Современные экзистенциалы бытия: абсурд и гламур

Яковлева Елена Людвиговна доктор философских наук, кандидат культурологии профессор, Казанский инновационный университет им. В.Г. Тимирясова 420111, Россия, Республика Татарстан, г. Казань, ул. Московская, 42 Iakovleva Elena professor of the Department of Philosophy and Socio-Political Disciplines at Institute of Economics, Management and Law (Kazan) 420111, Russia, respublika Tatarstan, g. Kazan', ul. Moskovskaya, 42 mifoigra@mail.ru Другие публикации этого автора

Современный мир неустойчив и непостоянен, что приводит бытие личного/социального в определенный модус, связанный с абсурдным жизнечувствованием. Не последнюю роль в сложившейся ситуации играют изменения, происходящие в обществе. Космические скорости бытия не позволяют осмыслить происходящее. Кризисы, перейдя из временных в разряд перманентных, не вселяют уверенности в завтрашнем дне, рождая ощущение чуждости мира человеку. Гламурный принцип «живи одним днем и наслаждайся жизнью» разрушает веру в традиции и ценности, не способствуя планированию будущего и ослабляя способность суждения. В речи царит словесный бред с дозой безумия и мрачного маразма, вуалируемые циническим разумом. На вопросы «О чем ты думаешь?» и «В чем смысл твоей жизни?» индивид либо отвечает «Ни о (в) чем», либо затрудняется дать ответ, потому что никогда не ставил перед собой подобные вопросы. Повсюду мы наблюдаем гламурно-мифизированные превращения посредством технических средств/эстетико-пластической хирургии Нечто в Ничто как Нечто-симулякр, сопровождаемые карнавальными инверсиями, гибридизацией форм и образов, что привело к полной/частичной неузнаваемости знакомого. Более того, заявивший о себе абсурд начинает миросотворять/мир-о-сотворять, вследствие чего нелепое становиться не только реальностью, но и приобретает естественный оттенок, подчиняя своей власти окружающее бытие. Отрицательный компонент мироздания в виде абсурда, желая оправдать себя, плодит зло, превращая его в обычное явление, претендующее на теоретичность. Согласимся с А. Камю, признавшем еще в ХХ веке, что абсурд жизни как отправная точка болезни духа способен «поразить в лицо любого человека на повороте любой улицы» ^{[1, с. 120]}. Перечисленное заставляет сосредоточить интерес на пространстве социального, где абсурд и гламур выступают в качестве ключевых экзистенциалов бытия.

Первоначально обозначим авторское понимание абсурда, обладающего онто-гносе-аксиологическим статусом. Во-первых, это – метафизическая категория, связанная с выходом за пределы рационального. Подобное приводит к его второму, гносеологическому пониманию, связанному с отсутствием логики и/или бессмыслице, что влечет за собой, в-третьих, проявление абсурдности в поступках. В-четвертых, совокупное соединение перечисленного трансформирует аксиологический аспект, связанный с ценностной шкалой бытия личности/социального: ключевые Абсолюты модифицируются путем отрицания, свидетельствующем о трансгрессивном нарушении границ дозволенного. В-пятых, абсурд можно отнести к эстетическим категориям: как стилевой прием он проявляет себя (намеренно/интуитивно/спонтанно) в творчестве, показывая мир наоборот/Зазеркалье.

Все характеристики абсурда связаны с метафизикой человека, жизнь которого сегодня оказалась под колпаком идеологии гламура, усыпляющей бдительность рационального, пробуждая бессознательное/иррациональное/эмоциональное и при этом убаюкивая их, тем самым заставляя человека пребывать/пре-бывать в реальности, живя в полусне.

Подчеркнем, точкой пересечения абсурда и гламура являются не только социальное/человек, но и другие факторы. Оба феномена относятся к разряду эстетических категорий, выступающих в современности в качестве онтологических основ бытия, связанных с трансгрессивными нарушениями границ дозволенного путем игнорирования рационального/логического. Современная эстетизация бытия, возведенная в культ в виде гламура, нивелирует интеллектуально-нравственное, тем самым приводя социальное/личное к абсурдным проявлениям. Несмотря на то, что объем понятия абсурд гораздо больше, чем понятия гламур, тем не менее в некоторых аспектах они фигурируют в качестве синонимов. Так, гламур, возводящий красоту, молодость и богатство в вечные константы на протяжении человеческой жизни, выступает в качестве абсурда. Исключая смертность, что само по себе является абсурдным ввиду финализации бытия личности и присутствия смерти на протяжении всей ее жизни, гламур вмешивается в естественный ход времени и событий: молодость пытаются продлить, красоту сделать, богатство симулировать. В итоге можно утверждать, в современности абсурд приобретает флер гламурного – красивого, блестящего, симулятивного и вульгарного, что позволяет говорить о гламурном абсурде.

Сегодня в гламурную абсурдность социального каждый человек погружен с рождения. Как считал М. Хайдеггер, абсурдность связана с тем, что «человеческая реальность сразу возникает как "обложенная" бытием, она "находит себя" (sich befinden) в бытии, и одновременно человеческая реальность заставляет бытие, которое ее осаждает, расположиться вокруг нее в форме мира» ^{[2, с. 80]}. Современная обложенность бытием связана не только с абсурдом, но и гламуром. Вместо знаний о реальности тиражируется мифизированная информация, загромождающая пространство своей скандальностью и пустотой, создающей видимость наполненности. Манипуляция информацией приводит к колоссальной вере реципиентов в несуществующее, тем самым являя абсурдное. Подчеркнем, в большинстве своем люди отказываются понимать суть абсурдности происходящего/услышанного, потому что абсурд – постоянная среда пребывания/пре-бывания человека, преподнесенная в красивой, гламурно-блестящей оболочке. Выделенное нами бывание личности – неслучайно: оно олицетворяет мерцание, появление и исчезновение из реальности, то есть даже не присутствующее отсутствие, символизирующее включенность в бытие, а – отсутствующее присутствие, указывающее на выключенность из бытия, что приводит нас в сферу определенного личностного дискомфорта. Если вспомнить А. Камю, то философ определял абсурд как разлад, возникающий из столкновения элементов сравнения. При этом «абсурд не коренится ни в человеке, ни в мире, а в их совместном присутствии» ^{[1, с. 141]}. В контексте нашего рассуждения разлад обнаруживается между миром реальным и миром гламурным, между социальным и личным, а также внутри субъективного, подвергающегося воздействиям идеологии гламура. Абсурд возникает в трещинах/зазорах бытийного разлада, что спровоцировано определенной формой бытия как Нечто и его отрицанием – Ничто: например, культурой и бескультурьем, моралью и аморальностью, знанием и незнанием, традицией и новацией, естественным и искусственным, где второй компонент начинает доминировать. В итоге «всякая щель, через которую могло бы проскользнуть отрицание», оказывается «целиком заткнута» Ничто как «отрицанием в качестве бытия» ^{[2, с. 94, 96]}. Пропасть между ожиданиями, нередко связанными с идеальным состоянием/как должно быть, и реальными возможностями заполняется абсурдным/бессмысленным, имеющим вид благоглупости, что вводит рефлексирующую личность в замешательство/ступор, а человек гламурный даже не замечает подмен. При этом тиражирование абсурдного приводит к тому, что и рефлексирующая личность начинает терять остроту восприятия и критическое отношение к бесконечно манипулируемому. Вспомним современные оксюмороны (буквальный перевод с греческого oxumōron – «острая глупость»), являющие собой сочетание несочетаемого, но воспринимаемое в качестве нормы, тем самым стирая свое истинное значение «острой глупости»: зияющие высоты, новаторские традиции, честный мошенник, невыплаченная зарплата, прибавить на минус, виртуальная реальность, сумасшедшая мудрость и пр.

Гламурный абсурд и его климат как «беспощадный лик», возникнув объективно, постепенно начинает проявляться в субъективном в виде искусства жить, интеллектуальной, нравственной и художественной деятельности, тем самым заполняя все ниши метафизики человека. Абсурд, базирующийся на гламуре, уничтожает классические ценности, тем самым размывая границы между добром и злом, истиной и ложью, красотой и уродством, молодостью и старостью как крайними полюсами. Модус человеческой жизни скатывается от стремления к Абсолюту к низменным проявлениям и нулевой степени смысла как норме, свидетельствуя об аномичности личностного, а в целом – социального. Подчеркнем, отношение к гламурной абсурдности в социальном различно. Единицы, рефлексирующие над ситуацией и способные обнаружить алогическую последовательность заданного, понимают бессмысленность происходящего, реагируя на него в форме бунта/апатии/смирения. Художественные натуры черпают из гламурного абсурда вдохновение для создания своих творений. Большинство людей, живущих под колпаком манипулятивных практик идеологии гламура, не воспринимают абсурдность социального, принимая его за норму и, к сожалению, образец для подражания. В итоге рождается негативная ситуация, в которой личность, избегая рефлексирования и тем самым внося раскол в свое Вот-бытие, оказывается по-другую-сторону-Нечто/по-ту-сторону-добра-и-зла – в (с) Ничто, изолирующем ее от Нечто.

Гламурный абсурд подавляет и изводит личность. Например, желание следовать бесконечно сменяемым гламурным тенденциям и несоответствие реальных возможностей человека, в том числе, физических, материальных и пр., рождает конфликт как трещину бытия, на почве чего может появится субъективный абсурд в виде симуляции современного/со-временного.

Безусловно, ответственность за появление абсурдного лежит на человеке ввиду того, что он «есть единственное бытие, посредством которого может быть совершенно разрушение» ^{[2, с. 69]}. Более того, разрушительные функции личности осознанны: как объективный факт «разрушение предполагает и понимание ничто как такового до всякого суждения и способ действия перед лицом ничто» ^{[2, с. 69]}. В одном направлении с Ж.-П. Сартром мыслил и А. Камю, подчеркнувший, что «червь гнездится в сердце человека. Там-то его и надо искать. Надо проследить и понять смертельную игру, ведущую от ясности относительно бытия к бегству за грань света» ^{[1, с. 113]}. Не последнюю роль в «бегстве за грань света» играет il y a, давая возможность понять абсурдность бытия человека гламурного. В концепции Э. Левинаса il y a, переводимое как есть/имеется, обозначает акт-существования без начала и конца.

Каждый человек привязан к акту-существования, разглядывая мир из своего здесь и внутри. «Освоенность человеком своего существования Левинас соотносит с прикованностью к своему я, к "заключению в цепи бытия" своего я, которое втягивает все в полосу своего сознания. Осознав невозможность выхода из цепи бытия, человек испытывает страдание» ^{[3, с. 558]}. От загроможденности собой человек не может уклониться – его везде настигнет il y a, что приводит личность не только к ощущению, но и пониманию абсурдности своего жизненного удела. Спасением от злого и непрерывно выматывающего il y a является сон или смерть, что утрирует абсурдность, подводя личность к риторическому вопросу «Для чего вообще жить?».

Пытаясь ответить на вопрос и одновременно убежать от il y a, человек сосредотачивает свое внимание на создании гламурного образа, не задумываясь о его симулятивности и эфемерности. Этот образ выступает в качестве заменителя Вот-бытия личности, высвечивающим ее присутствие, которое является одновременно абсурдным и гламурным. Тем не менее, индивид не отдает себе в этом отчета, слепо следуя канонам гламурного социального, где тиражируется частная жизнь медийных лиц.

Создание собственного гламурного образа воспринимается как приключенческая ситуация, вносящая оживление в бытие живого трупа/живого мертвеца, измученного il y a. Но ввиду потери интенциональности само приключение/при-ключе-ние не раскрывается в личности как ключ-от-бытия и не делает ее при-ключе-от-бытия, очередной раз изводя человека своей непонятностью и бесцельностью, вуалируемыми гламуром и приводящими к абсурду. Отсутствие интенциональности свидетельствует о пассивности сознания, не способном придать «смыслы вещам в зависимости от опыта», и отсутствии рефлексивной оценки происходящего через призму истинно/ложно, хорошо/плохо, красиво/безобразно, что свидетельствует об интеллектуальном/нравственном/эстетическом сбое в бытии личности, приводящем к абсурдному. «Я мыслю», связанное с функционированием сознания, оборачивается в свою зеркальную противоположность – «Я не мыслю», подразумевая «Я мыслю гламурно» и приводя в Зазеркальность. Подобная ситуация говорит о распаде единства мира, в рамках которого сознание не способно выполнять свою направленность на окружающее, проявляя интенциональность. Вследствие перечисленного, личность теряет способность открывать «творение ex nihilo [из ничего]» как его существование ^{[2, с. 79]}, тем самым игнорируя качественную характеристику бытия. Если быть точнее, то качество бытия как его отсутствие или негативные черты в виде враждебности/скользкости/липкости и повторяемая событийность-без-со-бытийности в виде il y a вызывает у индивида неприятные ощущения, например, чувство тошноты. Вот-бытие распадается, теряя свою гармоничную целостность: в нем бытие-в-себе, разрушаясь, деформирует бытие-для-себя и бытие-напоказ-для-другого. В свою очередь, бытие-напоказ-для-другого является абсурдной формой Вот-бытия не только ввиду первичности бытия-для-себя, но и посредством симулятивности/лицемерности/масочности, связанной с позиционированием себя в гламурном социальном.

Созданный гламурный образ нуждается в нарративации, активно используемой медийными лицами, программирующими поведенческие матрицы реципиентов. Бесконечные, (нередко калькированные), симулятивные истории о себе приводят к потере вкуса (к) жизни. Как великолепно заметил Ж.-П. Сартр, «чтобы банальное происшествие превратилось в приключение, достаточно его рассказать. Это-то и морочит людей; каждый человек – всегда рассказчик историй, он живет в окружении историй, своих и чужих, и все, что с ним происходит, видит сквозь их призму. Вот он и старается подогнать свою жизнь под рассказ о ней» ^{[4, с. 69]}. Из приведенной цитаты мы видим, абсурд заключается не в реальном проживании собственной жизни, а в ее подгонке под историю жизни, которая может не иметь места в бытии. Более того, абсурдность утрирует следующее обстоятельство. Как замечает Ж.-П. Сартр, после проговаривания истории (не важно кому, возможно даже – самому себе) «чувство приключения исчезло», заставляя «снова начинать жить» ^{[4, с. 70]}. При этом жизнь без приключений ввергает человека в тоску, вызывая приступы тошноты от бесконечного однообразия: «пока живешь, никаких приключений не бывает. Меняются декорации, люди приходят и уходят – вот и все. Никогда никакого начала. Дни прибавляются друг к другу без всякого смысла, бесконечно и однообразно… Это называется жить» ^{[4, с. 70-71]}. Круг абсурда, по Ж.-П. Сартру, замкнулся и выхода из него нет: либо жизнь, либо приключение в виде правдоподобного рассказывания, потому что «события развертываются в одной последовательности, рассказываем же мы их в обратной» ^{[4, с. 71]}. Но все перечисленное, обволакиваемое флером гламурной бесцельности и бессмысленности, приводит только к тому, что человеку становиться «муторно от самого себя», где не только источником, но и самой тошнотой является он сам ^{[4, с. 179]}. В ощущении тошноты смыкаются сферы социального и личного в виде страданий от бессмысленности бытия, приводя к физиологическому дискомфорту и душевным метаниям как пределу отчаяния: «со мной что-то случилось, сомнений больше нет. Эта штука выявилась.., как болезнь. Она проникла в меня исподтишка, капля по капле… Меня охватила Тошнота, я рухнул на стул, я даже не понимал, где я; вокруг меня медленно кружили все цвета радуги, к горлу подступила рвота…» ^{[4, с. 182]}.

Ситуация тошноты, не в последнюю очередь, обусловлена качеством жизни личности. Как сказала сартровская героиня Анни, качество жизни негативно ввиду того, человек бытийствует как «живой мертвец… Больше никто и ничто не сможет внушить мне страсть… Теперь я живу в окружении моих усопших страстей» ^{[4, с. 195]}. Фраза «живой мертвец», относящаяся к разряду оксюморонов, ярко характеризующих гламурное социальное, напрямую указывает, обозначенную нами форму отсутствующего присутствия бытия человека, качество жизни которого оказывается уничтожающим/у-ничто-жающим.

Нарративация о себе приводит к театрализации личного бытия как симуляции, высвечивающей пребывания/пре-бывания человека, постоянно меняющего гламурные маски. Подчеркнем, распознать симуляцию довольно тяжело, в виду присутствия театрализованной игры, методики которой тиражируются в социальном пространстве. Игра в то, кем бы мог быть индивид, завораживает, неслучайно «отсюда его пристрастие к театру, к зрелищу, где ему предлагается столько судеб, поэзию которых он вбирает в себя, не страдая при этом от заключенной в них горечи» ^{[1, с. 191]}. В этом обнаруживает себя гламурная поверхность бытия и абсурд, связанный с бессознательным началом, питающем сознание личности надеждой о невозможном, желанием прожить чужую жизнь/жизни, испытывая чужие/чуждые эмоции.

Симуляции жизни и появление кажимости бытия/как-бы-жизни приводят к проблеме двойничества. Для идеологии гламура характерна практика создания двойных портретов, скрывающих истинное Я и мифизирующих его посредством создания не-Я-как-Я. Заметим, портретов-двойников, олицетворяющих не-Я-как-Я может быть множество. В них художественно создаются многочисленные маски Я и мифизированные эпизоды, нередко противоречащие друг другу, преподносящиеся и тиражирующиеся как Вот-бытие личности. В итоге они стирают истинное лицо человека и запутывают его, выступая в качестве своеобразного наваждения несуществующего Вот-бытия. Происходит превращение индивида в дивида, не обладающего ярко выраженными чертами и не способного идентифицировать себя. «Человек без свойств» (Р. Музиль), но при этом обладающий негативными или минимальными характеристиками, есть человек абсурда, множащийся сегодня в гламурном социальном.

Театрализация бытия приводит к тотальной гламурной карнавализации, что само по себе – абсурд. Карнавал меняет оптику взаимоотношений человека с миром/Другими, стирая в них иерархичность, этикетность, последовательность, смещая пространства/время/ценности и подчиняя все произвольному/случайному/пренебрежительному. Но жизнь не может быть бесконечным карнавалом: в ней ей место серьезному и трагическому.

Продолжая рассуждать о метафизике современного человека и экзистенциалах его бытия, выделим еще одну черту. Современный дивид, несмотря на пустотность и симулятивность, манипулируемый идеологией гламура, претендует на собственную исключительность и абсолютность, желая заполнить собой все пространство, что абсурдно ввиду несоизмеримости Я и мироздания, заурядности и исключительности. Его внешнее Я, в том числе, благодаря театрализации, разрастается до масштабов гипервселенной, а внутреннее Я сужается до микроскопических масштабов, что отражается в его речи. Современная речь обладает нулевой степенью смысла, поэтому гул коммуникации ввергает человека не к соучастному бытию, а в пучину одиночества и отчуждения. В современном абсурдном социальном все пребывает в шуме, который мешает личности сосредоточиться. Сегодня невозможно найти места, чтобы отмолчаться и подумать о сокровенном в безмолвии: это – роскошь. Все пребывает в гуле, от которого индивид отгораживается собственным гулом, в том числе, благодаря тому, что он – электронный кочевник, и носители звука всегда при нем. В свою очередь современный гул абсурден: при множестве различаемых и одновременно неразличаемых звуков/слов в них обнаруживается пустота, преподнесенная ярко/театрально/пафосно, что выступает в качестве ширмы, скрывающей отсутствующие/поглощенные смыслы.

Перечисленное позволяет резюмировать следующее.

Современный человек – это одиноко мятущийся дивид, экзистенциалами которого являются абсурд и гламур. Господствующая в обществе идеология гламура, обездушивающая личность и превращающая ее в бездумного/безумного потребителя, доводит все до пределов и определенных граней, снимая логико-рациональный и смысловой аспекты. Современный человек окунается в пространство безумных развлечений, пытаясь заменить подобными симулякрами, претендующими на реальность, собственное Вот-бытие, но выбор развлечений оказывается случайным или навязанным в результате манипулирования. Личность пытается заполнить кричащую пустоту попытками заявить о себе в виде театрализованного представления, используя лайфлоггинг/скандал/эпатаж, и привязаться к бытию посредством коллекционирования преходяще-эфемерного (одежды/вещей/парфюма и пр.), соответствующего модным тенденциям, но данные попытки не приносят удовлетворения. Театрализация бытия сопровождается юмором и глумлением, дерзким цинизмом и трансгрессивными выходками, поддернутыми налетом искусственности. Жизненное кредо «все дозволено» служит оправданием невиновности всех действий человека, трансгрессивно рвущего границы в Ничто. Нравственный аспект жизни в пространстве абсурдно-гламурного оказывается снятым/игнорируемым, а главной целью жизни становится желание «исчерпать себя до конца» ^{[1, с. 182]}, оставаясь при этом красивым, молодым и богатым.

Абсурд и гламур придают Вот-бытию личности беспорядок и кривизну, даже изломанность, образуя ризоматичный лабиринт. В нем невозможно разобраться, вычленить главное, структурировать нагроможденное, что вносит смятение и панику, вызывая ощущение кошмара в виде il y a. Отсутствие результативности происходящего и возможности понять хитросплетения ризоматичного приводят к пессимизму, а в крайнем случае – к отчаянию и надлому в судьбе. Интеллектуальная пустота и/или невозможность разобраться с беспорядочным/бес-порядочным влекут за собой потерю веры в себя, свои интеллектуальные, нравственные и физические силы.

Способом преодоления абсурдного является, в первую очередь, овнутрение «бытия далей», то есть обнаружение себя и собственного Вот-бытия как «непроявленного состояния» в бытии мира. Но подобным рецептом способны, проявив волю к жизни, воспользоваться немногие. Тем не менее, благодаря им существует возможность вспомнить подлинные ценности и быть на расстоянии от абсурдного и гламурного, осмысляя/высмеивая/критикуя эти экзистенциалы. Подчеркнем, слово, обладающее воздействующей и внушающей силой, значимо в российской культуре. Возрождение критической способности суждения поможет адекватно воспринимать социальное/личное, реализовать жизненные планы, базирующиеся на шкале ценностей, и осуществить смысложизненный поиск.

В жизнь каждого человека необходимо внедрять ограничители, например, в виде нравственности, способной маркировать границы проявлений личности, структурируя ее и выводя из абсурдного состояния, связанного с принципом «все дозволено». Но здесь необходима помощь семьи, системы воспитания и образования, властных структур и СМИ.

Еще одним рецептом исцеления можно назвать творчество, дарующее возможность жить дважды, потому что в собственных творениях и художественных произведениях/про-из-ведениях личность заново осознает пережитое, самоосуществляясь и фиксируя его как приключение/при-ключе-ние. Более того, произведения искусства подразумевают различные интерпретации, что дает возможность увидеть с новых позиций лики абсурда и гламура, обличая их. Произведения искусства иллюстрируют многообразие абсурдно-гламурного пространства и его опасности, ставя реципиента перед выбором: жить в абсурде и гламуре и/или иметь мужество противостоять им.

Наличие смысла жизни, ценностей, цели и творчества говорит о воли, помогающей в противостоянии гламурному абсурду и свершениях. Человеку необходимо проявлять волю к жизни как показатель включенности в бытие, осознавая свою конечность, что рождает ясность ума и желание прожить со смыслом отпущенный срок, постичь тайны бытия и передать знания/творческие достижения следующим поколениям. Но осуществить подобное, к сожалению, смогут только избранные.