Анахарсис. «Мудрец, потому что скиф»

Анахарсис – одна из самых загадочных и противоречивых фигур древнегреческой истории. Из обозримых источников, свидетельствующих и жизни и творчестве скифского мудреца, наиболее ранним считается геродотовская «История».

Согласно «отцу истории», Анахарсис, сын скифского царя Гнура, отправился в путешествие, повидав по пути множество стран, в том числе, Грецию. По дороге обратно, ведшей через Геллеспонт, Анахарсис пристал к Кизику, где стал свидетелем празднования дня Матери богов. Путник дал обет, вернувшись невредимым на родину, принести богине жертву по увиденному им обряду. Клятва оказалась роковой. Некий скиф застал Анахарсиса за чужестранным ритуалом и доложил об этом царю Савлию. Тот немедленно отправился к месту преступления и убил нечестивца стрелой из лука. Пикантность ситуации заключалась в том, что Савлий приходился Анахарсису родным братом. «Так несчастливо окончил свою жизнь этот человек за то, что принял чужеземные обычаи и общался с эллинами» (IV, 78) ^{[3, с. 206]}.

Согласно другому рассказу, приведенному галикарнасцем, Анахарсис пустился в путешествие не ради досужего туризма, но был отправлен скифским царем «в ученье к эллинам» (IV, 77) ^{[3, с. 206]}.

По мнению ряда исследователей, подобная мотивировка – не что иное как перенос на скифов чисто греческой склонности искать мудрости не в своем отечестве ^{[25, с. 205]}. Как мы помним, «философские экспедиции» совершали в разное время Солон, Фалес, Гекатей, Пифагор, Демокрит, Платон, правда, их любопытствующие взоры были обращены на Восток, к более древним цивилизациям, где они, как считалось, и почерпнули свои убеждения. Ни одного иного случая, чтобы за мудростью отправлялись «из скифов в греки», наукой не зафиксировано. Стоит отметить, что по мнению Плутарха, например, египетское происхождение имеет идея о воде как первоначале сущего, высказываемая, помимо Фалеса, также и Гомером (Il. XIV, 246) – по мысли Херонейца, это доказывает, что египетской мудрости приобщился и автор «Илиады» (De Isid. 34).

Впрочем, и сам Геродот настаивает, что рассказ этот – «вздорная выдумка самих эллинов» (IV, 77) ^{[3, с. 206]}.

Если Анахарсис, действительно, был посланником скифского царя, то цели его могли быть совершенно иными. Возможно, он имел «какое-то дипломатическое поручение (недаром существует рассказ о его встречах с разными правителями). Он мог выяснять позицию эллинов и лидян в отношении Персии в связи с замышлявшимся скифами новым походом в Азию» ^{[25, с. 205]}. Посольство Анахарсиса могло носить и экономический характер: Скифия имела развитые экономические связи с греческими полисами как в Северном Причерноморье (Ольвия), так и в Малой Азии (Милет) и на Балканском полуострове (Афины). С другой стороны, если принять во внимание убийство Анахарсиса собственным братом, можно предположить, что его «эмиграция» могла быть вызвана династическими распрями.

Так или иначе, в Греции Анахарсис «выказал свою великую мудрость» (IV, 76) ^{[3, с. 206]} и тем прославил весь скифский род.

Слава Анахарсиса как философа была столь велика, что он был включен в число Семи мудрецов, обретя тем самым статус одного из родоначальников философии. В этой группе Анахарсис появляется не сразу. Платон, отдавая должное скифу как великому изобретателю и ставя его в этом отношении выше Гомера (Resp. X, 600а), нигде не называет его ни мудрецом, ни философом. Соответственно, не значится Анахарсис и в знаменитом платоновском списке мудрецов-афористов (Prot. 343а) – первом из подобных. По-видимому, впервые одним из Семи называет Анахарсиса младший современник Платона Эфор Кимский, утверждая, что подобной чести греки удостоили его «за безупречную моральную чистоту и разум» (Strab. VII 3, 9) ^{[27, с. 277]}.

Подчеркивая выдающуюся культуртрегерскую роль Анахарсиса, Эфор приписывал ему изобретение якоря, гончарного круга и кузнечных мехов (Strab. VII 3, 9). Впрочем, уже Страбон, приводящий слова Эфора, относится к ним весьма скептически: «Я упоминаю об этом, хотя и прекрасно знаю, что сам Эфор не во всех случаях говорит целиком правду, как это ясно из рассказа об Анахарсисе. Как же гончарный круг может быть его изобретением, если уже Гомеру, который жил раньше, этот круг был известен?» ^{[27, с. 277]}.

Возвышение Анахарсиса шло у Эфора в русле идеализации всего скифского народа, древность, а стало быть, мудрость которого подтверждена свидетельствами о нем самого Гомера (Strab. VII 3, 7). Благозаконие и непобедимость скифов Эфор выводит из их скромного образа жизни, общности жен и отсутствия имущества. Подобная идеализация северных варваров была нова для своего времени. Интересно, что одним из непосредственных источников столь комплиментарного отношения к скифам было учение Платона об идеальном обществе, где были впервые объединены семейный и имущественный коммунизм и простой образ жизни ^{[28, с. 23-24]}.

Судя по всему, именно у Эфора формируется образ Анахарсиса как «мудреца-дикаря», побеждающего простым правдивым словом замысловатую эллинскую дискурцию и служащего живым упреком развращенным и испорченным цивилизацией грекам. В апокрифических «Письмах Анахарсиса» (III в. до н.э.) этот образ использовался для пропаганды кинических идей. В этих письмах, в большинстве своем адресованных правителям прошлого, их автор обличает насильственный характер любой власти, борется с «расизмом» греков, ставящих себя выше варваров, и прославляет простоту и нестяжательство: «Одеждой мне служит скифская хлена, обувью – подошва собственных ног, постелью – вся земля, моя лучшая еда – молоко, сыр, мясо. Все лакомства – голод. Я свободен от всего того, из-за чего большинство людей постоянно в трудах» (Anach. Epist., 5; ср. Cic. Tusc. V, XXXII, 90) ^{[18, с. 213]}.

Подобная же риторика отличает скифа в рассказе Диодора Сицилийского о визите к Крёзу «первейших среди мудрецов» – Анахарсиса, Бианта, Солона и Питтака (IX, 26, 1-5). Пожелав оценить мудрость старшего из философов (а таковым оказался именно Анахарсис), царь спросил его, кого из сущих он считает самым храбрым, самым справедливым и самым мудрым? Тот ответил: самых диких животных, ибо они живут в соответствии с природой, а не с придуманными законами. Крёзу не оставалось ничего, кроме как посмеяться над ответами равнодушного к богатству философа, объяснив их его «зверообразным воспитанием» ^{[6, с. 61-62]}.

Образ Анахарсиса как критика цивилизации и проповедника простой и скромной жизни развивается у более поздних авторов – Плутарха, Элиана, Лукиана. То, что показалось первостепенным в истории с Анахарсисом Геродоту – неприятие скифами эллинских обычаев – окончательно уходит на второй план. Назначенный киниками живой антитезой для всего, что им казалось гибельным в культурной жизни человечества, Анахарсис сохранит эту роль вплоть до наших времен. Общее отношение греков к странствующему мыслителю доносят «Письма Аполлония Тианского»: «Скиф Анахарсис был мудрецом – и если он скиф, и потому что скиф» (Apollon. Epist. 61 Kayser) ^{[26, с. 126]}.

Вполне вероятно, что образ Анахарсиса использовался и в целях аллегорической пропаганды, в частности, для возвеличивания Афин. Еще в VI в. до н.э. афиняне начали пересмотр мифологии с целью сделать более весомым образ легендарного афинского царя Тесея; его образ становится доминирующим мотивом для чернофигурной вазовой живописи, которая прославила этот город ^{[11, с. 491]}. С целью приписать Афинам более значимую роль в Троянской войне писистратовской комиссией были внесены правки в текст «Илиады», в т.ч. введены строки, славящие Афины и царя Тесея, «бессмертным подобного» (I, 265) ^{[4, с. 10]}, провозглашающие исторические права Афин на остров Саламин за счет отнесения к единому флоту афинских и саламинских кораблей (II, 557-558), восхваляющие «воев афинских отборных» (XIII, 689) ^{[4, с. 191]} и т.п.

Подобным инструментом идеологии мог являться также рассказ о пребывании Анахарсиса в Афинах. Изъездив много земель, знаменитый скиф надолго выбрал своим домом не какой-нибудь другой город, но именно Афины, где он дружил с Солоном, единственный из варваров был посвящен в Элевсинские мистерии и, без сомнения, так и не вернулся бы в Скифию, если бы не умер Солон (Scytha, 8) ^{[17, с. 69]}. Таким образом, город, отнюдь не занимавший во времена Анахарсиса центральное место в ойкумене, лишний раз заявил о своих претензиях стать «сердцем греческой цивилизации». Закрепить связь Анахарсиса с Афинами была призвана статуя, возведенная в этом городе скифскому философу.

Использовать славу Анахарсиса для собственного возвеличивания было не такой странной идеей, как может показаться ныне. В Древней Греции Анахарсис был одним из наиболее популярных философских персонажей. Его имя и образ использовали в своих трудах около 70 античных авторов ^{[14, с. 113]}, в т.ч., помимо уже названных, Ферекид Лерийский, Аристотель, Николай Дамасский, Иосиф Флавий, Секст Эмпирик, Климент Александрийский, Афиней и пр. К образу Анахарсиса обращаются и средневековые писатели, и авторы эпохи Просвещения. Особой популярностью в конце XVIII – начале XIX в. пользовалось произведение ученого иезуита Жана-Жака Бартелеми «Путешествие молодого Анахарсиса по Греции» – первый в своем роде археологический роман, описывающий путешествие потомка мудрого скифа по греческим городам во времена Платона и Демосфена ^[2]. Книга создала в Европе новый культ Греции (как не удивительно, но до второй половины XVIII в. тема древней Эллады мало кого интересовала – ученый интерес к античности в основном ограничивался Римом). С Анахарсисом ассоциирует себя поклонник Бартелеми Карамзин, «путешествующий для того, чтобы украсить свой разум познаниями» ^{[10, с. 251-252]}. Образ Анахарсиса обыгрывает в стихотворении в «К Вельможе» Пушкин:

И скромно ты внимал

За чашей медленной афею иль деисту,

Как любопытный скиф афинскому софисту ^{[20, с. 170]}.

Усилиями аббата Бартелеми Анахарсис превращается в сугубо аллегорическую фигуру, и появляются сомнения в его историчности, до сих пор разделяемые рядом ученых ^[9]. В самом начале XXI в. на раскопках в Ольвия была найдена амфора середины VI в. до н.э. с посвятительной надписью Аполлону Борею, в которой идет речь о даре ему отеческого меда от некого Анахирса, сына Анаперра ^{[23, с. 44]}. Предполагается, что речь идет о роде Анахарсиса (неполное совпадение имени может быть объяснено либо ошибкой неискушенного в грамматике автора граффито, либо позднейшей грецизацией скифского имени, которое, напомним, впервые фиксируется у Геродота, через столетие после смерти Анахарсиса). Таким образом, ольвийскую находку можно рассматривать как доказательство существования Анахарсиса как реального человека (коль уж скоро такие доказательства, действительно, кому-то требуются).

Несмотря на всю свою былую славу, Анахарсис не пользуется популярностью у западных исследователей. Книги и статьи о его учении, вышедшие за последние сто пятьдесят лет, можно пересчитать буквально по пальцам. Одной из них стала выпущенная совсем недавно книга Шарлотты Шуберт «Мудрец Анахарсис: кочевник, скиф, грек», носящая, впрочем, обзорный характер ^[32]. Анахарсис не изучается в университетских курсах истории философии, не включается в энциклопедии (редчайшим исключением является статья о нем в энциклопедическом словаре «Античная философия» ^[26]).

Значительно большее внимание фигуре скифского мудреца уделяется в странах бывшего Советского Союза. Украинские ученые всерьез воспринимают Анахарсиса, коль скоро уж он жил в скифских землях, в качестве своего предшественника, «первого украинского философа». Отсюда делается вывод: «философская мысль в Украине, как специфическом геополитическом и этнокультурном комплексе, существующем тысячелетиями, появляется еще в VI в. до рождества Христова» ^{[30, с. 5]}. В этом ключе творчество Анахарсиса изучается такими украинскими исследователями, как В. Крисаченко ^[13], С. Русяева ^[22], А. Черный ^[29] и др.

Не менее популярен Анахарсис в Осетии (скифы считаются предками осетинского народа). Имя Анахарсиса носила центральная библиотека Цхинвала, здесь же вышла единственная в СССР книга о скифском философе ^[12], научная ценность которой, однако, представляется весьма сомнительной (достаточно сказать, что автор использует в качестве источника о жизни и взглядах Анахарсиса… роман Бартелеми).

Фабрикация «родословных» – занятие древнее, как мир. Вспомним хотя бы «Энеиду» Вергилия, посвященную героизации Рима и Юлиев. Объявив Энея своим предком, римляне задним числом нашли себе место в греческой мифологии и таким образом получили законное право считать себя народом древним и с богатыми культурными традициями. Задачи политического характера не должны отвлекать ученого от главной задачи – поиска истины, составления объективной картины событий.

В нашем случае задачу можно определить, как реконструкцию учения Анахарсиса. Дело это непростое, особенно, если учитывать возможную тенденциозность первоисточников, однако в данном случае важна сама постановка проблемы.

Согласно Лаэрцию, наследие Анахарсиса составляло 800 стихотворных строк «об обычаях скифских и эллинских в простоте жизни и в войне» (I, 8) ^{[5, с. 86]}. Стихи эти давно утрачены, однако свидетельств и фрагментов Анахарсиса осталось немало. Коллекции его фрагментов публиковали Гейнце ^[31], В. Латышев ^[15] и др. Дильс, напротив, игнорировал Анахарсиса, и в собрание его не включил, по-видимому, считая его сказочно-анекдотическим персонажем.

Наиболее полным и удобным считается собрание Я. Киндстранда ^[9], содержащее 50 высказываний, разделенных по 10 рубрикам (т.е. от Анахарсиса осталось вдвое больше отрывков, чем от Фалеса). Перевод этой коллекции публикует Г. Дремин ^[8], однако большинство из фрагментов можно найти в гораздо лучших переводах. В собрании Киндстранда отсутствуют кинические «Письма Анахарсиса», а также новеллы Лукиана, без сомнения, не являвшиеся целиком литературно-художественной выдумкой Самосатца. Историк М. Ростовцев доказывал, что Лукиан явно опирался на реальный исторический и этнографический материал, взятый из источников эллинистического времени ^{[21, с.108]}.

Бытует мнение, что большая часть этих высказываний приписана Анахарсису позднейшими мыслителями в рамках создания образа «мудреца-дикаря» ^{[9; 25 и др.]}, многие его афоризмы являются «бродячими», и помимо Анахарсиса их приписывают и Мисону, и Фалесу, и Сократу, и Ксенофонту, и Демокриту. Тем не менее, многие из высказываний носят ярко индивидуальный характер и очевидно негреческое происхождение. По словам И. Куклиной, «изречения, приписываемые Анахарсису, можно отличить от изречений других мудрецов, так как большинство их имеет все же индивидуальную окраску и нечто столь характерное, что позволяет судить совершенно определенным образом о взглядах скифского мудреца» ^{[14, с. 119]}.

Как человек пришлый, чуждый греческого агонального духа, Анахарсис рассуждает о глупости атлетических соревнований, удивляясь, как это эллины «издают законы против дерзости, а борцов награждают за то, что они бьют друг друга»? (D. L. I, 8) ^{[5, с. 86]}. Особенно изумляет скифа скудость наград – венков из оливковых листьев или сельдерея: «Как будто бы желающие не могли бы и так добыть себе яблок или увенчать себя сельдереем или сосновыми ветвями, не пачкая себе лица глиной и не получая от соперника ударов в живот!» (Luc. Anach. 9) ^{[16, с. 216]}.

Непонятно мудрецу из северных земель и повальное пристрастие греков к вину. Диковиной считает он демократию: «посетив Народное собрание, выражал удивление, что у эллинов говорят умные, а дела решают дураки» (Plut. Sol. V) ^{[19, с. 105]}. Над греческим законодательством смеется и уподобляет его паутине: «когда попадаются слабые и бедные, их удержат, а сильные и богатые вырвутся» (Plut. Sol. V) ^{[19, с. 105]}. Не сразу разбирается он в рыночных отношениях и денежной системе («Как можно, говорил он, запрещать ложь, а в лавках лгать всем в глаза?» (D. L. I, 8) ^{[5, с. 86]}; «Когда Анахарсиса спросили, для чего эллинам деньги, ответил: “Для пересчитывания”» (Athen. IV, 159c) ^{[1, с. 209]}). Как человек степной, Анахарсис до смерти боится морских путешествий (критике греческой талассофилии у философа посвящена целая группа афоризмов).

Высмеивает Анахарсис и «специализацию» богов в греческом пантеоне, осуществленную древними поэтами: «Одному они приписали власть над небом, другому — над морем, третьему — над подземным мраком. Такое разделение говорит об эллинском своекорыстии. Не признавая никакого совместного пользования имуществом, свой порок приписали они богам» (Anach. Epist., 9) ^{[18, с. 214]}.

Ряд высказываний Анахарсиса позволяет установить его связь с орфиками, в частности, его утверждение, что он не заводит детей именно из-за любви к детям (Stob. Flor. IV, 26, 20). Как известно, именно орфикам принадлежит совершенно нехарактерный для греческого мировоззрения взгляд на жизнь как на наказание, а на тело как на темницу души. Ряд ученых, таких, как Э. Доддс ^{[7, с. 217-218]}, М. Уэст ^[33], находили корни орфизма даже не во Фракии, а на «дальнем севере», где был распространен шаманизм. Вполне вероятно, что орфическое учение и учение Анахарсиса коренятся в неком источнике, который еще только предстоит установить.

В любом случае, философия Анахарсиса, несмотря на весь его филэллинизм, весьма разнится с современной ему греческой и выдает в нем пришельца из другой цивилизации; в ней угадываются мотивы, характерные для индоевропейской ментальности, мифологии. При этом важно понимать, что влияние Анахарсиса на греческую мысль было весьма существенным. Его испытали и киники, и стоики, и софисты, а также Платон, разрабатывавший учение об идеальном государстве. Далек от анекдотического образ Анахарсиса у Аристотеля – Стагирит ссылается на него как на серьезного мыслителя (Pol. 1176b 30). Равно как и Секст Эмпирик (Sext. Adv. math. VII. 55-59). Таким образом, прямо или опосредованно учение Анахарсиса лежит в основе греческой, а стало быть, и западной философии, и именно по этой причине оно требует значительно большего к себе внимания исследователей, в первую очередь, философов, совершенно незаслуженно умаляющего его место в истории человеческой мысли.