К вопросу о синтезе классической диалектики и герменевтики

Яковлев Владимир Анатольевич доктор философских наук профессор, Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова (МГУ) 117463, Россия, г. Москва, ул. Инессы Арманд, 4, корп. 2 Iakovlev Vladimir Anatolievich Doctor of Philosophy Professor of the Department of Philosophy of Natural Science at Lomonosov Moscow State University 117463, Russia, g. Moscow, ul. Inessy Armand, 4, korp. 2, kv. 7 goroda460@yandex.ru Другие публикации этого автора

Философы — это мыслители. Они называются так, потому что мышление происходит главным образом в философии.

Мартин Хайдеггер

Начиная с натурфилософии Античности (Гераклит, элеаты, пифагорейцы, атомисты, другие школы) и вплоть до Нового времени (Н. Кузанский, Дж. Бруно, Г. Лейбниц и др.), диалектика выступала как фундаментальная исследовательская программа устройства бытия и познания, сыгравшая в дальнейшем креативную роль в возникновении науки.

У Гераклита – основателя этой программы – диалектика и диалектическое противоречие рассматриваются не только в качестве борьбы и единства противоположностей, но осмысливаются в виде непрерывного перехода из одной противоположности в другую.

В учениях софистов (эристика), Сократа (майевтика), Платона на первое место вышла субъективная диалектика – искусство открытия, умение проведения дискуссии оппонентов с целью их приближения к истине. Далее, это школа стоиков, которые стремились преодолеть одностороннее понимание Аристотелем диалектики только как недостоверного по отношению к аналитике знания. Стоики первыми поставили вопрос о бинарной оппозиции и взаимодополнительности диалектики (в качестве искусства открытия нового) и аналитике (как процедуре строгого доказательства).

Диалектика страха перед вечными муками ада за совершённые грехи и надежды на божью милость, прощение и вечную райскую жизнь пронизывает всё учение христианства. Диалектично и отношение христианства к «греческой учёности». Так, в «Екклесиасте» можно найти немало негативных оценок мудрости и науки: «Где одежда – там моль, где наука – порок»; «Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь». Вместе с тем в «Екклесиасте» встречаются и прямо противоположные высказывания, из которых следует превосходство мудрости над глупостью. Проповедуется польза знания: «мудрость знающему жизнь продлевает»; утверждается, что «преимущество мудрости перед глупостью такое же, как преимущество света перед тьмою».

Эти и другие диалектические противоречия, встречающиеся в библейских текстах, во многом определили два метафизических оппозиционных принципа христианства. Первый – на изучение, корректировку и ассимиляцию греко-римской культуры (линия Климента Александрийского и Оригена), а второй – на её полное неприятие и отторжение (линия Татиана и Тертуллиана). Климент, высоко ценя эллинскую образованность, стремился представить греческую духовную культуру, прежде всего философию, как некий Завет, который греки получили от Бога, так же как иудеи получили от него Ветхий завет, а христиане – Новый. Тертуллиан, в свою очередь, опирался на известные суждения из «Посланий апостола Павла»: «Мудрость мира сего есть безумие перед Богом»; «Смотрите, братия, чтобы кто не увлёк вас философией» и др. Тертуллиан утверждал, что между Академией Платона и церковью Христа, между Афинами и Иерусалимом в принципе не может быть ничего общего, что после Евангелия не нужны никакие изыскания. В лаконичной форме история спрессовала позицию Тертуллиана в афоризм «Верую, ибо абсурдно».

Диалектика Екклесиаста прослеживается на новом методологически более высоком уровне в собрании религиозно-философских текстов V в., получивших после длительных дискуссий название «Ареопагитики» («О божественных именах») Псевдо-Дионисия. В текстах проявляются два противоположных и взимодополнительных принципа богопознания – катафатический (положительный) и апофатический (отрицательный).

В средневековой схоластике диалектически оппозиционными на протяжении многих столетий выступали направления реализма и номинализма.

В Новое время наиболее важной представляется диалектика онтологического учения Лейбница о монадах. В системном варианте, по нашему мнению, это учение можно представить как три пары взаимодополнительных оппозиций, в горизонте которых и движется мысль философа.

Первая пара – это, с одной стороны, самодостаточная целостность и замкнутость в себе всех монад («не имеют окон»), а с другой – структурная и функциональная тождественность каждой монады («живого зеркала Универсума») всему макрокосмосу. Своеобразный принцип фрактальности, выдвинутый ещё Анаксагором («всё – во всём»).

Вторая пара оппозиций выражает идею диалектической взаимосвязи сепарабельности (атомарности) отдельных монад («зеркал») с непрерывностью (континуумом) всего мироздания.

Через третью пару монад: духовная сущность монад – их физическая реальность, а также четвёртую: творения Бога – самоорганизация и активность, объясняется телеологический вектор гармонизации мироздания.

Вся немецкая классическая философия, как известно, представляет богатейший набор диалектических идей, высшим обобщением которых, бесспорно, является диалектика Гегеля.

Им были подробно разработаны с идеалистических позиций система диалектически взаимосвязанных категорий, основные законы диалектики, а также различные способы разрешения («снятия») противоречий.

Марксизм, как известно, не только наследовал гегелевское учение о диалектике, но и материалистически его переработал. С точки зрения Маркса, сосуществование двух взаимно противоречивых сторон, их борьба и слияние в новую категорию, составляют сущность диалектики и диалектического развития. Постулат, согласно которому всякое развитие должно рассматриваться как возникновение противоречий, их разрешение и возникновение новых противоречий, а также традиционная классификация противоречий на внутренние и внешние, антагонистические и неантагонистические, основные и неосновные составляют концептуальный каркас диалектики.

Маркс, в отличие от Гегеля, рассматривал диалектику не в качестве особого философского метода, но как общенаучный метод. Отдавая должное Гегелю, Маркс в образной форме показал путь преобразования диалектики: «Мистификация, которую претерпела диалектика в руках Гегеля, отнюдь не помешала тому, что именно Гегель первый дал всеобъемлющее и сознательное изображение её всеобщих форм движения. У Гегеля диалектика стоит на голове. Надо её поставить на ноги, чтобы вскрыть под мистической оболочкой рациональное зерно» [1[.

В своём фундаментальном труде «Капитал» Маркс, как показано во многих исследованиях, широко использовал основные законы и принципы диалектики. Энгельс также считал необходимым использование учёными диалектики как метода в исследовательской деятельности по изучению природы. По его мнению, диалектический метод выражал объективную диалектику природы, подтверждаемую важнейшими открытиями в естествознании XIX в. (закон сохранения энергии, клетка как общий элемент органической материи, теория Ч. Дарвина, периодическая система элементов Д.И. Менделеева).

Определения Энгельсом диалектики как науки о всеобщей связи и наиболее общих законах развития (известные три закона диалектики) подчеркивали, с одной стороны, методологическую роль диалектического материализма в развитии науки, а с другой, – предполагали развитие самой диалектики в её новых исторических формах с каждым новым крупным открытием в науке.

Однако в дальнейшем теоретики марксизма (Г.В.Плеханов, К.Каутский, В.И. Ленин и др.), по нашему мнению, не внесли ничего существенно нового в разработку теории диалектики. Известный фрагмент «К вопросу о диалектике» [2], написанный Лениным в 1915 г., в основном повторяет главные положения Гегеля, Маркса, Энгельса и носит, скорее, самообразовательный, чем исследовательский характер. Например, такие положения: «раздвоение единого и познание противоречивых частей его составляют суть диалектики»; «условие познания всех процессов мира в их "с а м о д в и ж е н и и", в их спонтанейном развитии, в их живой жизни, есть познание их, как единства противоположностей»; «…Всему познанию человека вообще свойственна диалектика»: «Диалектика и есть теория познания (Гегеля и) марксизма» и т.п.

В своей же более ранней и наиболее философски насыщенной работе «Материализм и эмпириокритицизм» (1908 г.) Ленин анализирует открытие электрона, которое, по сути, означало переход науки к новой картине мира. Но, защищая диалектический материализм, он «опускает» многие диалектически связанные аспекты процесса познания. В книге нет исследования соотношения эмпирического и теоретического уровней знания, чувственного и рационального, внутренней логики развития науки и её социальной детерминации.

Более того, Ленин формулирует определение понятия материи, которое, по его мнению, призвано утвердить объективность (независимость от сознания) мироздания, какими бы не были новые научные открытия: «Материя есть философская категория для обозначения объективной реальности, которая дана человеку в ощущениях его, которая копируется, фотографируется, отображается в наших ощущениях, существуя независимо от них» ^[3].

Академик Т.И. Ойзерман, анализируя в целом проблематику диалектического материализма, пишет в Новой философской энциклопедии: «Предложенная Лениным дефиниция не содержала в себе ничего нового. Её придерживались Г.В. Плеханов, К. Каутский, а в домарксистской философии – П. Гольбах» ^[4].

На наш взгляд, с позиций развития современной науки ^{[5, 6]} данное Лениным определение никоим образом не проясняет проблему объективности, поскольку не учитывает креативную (конструктивную) роль субъекта в познании, его новые формы диалектической связи с объектом.

В последнее время, однако, термин «диалектика» всё реже встречается в философских текстах. Чаще говорят о конструктивизме, релятивизме, постмодернизме как ведущих тенденциях в самых различных частях философского знания.

Изъятие («снятие») диалектики из современного философского дискурса хорошо иллюстрируется тем фактом, что она не упоминается в названии ни одной секции на последних международных и отечественных конгрессах по философии, не говоря уже о тематике пленарных докладов.

На наш взгляд, это может быть объяснено двумя типами причин. Во-первых, – идеологической заданностью в течение длительного времени марксистско-ленинского понимания диалектики как высшей ступени развития теоретического мышления ^{[7, 8]}. Огромное количество работ было посвящено не только анализу (далеко не критическому) «Диалектики природы», «Анти Дюрингу» Ф. Энгельса, «Материализму и эмпириокритицизму» В. И. Ленина ^{[9, 10, 11, 12]} но и «Капиталу» К. Маркса ^{[13, 14]}.

Правда, необходимо отметить и смелые попытки нового осмысления диалектики соотношения материального и идеального. Так известный отечественный философ Э.В. Ильенков, например, работая в основном в рамках гегелевско-марксистской традиции понимания диалектики, развивал идеи о том, что содержание сознания характеризует не столько само сознание, сколько реальную предметность, данную в формах деятельности. Это явно шло вразрез с общепринятой трактовкой духовной жизни человека в свете «ленинской теории отражения» о сознании как функции мозга. Э.В. Ильенков утверждал, что только во взаимно-встречном движении двух противоположных метаморфоз, формы деятельности и формы вещи, в их диалектически-противоречивом взаимопревращении идеальное и существует [15[. Как считал философ, идеальность носит принципиально процессуальный характер; это превращение формы деятельности в форму вещи и обратно – формы вещи в форму деятельности. Адекватную трактовку этого взаимно-встречного движения двух форм даёт, по его мнению, только диалектический материализм.

Пытаясь максимально обобщить концепт диалектики, Э.В. Ильенков даёт ей различные определения: «наука о процессе отражения природы и истории в человеческом мышлении. Наука о законах превращения "действительности в мысль” (т.е. о законах познания, о законах высшей формы отражения), а мысли – в действительность (т.е. о законах практической реализации понятий, теоретических представлений – в естественно-природном материале и истории» [16].

Однако, на наш взгляд, в целом философу всё же не удалось существенно отойти (уйти) от ортодоксальной марксистско-ленинской трактовки диалектики как науки (высшей науки, науки всех наук и т.п.). За довольно расплывчатыми определениями этой науки непонятным оставалось главное – о каких законах, кроме известных трёх гегелевских, идёт речь и как они в принципе соотносятся с законами конкретных наук. Ниже мы постараемся показать, что диалектика никаким образом не может претендовать на статус науки, но вполне оправдывает свой статус культурной универсалии в качестве метатеории герменевтического метода.

После государственного отказа от коммунистической идеологии и принципа партийности философии произошла резкая переориентация российского философского сообщества на различные новомодные западные течения философской мысли. При этом, однако, опять-таки, как и в случае с Л. Фейербахом, по словам Маркса, «вместе с водой выплеснули и ребёнка».

Большое влияние на отрицательное отношение к диалектике оказали позитивистское и постпозитивистское направления в западной философии. Особенно показательна в этом отношении известная работа К. Поппера «Что такое диалектика?» ^[17]. Остановимся на её анализе подробней, поскольку, хотя работа была написана в 1937 г., в России она стала известна сравнительно недавно и вызвала острые дискуссии.

К. Поппер считает, что любое развитие можно подогнать под диалектическую схему, а диалектик может не опасаться опровержения будущим опытом. Понятие диалектики, по его мнению, слишком расплывчато и неопределённо. Оно настолько растяжимо, что с его помощью можно объяснить любую ситуацию в любой сфере культуры. Поппер отрицает не только какого-либо рода эвристичность диалектики, но даже её рациональность для гносеологии. Философ утверждает, что процесс познания наиболее полно и адекватно описывается общенаучным методом проб и ошибок.

На наш взгляд, критикуя диалектику Гегеля и Маркса, Поппер, тем не менее, сам развивает идущую от Сократа программу диалектики как метода ведения дискуссии (субъективную диалектику). Более того, философ выстраивает модель научной творческой дискуссии, участники которой могут не только критиковать своих оппонентов, но рационально оценивать их контраргументы и вносить соответствующие коррективы в свои исходные позиции. Коммуникативно-аргументативная функция человеческого языка, о которой пишет в ряде своих работ Поппер, является, по нашему мнению, изначально диалектической. Именно непрерывная борьба мнений в рамках (единстве) формальных процедур научного дискурса определила критически-рационалистический стиль мышления европейской цивилизации в её неуклонном стремлении к достижению объективной истины.

Диалектика научного дискурса выражается в конкретно-научных методах дедукции-индукции, анализа-синтеза, аксиоматики-экспериментирования, моделирования-вычислений и др. Многие элементы этих методов сформировались ещё в Античности, получили развитие в силлогистике средневековых схоластов и в «учёном незнании» Н. Кузанского. В итоге они все определили фундамент классической науки Нового времени, сыграли свою креативную роль в её бурном развитии и продолжают выполнять важнейшие функции в настоящее время в постнеклассической науке. Несмотря на специфические особенности огромного количества современных научных дисциплин, при построении теоретических конструкций в них, как правило, используются выше обозначенные диалектически оппозиционные методы.

Как показал ещё ученик Поппера И. Лакатош, принцип фальсификации, который предложил Поппер для определения демаркационной линии между наукой и ненаукой (метафизикой), отнюдь «не срабатывает» в реальной научной практике. Учёное сообщество, только уже приняв, опять-таки, в ходе диалектического дискурса новые идеи, постфактум («задним числом») решает, какой эксперимент считать главным фальсификатором прежней теории.

Вот почему, по нашему мнению, «воюя» с диалектикой Гегеля и Маркса, Поппер «воюет», фактически, с «ветряными мельницами».

К тому же философ науки явно недопонимает, мягко говоря, суть диалектики, утверждая, что она разрушает базовую основу теоретического мышления – закон недопустимости противоречия в формальной логике. Поппер считает это родовым пороком диалектического метода, в результате чего оказывается возможным доказательство прямо противоположных утверждений.

Конечно, необходимо учитывать, что статья Поппера была написана ещё за десятилетия до знаменитого открытия функциональной асимметрии полушарий головного мозга (Р. Сперри вместе с Д. Хьюбелом и Т. Визелом за это открытие получили в 1981 г. Нобелевскую премию по физиологии и медицине).

Открытие учёных нередко сравнивают с революционным открытием деления атомного ядра в физике. В настоящее время экспериментально установлено, что левое полушарие несет функцию («стратегию») организации однозначного контекста поступающей в мозг информации, её унификации, что необходимо для общения между людьми. В то же время правое полушарие формирует многозначный контекст, который не исчерпывается логикой объяснений в существующей системе коммуникаций. Эти функции взаимодополнительны, и лишь в их единстве обеспечивается полноценная работа мозга, где правое полушарие несет творческое, образное начало, а левое выполняет логико-критические функции.

С точки зрения процесса эволюции, такая асимметрия рассматривается в качестве структурного механизма креативности мозга. Причём, творческий процесс, который происходит в правом полушарии, не контролируется сознанием, что создает возможность для перманентных психических мутаций. Левое же полушарие осуществляет сознательный отбор поступающих в него гипотез-результатов. Таким образом, диалектически синхронизируются дискретно-линейный процесс вербального мышления и симультанный процесс образного мышления. Полушария как бы ведут между собой непрерывный диалог.

Французский психолог А. Валлон также рассматривает диалектику бинарных структур мозга как неотъемлемое свойство мышления, которое он обозначает понятием «дипластия» ^[18]. По его мнению, оперирование бинарными оппозициями проявляется через свойство человеческой психики объединять противоположные и даже взаимоисключающие элементы в единое целое. Бинарные оппозиции выступают в качестве наиболее элементарной структуры человеческого мышления, как «молекула» интеллекта, в которой акт мышления раскрывается в своей наиболее простой и недифференцированной форме. Моменты единства и дифференциации, ассимиляции и множественности в дипластии представляются как диалектически взаимодополнительные.

Иначе говоря, люди по своей природе «обречены» рассматривать объекты познания и практики диалектически. В самом простом варианте – с одной стороны… и с другой стороны. Что, кстати, нередко (неосознанно для себя) делает и сам Поппер.

Поппер не мог не знать про выше указанные революционные открытия. А их логическим следствием явилось то, что классическую логику, идущую от Аристотеля, уже больше никак нельзя рассматривать в качестве науки о формах и правилах реального человеческого мышления. Но философ, последовательный сторонник критического рационализма, тем не менее, без каких-либо правок продолжал включать статью «Что такое диалектика?» даже в самые последние сборники своих работ.

Кроме того, необходимо учитывать, что в XX в. был разработан целый кластер так называемых неаристотелевских логик (А.В. Васильев), где наличие противоречий не ведёт к взаимоисключающим следствиям. Во многих системах неклассической логики вообще нет ни закона противоречия, ни закона исключённого третьего. И хотя научные теории всё же строятся по правилам классической логики, сформировался консенсус в понимании того, что современная логика – это такая же абстрактная и самодостаточная наука, как и математика. С реальным процессом человеческого мышления она не имеет ничего общего.

Наконец, Поппер явно пропустил (или не захотел обратить внимание) важные высказывания Гегеля относительно взаимосвязи рассудочной (аристотелевской) логики и логики разума (диалектической). Идя от Платона, который, как известно, рассматривал диалектику в качестве высшего уровня мышления, которой обучают только наиболее отличившихся на всех этапах обучения, Гегель неоднократно говорит о необходимости овладения посредством хорошего образования законами рассудочной (формальной) логики. Немецкий философ уверен, что «...рассудок есть вообще существенный момент образования. Образованный человек не удовлетворяется туманным и неопределенным, а схватывает предметы в их четкой определенности» ^[19].

Не случайно в работе Поппера нет ни одного примера нарушения Гегелем закона противоречия. Философ науки просто конструирует свои рассуждения, исходя из принципа – раз диалектика полагает, что в основе любого развития лежит противоречие, значит, она с формально-логической точки зрения не верна.

Однако ещё Аристотель, критикуя диалектику Гераклита, показал, что существуют важные различия между контрарными («белый – чёрный») и контрадикторными («белый – небелый») противоречиями. Для первых всегда можно найти нечто среднее, медиатор («серый»), для вторых «работает» закон исключённого третьего («или – или»).

Но ведь и Гегель, в отличие от Гераклита, нигде не утверждает, что качество объекта может быть и не быть одновременно здесь и сейчас (контрадикторное противоречие). Закон диалектики говорит, что объекту имманентно присущи качественные и количественные параметры, являющиеся относительно противоположными (контрарное противоречие), но в то же время внутренне взаимосвязанные. «Разбалансировка» одного из параметров (нарушение меры) ведёт к переходу объекта в новое состояние – механизм развития. Повторение этих циклов в форме «спирали» указывает на его прогрессивную направленность.

На наш взгляд, критиковать Гегеля надо не за то, что он признаёт (в сфере духа) наличие диалектических противоречий, поскольку они очевидны. Скорее, можно говорить с позиций современного духовного развития общества и культуры в целом о постоянном нарастании (ускорении) «вала» противоречий. Так же, как для астрофизиков, полной неожиданностью оказалось открытие факта «разбегания галактик с ускорением», так и современная земная цивилизация всё более осознаёт, лавинообразное (веерообразное) умножение количества вызовов (бинарно взаимосвязанных оппозиций) с совершенно непрогнозируемым результатом их разрешения.

У Гегеля законы диалектики как бы рядоположены – каждый объясняет, как было отмечено выше, за определённый аспект теории развития (источник – механизм – направлении). Искусный мастер синтезов тезисов и антитезисов, почему-то не задумался о возможности сведения к единому фундаменту («знаменателю») всех трёх законов, приведения их в систему. Наверное, ещё недостаточно было научного и социокультурного материала для такой высшего уровня абстракции рефлексии.

На наш взгляд, в системном варианте такой фундаментальный закон, из которого выводились бы известные законы диалектики, можно сформулировать как закон отрицания меры противоречий. Это, конечно, тема отдельного исследования. Но, заметим, что именно такой закон объясняет «эмпирическую реальность» не только постоянное увеличение количества и глубины противоречий во всех сферах реальности, но и постоянное ускорение этого процесса.

Напрашивается аналогия. Согласно космологам, внутри галактик преобладает сила гравитации (притяжения). Иначе они бы просто распались. Но в итоге решающей оказывается сила антигравитации («тёмная энергия», благодаря которой галактики и разбегаются с ускорением.

Исходя из изложенного, на наш взгляд, можно утверждать, что Поппер не прав ни в мировоззренческом, ни в методологическом плане.

В целом система предельной степени общности и абстрактности философских категорий, образуемых не по родовидовому принципу, а через бинарное сопоставление, описывает не только синхронный (логический), но и диахронный (исторический) аспекты развития рационального мышления, По сути, начиная с десяти категорий Аристотеля, все философы стремились к развитию и пополнению этой системы.

Поппер, как уже указывалось выше, считает единственным общенаучным методом познания метод проб и ошибок. Но зададим сакраментальный вопрос – почему та или иная проба «не проходит», не становится фактором развития науки, а признаётся как ошибка? Очевидно, что такая проба сталкивается с серьёзным противодействием, оппозицией, борьбой, вступает в противоречие с уже устоявшимся и принятым научным сообществом знанием. И… проигрывает эту борьбу, уступая место другим пробам, которые также могут потерпеть фиаско, т.е. стать ошибками. Не напоминает ли это действие закона единства и борьбы противоположностей? Не случайно Энгельс рассматривал теорию Дарвина как иллюстрацию и подтверждение методологического значения этого закона.

Поппер не задумывается над такими тонкостями и фактически просто «калькирует» свой «закон» с описанного Дарвином механизма развития живой природы, считая единственным отличием сознательное его использование учёными ^[20].

Однако парадокс ситуации состоит в том, что сама теория Дарвина, ставшая для Поппера эталоном и образцом его якобы универсального метода проб и ошибок, оказывается формировалась не только (и не столько) на основе биологических гипотез (предположений), но и на базе многих ad hoc (произвольных гипотез), почерпнутых из социокультурных ресурсов.

Известный историк, социолог и философ науки М. Малкей провёл скрупулёзный анализ (case studies) генезиса ключевых идей теории Дарвина. Обычно историки науки рассматривали эту теорию как интегральное описание (с помощью метода индукции) наблюдаемых фактов, независимых от социального контекста. Малкей же вскрывает её практические и теоретические вненаучные источники.

Прежде всего сюда входят тщательное наблюдение над домашними растениями и животными, что требовало интенсивного общения с селекционерами-практиками и послужило в итоге моделью для понимания естественного отбора, происходящего ради выживания в дикой природе.

Имеющихся в то время данных по естественной изменчивости было недостаточно для установления связей между нею и изменчивостью искусственной (неполная индукция). И Дарвин использовал метафору естественного отбора (ad hoc) и заимствованную из работ селекционеров терминологию, чтобы тем самым преодолеть разрыв в цепи своей аргументации. Но нужна была скрепляющая фундаментальная идея, чтобы выстроить новую биологическую теорию.

И такая идея нашлась в облике теории народонаселения английского священника, демографа и экономиста члена Лондонского королевского общества и Французской Академии Т.Р. Мальтуса ^[21]. Эта теория была широко известна в начале XIX в. активно обсуждалась во многих сферах интеллектуальной жизни.

Основными положениями были следующие: 1. Рост народонаселения ограничен средствами существования, социальными и природными катаклизмами; 2. Научно-технический прогресс не компенсирует естественное убывание плодородия почвы, являющейся основным средством существования народонаселения; 3. При благоприятных условиях рост населения происходит в геометрической прогрессии, а рост средств существования – только в арифметической; 4. Существование бедных и богатых, обострение борьбы за ресурсы являются неизбежными следствиями трёх первых тезисов.

Эти теоретические выкладки, как нельзя лучше, соответствовали интуитивным прозрениям учёного-биолога. И как пишет Малкей, Дарвин «испытал драматическую вспышку озарения в отношении того, что управляющие народонаселением законы Мальтуса могли бы даже с большей убедительностью быть применимы к животной и растительной жизни. В результате весь массив наличных наблюдений внезапно предстал… в новой перспективе….Ядро мальтусовского анализа было заимствовано Дарвином и Уоллесом и применено к отбору биологических организмов в естественных условиях» [22[.

Иначе говоря, Дарвин герменевтически интерпретировал с позиций биологической науки и своего социокультурного горизонта опыт селекционеров-практиков и основные идеи теории Мальтуса. Образно говоря, сформировался некий симбиоз – натурмальтузианство.

Таким образом, мы видим, что даже исходная модель попперовского метода проб и ошибок генетически появилась не в результате слепых мутаций и фальсификаций в сфере биологических гипотез, а как осознанный диалектический синтез опыта селекционеров-практиков и герменевтической интерпретации (переноса) идей из сфер экономики и демографии.

Кроме того, с позиций современной синтетической теории эволюции, математических моделей популяционной биологии и современной демографии невозможно объяснить определённую направленность (цефализация) и скорость эволюционного процесса от прокариотов к человеческому разуму, поскольку – и это признаёт сам философ науки – на фоне всех логически возможных проб («слепых мутаций») вероятность удачных (ведущих к прогрессивному развитию) исчезающее мала. И поэтому Поппер, ярый противник всяких ad hoc, вводит, тем не менее, гипотезу об изменении некой информационной структуры предпочтений и целей, которая якобы предшествует изменению генной структуры, связанной с анатомическим (морфологическим) строением организмов.

На наш взгляд, совершенно прав Ю.В. Чайковский, считая, что такие спекулятивно-гипотетические приёмы приводят в итоге Поппера, как это ни парадоксально, к теории Ламарка – прямо противоположной биологической программы объяснения и понимания смысла развития жизни [23]. Можно только добавить, что в таком случае теория Поппера и предлагаемый с существенными поправками метод очень близко подходят к теории автоэволюции А. Лима-де-Фариа и к известной теории творческой эволюции А. Бергсона.

Иначе говоря, основной тезис эволюционной эпистемологии (ЭЭ) – пробы (мутации) являются нейтральными («слепыми») – элиминируется, если вводится новая гипотеза о предпочтениях и целях на генном уровне.

Поппер и его последователи ранее в эпатажной форме интерпретировали этот тезис как эпистемологическое единство всех живых организмов – от амёбы до Эйнштейна – решать задачи с помощью единого алгоритма, а именно, слепой перебор вариантов и селективный отбор полезных (BVSR). Теперь оказывается, что, напротив, на каждом уровне («этаже») жизни всегда есть какая-то ориентировочная деятельность (априорные когнитивные структуры Канта?) в форме определённых предпочтений и целей. Но в таком случае мы опять приходим к диалектике (а как сказать иначе?) природы и познания в форме бинарного единства материальных и идеальных структур.

Известный отечественный учёный С.В. Петухов выражает это единство на языке науки: «Принцип бинарности (типа мужское – женское или инь – ян) реализуется на всех уровнях биологической организации, включая двойную спираль ДНК с комплементарными основаниями и мышечное обеспечение движений, которое строится на парной работе мышц-сгибателей и мышц-разгибателей» ^[24].

Важно также подчеркнуть, что сам Поппер не может избежать «диалектического подхода» при обсуждении социально-политических проблем и философии истории в целом. Правда, делает это в завуалированной форме, используя известный лингвистический оборот «хотя…. но…». Приведём наиболее выразительную цитату: «Хотя история не имеет цели, мы можем навязать ей свои цели, и хотя история не имеет смысла, мы можем придать ей смысл … Человеческие институты – такие, как государство, – не являются рациональными, но мы можем решить бороться за то, чтобы сделать их более рациональными» ^[25]. Диалектика активно действующего субъекта в осмыслении исторического процесса и его воздействия (борьбы) на объект (косные социальные институты), на наш взгляд, здесь очевидна.

Второй пример связан с критическим анализом Поппером историко-философских взглядов Л.Н. Толстого в связи с войной 1812 г. Поппер пишет: «Толстой доказывает, и на мой взгляд успешно, какое малое влияние имели действия и решения Наполеона, Александра, Кутузова и других великих лидеров 1812 года в сравнении с тем, что можно было бы назвать логикой событий. Он указывает — и справедливо — на значение решений и действий бесчисленных никому не известных индивидов, которые сражались на полях войны, подожгли Москву и изобрели партизанские методы борьбы. В этих событиях, говорит Толстой, видна своего рода историческая детерминация — судьба, исторические законы или план. В его версии историцизма соединены и методологический индивидуализм, и коллективизм; иначе говоря — это типичное для того времени (и, боюсь, также для нашего) сочетание демократически-индивидуалистических и коллективистско-националистических элементов» ^[26].

На наш взгляд, Л.Н. Толстой в романе «Война и мир» очень аргументировано вскрывает диалектику бинарных оппозиций: индивидуальное – коллективное, демократическое – индивидуальное, коллективное – национальное и др. Но Поппер подменяет абсолютно значимое в данном контексте философское понятие «диалектика» вялыми, взятыми из обыденной речи словами «соединение», «сочетание», что существенно снижает уровень его аналитического дискурса.

Наша критика критики Поппером диалектики до сих пор касалась в основном его ранних работ. Но вот в последней своей крупной работе «Объективное знание. Эволюционный подход» философ существенно переосмысливает своё резко отрицательное отношение к классике. Он пишет: «История идей совершенно ясно показывает, что идеи возникают в логическом или, если этот термин предпочтительнее, в диалектическом контексте. Мои различные схемы… можно, по сути, представлять себе как усовершенствованные и рационализированные варианты диалектической схемы Гегеля: они рационализированы, потому что действуют целиком и полностью в рамках логического механизма (organon) рациональной критики, основанной на так называемом законе противоречия, то есть на требовании исключения всех обнаруженных противоречий» ^[27].

С этим утверждением трудно не согласиться, как и с признанием эвристически рациональной роли диалектики в генезисе научных идей. Однако опять-таки ни одного слова в плане признания Поппером своей неправоты в ранних работах – подмены апробированного всей историей философии диалектического метода почерпнутым из здравого смысла рецептурно-технологическим методом проб и ошибок.

Итак, подводя итог критике критики Поппером диалектики, важно подчеркнуть, что эволюционная идея проб и ошибок, перенесённая на почву эпистемологии, порождает глубокие противоречия, устранение которых и было первоначальной задачей работы «Что такое диалектика?».

На наш взгляд, можно сравнить диалектическое и формальное мышление по аналогии с высшей математикой и школьной арифметикой. Без первой и сейчас в обыденной жизни обходится большинство людей. Вторая, даже в эру компьютерных технологий и всевозможных калькуляторов, остаётся необходимой для каждого, хотя бы для того, чтобы правильно вести свой бюджет в условиях рыночных отношений («уметь считать деньги»). В этом смысле нельзя не согласиться с Гегелем, когда он афористично утверждает, что «...разум без рассудка — это ничто, а рассудок и без разума — нечто» ^[28].

С нашей точки зрения, в современном понимании диалектику можно рассматривать в двух взаимосвязанных, но в то же время относительно самостоятельных аспектах – в качестве исследовательской философской программы и общенаучного метода построения и критики теорий.

По мере развития классической науки философские гипотезы о диалектике бытия (небулярная теория Канта о происхождении солнечной системы, догадки Дидро и Шеллинга о единстве электрических и магнитных явлений и др.) оставались невостребованными до тех пор, пока сама внутренняя логика развития науки не приводила к их признанию (Лаплас, Эрстед, Максвелл и др.). Идея бинарности особенно проявилась в квантовой теории современной физики в качестве её фундаментальных принципов – корпускулярно-волновой дуализм Л. де Бройля, принцип дополнительности Н. Бора, принцип взаимности М. Борна.

Отечественный физик-теоретик А.Ю Севальников считает, что бинарная оппозиция в квантовом мире потенциальное – актуальное разрешается через процедуру измерения. Учёный пишет: «Измерение, или то, что называют наблюдением, переводит потенциальное в актуальное. Квантовый объект не существует определенным образом до измерения. С точки зрения традиционной философии это «не существование», и есть потенциальное, меональное, то самое «недобытие», «Nochnicht-Sein», которое «ждет» своего воплощения, явления» ^[29].

Диалектика в настоящее время – это «культурная универсалия» (В.С. Стёпин), влияющая на науку через системы воспитания, образования и общего социокультурного фона. Известно, что Эйнштейн признавал в качестве важного фактора для своего научного развития идеи Спинозы о диалектике атрибутов и модусов единой субстанции-природы, являющейся причиной самой себя. Н. Бор ещё в юношеском возрасте узнал о диалектике Кьеркегора («Или-или»), что впоследствии, как говорил учёный, стало одним из важных факторов для выдвижения им фундаментального принципа дополнительности в квантовой физике.

Известный американский историк науки Л.Р. Грэхэм, проведя свои исследования в СССР, пришел к выводу, что многие выдающиеся советские учёные были действительно убеждены в методологическом и эвристическом значении материалистической диалектики. Академики В.А. Амбарцумян, А.И. Опарин, Н.Н. Семёнов отнюдь не по идеологическому принуждению, а сознательно и методично использовали её законы и принципы в своей профессиональной деятельности ^[30]. Лауреат Нобелевской премии по физике академик В.Л. Гинзбург в одном из интервью о проблемах современной науки на вопрос, влияют ли работы профессиональных философов на современные исследования физиков, ответил: «Я был, и в известной мере, остаюсь сторонником диалектического материализма» ^[31].

Можно сказать, что диалектика, ставшая культурной универсалией со времён Античности и широко используемая в современном социальном контексте для объяснения многих процессов (материальных и духовных) в обществе, выражает в целом отношение человека к непрерывно меняющемуся миру и пониманию самого себя. Диалектика действительно является культурной универсалией, выражая, очевидно, фундамен­тальную характеристику человеческого мышления — диалектиче­ское равновесие адаптивного и инновационного начал.

В то же время было бы странно, если бы диалектика, претендующая на статус универсальной теории изменений и разви­тия, сама оставалась бы некоей константой. Как и все человеческое, диалектика зародилась и развивалась в определенном социально-культурном историческом контексте.

На наш взгляд, диалектику, как и любую другую куль­турную универсалию, например Бога, Справедливость, Идеальное общество, нельзя ни замолчать, ни тем более запретить. Просто на саму эволюцию диалектики надо попробовать взглянуть с диалекти­ческой точки зрения, которая в самом простом варианте означает «с одной стороны» и «с другой стороны.

Человеческая мысль, говорил известный французский иссле­дователь истории науки А. Койре, питается отрицанием. Выдвиже­ние любой идеи ведет, можно сказать, автоматически к выдвиже­нию контридеи. Так же как развитие всего многообразия живого началось с простейших одноклеточных, так и «цепная реакция идей» возникла с примитивных (с современной точки зрения) мета­фор — понятий. Но если развитие в живой природе сопровождается необратимым исчезновением менее приспособленных к среде орга­низмов, то в мире духовной культуры ни одна идея не исчезает бесследно.

Как бы мы ни мучились над пониманием смысла выска­зываний далеко отстоящих от нас по времени авторов, как бы ни расходились в интерпретациях содержания тех или иных текстов, сама работа в этом направлении свидетельствует о том, что филиа­ция идей есть нечто реальное и что мы не считаем бессмысленными попытки включить идейное наследие наших предшественников в духовный контекст современности.

На языке современной философии науки представление о филиации и взаимной конкуренции идей получило название мето­дологии научно-исследовательских программ (И Лакатош)

В этом смысле диалектика также никогда не представляла собой нечто единое и неделимое. Ошибка марксистской философии состояла в том, что диалектика противопостав­лялась метафизике в смысле метода, отрицающего якобы качественное саморазвитие бытия через противоречия. Однако най­ти таких «закоренелых» метафизиков, стремящихся к построению однозначно статичной картины мира, в истории философии, а тем более науки, практически невозможно. Даже элеаты, провозгласив­шие истинное бытие вечным и неизменным, отнюдь не отрицали реальность изменений в мире чувственных вещей.

Метафизика, по нашему мнению, тоже является культурной универсалией, поскольку выражает постоянное стремление человече­ского мышления к наиболее глубокому — сущностному — рассмотре­нию объектов, к такому уровню познания, который всегда находит­ся за пределами возможного опытного знания. Но как раз в этом созерцательном качестве «метафизика нужна, как воздух» (И. Кант) каждому человеку и науке.

Возвращаясь к теории диалектики, выделим её эволюционную программу, т.е. диалек­тики как теории познания и метода. В этом плане диалектику нередко, как было показано выше, называют субъективной диалектикой, противопоставляя в качестве антитезиса объективной диа­лектике бытия.

Представления о многослойности процесса познания, отличии знания ума от знания чувств, покрывале Майи, скрывающем сущность мира, разрабатываются уже в древневосточ­ной философии. В древнегреческой философии теория субъективной диалектики формируется через идеи различения элейцами точного знания (эпистеме) и мнения (докса), эристики софистов и майевтики Сократа. Платон, по сути, закрепляет понимание диалектики как метода ведения дискуссии, имеющей целью достижение истины.

А проведённое Де­мокритом разделение всего знания на истинное (светлое) и субъек­тивное (темное) в зависимости от рода получаемых ощущений по­ложило начало теории познания в качестве диалектики первичных и вторичных качеств. На наш взгляд, и споры в средневековье номиналистов с реалистами о природе универсалий, и дискуссии рационалистов с эмпириками об источниках истинного знания в Новое время, и учение И. Канта о трансцендентальной апперцепции как высшем синтезе чувственного и априорно-рационального явля­ются тоже своего рода конкретизациями общей программы диалек­тики как теории познания.

Длительное время представлялось, что теория познания является специфически философской дисциплиной. Такое представление бы­ло во многом обусловлено неравномерностью темпов развития конк­ретных научных дисциплин. Сейчас становится все более очевид­ным, что по мере прогрессирования комплекса биологических, фи­зиологических, психологических наук, а также кибернетики, когни­тивной социологии большая часть вопросов, связанных с поставлен­ной Кантом проблемой — как вообще возможно познание — пере­ходит из ранга философских в сферу специально научных. В прин­ципе логика развития программы диалектики как теории познания ничем не отличается от логики развития программы диалектики как теории бытия. И там, и там вначале появляются спекулятивные идеи, обладающие эвристическим потенциалом, реализующимся впоследствии в конкретных науках.

Не случайно в последние деся­тилетия сложилась разветвленная междисциплинарная программа так называемой эволюционной эпистемологии (Ж. Пиаже, Дж. Кэмпбелл, Г. Фоллмер, К. Лоренц и др.), в которой фактически чисто научными средствами исследуются процесс познания и мыслитель­ные структуры на онтогенетическом и филогенетическом уровнях ^{[32, 33, 34, 35]}. Здесь также появляется своя внутренняя логика постановки про­блем и методов их решения. Однако и здесь, так же как и в фундаментальных науках о природе, спекулятивные идеи могут теперь оказывать свое влияние лишь опосредованным образом. Фактически рассматривая познание как функцию живой природы, эти ученые подходят и к мышлению как к мыслительному аппарату, созданному природой, подчиняющемуся ее закономерностям, и к которому, следовательно, могут быть применены методы точных наук.

Более сложным представляется вопрос о развитии программы диалектики как метода. Диалектика как программа метода охваты­вает сферу отношений между субъектом и объектом и сферу отно­шений между субъектами. С лингвистической точки зрения в монологах, диалогах, полилогах субъекта с природой, самим собой и себе подобными на первый план выходит коммуникативно-аргументативная функция языка.

Эта программа диалектики как теории метода так же, как и рассмотренные выше другие программы диа­лектики – теории бытия и теории познания – по мере своего развития конкретизировались в методах индукции, де­дукции, анализа, синтеза, аксиоматики, гипотезы, эксперимента и в различных их сочетаниях.

В последнее время новым метанаучным подходом провозглашается синергетика. После работ И. Пригожина, Г. Хакена, С.П. Капицы, С.П. Курдюмова, В.И. Аршинова и др. процессы самоорганиза­ции стали выявляться во всех сферах реальности. В понятиях диссипативных структур, бифуркации, аттракторов описываются не толь­ко процессы, происходящие в неживой природе, но и в политике, экономике, искусстве, в нейрофизиологических процессах и в мышлении.

На наш взгляд, синергетический подход, обращаясь к анализу становления сложноорганизованных природных, когнитивных и социальны систем, акцентирует внимание на нелинейности, темпоральности, спонтанности процес­сов эволюции. Такой подход несомненно ведёт к «новому диалогу с природой», ориентирует на новую методологию её «вопрошания».

В применении к неживой природе выяв­ление процессов самоорганизации позволяет прийти к мировоззренчески важному выводу о вероятностном характере всех процессов реальности, наличии творческого потенциала в фундамен­тальных структурах материи. Однако, по нашему мнению, когда слишком большой акцент делается на са­моорганизации всех социальных и психологических процессов, синергетический подход превращается в некий новый фатализм.

Действительно, спрашивается, какую роль играют сознание, че­ловеческая воля, если периодически возникают состояния неопреде­ленности (хаоса), в лабиринтах которого всё происходит фактически вслепую? В результате встречи с аттрактором необходи­мым становится автоматическое перенесение системы на уровень новой диссипативной структуры, и тогда возникает фатальность – «все само достроится, организуется, проявится, напишется и т.д.» ^[36].

Необходимо отметить открытую поддержку диа­лектического метода в философских направлениях экзистенциализ­ма и герменевтики. Так, Ж.П. Сартр пишет специальную работу «Проблемы метода» ^[37], которую затем включает в свой капитальный труд «Критика диалектического разума». Правда, отметим, что Э.В. Ильенков и другие марксисты критиковали экзистенциалистскую герменевтику с позиции своего понимания диалектики. Большое внимание про­блемам диалектики как теории метода уделяет П. Рикер ^[38].

Однако речь, конечно, не идет о повторении гегелевско-марксистской схемы диалектики. На наш взгляд, происходит новое осмысление диалектики как универ­салии критического интерпретативного рационализма. Именно это ядро диалектики сохраняется на протяжении всей истории её разви­тия. В отличие от линейной схемы (тезиса — антитезиса — синтеза) новое понимание диалектики заключается прежде всего в умении вписать объ­ект в различные, чаще всего противоположные (контрарные) смыс­ловые контексты, которые противостоят друг другу как бинарные оппозиции.

Известно, в древнеегипетской мифологии Гермес Трисмегист выполнял функцию посредника между богами и простыми смертными. В древнегреческой философии бог Гермес должен был истолковывать людям повеления богов, а богам — просьбы людей. Отсюда и ведёт своё происхождение термин «герменевтика», первоначально означающий искусство толкования изречений оракулов, древних текстов, знаков, смысла чужого языка и т.п. В Средневековье герменевтика была неразрывно связана с теологией, с толкованием Библии и сочинений «отцов церкви». В период Ренессанса, появилась филологическая герменевтика, призванная критически исследовать литературные тексты, чтобы установить их аутентичность, освободить от искажений и более поздних добавлений.

Философская герменевтика возникла в середине XIX в. Её основоположниками были Ф. Шлейермахер и В. Дильтей. Они рассматривали герменевтику как учение об искусстве понимания и метод всех наук о духе, то есть гуманитарных дисциплин. Философы доказывали, что с помощью психологического «вживания» можно проникнуть во внутренний мир авторов древних текстов, любых исторических деятелей и на этой основе реконструировать исторические события, понять их более глубоко, чем их осознавали сами участники событий.

Представленная таким образом герменевтика выступала с претензией стать философской методологией наук о духе

В XX в. первую герменевтическую переинтерпретацию гегелевской диалектики дал М. Хайдеггер: «“Чистое бытие и чистое ничто есть, следовательно, одно и то же”. Этот тезис Гегеля вполне правомерен. Бытие и Ничто взаимно принадлежат друг другу, однако не потому, что они — с точки зрения гегелевского понятия мышления — совпадают по своей неопределенности и непосредственности, а потому, что само бытие в своем существе конечно и обнаруживается только в трансценденции выдвинутого в Ничто человеческого бытия» ^[39].

Иначе говоря, оппозиция чистое бытие – чистое ничто является фундаментальной, вечной и неизменной. Никакого «снятия» через «становление» не происходит, а диалектика принимает форму пульсации человеческого бытия между жизнью и смертью внутри этой оппозиции.

Говоря о сущности истины, Хайдеггер также приходи к мысли о двух фундаментальных диалектически взаимодополнительных оппозициях: «Итак, есть два вида мышления, причем существование каждого из них оправдано и необходимо для определенных целей: вычисляющее мышление и осмысляющее раздумье» ^[40].

Идеи немецкого философа были развиты и всесторонне разработаны Х.Г. Гадамером, провозгласившим герменевтику универсальной философией нашего времени. Герменевтика призвана, утверждает Гадамер, дать ответ на основополагающий философский вопрос: как возможно понимание окружающего нас мира, как в этом понимании воплощается истина бытия? Герменевтика, по его мнению, в эпоху доминирования науки должна выступать как самосознание человека. Согласно Гадамеру, традиционные методы науки не являются универсальными и недостаточны, чтобы объяснить феномен понимания.

Исследователь должен не просто перенестись в «горизонт» авторского видения событий, а попытаться «переплавить» в единое целое свой и авторский горизонты. Как показал Гадамер, смысл любого текста всегда «...превышает авторское понимание. Поэтому понимание является не только репродуктивным, но всегда также и продуктивным отношением» ^[41]. Иначе говоря, любой научный текст носит «открытый» характер, а его понимание базируется на научных традициях, лингвистических нормах, профессиональной и общей культуре учёного.

Понимание — это процесс слияния культурных горизонтов автора произведения и его исследователя, читателя, слушателя. Стремление проникнуть в историческую ситуацию создания произведения приводит исследователя к его интерпретации и расширению собственного культурного горизонта. Искусство в этом плане также является способом раскрытия истины, а язык обретает свой онтологический статус. Понимание – это не столько теоретико-познавательный акт, сколько способ бытия человека.

Исследователь не может быть абсолютно объективным, но всегда находится под влиянием тех или иных предрассудков своего времени. Известно, что до эпохи Ренессанса понятие «предрассудок» означало нерефлексивную установку сознания, то есть как нечто предшествующее рациональному размышлению и логическому рассуждению. Иначе говоря, предрассудок понимался в качестве неотъемлемой характеристики сознания, рассматриваемого в историческом контексте.

Отрицательное значение понятие «предрассудок» приобретает в эпоху Просвещения, а Ф. Бэкон выдвигает теорию очищения человеческого разума от идолов. Однако «преодоление всех предрассудков, по Гадамеру, это наиболее общее требование Просвещения, само разоблачает себя в качестве предрассудка, пересмотр какового впервые открывает путь для правильного понимания той конечности, которая господствует не только над нашим человеческим бытием, но и над нашим историческим сознанием.

Согласно Гадамеру, предрассудки в гораздо большей степени, чем рефлексия, суждения и т.п., составляют историческую действительность бытия человека. Они законны, неизбежны, коренятся в объективных исторических условиях. И дело, следовательно, отнюдь не в том, чтобы отбросить эти предрассудки; их надо осознать, учесть, привести, так сказать, в равновесное состояние.

Чтобы узнать, какие предубеждения являются ложными, и избавиться от отрицательных предрассудков, необходимо постоянно вести диалог с изучаемым текстом, событием, постоянно вопрошать традицию. Причём, под текстом может пониматься любая семиотическая структура культуры (в том числе, и наука), несущая смысловую нагрузку. С точки зрения Гадамера, научная онтология в конечном счёте производна от языковой практики.

Суть герменевтического метода как диалектики состоит в постоянном движении с целью разрешения противоречия между частью и целым, частным и общим, второстепенным и главным. Подходя к тексту с определённым исторически нагруженным предпониманием его в целом, интерпретатор уточняет его составные части и в результате глубже осознает целое. На этой основе он углубляет понимание составных частей и вновь стремится охватить целое.

Такая постоянная миграция от предпонимания к знанию конкретного, от предпонимания к предобъяснению, от предобъяснения к пониманию, от понимания к объяснению, от объяснения к знанию происходит в режиме вопрошания, то есть постановки всё новых и новых вопросов к объекту исследования.

Только таким образом возможно «вычерпать» потаённое содержание текста, о котором, возможно, не подозревал и сам автор. Герменевтический опыт – это умножение наблюдений и «набрасывание» смысла на текст, исходя из контекста и «культурной памяти». Вот почему, согласно Гадамеру, вопрос важнее ответа, а любой текст приобретает «инаковость» при его прочтении. Задавая вопрос тексту, мы тем самым критически проверяем своё предпонимание его как целого.

Понимание является не только репродуктивным, но всегда также и продуктивным отношением. Главная мысль состоит в том, что любое понимание возможно лишь при условии выделения определенных бинарных оппозиций, «координат», «горизонтов», в рамках которых и пости­гается объект. Для этого становится необходимым проведение так называемого ситуационного анализа, когда объект рассматривается поочередно в различных контекстах, и мышление как бы постоянно совершает «челночное» движение от объекта к одному «горизонту», от него к другому и снова к объекту. Отсюда и название метода как прогрессивно-регрессивного или конструктивно-деструктивного.

Данные положения можно пояснить и конкретизировать на примере одного из крупнейших научных достижений XX в. – становления общей теории относительности (ОТО).

Известный философ, физик и историк науки Вл.П. Визгин аргументировано показывает, что Эйнштейн как физик в поиске фундаментальных уравнений гравитации использовал в целом метод индукции, последовательно учитывя и опираясь на физическую аргументацию и экспериментальные данные, подтверждающие перспективность выбранного направления. Гильберт (известный математик) видел свою задачу в аксиоматическом построении фундамента физики. Поэтому он опирался на дедуктивный метод, используя мощные математические методы (вариационное исчисление, теория непрерывных групп, риманова геометрия).

В итоге Вл.П. Визгин заключает: «ОТО стала первым нетривиальным примером беспрецедентной мощи математики в физике, проявления поражающей воображение «предустановленной гармонии между чистой математикой и физикой» (Минковский, Ф. Клейн, Гильберт, Вейль), или «непостижимой эффективности математики в естественных науках» (Ю. Вигнер). Но гармония эта достигается, реализуется, как показывает рассмотренная история, в процессе сложного, челночного взаимодействия между физикой и математикой и, соответственно, между физиками и математиками» ^[42].

Итак, можно сказать, что линейной (прямолинейной) диалектике XIX в. в настоящее время противостоит нелинейная («челночная») диалектика. Такой переход, на наш взгляд, связан с общими процессами углубления противоречивости развития во всех сферах культуры.

Уже появление так называемой неклассической науки совершенно по-новому поставило вопрос об идеалах науки и роли субъекта в научном познании. Наверное, можно сказать, что «челночная» (неклассическая) диалектика вполне коррелируется с принципом дополнительности Н. Бора, согласно которому, для того, чтобы максимально полно познать элементарный объект, необходи­мо менять приборные ситуации (смысловые контексты). В современной науке, например, теория известного отечественного физика-теоретика Б.М. Менского – «Расширенная концепция Эверетта» ^[43], диалектике сознания отводится решающая творческая роль в выборе проекции квантового мира.

Неклассическая наука выступает, таким образом, наиболее выразительным, но всё же лишь частным примером универсалии диалектики как «чел­ночного» метода. Анализ показывает, что эта универсалия работает во всех сферах духовно-теоретического опыта — политике, морали, религии, искусстве. В целом происходит осмысление диалектики как универ­салии критического интерпретативного рационализма.

На смену линейной (прямолинейной) диалектики XIX в. приходит в настоящее время нелинейная («челночная») диалектика, суть которой состоит в герменевтическом движении с целью разрешения противоречия между частью и целым, частным и общим, второстепенным и главным.

Объект рассматривается поочередно в различных контекстах, и мышление как бы постоянно совершает «челночное» движение от объекта к одному «горизонту», от него к другому и снова к объекту.

В отличие от линейной схемы (тезиса — антитезиса — синтеза) новое понимание диалектики заключается, прежде всего, в умении вписать объ­ект в различные, чаще всего противоположные (контрарные) смыс­ловые контексты, которые противостоят друг другу как бинарные оппозиции.