Моральная философия Дьюи

Кузина Елена Сергеевна аспирант, Финансовый университет при Правительстве Российской Федерации 125993, Россия, г. Москва, Ленинградский проспект,, 49, оф. 105 Kuzina Elena Sergeevna Post-graduate student, the department of Philosophy, Senior Laboratory Assistant, Financial University under the Government of the Russian Federation 125993, Russia, Moscow, Leningradsky Prospekt 49, office #105 alenushka-kuzin@rambler.ru

Силичев Дмитрий Александрович доктор философских наук профессор, Финансовый университет при Правительстве Российской Федерации 125993, Россия, г. Москва, Ленинградский проспект, 49, оф. 105 Silichev Dmitrii Aleksandrovich Doctor of Philosophy Professor, the department of Philosophy, Financial University under the Government of the Russian Federation 125993, Russia, Moscow, Leningradsky Prospekt 49, office #105 sildmit@rambler.ru

Джон Дьюи (1859-1952) жил в период от Гражданской до Холодной войн в эпоху необычайных социальных, демографических, политических и технологических перемен. У него на глазах  США превратились из сельского в городское общество, из аграрной в промышленную экономику, из региональной в мировую державу. США освободили рабов, но оставили их под владычеством белых. Страна приняла миллионы мигрантов из Европы и Азии, но натолкнулась на существенные конфликты между капиталом и рабочей силой, которая была интегрирована в промышленную экономику. Страна дала право голоса женщинам, но до их полного включения в образовательные и экономические институты было еще далеко. Поскольку деревни, где все знали всех в лицо, практически исчезли, страна столкнулась с необходимостью создать новые формы организации общества, которые поддерживали бы демократию на городском и государственном уровне. Дьюи считал, что ни традиционные моральные нормы, ни традиционная философская этика не могли решить проблемы, порождаемые этими глобальными трансформациями. Традиционная мораль была адаптирована к условиям, которые уже не существовали. Костная и нерефлексивная, она не могла меняться, чтобы эффективно обращаться к проблемам, которые ставили новые обстоятельства. Традиционная философская этика пыталась сформулировать фиксированные моральные принципы и обосновать их догматическими средствами. Ее предрасположенность к сведению разнообразных источников морального к единственному закрепленному принципу подчиняла повседневную жизнь людей бесполезному поиску уверенности, стабильности и простоты. На практике, и традиционная мораль, и философская этика служила интересам элиты за счет простых людей. Чтобы решить проблемы, поставленные социальными изменениями, моральная деятельность должна быть тщательно перестроена, чтобы  разумно отвечать на новые обстоятельства. Дьюи видел свою перестройку философской этики средством влияния на эту практическую перестройку.

Джон Дьюи является одним из самых авторитетных и цитируемых американских мыслителей, причём основная область его деятельности относится одновременно и к этике, и к социально-политической философии. Рассуждая на тему морали, Дьюи пишет:

«Я не ставлю перед собой задачу выработать детальную программу возрождающегося либерализма. Однако мы не можем игнорировать вопрос «что делать?». Идеи должны быть организованы, что требует объединения сторонников данных идей, чьи убеждения готовы перейти в реальные действия. Воплощение же идей в действие означает, что общее кредо либерализма должно трансформироваться в конкретную программу мер» ^{[1, с. 68]}.

Таким образом, моральная философия Дьюи является неотъемлемой частью его социальной философии и не должна рассматриваться в отрыве от последней. П.С.Гуревич пишет:

«Джон Дьюи считал, что нравственность – что-то вроде социального инженерного искусства. Акцент, сделанный Дьюи на взаимосвязи средств и целей, несомненно, важный момент в развитии этики, которая предостерегает человека от бессмысленных и бесполезных теорий, полностью отделяющих цели от средств. Однако откуда берутся цели? Всегда ли ясно, с помощью каких средств можно достичь поставленных целей?» ^{[2, c.293]}

Этика Дьюи заменяет формулировку универсального принципа этической оценки, поиском метода улучшения наших оценочных суждений. Дьюи утверждал, что оценочные суждения — это инструменты, которые позволяют перенаправить поступок, когда действовать по привычке уже нельзя. Как инструменты они должны быть оценены инструментально, в том смысле, насколько успешно они могут направлять поступки. Мы проверяем наши оценочные суждения, действуя согласно им и оценивая результаты: разрешают ли они проблемы, которые должны были разрешить, считаем ли мы их последствия приемлемыми, действительно ли они успешно отвечают на новые проблемы, согласуются ли они с альтернативными оценочными суждениями, которые дают лучшие результаты? Мы достигаем морального прогресса и зрелости до такой степени, что мы привыкаем рефлексивно пересматривать наши оценочные суждения в ответ на самые широкие последствия для всех. Этот прагматический подход требует от нас установления условий обоснования наших моральных суждений в самом человеческом поведении, а не каких-либо зафиксированных априори точек отчета за пределами поведения таких как воля Бога, платоновские идеи, чистый разум или природа, понимаемое как нечто дающее людям фиксированную цель. Чтобы сделать это необходимо понимать различные типы оценочных суждений функционально, как идеи поведения, которые играют различные роли в жизни рефлексивных социальных существ. Дьюи, таким образом, предлагает натуралистическую метаэтику оценочных суждений, основанную на идеях психологии развития и социальной психологии.

Дьюи считал, что оценочные суждения являются предметами эмпирической проверки и верификации. Но они не просто описательны: их существенная функция – направлять поведение. Оценочные суждения могут быть эмпирически подтверждены и также направлять действия, поскольку у них есть инструментальная форма. Ведь говорят, что, если что-то сделано, будут последствия, которые оценят. Предложения такой формы могут быть верифицированы. Смысл выдвижения таких предложений — это принять решение действовать, чтобы решить проблему, где суждение само по себе, выступает как часть средств, с помощью которых совершается действие. Место оценочных суждений в психологии Дьюи можно понять через различение между ценностью и оценкой и понятия желания, вкуса и интереса. Тогда мы рассмотрим инструментальную функцию оценочных суждений и их экспериментальное подтверждение.

Фундаментальное психологическое различие, на котором основывается метаэтика Дьюи, это различие между ценностью и оценкой. Он различными способами подчеркивал это различие, подобное разнице между «награждением» и «оценкой», между «ценить» и «оценивать» и иногда использует многозначный термин «оценивание» и для ценности, и для оценок. Ценить приблизительно, оценивать, означает аффективно-двигательные отношения. В своих работах, Дьюи идентифицирует аффективный аспект оценки, как нахождение чьего-то хорошего и приятие этого. Опыт не имеет репрезентативного содержания, хотя у него есть позитивная и негативная оценка, направленная на объект. Но он по-прежнему считал ценность с фундаментальной точки зрения практическим отношением, а не пассивным опытом, скорее двигательным, чем аффективным. Это скорее из области любить, дорожить или наоборот ненавидеть, или презирать что-то, где эти отношения сами по себе включают склонность действовать. В своей поздней работе, Дьюи встал на позицию бескомпромиссного бихевиоризма, который ставил под вопрос принадлежность внутреннего эмоционального содержания к оценке.

На самом примитивном уровне, ценить – это склонность приобретать определенные вещи или с другой стороны, избегать, отказываться или выплевывать другие вещи. Не нужно понимать, что ты ценишь, чтобы ценить это. На первый взгляд, ценить означает просто импульс к или от объекта. Как, например, ребенок поворачивается к человеческим голосам или отгоняет муху. Ценить предметы как полезные тоже мгновенный процесс, который не опосредован познанием или осведомленностью о том, что вы делаете. Мы просто накалываем еду вилкой, не думая об этом. Тогда и привычки — это тоже предмет из области «ценить». Примитивные ценности нужно отличать от желаний с одной стороны и от удовольствия с другой. У желаний есть когнитивное содержание, поскольку они по определению включают образ желаемого. Дьюи утверждает, что желания возникают только как результат рефлексии на тему того, что делать. Они более замысловаты по сравнению с примитивными ценностями. Наслаждения сами по себе это пассивный опыт удовольствия, у которых нет поведенческого содержания.

Однако,  Дьюи считал, что идея таких изолированных удовольствий была результатом влияния определенных философских традиций. Она проистекала не из реальной деятельности удовольствия. В реальности, когда мы чем-то наслаждаемся, например, когда мы едим рожок мороженого, мы активно вовлечены в этот процесс: мы крутим мороженое туда-сюда рукой, жуем рожок, воспринимаем его форму и вкус, исследуем его со всех сторон, сжимаем его, чтобы оно не растеклось. Эта деятельность — не просто пассивный опыт, это часть удовольствия есть рожок мороженого.

Оценивание может быть примитивно выражено в восклицании. Ребенок может прыгать от радости, увидев рожок мороженого. Спонтанное и не просчитанное восклицание не выражает оценочного суждения. Ребенок может сказать тоже самое осознанно, как будто сказать не понравилось мороженое. Такое субъективное сообщение об оценке по-прежнему не выражает оценочных суждений. Только когда оценивание опредмечено, тогда возникает вопрос, действительно ли оценивая мороженое, ребенок формирует оценочное суждение как ответ на вопрос.

Таким образом, оценочные суждения – практические суждения. Хотя они могут иметь описательную форму («х хороший», «х правильный»), их смысл - это руководить нашим поведением. Необходимость ставить под сомнение наши оценки возникает, когда действия согласно им невозможны или приводят к неудовлетворительным последствиям. Мороженое в холодильнике закончилось: стоит ли идти в магазин и покупать еще? Например, человек с аллергией на лактозу может заметить, что у него появляются боли в животе после мороженого и понять, что причина – именно мороженое. Стоит ли ему отказаться от мороженого, принять что-нибудь, чтобы избежать симптомов или существуют заменители лактозы? Представив альтернативные решения, он воображает детали последствия их принятия (есть ли у таблеток побочные эффекты, вкусное ли мороженое без лактозы). Последствия сами по себе являются предметом оценки, который формирует новые желаемые цели, новую оценку: скажем пойти за безлактозным мороженым, поскольку принимать таблетки не хочется, а мороженое без лактозы такое же вкусное.

Сравнительное оценочное суждение («есть безлактозное мороженое, лучше, чем принимать таблетки или просто есть обычное») – практическое, потому что его функция направлять поведение к наилучшему решению проблем человека.

Таким образом, оценочные суждения ведут к новым оценкам. У этого факта есть два следствия: одно о природе оценивания, другое о формулировании оценочных суждений. Во-первых, когда оценки меняются в ответ на оценочные суждения, они становятся вожделениями, интересами или вкусами. Во-вторых, поскольку функции оценочных суждений создавать новые оценки, которые решают проблему личности, они могут быть оценены инструментально по тому, насколько хорошо они выполняют эту функцию.

В вышеописанном примере с мороженым, аллергик на лактозу изначально ел мороженое, руководствуясь импульсом или привычками, не думая об этом. Его поведение было вызвано примитивным, не рефлексивным оцениванием (на самом деле, Дьюи настаивал, что едва ли оценки взрослых полностью примитивны, как оценивание детей, так что иллюстрация только для частично нерефлексивного оценивания, которое включает относительно низкий уровень понимания последствий действий). Когда он осознает, что потребление мороженого создает проблему, он ее изучает, формулирует с целью разрешить, найти какую-то альтернативу, которая будет работать в смысле удовлетворительного продолжения деятельности. «Работает» не обязательно означает альтернативные средства продолжения той же самой оценочной деятельности. Его деятельность изменилась: теперь он ест безлактозное мороженое. С психологической точки зрения, его оценочная деятельность не изменилась, изменился предмет, на который он был направлен, но в своих познавательных чертах: он воплощает сформулированное понимание того, что он хочет, что отражает его оценку достоинств этого.  

Результат такой оценки — это принятие желаемого результата т.е. учреждение желания. У Дьюи термин желание ближе к нашему намерению или цели, или даже плану, но по значению склонности к действию, а не просто мотивы, которые захватывают даже внимание или действует за нашими спинами. Желание обозначает рефлексивное сознательное оценивание, а не просто аффективно-двигательное отношение, скорее «аффективная-идеальная-двигательная деятельность», «единство подкрепления и оценки». Это когнитивное состояние. По мере того, как человек вовлекается в эту новую оценку, он переживает последствия действий согласно ей. Рефлексия на тему этих последствий затем включена в более разумное оценивание через последующие оценки. Результатом критики является оттачивание вкуса – «умение разумно любить что-то», «когда что-то нравится по определенным причинам». И новичок, и знаток могут любить одно и тоже. Но у знатока есть рефлексивное и сформулированное схватывание черт объекта, которые ему нравятся. К тому же достаточно опыта оценки объекта определённого типа являются основанием быть уверенным, что именно за определённые черты предмет стоит ценить. Действительно, у знатока есть достаточно опыта, чтобы быть уверенным, что нет никаких других черт предмета или последствий, которые затем заставят разонравиться. Вожделение не существует отдельно друг от друга. Мы рефлексируем над последствиями попыток удовлетворить наши желания. Оценки таких последствий служат изменению желаний, чтобы они были скоординированы одно с другим. Дьюи называет такие систематически скоординированные желания интересами.

 Дьюи считает оценочные суждения инструментальными в трех смыслах, которые он в явном виде не различает. Во-первых, смысл оценки вынесения оценочного суждения в том, чтобы продолжить унифицированную деятельность, когда нормальный ход деятельности был прерван проблемной ситуацией. Эта ситуация вселяет неуверенность или сомнение о том, что делать. Дьюи считает, что оценочные суждения по сути практические суждения. Они нацелены на то, чтобы направлять действия, а не просто пассивно описывать вещи, как они есть. Вынесение суждения — это необходимое средство решиться на новый путь действия, который решит проблему.

Во-вторых, содержание оценочных суждений раскрывает ценность действий и предметов как средств, т.е. их значение по отношению к их последствиям или последствиям того, что мы ценим их в определенной ситуации. Оценочные суждения имеют форму, если человек действует определенным способом, тогда наступят определенные последствия, которые будут оценены. Разница между явным и реальным добром, между не обдуманно и обдуманно оцененным благам схватывается его ценностями не только, как пережитое само по себе, но и в смысле своих более широких последствий того, как они ценятся. Мороженое кажется вкусным аллергикам на лактозу, человек сразу же положительно оценивает его. Но оно оценивается как не слишком хорошее в смысле невыносимых последствий его поедания. Оценочные суждения ставят вещи в их более широком контексте и оценивают их по отношению к их последствиям, понимаемым более широко.

В-третьих, поскольку ближайшая существенная сторона оценочных суждений — это продолжение деятельности, которая была прервана проблемной ситуацией, у суждения есть и другая сторона, использование действия принятого в качестве средства, раскрытие новых свидетельств о том, что ценить. Разумное оценочное суждение выносится условно. Рассмотренные таким образом, оценочные суждения — это инструмент раскрытия того, как жить лучше, подобно тому, как научные гипотезы являются инструментами для открытия нового знания о мире.

Прагматистская моральная эпистемология Дьюи следует его инструментальному пониманию оценочных суждений. Инструментальные суждения — это предметы эмпирической проверки и подтверждения, что не является противоречивым, поскольку они включают в себя эмпирические суждения о причинности. Мы проверяем научные гипотезы воспроизводя их условия и проверяя действительно ли результаты соответствуют предсказанному.

Подобно этому, мы проверяем оценочные суждения, действуя согласно им и убеждаемся, будут ли последствие такими, которое предсказывало суждение. Действия, согласно нашим оценочным суждениям т.е. приложением их к практике, снабжает данными для их подтверждения или опровержения. Грубо говоря, оценочное суждение выдвигает гипотезу «попробуй это, тебе понравится» - утверждение, которое легко проверяется или отвергается опытом. Разумные оценочные суждения выдвигаются не только случайными методами проб и ошибок, но и выдвигается на основе умелого проецирования предыдущих подтвержденных «попробуй - понравится» закономерностей аналогичных новым ситуациям, которые постоянно изменяются в свете опыта, последствий, попыток это сделать в новых ситуациях.

Дьюи выделял несколько неподходящих следствий традиционной морали и традиционной философской этики из своей моральной эпистемологии. Традиционная или обычная мораль пытается становить безоговорочное подчинение своим принципам. Дьюи считает, что эта была формулой постоянной незрелости, поскольку это отсекало любую возможность учиться лучшим способом жить, экспериментируя с ними. Прагматистская моральная эпистемология также отвергает априорные философские диалектические методы определения добра и зла. Невозможно доказать, что нечто ценно просто в споре. Споры, в лучшем смысле, делают оценочные суждения возможными как гипотезы – и даже тогда, только если они основаны на опыте и рефлексии над более широким кругом последствий действий по ним. Вообще гипотезы должны быть проверены через нашу оценку реальных результатов практических действий, согласно им, следовательно, догматизм традиционной философской этики бесплоден. Он мешает прогрессу в жизни. Даже самые лучшие оценочные суждения могут быть истинными лишь относительно. Обстоятельства меняются, следовательно, меняются и последствия действий по определенным оценкам. Перемены требуют от нас пересмотреть наши оригинальные оценки, изменяя их в этих новых обстоятельствах. Более того, мы не знаем последствия тех решений, которые не были приняты. Таким образом, всегда существует возможность, что мы пропустили какую-то лучшую модель поведения, которую мы не проверили и даже не представляли себе. "Моральный принцип в таком случае не есть требование действовать или уклоняться от действия определенным образом; он есть инструмент для анализа конкретной ситуации в целом, а не правило как таковое" ^{[3, p. 141]} – подытоживает свою критику традиционного понимания морали американский мыслитель.

Моральная эпистемология Дьюи – контекстуалистская. Форма контекстуального стандарта ценности следующая: она разрешает проблему, которая встречается в этой ситуации (лучше, чем другие вообразимые или проверенные решения). Человек может сформулировать проблемные особенности своей ситуации различными путями: как препятствие, непонятности, конфликты, неудовлетворенные нужды, опасности и.т.д. Проверка оценочного суждения работает ли она, в том, что действительно ли  оно успешно распознает действие, которое позволяет преодолеть обстоятельства, проясняет непонятности, разрешает конфликты, удовлетворяет нужды, избегает или устраняет опасности и.т.д. Стандарт успеха для оценочных суждений, таким образом, развивается как присущие практической деятельности, связанной с описанием людьми своих проблем. Конечно, гипотетические решения могут на практике не удастся. Это может привести людей к пересмотру понимания своих проблем, а не к попыткам найти альтернативные решения, тем же проблемам. Например, неудачный курс лечения может заставить доктора пересмотреть исходный диагноз. Проблематичные свойства ситуации не даны. Скорее описание проблем открыты экспериментальной проверке связи с предлагаемыми решениями.

Поддерживая контекстуализм,  Дьюи отказался от идеи, что стандарты правильности оценок могут быть внешними по отношению к практике. Он отказывался от концепции ценности как своего рода существования или свойства, которые имеют значение само по себе, вне зависимости от контекста, который был предметом практики, осмысленный или осуществленный. Предположение о существовании таких ценностей вырывает из контекста практику выноса оценочных суждений.

«Безапелляционное заявление о том, что всякая моральная ситуация есть уникальная ситуация, которой соответствует определенное незаменимое благо, на первый взгляд может показаться не просто безапелляционным, но и абсурдным. Ведь, как учит общепринятая традиция, именно ввиду нерегулярности специфических случаев и возникает потребность во власти универсалий над поведением; и суть добродетельного нрава заключается в готовности подвергнуть всякий особенный случай суду с точки зрения неизменного принципа» ^{[4, с.106]}.

Это не означает, что нельзя выносить осмысленные оценочные суждения. Некоторые проблемы и решения носят общий характер, встречаются во многих ситуациях, которые сильно различаются в своих деталях. Абстрактные общие оценочные суждения, таким образом, могут быть полезными в широком спектре ситуаций. Но это не означает, что они указывают на ценности, которые существуют вне практики.

Стандартное возражение против инструментальной теории Дьюи об оценочных суждениях состоит в том, что она касается ценности вещей только как средств, а не как результатов. Оно не может применяться к тому, что наиболее важно высшей ценности или конечные результаты. Некоторые цели, вне практики, могут быть постулированы как данность, как стандарт, по которому ценность действий как средств может быть оценена, иначе мы впадаем в бесконечный регресс. Нам либо нужна некая концепция общего блага, оцененная в непрактическом обосновании, в направлении которого мы должны действовать или теория Дьюи сводится к одной из форм инструментализма Юма, в котором цели определяются нашими вожделениями или тем, что нам нравится, и единственный вопрос в том, как их удовлетворить.

Ответ Дьюи на это возражение является ядром его моральной философии. Он утверждает, что характер и ценность средства и цели взаимно определены. Мы не всегда сразу видим цель с единственной проблемой как ее достичь. У нас нет завершенного представления о нашей цели, пока у нас есть полное схватывание образа действий, который нас к ней приведет. Более того, суждение об оценки цели вне средства, которые нам нужны, чтобы ее достичь не может дать нам представление о разумном действии. Действия по таким коренным образом усеченным суждениям было бы безумием. Наши суждения о ценности цели неразрывно связаны с нашими суждениями о цене ее достижения и в смысле средств, которые нужны для того, чтобы достичь ее и в смысле нежелательных последствий ее достижения. Практические суждения – творческие, они учреждают новые образы целей, они изменчивы. Они изменчивы, оценки влияют на наши мгновенные оценки вещей. Давайте рассмотрим каждые из этих свойств суждений последовательно.

Случай, в котором выносятся оценочные суждения — это проблематичная ситуация, в которой чья-то деятельность приостановлена и человек не знает, что делать. В первую очередь, проблема воспринимается, как тревожность и колебание. Нужна рефлексия, чтобы осмыслить эмоции и сформулировать суть.

Полное описание проблемы, которую надо решить, это одновременно и формулировка решения унифицированного курса действий, описывающего серию шагов или средств, приводящих к цели, которые по мнению выносящего суждения, будут ценными, как «полный пакет». Человек идет к озеру, но останавливается перед глубокой канавой, он рассматривает различные образы действий, которые одновременно являются предварительным описанием проблемы решений («мне нужно перепрыгнуть»; «мне нужно соорудить мост»). Эти неполные описания подталкивают к собиранию новых данных, чтобы далее их сформулировать («смогу ли я допрыгнуть?»; «есть ли по близости бревно?»). Полное исследование дает совокупное описание проблемы и ее решений («нужно притащить бревно сюда, в самую узкую часть канала и перейти по нему»).

Ценность цели зависит от цены и полезности средства и цены и полезности последствий, относительно которых результат оценивается как средство или причина. В выше приведенном примере, может показаться, что определенный конечный результат пойти к озеру – это главная мысль. Но это так, только опосредованно. Полное исследование средств, которые нужны, чтобы достичь цели, может привести к переоценке самой цели («единственное бревно, которое можно использовать как мост через канаву, слишком узкое, а у меня плохо с равновесием»; «я получу серьезную травму, если я упаду с бревна», «добраться до озера не так уж важно»). Более того, достижение результата имеет свои собственные последствия («медведь на той стороне канавы выглядит голодным»), что может изменить ценность результата («лучше остаться здесь»). Неразумно воспринимать чей-то результат как фиксированный, без изучения издержек средств и последствий достижения результата. Таким образом, стандартная модель инструментального обоснования, которая рассматривает цели, как фиксированные и изучает только средства, которые нужны, чтобы удовлетворить их, неадекватна.

«По мнению Дьюи, обособление целей, их отрыв от средств может иметь обратный эффект: пока цель поддерживается идеологически, она просто служит ширмой для отвлечения внимания от тех действий, которые якобы должны служить в качестве средств достижения этой цели» ^{[2, c.293]}.

Вышеизложенные размышления показали, что практическое суждение – творческое: оно создаёт новые образы целей, новые желания. Против этого тезиса можно возразить, что теория практического основания Дьюи по-прежнему предполагает определенные ценности. В примере с канавой, исходная цель была отброшена только из-за страха травмы (от падения или от медведя). Дьюи согласен, что «суждение в каком-то смысле наталкивается на простое действие, считать что-нибудь ценное его пределом». Только оценки, которые в свою очередь тоже предмет оценки во время обсуждения, могут направлять практическое обоснование. К тому же, эти самые оценки, могут быть предметом оценки в другое время, возможно, как последствие действий по ним.

Можно также возразить, что этого недостаточно, чтобы показать, что практическое суждение по-настоящему творческое. Возможно, оно также включает в себя данные оценки и определяет цель через какого-то рода корректировку вектора. Если мужчина хочет купить костюм, он подходит к проблеме с данным набором привычных приоритетов, например, что надежность и цена важнее стиля. Выбор костюма, таким образом, просто отражает уже существующие приоритеты человека. Но если бы это было всем, что можно выбрать, тогда размышления вряд – ли было бы нужно. Он бы просто оценил качество доступных костюмов и определили бы выбор исходя из этого. В самом деле, мы не можем сказать, какова значимость какого-либо конкретного качества, пока мы не увидим его в комбинации с другими качествами в наборе альтернатив и не поймем, как костюм с его качествами будет действовать, как средство в будущем. Хотя, человек может привыкнуть ценить надежность дешевого костюма и не обращать внимание на стиль, этот конкретный костюм может надеваться на собеседования, где он может помочь ему получить лучше оплачиваемую должность. Это использование костюма, дает ему несколько причин изменять привычные оценки, которые он дает качествам костюма. Предвосхищая, что он скоро станет больше ценить стиль, как только он сможет его себе позволить, он может решить, занять у будущего и купить дорогой, стильный костюм сейчас, так, что он будет ценить его и после получения должности.

Или он может решить, что ему нужно произвести особенно хорошее впечатление, чтобы получить должность, так что он должен ценить стиль больше, чем дешевизну сейчас. Или он может решить, что ему нужно использовать этот костюм только раз, чтобы получить работу и после этого его вкус изменится соответственно его доходу, но он не знает, насколько именно. Значит, ему не нужно считать надежность ценным качеством сейчас. Оценка остается творческой, даже когда она подразумевает определенное оценивание, поскольку нам по-прежнему нужно оценивать значимость определенных качеств в свете новых черт контекста. Более ранние оценки не могут определять текущие оценки, поскольку первые могут быть плохо приспособлены к новой ситуации.

 Практическое обоснование не просто создает новые оценки, оно изменяет наше предпочтение. В этом смысл теории критицизма и вкусы Дьюи. Суждения о достоинствах влияют на наши исходные оценки и изменяют их. Они не только могут сделать эти оценки более выраженными, но давая нам лучшее понимание черт объекта оценки, они перенаправляют наши оценки. Как результат размышления, человек, которому нужен костюм отдает предпочтение стилю в большей степени, чем он делал это раньше, а дешевизну ценит меньше. Возможность изменения неограниченно тем, что обычно понимается под инструментальными ценностями. Если качества, такое как стиль, инструментальное и не встроено в природу самого качества, а просто является функцией того, как оно рассматривается человеком в определенное время. Инструменты могут быть ценны сами по себе, например, мы можем восхищаться идеально сбалансированным инструментом. Важнее то, что стильность может привлекать сразу и цениться мгновенно, но также она полезна в том, что может производить впечатление на будущих нанимателей, ненамеренным последствием чего, будет отклонить других (кто может считать, что для работника важно «не выделываться»). 

Против инструментальных теории оценочных суждений Дьюи можно выдвинуть возражение, что иногда мы оцениваем что-то, как само по себе хорошее или плохое. Мы можем считать, что оценки других отвратительны, вне зависимости от их последствий. Дьюи отрицал различие между характером и действием, мотивом и последствием, которые предполагают эти идеи. Черта характера сама по себе это склонность преследовать определенные цели и таким образом, должна быть оценена по своим типичным результатам. Таким образом, мы остерегаемся злорадства, потому что это ведет к жестокости. В тоже время, поведение склонно питать черты характера, которые его вызывают или скреплять в чертах характера направления импульсов. Это создает моральное я. Таким образом, мы правильно осуждаем любое проявление злорадства, например, высмеивая страдание от стихийного бедствия. Даже, если само по себе оно не приносит никому вреда. Это истина, которую выражает этика намерения, а инструментальная теория нет.

Тот, кто уверен, что плохое отношение плохо само по себе, вне зависимости от своих последствий, может хотеть сказать большее. Дьюи тоже может сказать большее. Он согласился бы, что мы не ценим отношения только инструментально. Сочувствующий человек сразу ненавидит выражение злорадства, не важно, действительно ли это заставляет кого-то страдать. Такие значения сами по себе могут быть предметом оценки. Если мы рассматриваем их через рефлексию об их последствиях, мы считаем, что они заслуженны. Среди наиболее важных последствий, таких оценок второго порядка, их влияние на наш характер, они склонны подкреплять положительно оцениваемые отношения и заставляют нас отказываться от осуждаемых, заставляя нас различать их. Дьюи отрицает, что существует какой-либо осмысленный способ оценивать черты характера вне их типичных последствий. Так, что от последствий мы все равно не убежим. Однако, у его теории есть возможность осуждать определенные проявления плохого отношения, даже когда у них нет их типичных прямых плохих последствий, одновременно считая его отвратительным, считая, что подобное немедленное осуждение гарантированно и таким образом, создавая новый рефлексивный и познавательно нагруженный способ осуждения.  

Таким образом, мы начинаем с немедленной оценки или одобрения вещей. Такое одобрение не имеет познавательного содержания. Когда мы спрашиваем, стоит ли что-то ценить, мы входим в область оценочных суждений. Оценить что-то, значит вывести суждение об этом в отношении средств, необходимых, чтобы этого добиться и как средство вызвать дальнейшие последствия. Оценка, тогда фундаментальна о средствах. Однако, такие оценки изменяют наши исходные одобрения. Если мы обнаружили, что цена достижения чего-то слишком высока, мы ценим это меньше. Если мы обнаруживаем, что получение желаемого имеет дальнейшее нежелательное последствие, мы тоже это ценим меньше. Если же достижение желаемого имеет позитивные последствия, мы ценим это еще больше. Оценка имеет познавательное содержание и явно направлена на это содержание. Теперь мы ценим или не ценим что-то по описанию (мороженое, как вызывающее боль в желудке; костюм как стильный и впечатляющий будущих нанимателей; злорадство как нечто отвратительное). Оценка вещей, как средств оказывает обратное влияние на нашу оценку вещей как целей.

Отождествление интеллектуальной рефлексии с экспериментальными методами может оцениваться как узко научный подход, в котором ценности сведены к чисто субъективному, не разумному «должен» и «нравится», примененному к свободным от оценок фактам, обнаруженным и определенным в независимости от человеческих оценок. Категории, в рамках которых мы осмысливаем мир, не ограничены только теми, которые могут быть полезны лишь для описания абстрактных объектов, обобщенного знания, отделенного от чувств и эмоций.  Чувства и эмоции сами по себе часть природы, а значит – достойные предметы экспериментального исследования. Работа же искусства состоит в том, чтобы создавать объекты, которые улучшают наши возможности осмысленного опыта. Критика же, в свою очередь, направлена на развитие осмысленных категорий, которые обогащают наш опыт. «Лишь лучший, самый полный возможный опыт нужен человеку».

Оценочное восприятие объекта воплощает знание о причинах и следствиях. Слушатель, знающий музыкальную теорию, учится слушать, и таким образом, получает удовольствие от различных типов модуляций из одной тональности в другую и, предвосхищенный определенными музыкальными результатами, создает иные ожидания исполнения и сюрприза в процессе музыкального исполнения. Подобное же может быть выражено по отношению ко всем искусствам.

Работа критика не в том, чтобы выносить суждение по предмету, как судья выносит решение на основе прецедента, а скорее указать на значимые черты объекта, таким образом, чтобы улучшить восприятие наблюдателя. Эстетическая оценка работы не состоит лишь из приложений эстетических стандартов к воспринимаемому произведению искусства. Вспомним, что оценочные суждения — это инструменты, которые, хотя и могли бы быть полезными и в прошлых случаях, могут привести текущее поведение к неудачному исходу. В той степени, в которой произведение искусства способно пробуждать новый опыт применения устанавливаемых стандартов эстетической ценности к работе, может снизить новизну опыта или свести ее к стереотипам, скучному воспроизведению стандартов прошлого (если работа соответствует старым стандартам) или еще хуже (если она им не соответствует) провоцировать неодобрение или возмущение. В таких случаях, эстетическое суждение может не справится со своей работой, то есть, не улучшить восприятие привлекая внимание наблюдателя к чертам предмета, отношение предмета и его создателя, наблюдателя, которые возбуждают чувства. Критика делает эстетическую ценность произведения искусства предметной в той степени, в которой ей удается пробудить общий опыт восприятия среди многих наблюдателей, привлекая их внимание к одним и тем же чертам, и отношениям произведения искусства.

В широком понимании Дьюи эстетическая ценность — это не черта работ самих по себе, ею обладают различные инструменты восприятия или взаимодействия. Чиня полку, человек пользуется молотком и чувствует, что его баланс идеален для задания, чувствует рукоятку, которая идеально подходит к его руке, чувствует материал, который был выбран, чтобы подходить для забивания гвоздей и.т.д.   

Подобное разумное одобрение молотка в прямом восприятии его соответствует эго эстетической оценки до тех пор, пока опыт сам по себе «присыпан» установками восприятия, который не сводится просто к инструментальному распознаванию полезных свойств молотка, но активно вовлечен в оценку красоты его дизайна и материала. Починка тоже может иметь эстетическую ценность в той степени, в которой ее воспринимают как единый процесс, начинающийся с хитроумной оценки требуемых операций, ведущих к умелому исполнению этих операций и оканчивающийся тем, что оценивается и ценится как успешный итог, воспринимаемый объект удовлетворительно починен. Когда опыт процесса как правильно объединяющий средства и цели привлекает чье-то внимание, как субъект или наблюдателя, он имеет эстетическую ценность. В этом смысле, процесс работы сам по себе может иметь эстетическую ценность. Эстетическая теория Дьюи, таким образом, подводит фундамент к пониманию его критики работы, как она существует в обществах резко разделенных на классы. В таких обществах, процессы работы сведены просто к механическим операциям, назначенным просто к какому-то рабскому классу и отделенному от потребления собственности, праздный класс, который наслаждается плодами чужой работы. Классовое разделение, разводя средства и цели (производство и потребление) и разумное планирование от физических операций сводит физический труд к тупому бессмысленному привычному механическому повторению, у которого таким образом, нет эстетической ценности, поскольку нет разумного восприятия.  Вызов современности в том, чтобы понять, как работа и в целом человеческая деятельность может быть перестроена так, чтобы она имела эстетическую ценность и таким образом, не оценивалась лишь инструментально.

Вместе с контекстуализмом Дьюи подчеркивал социальные обстоятельства, в которых возникали различные теории морали. Его этика начинается не с описанием враждующих моральных теорий, а с исследованием антропологии и краткой истории моральных проблем и деятельности древних евреев, греков и римлян. Помещая моральные теории в их социальный контекст Дьюи показывает их ограниченность.

Теории, которые работают в определенном контексте могут быть бессмысленными в другом. Например, Дьюи считал, что древнегреческим телеологическим теориям не удалось понять различие между правдой и добром, потому что благо для каждого гражданина города-государства было неразрывно связано с участием в гражданской жизни и продвижением блага в городе-государстве.

Дьюи также подчеркивал, что абстрактные философские доктрины имеют социальное воплощение, их часто рационализируют и поддерживают определённые социальные структуры в своекорыстных целях. Например, резкое противопоставление чисто инструментального и внутреннего добра отражает организацию рабочей жизни, сводя ее к нудной и однообразной работе. Поскольку работа имеет исключительно инструментальное значение, так же, как и мышление, нет никакого смысла в том, чтобы делать их интересными тому, кто этим занимается. Дихотомия также рационализирует подавляющее классовое деление. До тех пор, пока хорошая жизнь рассматривается как наслаждение ценными самими по себе не инструментальными благами (например, красотой или интеллектуальными развитием), это жизнь, которую может вести только праздный класс, члены которого не тратят свое время, зарабатывая на жизнь. Этот класс зависит от рабочего класса, чья функция обеспечивать им праздность, необходимую для ведения хорошей жизни. Критика Дьюи традиционных путей различения средств и целей таким образом, это одновременно критика классовой иерархии.

Дьюи считал, что главная проблема этики в современном ему мире связана со способом организации общества, а не с личными решениями. Поэтому, в противоположность своим объемным политическим комментариям, Дьюи публиковал мало работ по личной прикладной этики. Быстрые социальные изменения, которые имели место в его времени, требовали новых социальных институтов, поскольку традиционные обычаи и законы оказались не способны решить такие проблемы, как массовая иммиграция, классовая борьба, великая депрессия, требования женщинами независимости и угрозами демократии со стороны фашизма и коммунизма.

Таким образом, в фокусе социальной этики Дьюи находится организация социальных институтов, которые влияют на способность людей выносить разумные моральные суждения. Эту способность Дьюи считал ключевой для построения общества: «только в ходе личного общения, осуществляемого в рамках местного сообщества, совокупное, передаваемое от человека к человеку интеллектуальное богатство начинает служить развитию и утверждению личных качеств индивидов, таких как понимание и способность к вынесению суждений о мире»^[5]. Две сферы общества наиболее важны для развития этой способности: школы и гражданское общество. Обе необходимо перестроить, чтобы развивать «экспериментальный интеллект» и расширять способность сочувствовать.

«Экспериментальный метод означает экспериментирование, и на вопрос можно ответить, только пытаясь что-то сделать и только организованными усилиями. Причины, вызывающие необходимость экспериментов, не являются абстрактными или сложными для понимания. Они вытекают из неопределенности и конфликтов, характерных для современного мира» ^{[1, с. 68-69]}.

Дьюи написал множество работ об образовании и создал знаменитую школу-лабораторию при университете Чикаго, чтобы внедрить и проверить свои образовательные теории. Он также был ведущим защитником общей высшей школы и противником разделения школ, подготавливающих к профессиональному образованию и колледжу. Это нужно, чтобы увеличивать социальную интеграцию различных экономических классов, необходимую для увеличения их взаимопонимания и сочувствия. Гражданское общество также необходимо перестроить в более демократическом русле. Это включает не только расширение франшизы, но и улучшение средств сообщения между гражданами, а также между гражданами и экспертами, таким образом, чтобы общественное мнение было лучше осведомлено о проблемах людей с различными путями жизни, а также о научных открытиях. Дьюи рассматривал демократию как социальное воплощение «экспериментального интеллекта», преисполненного сочувствием и уважением к другим членам общества. В отличии от диктаторских и олигархических обществ, демократические учреждают механизм обратной связи (свободу слова) для осведомленности власти о последствиях все политических решениях, которые они применяют и ограничения их (периодические выборы), если не отвечают соответствующим образом.

Моральная эпистемология Дьюи, таким образом, ведет естественным путем к его политической философии. Перестройка моральной теории совершается путем замещения жестких моральных правил и целей экспериментальным методом, которые считают нормы оценки гипотезами, которые необходимо проверить на практике в свете их наиболее широких последствий для всех. Чтобы внедрить этот метод, нужны учреждения, которые включают две вещи: 1. Привычка к критическому экспериментальному исследованию; 2. Широкая дискуссия о последствиях учреждения норм и возможных альтернативах; Основные институты, которые нужны, чтобы развивать эти вещи — это прогрессивные школы и демократическое гражданское общество.

«Демократия, одним словом, — понятие социальное, то есть этическое, и на его этическом значении основывается его значение как понятия, относящегося к правлению. Демократия представляет собой определенную форму правления только потому, что она есть определенная форма нравственного и духовного общения» ^[6].

Таким образом, моральная философия Дьюи есть основа его либеральной социально-политической философии, а её изучение является необходимым для понимания фундаментальных основ англо-американского либерального социально-философского дискурса XX века.