Интерпретационная роль Конституционного Суда РФ как фактор конституирования традиционных семейных ценностей в России

Чепрасов Константин Викторович кандидат юридических наук доцент, Алтайский государственный университет (Барнаул) 656049, Россия, Алтайский край, г. Барнаул, проспект Социалистический, 68, каб. 412 Cheprasov Konstantin Viktorovich PhD in Law Senior Lecturer at the Department of Constitutional and International Law of Altai State University 656049, Russia, Altaiskii krai, g. Barnaul, Prospekt Sotsialisticheskii, 68, kab. 412 Torquemada89@mail.ru Другие публикации этого автора

Конституция Российской Федерации, называя в статье 2 человека, его права и свободы высшей ценностью, дает основание предполагать о существовании градации таких ценностей, находящихся в определенной иерархической взаимосвязи. Однако, поскольку в самом тексте Конституции РФ нет положений, которые бы закрепляли подобную иерархию, она находит свое отражение в практике Конституционного Суда РФ. Воздействие Конституционного Суда РФ, выступающего «стражем» отечественной Конституции и закрепленных в ней фундаментальных конституционных ценностей, на развитие государственно-правовых и общественных институтов представляется несомненным и многогранным ^[1].

В отечественной юридической науке относительно давно с периодическим постоянством ведется дискуссия о необходимости или, напротив, недопустимости нормативного влияния государственной власти на формирование морально-нравственной сферы бытия граждан ^[2]. В этой связи, сегодня, уже не кажется маргинальным мнение о том, что действительно эффективная и успешная деятельность аппарата публичной власти конституционного государства возможна лишь в жестко заданных рамках конституционно-правовой идеологии, воплощающей высший – рационально-идеологический уровень конституционного правосознания ^[3].

Сегодня представляется очевидным, что в некоторых своих решениях Конституционный Суд, при толковании Конституции РФ и формулировании правовых позиции, наполняет те или иные положения Основного закона определенным идеологическим содержанием. В сущности, Конституционный Суд, раскрывая содержание различных конституционных ценностей, ориентирует и даже программирует общество на определенные поведенческие стереотипы, задает предпочтительный (генеральный) философо-социально-идеологический тренд. Как отмечает Н.С. Бондарь, «КС РФ – генератор конституционной идеологии, творец новой конституционной культуры, конституционного мировоззрения личности и общества» ^[4]. По мнению ученого, судебный конституционализм обеспечивает последовательную гармонизацию буквы закона и духа конституции, приведение ее формально-юридического содержания в соответствие с «социальной нормативностью», в основе которой – реальные отношения политического властвования, экономической и социальной организации общества и государства ^[4].

Наиболее рельефно конституционно-интерпретационную роль Конституционного Суда РФ отражает Постановление Суда от 23 сентября 2014 № 24-П «По делу о проверке конституционности части 1 статьи 6.21 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях в связи с жалобой граждан Н.А. Алексеева, Я.Н. Евтушенко и Д.А. Исакова» ^[5]. В данном постановлении Суд проверял конституционность установленного нормами КоАП РФ запрета пропаганды гомосексуализма среди несовершеннолетних. Не ограничиваясь исключительно вопросами права, Конституционный Суд отметил, что Конституция РФ не дает оснований для признания безусловной правомерности публичной деятельности, направленной на дискредитацию, склонение к отрицанию конституционно значимых нравственных ценностей, предопределенных историческими, культурными и иными традициями многонационального народа России. Соответствующее российское законодательство, по мнению Суда, основано на традиционных представлениях о гуманизме в контексте особенностей национального и конфессионального состава российского общества, его социокультурных и иных исторических характеристик, в частности на сформировавшихся в качестве общепризнанных в российском обществе (и разделяемых всеми традиционными религиозными конфессиями) представлениях о браке, семье, материнстве, отцовстве, детстве, которые получили свое формально-юридическое закрепление в Конституции РФ, и об их особой ценности. Соответственно, распространение лицом своих убеждений и предпочтений, касающихся сексуальной ориентации и конкретных форм сексуальных отношений, не должно ущемлять достоинство других лиц и ставить под сомнение общественную нравственность в ее понимании, сложившемся в российском обществе.

Особого внимания заслуживает то, что Конституционный Суд РФ делает акцент на предопределенности конституционных ценностей историческими и культурными традициями многонационального народа Российской Федерации. Более того, Суд делает вывод о том, что рассматриваемые им конституционные ценности защиты семьи, материнства, отцовства и детства полностью коррелируют с религиозными традициями народов России, а также общественной нравственностью в понимании сложившемся в российском обществе.

Это постановление Конституционного Суда РФ имеет фундаментальное для российской правовой системы значение, прежде всего потому, что именно вопросы «гендерного равенства», «прав сексменьшинств», «однополых браков» на сегодня являются наиболее идеологизированными в рамках концепта прав человека. Нельзя не согласиться с В.Д. Зорькиным отмечающим, что ««увлеченность» современных европейских юристов защитой прав и свобод лиц с нетрадиционной ориентацией приобрела гротескные формы» ^[6]. Обращая внимание на то, что иногда подобный ЛГБТ-ангажированный подход может привести к трагедии (как например, в традиционно православной Сербии, где неприятие агрессивной пропаганды гомосексуализма вылилось в массовые беспорядки) исследователь ставит ребром вопрос о совместимости концепта «гендерного равенства», а также равнозначности традиционных и нетрадиционных представлений о межполовых отношениях с этосом многонационального народа России. В.Д. Зорькин задается вопросом: «Проще всего эти беспорядки списать на экстремизм неких националистических и фашистских сил. А что если это реальное возмущение большинства граждан конкретной страны, которая протестует против действий меньшинства? Действий, которые ломают культурный, нравственный, религиозный код» ^[6].

Как представляется, опасения В.Д. Зорькина являются вполне обоснованными, причем в подтверждение серьезности того сдвига в отношении к образам человека, семьи и детства, который наблюдается в политико-правовой практике многих западных государств, следует обратить внимание на некоторые вызывающие беспокойство документы. Например, в разработанном Европейским региональным бюро Всемирной организации здравоохранения документе «Стандарты сексуального образования в Европе», являющимся рамочным документом для лиц определяющих политику, руководителей и специалистов в области здравоохранения, закрепляется однозначно позитивный образ нетрадиционных сексуальных отношений, однополых браков и т.д. ^[7]. Более того, в стандартах закрепляется, что обязательным элементом реализации права ребенка на информацию является сексуальное просвещение, которое  должно начинаться с нуля лет. В предъявленных разнообразных таблицах объясняется, что именно должен знать ребенок (по годам). Например, в возрасте от 0 до 6 лет детям необходимо предоставлять информацию о сущности различных видов полового акта, об ощущении радости и удовольствия от прикосновения к собственному телу, мастурбации в раннем возрасте, а также прививать навыки раскрытия своей сексуальности и осознания гендерной идентичности ^[8]. Данные программные положения сегодня активно внедряются или уже внедрены в политико-правовой практике множества западных стран.

В то же время необходимо заметить, что в юридической науке в связи с принятием Конституционным Судом РФ Постановления от 23 сентября 2014 № 24-П существуют критические точки зрения. Например, О.Н. Кряжкова, критикуя принятое Судом постановление приходит к выводу о том, что «новый раунд борьбы за права сексуальных меньшинств состоялся. Его итог - скорее небольшой шаг в сторону утверждения верховенства права, нежели уверенная победа этого принципа над косными стереотипами (курсив мой – К.Ч.)» ^[9]. Однако аргументация автора вызывает некоторое недоумение, поскольку традиционные представления многонационального народа России о семье, материнстве, отцовстве и детстве безапелляционно объявляются ею «косными стереотипами», в сущности, вообще без их рассмотрения в качестве конституционных ценностей, которые должно защищать государство.

Более откровенно о новых европейских идеологических трендах в сфере прав ребенка и семьи пишут другие авторы. Например, некоторые исследователи социологи ссылаясь на публикации в европейских журналах, посвященных гендерной тематике заявляют, что современные тенденции в этой сфере «включают размывание социального института брака и распространение новых форм легитимного партнерства – таких, как сожительства; …прогресс в сфере равноправия женщин, мужчин, представителей сексуальных меньшинств. Смысл всех этих изменений – в снятии существовавших в традиционном институте брака ограничений, в расширении возможностей личностного выбора – как между различными формами организации семейной жизни, так и между семьей и другими сферами жизни…» ^[10]. Более того, авторы солидаризируются с позицией, согласно которой «модернизационные изменения в демографической сфере - важный элемент общего процесса модернизации» и что необходимо включать «нормативные взгляды, относящиеся к сфере семейных, сексуальных и гендерных отношений в число важнейших индикаторов этих изменений» ^[10].

Представляется очевидным, что подобные рассуждения являются в крайней степени идеологизированными, а попытки представить соответствующую деформацию (мутацию) института семьи в некоторых западных государствах объективным процессом не выдерживают никакой критики. В сущности современный западный «гендерно-толерантный» тренд возник не ранее чем во второй половине 20 в. и до этого момента для классического буржуазного общества была характерна традиционная семья с патриархальными элементами.

По мнению весьма авторитетных исследователей, гипотезы которых до сих пор не оспорены, именно традиционная буржуазная семья является minimum minimorum атомизированного общества эпохи Модерна. Например, Поль Лафарг, рассуждая о процессе развития социальных отношений в период перехода от родоплеменного строя к рабовладельческому указывает, что «Когда хозяйства, объединенные под властью патриарха, распались, семья сведена была к своему буржуазному минимуму – отцу, матери и детям… Мужчина, выйдя из патриархальной семьи с своей женой и детьми, попадал в материальную и интеллектуальную обстановку человека из буржуазной среды, который работает уже не для коллектива, а для себя лично» ^[11]. Кроме того, исследуя миф о Прометее, П. Лафарг указывает, что его отдельные эпизоды «являются также воспоминаниями о событиях, разбивших патриархальную семью и подготовивших возникновение буржуазной семьи, состоящей из одного хозяйства, семьи, существующей поныне» ^[12].

Буржуазную семью как базовую единицу капиталистического общества (общества модерна) признавал и Ф. Энгельс в работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства» ^[13], отдельные положения которой признаются в науке актуальными и сегодня ^[14].

Вышеизложенные позиции достаточно рельефно проявляют идеологический конфликт по поводу сущностного содержания ряда базовых конституционных и социальных ценностей и норм, свойственных обществу модерна. Пример с институтом семьи демонстрирует далеко идущие трансформации классических буржуазных гуманистических ценностей в большинстве западных государств. Это закономерно ставит под сомнение универсалистский характер таких вновь возникших в результате постмодернистской мутации ценностей. В любом случае, позитивное или негативное отношение к подобным постмодернистским ценностям может быть выстроено лишь посредством занятия идеологической позиции в процессе познания. Причем бесцеремонность постмодернистской идеологизированности порой принимает фантасмагорические формы, когда для обоснования своей позиции применяется полноценное интеллектуальное насилие над классической западно-буржуазной философской мыслью. Например, упомянутые выше социологи Фабрикант М. и Магун В. приводят мнение американских исследователей А. Торнтона и Л. Янг-ДеМарко, которые заявляют, что современные процессы деформации на Западе института семьи являются не много ни мало дальнейшим и более последовательным воплощением в жизнь «выдвинутых Просвещением идеалов свободы, равенства и терпимости» ^[10]. Обоснованность и объективность таких заявлений (как и спекулятивная подмена идеала «братства» понятием терпимости) не могут не вызывать существенного скептицизма.

Логические и идеологические построения на столь острую тему в любом случае не могут строиться без учета объективной социальной реальности в том или ином государстве. Многомерная сложность рассматриваемых правовых и социальных феноменов, прежде всего, должна соотноситься с укорененными в обществе и традиционными для него социальными нормами и ценностями, т.е. с учетом мнения демократического большинства.

В этой связи представляет большой научный интерес, проведенный в 2014 г. Агентством по культурно-социальным исследованиям общества (АКСИО) опрос общественного мнения «АКСИО-4». В опросе приняли участие 43 687 человек из всех регионов Российской Федерации, за исключением Крыма и Севастополя. Данные полученные в ходе опроса с предельной однозначностью доказывают наличие традиционалистского (консервативного) ценностного тренда в сфере семьи у подавляющего большинства населения России. Приведем некоторые из результатов опроса ^{[15, 16]}.

Прежде всего, примечателен тот факт, что на вопрос о том, каков должен быть порядок изменения законодательства в сфере семьи и детства, т.е. вопросов затрагивающих фундаментальные ценности россиян - 65,9 % опрошенных высказалось в пользу всенародного референдума. Представительные органы различных уровней у жителей нашей страны доверия не вызывают ^[15].

Затрагивалась в исследовании и тема отношения к «однополым бракам». Например, на вопрос «Выразите свое отношение к возможности введения в России Закона, разрешающего однополые браки и уравнивающего однополые семьи с обычными» - 87,5 % опрошенных ответили, что они категорически против, 9,6 % не уверены и лишь 2,1 % полностью поддерживают такую инициативу. Кроме того, на вопрос «Выразите свое отношение к возможности введения в России Закона, разрешающего однополым семьям усыновлять и воспитывать приемных детей» - 87,8 % опрошенных ответили, что они категорически против, 9,2 % не уверены, 2,4 полностью поддерживают эту инициативу ^[15].

Кроме вопросов касающихся семьи и детства респондентам задавались вопросы непосредственно связанные с их отношением к нетрадиционным сексуальным отношениям. Так, на вопрос «Выразите свое отношение к возможности введения в России Закона, устанавливающего уголовную ответственность за гомосексуализм (однополые сексуальные отношения)» - 49,6 % опрошенных ответили, что полностью поддерживают такую инициативу, 29,2 не уверены и 20,2 % категорически против. Также, задавался вопрос, имеющий прямое отношение к принятому Конституционным Судом РФ Постановлению от 23 сентября 2014 № 24-П. Так, на вопрос «Выразите свое отношение к возможности введения в России Закона, устанавливающего уголовную ответственность за пропаганду гомосексуализма (однополые сексуальные отношения), в том числе проведения гей-парадов и пр.» - 78,1 % опрошенных ответили, что полностью поддерживают эту инициативу, 9,7 % не уверены, 11 % категорически против ^[15]. Эти результаты показывают, что подавляющее большинство граждан России к вопросам семьи, детства и межполовых отношений относятся крайне традиционно и консервативно. Более того сокрушительно развенчивают многие идеологизированные спекуляции на тему концепта «гендерного равенства» ответы на вопрос «Выразите свое отношение к возможности введения в России Закона, устанавливающего, что пол человека не задан от рождения, а является следствием воспитания, и поэтому должен определяться свободным выбором родителей (опекунов) или самого ребенка, а затем выбранный пол должен обеспечиваться необходимыми медицинскими мерами (операциями и пр.)» - 80,7 % опрошенных ответили, что они категорически против, 15 % не уверены и лишь 2,5 % полностью поддерживают такую инициативу ^[16].

Исходя из вышеизложенного становится очевидно, что призывы к «модернизации» народного сознания теми исследователями, которые относятся к убеждениям многонационального народа России как к чему-то устаревшему и не вписывающемуся в западные тенденции, как минимум, находятся в глубоком противоречии с суверенной волей демократического большинства. Как пишет В.Д. Зорькин, «Нельзя, в противоречии с базовыми ценностными и морально-этическими установками социального большинства, правовыми мерами поддерживать те тенденции трансформаций «нравственного закона внутри нас», которые социальное большинство категорически отвергает» ^[17]. Мнение меньшинства согласно нормам демократии, разумеется, должно учитываться, но оно не может возводиться в абсолют хотя бы в силу самой природы народовластия.

Учитывая реальное состояние современного российского общества принятое Конституционным Судом РФ Постановление от 23 сентября 2014 № 24-П, выглядит крайне закономерным. В этой связи, когда Суд обосновывает, что «По смыслу… конституционных положений, семья, материнство и детство в их традиционном, воспринятом от предков понимании представляют собой те ценности, которые обеспечивают непрерывную смену поколений, выступают условием сохранения и развития многонационального народа Российской Федерации, а потому нуждаются в особой защите со стороны государства… регулирование свободы слова и свободы распространения информации не предполагает создание условий, способствующих формированию и утверждению в обществе в качестве равнозначных иных, отличных от общепризнанных, трактовок института семьи и сопряженных с ним социальных и правовых институтов» ^[5] он конституирует определенный идеологический тренд в сфере семьи и детства, ориентируясь при этом на социальные ценности демократического большинства российского народа.

Конституционный Суд, наряду с этим, безупречно выполнил и свою функцию по поддержанию баланса конституционных ценностей и соблюдению принципа соразмерности при их конституционной защите. С точки зрения принципа соразмерности необходимо соблюдение ряда критериев, таких как обоснованность, пригодность, минимальность и сбалансированность ^{[18, 19]}. Обоснованность ограничения конституционных прав в Постановлении Конституционного Суда РФ от 23 сентября 2014 № 24-П подтверждается прямым закреплением оснований ограничения в ч. 3 ст. 55 Конституции РФ. Критерий пригодности, предполагающий наличие разумной связи между целью и средством при ограничении конституционных прав также был соблюден, поскольку такое ограничение обусловлено необходимостью защиты витальных интересов демократического большинства многонационального народа России. Кроме того, наличие запрета пропаганды гомосексуализма среди несовершеннолетних вовсе не предполагает запрета на реализацию свободы выражения мнений адресованной иным возрастным категориям граждан. Критерий минимальности, предполагающий, что для обоснованной и пригодной цели должны применяться наименее обременительные для индивида ограничения, как представляется, тоже выполнен Судом. Вид ограничения (административная ответственность) и его не абсолютный характер, исходя из значимости конституционных целей, вполне согласуются с правовыми позициями ЕСПЧ, согласно которым «государственные власти, находясь в непосредственном и непрерывном контакте с жизненно важными силами своих стран, в принципе находятся в лучшем положении по сравнению с международным судьей в отношении определения точного содержания этих требований и определения того, что «ограничение» и «штрафные санкции» действительно «необходимо» для удовлетворения этих требований» ^[20]. Соблюдение критерия сбалансированности как требования установления равновесия конфликтующих конституционных ценностей (индивидуальных и публичных интересов) Суд правомочно обосновал тем, что ограничение  конституционных прав обусловлено направленностью «на предотвращение причинения вреда здоровью несовершеннолетних, их нравственному и духовному развитию и не предполагает вмешательства в сферу индивидуальной автономии…не препятствует беспристрастному публичному обсуждению вопросов правового статуса сексуальных меньшинств, а также использованию их представителями всех не запрещенных законом способов выражения своей позиции по этим вопросам…включая организацию и проведение публичных мероприятий» ^[5].

Таким образом, основываясь на приведенных социологическом материале и теоретических работах, а также анализе правовой позиции Конституционного Суда РФ, выраженной в Постановлении от 23 сентября 2014 № 24-П необходимо констатировать, что Суд не ограничивался при разрешении дела только вопросами права, а осуществил также идеологическое оформление социально-правовой реальности. Суд в этой своей роли с одной стороны опирался на традиционное представление российского общества о благе, но в то же время судом создаются определенные идеологические конструкции, влияющие в свою очередь на само общество.

Учитывая современный западный тренд мутации института буржуазной семьи, классической буржуазной морали и нравственности совершенно очевидно, что такие постмодернистские «мутабуржузные» тенденции не могут претендовать на общечеловеческий универсализм, а значит перед Россией встает задача идеологической самоидентификации на основе преемственности национально-исторического образа жизни. Оптимальным инструментом для конституирования этих процессов, без коллизии с положением статьи 13 Конституции РФ, является конституционно-корректирующая и интерпретационная деятельность Конституционного Суда РФ.