-научный характер. Попытка найти выход средствами самой науки может привести только к различным модификациям исходной ситуации, но не к ее разрешению. Решение онтологической проблемы должно быть, соответственно, онтологическим. Это не подразумевает вторжение философии в науку, так как речь в данном случае идет только о фундаментальном основании науки. Последнее никогда не может быть обеспечено самой наукой, но укоренено в онтологии. Именно целями прояснения и уяснения онтологического основания мотивируется обращение науки к философии: «В этой мере, и только в этой мере, науку нужно «отсылать» к философии; то есть в той мере, в какой само-понимание науки, рассматриваемой как словесное выражение действительного запаса онтологического понимания, возможно только на основе философского, т. е. онтологического, понимания вообще» ^{[6, С. 184]}.

Вместе с тем, как будет показано ниже, обращение Бинсвангера к философии не ограничивается только проблемой основания, но распространяется также на методологию и практику, модифицирует категориально-понятийный аппарат психиатрии. Это обстоятельство может быть объяснено стоящей перед психиатром необходимостью решать ряд более частных проблем, которые не могут быть решены на основе традиционной концептуальной базы психиатрической науки. Например, проблемы адекватного подхода к истолкованию внутреннего мира и опыта пациента, взаимоотношения терапевта и пациента. И в данном случае нельзя говорить о незаконном обращении к философской спекуляции, поскольку все онтологические понятия, используемые Бинсвангером, подвергаются соответствующей научному дискурсу модификации.

Философами, давшими Бинсвангеру ключ к решению обозначенных выше проблем, были сначала Э. Гуссерль, а затем М. Хайдеггер. Феноменология Гуссерля дала Бинсвангеру метод, позволяющий постигнуть мир пациента, страдающего психическим заболеванием, в его целостности, таким, каким он переживается самим пациентом. И после знакомства с работами Хайдеггера Бинсвангер определял свой подход как «феноменологическую антропологию».

Можно выделить две основные тенденции, которые характеризуют рецепцию учения Хайдеггера Бинсвангером.

1. Определение онтологического основания психиатрии как науки: «проблема осознания психиатрией своей собственной основной структуры как науки…», попытка «психиатрии понять себя как науку».

2. Выявление общего горизонта, определяющего направление, структуру и методологию психиатрического исследования – экзистенциального анализа.

Первая тенденция определяется поиском адекватного онтологического основания психиатрии как науки и направлена на освобождение этого основания от «затемнения психофизиологической проблемой». При этом Бинсвангер не предлагает отказываться от психофизиологической концепции реальности в психиатрии. Такая попытка привела бы к уничтожению или, по крайней мере, к постановке под вопрос самой психиатрии как науки, так как эта «двойственная концепция реальности» представляет собой исходный горизонт опредмечивания, конституирующий психиатрию как науку. Бинсвангер хочет не устранить эту концепцию, но найти ее фундаментальное основание, что позволит преодолеть раскол психиатрии на две несводимые друг к другу сферы (физиологическое и психическое). «Ситуацию можно привести в порядок, только если мы выясним, что кроется за обоими концептуальными горизонтами, или концепциями реальности, – концепцией природы и концепцией «культуры», и подойдем к основной функции понимающего Бытия человека как установлению основания – трансцендентальной функции. Наша задача, в таком случае, состоит в том, чтобы использовать философскую строгость в понимании как силы, так и слабости этих концепций, рассматриваемых как научные, или даже как донаучные или «наивные», способы трансцендентального обоснования или основания» ^{[6, С. 185]}.

Выявление того, что стоит «за обоими концептуальными горизонтами» Бинсвангер осуществляет посредством экзистенциальной аналитики Хайдеггера. Бинсвангер находит такое основание в экзистенциале «брошености», определяющего то, что Dasein находит себя всегда уже в определенном мире и при определенном внутримирном сущем, чья определенность не зависит от самого Dasein, но в которую оно брошено. Брошеность есть трансцендентальный горизонт для физического, телесного, но также и для психического – для всего того, в чем Dasein обнаруживает свою заданность, детерминированность, фактичную обусловленность: физиологические процессы, физическая конституция, аффекты и т.п. Телесность, таким образом, не есть изолированная, замкнутая в себе сфера. Она есть модус бытия Dasein – модус телесности и как таковая укоренена в целостности бытия Dasein – заботе.

Согласно Бинсвангеру, Хайдеггер сделал следующий после Гуссерля, решающий шаг на пути преодоления разделения познавательного отношения на субъект и объект, которое Бинсвангер называл роковым дефектом всей психологии. Этот шаг был сделан с выявлением способа бытия Dasein как бытия-в-мире. Хайдеггер не просто говорит о взаимопринадлежности субъекта и объекта, но выходит в своем философствовании на такой уровень, на котором субъект-объектная проблематика уже не релевантна. Вместо расщепления на субъект и объект устанавливается единство существования и мира.

Однако приведение психиатрии к уяснению собственного онтологического основания еще не обеспечивает решения всех проблем философского и методологического характера, встающих перед этой наукой. Экспликация онтологического основания науки ставит новую задачу модификации ее теоретической и методологической базы. Необходим такой подход к психиатрическому исследованию, который, не устраняя его научного характера, позволил бы описывать человека из горизонта его бытия как целого, из горизонта его существования. Таким подходом является предложенный Бинсвангером экзистенциальный анализ.

2. Экзистенциальный анализ Л. Бинсвангера: основные понятия

На основе экзистенциальной аналитики Хайдеггера Бинсвангер разрабатывает новый метод психиатрического исследования – экзистенциальный анализ. Данный метод базируется на понятиях экзистенциального априори и проекта мира.

Исследователи отмечают связь экзистенциального априори Бинсвангера с априорными категориями И. Канта ^[7]. Если кантовские категории рассудка суть условия опыта познания, то экзистенциальное априори Бинсвангера есть условие опыта в более широком смысле, чем у Канта, – условие опыта существования в мире. Экзистенциальное априори есть трансцендентальный горизонт, смысловая матрица, определяющая тот смысловой контекст, через который все сущее становится доступно в бытии Dasein. Сам этот смысловой контекст есть конституируемый экзистенциальным априори проект мира. От хайдеггеровских экзистенциалов данные понятия отличаются своей конкретной наполненностью: если хайдеггеровские экзистенциалы в целом представляют собой онтологическую структуру бытия Dasein, то экзистенциальное априори и проект мира Бинсвангера есть воплощение этой всеобщей структуры в бытии конкретного индивида (в данном случае – пациента).

Экзистенциальный анализ Бинсвангера расширяет хайдеггеровскую экзистенциальную аналитику до онтического уровня, благодаря чему она становится применимой в позитивных науках, в данном случае – в психиатрии. Но, с другой стороны, вычленение экзистенциальной априорной структуры не предполагает простого описания опыта отдельного человека. Процедура анализа направлена на выявление условий, делающих возможным опыт именно этого отдельного человека. Поэтому экзистенциальный анализ Бинсвангера нельзя также назвать и онтическим в строгом смысле этого слова. В.В. Летуновский предлагает определять его как метаонтический – промежуточный между онтологическим и онтическим ^[8].

Поскольку экзистенциальное априори представляет собой трансцендентальную категорию, или – что ближе к контексту хайдеггеровской философии – трансцендентальный горизонт осуществления присущих индивиду бытийных потенций, постольку эта априорная структура должна проявляться во всех модусах бытия индивида: в том, как ему открываются личная, телесная и социальная сферы существования, пространственная и временная организация мира (Eigenwelt, Mitwelt, Umwelt). В экзистенциальном анализе все эти отдельные сферы существования рассматриваются как вторичные содержания и имеют значение в той степени, в которой в них обнаруживается трансцендентально-априорная структура бытия определенного человека.

Экзистенциальный анализ начинается со сбора и описания различных материалов, дающих представления о жизни и личности пациента. Особое внимание уделяется письменным источникам: дневникам, письмам, записям сновидений, стихотворениям. На этом этапе определяющим является феноменологический подход, позволяющий описывать данные такие способом, каким они присутствуют в существовании самого пациента. Далее на основе собранных материалов выявляется тот смысловой контекст, который определяет всю структуру существования данного конкретного пациента, – экзистенциально-априорная структура и основанный на ней проект мира.

При этом экспликация экзистенциального априори не исчерпывает экзистенциальный анализ в целом. Это не конечная цель анализа, но этап на пути к постижению проекта мира пациента. Под проектом Бинсвангер подразумевает фундаментальную структуру существования, укорененную в бытии-в-мире. Если хайдеггеровское понятие бытия-в-мире описывает онтологическую априорную структуру бытия Dasein, то понятие проекта мира Бинсвангера представляет собой индивидуальное проявление и вариацию этой универсальной структуры на метаонтическом уровне.

В проекте мира обнаруживается двойная направленность трансценденции Dasein как бытия-в-мире: это одновременно миро-проект и само-проект. Иными словами, проект мира направлен на бытийственные потенции самого индивида и того мира, в котором ему встречаются другие и сущее. Согласно Бинсвангеру, человека отличает от животного то, что проект мира животного является строго установленным, в то время как проект мира человека определяется «множественной потенциальностью бытия». Множественность потенциальности бытия обусловливает множественность проектов мира. При этом Бинсвангер не утверждает, что существование определяется субъективностью, поскольку установление проекта мира осуществляется не субъектом, но потенциальностью бытия.

Таким образом, проект мира есть тот способ, посредством которого все-что-есть становится доступно отдельному существованию. Выражение «все-что-есть» подразумевает всю сферу Dasein так, как она обнаруживается в бытии отдельного индивида. Экзистенциальное априори в отношении проекта мира представляет собой смысловой контекст или матрицу, трансцендентальный горизонт, определяющий и обусловливающий этот способ раскрытия всего-что-есть (проект).

Экзистенциальное априори и проект мира составляют основное содержание экзистенциального анализа Бинсвангера. Теперь необходимо показать, как описанные выше основные компоненты этого подхода работают непосредственно в области психиатрического исследования.

3. Экзистенциальный анализ как метод психиатрического исследования и терапии

Традиционное психиатрическое исследование, как уже было сказано, конституируется тематизацией сущего из горизонта психофизиологической концепции мира. Только после того, как сущее подверглось такому опредмечиванию через набросок соответствующей предметной схемы, психиатрия получает свой объект и возможность его исследования. Таким объектом выступает организм. По определению Бинсвангера «понятие организма является результатом естественно-научной редукции человека к его телесному существованию и дальнейшей редукции этого телесного существования к простому безразлично присутствующему, «бесхозному», объекту» ^{[6, С. 190]}. Такой подход позволяет обеспечить научную строгость и точность психиатрического знания. Обратной его стороной является бессилие «понять бытие человеческого существования [Dasein] как целого» ^{[6, С. 188]}.

Можно возразить, что, собственно, понимание бытия человека как целого есть задача философии, а также искусства и религии, но не науки. В отказе научного познания от постижения человека как целого заключается не только его слабость, но и его сила. И Бинсвангер с этим не спорит. С другой стороны, для него не менее очевидно, что одного этого подхода для психиатрии не достаточно. В отличие от других отраслей медицины, психиатрия имеет дело не просто с организмом, но с одушевленным организмом. Поэтому, по Бинсвангеру, необходимо создание нового подхода, который направлен не на редуцирование феноменов к горизонту определенной научной дисциплины, но на постижение человека как целого.

Реализацию такого подхода в психиатрии предполагает экзистенциальный анализ, который для Бинсвангера является эмпирической наукой, имеющей собственный метод. Экзистенциальный анализ, таким образом, не предполагает включение онтологии в психиатрию, так как исследует не всеобщую онтологическую структуру существования, но проявление этой структуры в существовании конкретных индивидов.

В психиатрии психическое заболевание исследовалось сначала в направлении поиска соответствий между психическими феноменами и процессами в функционировании мозга. Затем направление исследования переориентировалось со структуры мозга на организм в целом.

В экзистенциальном анализе, в противоположность традиционному подходу, душевная болезнь «изымается из контекста либо чисто «природного», либо «психического» и понимается и описывается в контексте основных человеческих потенциальных возможностей» ^{[6, С. 172]}. Исследование, таким образом, здесь направлено на всю структуру существования отдельного индивида. Онтологически структура существования определяется как бытие-в-мире и забота, метаонтически – как проект мира, обусловленный экзистенциальным априори как трансцендентальным горизонтом этого проекта. В связи с этим психическое заболевание рассматривается как модификация этой структуры существования, как определенный модус бытия конкретного Dasein: «в психических заболеваниях мы сталкиваемся с модификациями фундаментальной или необходимой структуры и структурных частей бытия-в-мире как трансцендентности. В задачу психиатрии входит исследование и подтверждение этих модификаций с научной точностью...» ^{[6, С. 104]}.

Исследование, таким образом, должно быть направлено на выявление подобных модификаций структуры существования. Последнего можно достичь путем изучения проекта мира пациента, так как проект мира определяет способ, каким все-что-есть доступно данной форме существования. Исследование проекта мира предполагает, в свою очередь, выявление экзистенциального априори как смыслового контекста, из которого данная форма существования определяет свой проект мира. Следует сразу отметить, что под определением своего проекта мира не подразумевается сознательная деятельность индивида. Но отсюда не следует, что такое определение является бессознательным. Процесс конституирования проекта мира находится вне оппозиции сознательного и бессознательного: «он не относится ни к чему психологическому, но относится к чему-то, что только делает возможным психическое явление» ^{[6, С. 89]}. Проект мира может обнаруживаться как на сознательном, так и на бессознательном уровне, не будучи привязанным к какому-либо из них.

Бинсвангер не дает систематической классификации психических заболеваний в соответствии с экзистенциальным анализом. Он выделяет два основных типа модификации основоструктуры человеческого существования, две разновидности миро-проекта, обусловливающие различные виды психических болезней: это, во-первых, «скачки» и «метания» и, во-вторых, уменьшение и сужение существования. В последнем случае речь идет о шизофреническом психозе, при котором происходит полное подавление существования собственным проектом мира. Условием подобного явления выступает чрезмерно суженный трансцендентальный горизонт, когда проект мира конституируется на основе только одного или нескольких экзистенциальных априори. Существование такого пациента протекает в постоянно изыскании защитных средств и механизмов, охраняющих его проект мира от разрушения через неизбежное столкновение с тем, что не было включено в трансцендентальный горизонт данного существования.

Подавлением собственным проектом мира определяются также неврозы. Их отличие от психозов заключается в том, что невротик осуществляет поддержание своего ограниченного проекта мира путем отказа от части своих бытийных возможностей. При психозе происходит полная утрата собственных возможностей бытия и полное подавление проектом мира.

Тип модификации структуры существования, названный Бинсвангером «скачкой», «метанием», характерен для маниакально-депрессивного психоза. Если при шизофрении происходит подавление одним проектом мира, то существование маниакального больного определяется разноообразными проектами мира, с которыми он, по сути, никак не связан. Он «прыгает» от одного проекта к другому, нигде не достигая подлинного существования: «Оторванный от любящего communio и подлинного communication, слишком далеко и поспешно гонимый вперед и несомый вверх, маниакальный больной парит в фальшивых высотах, в которых он не может занять позицию или принять «самодостаточное» решение» ^{[6, С. 297]}.

Оба описанных типа модификаций структуры существования характеризуются экзистенциальной несвободой, экзистенциальной слабостью: неспособностью и нежеланием принятия фактичности (брошености) своего существования, неспособностью и нежеланием свободного набрасывания собственных бытийных возможностей бытия-в-мире. Существование отказывается от собственных возможностей – частично при неврозе или полностью при психозе – и «сдает» себя собственному проекту мира, либо «мечется» между разнообразными, но в сущности пустыми проектами мира.

В противоположность этому здоровое существование определяется экзистенциальной свободой как открытостью множественной потенциальности бытия, из которой индивидуальному Dasein раскрываются его самость и мир. Такая свобода возможна только на основе принятия своей брошености, то есть принятия того факта, что Dasein не само заложило основы своего существования. Только на таком основании становится возможным собственный набросок бытийных возможностей.

Таким образом, здоровое существование определяется проектом мира, основанном на организованной множественности экзистенциальных априори. При таком широком трансцендентальном горизонте отказ или выпадение одной потенции не ведет к краху всего проекта мира.

В соответствии с проведенным различием между здоровым и патологическим существованием определяются и задачи терапии в контексте экзистенциального анализа. Пациент в ходе лечения должен прийти к уяснению содержания своего проекта мира и к раскрытию своих подлинных бытийных возможностей. «То, что мы называем психотерапией, – это по существу не более чем попытка довести пациента до точки, где он может «увидеть» то, каким образом структурирована всеполнота человеческого существования или «бытие-в-мире», и увидеть, в каком из его мест соединения он вышел за пределы самого себя. То есть: цель психотерапии – благополучно вернуть пациента «вниз на землю» из его Экстравагантности. Только с этой точки возможно любое новое отправление и восхождение» ^{[6, С. 299]}.

Следует отметить, что в экзистенциальном анализе Бинсвангера категории «болезнь-здоровье» имеют определенное отличие от их традиционного определения. Так как экзистенциальный анализ направлен на структуру существования, то болезнь и здоровье здесь рассматриваются как модусы бытия Dasein. Из сказанного выше видно, что, по существу, разграничение больного и здорового существования у Бинсвангера основывается на хайдеггеровском различении модусов «собственности» и несобственности» ^[9]. Нездоровое существование в этом смысле означает неподлинный модус бытия конкретного Dasein. Конечно, сам Хайдеггер никогда не имел в виду, что неподлинное существование Dasein означает патологию или отклонение от нормы. Здесь необходимо удерживать во внимании различие между онтологическим (Хайдеггер) и метаонтическим (Бинсвангер) уровнями исследования.

4. Экзистенциальная структура шизофрении

В своих работах Л. Бинсвангер уделяет более подробное внимание экзистенциальному анализу шизофрении. Центральное место в таком исследовании болезни занимает предложенное Бинсвангером понятие «оимирение» (Verweltlichtung): «процесс, в котором Dasein отказывается от самого себя в своей актуальной, свободной потенциальной возможности быть-самим-собой и предает себя особому проекту мира. Во всех этих случаях Dasein больше не может свободно позволять миру быть, но, скорее, оно все больше предается одному определенному проекту мира, захватывается им, подавляется им» ^{[6, С. 244]}. «Омирение» имеет в качестве своего непосредственного философского источника хайдеггеровское понятие падения. Под падением Хайдеггер понимает экзистенциал, определяющий бытие Dasein в модусе несобственности, что означает: Dasein понимает себя не из возможностей собственной экзистенции, а из мира, растворяясь в озаботившем и теряясь в публичности людей. Падение определяется как бегство. «От-чего» бегства есть не-по-себе ужаса, раскрывающего Dasein как брошенное на свою собственную способность бытия-в-мире. То, от чего бежит Dasein, есть открывающийся в ужасе призыв к собственной способности быть. Падающее Dasein не отвечает на этот призыв и бежит к миру, к потерянности и успокоенности среди внутримирного сущего и людей. Падение характеризуется соблазном, успокоением, отчуждением и запутанностью. Соблазненное успокоенностью растворения в мире, Dasein отчуждено от собственной бытийной возможности и запутано в самом себе.

Омирение как отказ от собственной бытийной возможности и подавления определенным проектом мира определяет характер и содержание всех остальных конститутивных для экзистенциального анализа шизофрении понятий. Шизофрения определяется как прогрессирующее подавление Dasein проектом мира, как растущее удаление от существования по направлению к миру. Конституирование проекта мира на основе одной или нескольких трансцендентальных категорий (экзистенциальных априори) приводит Dasein к состоянию несогласованности опыта. Под согласованностью опыта Бинсвангер понимает позволение сущему быть так, как оно есть в-себе, то есть позволение сущему раскрываться, исходя из собственного бытия. Несогласованность опыта, соответственно, определяется как непозволение сущему быть: захваченному своим проектом Dasein все сущее становится доступно только через этот проект мира. Несогласованность выражается в постоянно прорывающемся несоответствии бытия сущего заданному проекту. Это несоответствие вводит Dasein в состояние тревоги, так как разрушение проекта мира означает обнаружение ужаса, от которого и стремилось убежать Dasein в омирении.

Dasein пытается устранить несогласованность посредством формирования экстравагантного идеала, который, по сути, является жесткой фиксацией узкого проекта мира, превращением этого проекта в определяющую жизненную позицию, которой Dasein стремится следовать во что бы то ни стало. Теперь ситуация становится еще более катастрофичной, так как формирование экстравагантного идеала влечет за собой расщепление опыта на альтернативы: все, что не соответствует зауженному трансцендентальному горизонту, становится для Dasein исключенным из его проекта мира и потому – угрожающим, опасным. Экстравагантный идеал, таким образом, направлен на поддержание, охрану проекта мира и на отстранение противостоящей этому проекту альтернативы. Этой же задаче соответствует прикрытие – стремление скрыть несогласующиеся с проектом мира альтернативы.

Поскольку все эти усилия оказываются напрасными, наступает «истирание» существования, ведущее к экзистенциальному уходу – отказу от всех попыток найти выход. Это – финальная стадия омирения, на которой Dasein удается избавиться от постоянной угрозы прорыва экзистенциальной тревоги, но ценой полного отказа от собственных возможностей и тотального подавления проектом мира.

Таким образом, шизофрения в контексте экзистенциального анализа есть последовательно развивающийся процесс омирения существования, характеризующийся капитуляцией Dasein перед собственным проектом мира после серии заведомо неудачных попыток сохранить определенную свободу путем различных модификаций структуры существования. На деле эти модификации оказываются только стадиями прогрессирующего, все более подавляющего Dasein омирения.

Завершая исследование, можно отметить, что предложенный Бинсвангером подход к анализу психических заболеваний позволяет изъять болезнь из контекста психофизического и рассматривать ее в контексте экзистенциальной структуры, т.е. бытийных потенций конкретного пациента. Традиционные психиатрические подходы при этом не устраняются, но только дополняются новым контекстом, позволяющим учесть человека как целое, не ограничивая его сущность горизонтом психофизического.

Психическое заболевание в экзистенциальном анализе рассматривается как модификация основоструктуры существования конкретного индивида (проекта мира как конституируемого экзистенциальным априори смыслового контекста, определяющего все сферы бытия индивида). Экзистенциональный анализ Бинсвангера применяется как в области психиатрического исследования, так и в области психиатрической практики (терапии), но наиболее успешно зарекомендовал себя в первой сфере. Этим подтверждается продуктивность применения хайдеггеровского подхода к интерпретации науки и его философской концепции в целом в позитивных науках. Во многом это связано с тем, что позитивные науки столкнулись в ХХ веке с необходимостью выхода за пределы субъект-объектной модели научного познания, разработки нового способа истолкования сущности человека и познания. Предложенный Хайдеггером подход оказался в этой связи достаточно плодотворным и перспективным.

В свою очередь, на эвристический потенциал исследования душевных болезней указывал еще классик психиатрии Э. Крепелин: «Душевная болезнь изменяет душевнуюличность – ту сумму качеств, которая для нас в гораздо большей мере, чем физические особенности, представляет истинную сущность человека. Все отношения больного к внешнему миру вследствие этого коренным образом изменяются. Знакомство со всеми этими расстройствами оказывается поэтому богатым источником для исследования душевной жизни вообще. Оно открывает нам не только много ее общих законов, но и дает возможность глубоко заглянуть в историю развития человеческого духа, как в отдельном индивидууме, так и во всем человечестве; оно дает нам, наконец, правильный критерий для понимания некоторых течений в сфере психологии и морали, в сфере религии и искусства, для понимания явлений нашей общественной жизни» ^{[10, С. 9-10]}.

Исследования Л. Бинсвангера имеют не только психиатрическую, но и философскую значимость. Опираясь на экзистенциальную аналитику Хайдеггера, немецкий психиатр разработал систему понятий и концептуальный горизонт, позволяющий раскрыть философские аспекты таких модусов человеческого бытия, как болезнь и здоровье. Работы Бинсвангера являются существенным вкладом в философскую антропологию и экзистенциальную философию.