Полионтичность времени

Значение времени для мироустройства, для человеческой жизни, для познания нельзя переоценить. Время являет изменчивость всего существующего; наряду с пространством составляет основание физической и социальной реальности; позволяет наблюдать и исследовать всевозможные процессы, события, ситуации; обозначает рождение, метаморфозы и смерть любого физического или социального объекта. Оно задает универсальную познавательную стратегию: видеть мир в его изменении и развитии, во всем находить временные отношения и порядки – так что без представлений о времени невозможны любые науки, которые чаще всего сосредотачивают свои усилия именно в области исследования временных характеристик познаваемых объектов.

Время исследовано в таком множестве философских и научных трудов, что даже их перечисление в одной работе не представляется возможным. Однако можно показать, что в философской традиции существует четыре основных типа представлений о времени.Во-первых, время осмысляется как вселенская, космическая, универсальная сущность, связанная с существованием материальной реальности (вещного, тварного, феноменального, природного мира), пространства, движения, именно так оно осмысляется в трудах некоторых античных философов (Платон, Плотин). Во-вторых, время может полагаться исключительно свойством человеческого разума или (и) чувственности, способом внутреннего и внешнего созерцания, способом переживания человеком собственного бытия (Дж. Локк, Д. Юм, И. Кант, А. Бергсон, М. Хайдеггер, К. Ясперс). В-третьих, время воспринимается двойственно: помимо объективного времени, существующего в материальной реальности, имеет место и субъективное, существующее в человеческом сознании и позволяющее приписывать реальному времени специфические свойства (Аристотель, Фома Аквинский). В-четвертых, можно говорить о времени, возникающем в результате коллективной человеческой деятельности, о времени как о социально-культурной реальности (В. Дильтей). В трех случаях из перечисленных четырех речь идет о времени, существование которого связано с человеческим сознанием, с познанием или с проживанием или переживанием реальности.

Удивительно, но несмотря на такое множество и разнообразие попыток его исследования, время все еще недостаточно определено онтологически. Во многом это определяется особенностями его познания. В отличие от пространства, которое хотя бы в принципе обозримо как целое, время «скрыто» своей собственной сложной онтологией, невидимо, «непрозрачно». Обуславливая существование прошлого и будущего, время «прячется» в них, так что волеизъявления исследователя недостаточно для движения по нему. Вот почему оно доступно умозрительному познанию более чем практическому, а человек, не способный свободно перемещаться не только в прошлое, но и в будущее, вынужден довольствоваться эмпирическим исследованием лишь настоящего. Прошлое самого времени недостижимо и обозначено лишь «следами» в реальности; будущее достигается без человеческой воли и гипотетично, непредсказуемо; настоящее преходяще, мгновенно, неуловимо. Исследование времени никогда не является прямым, оно всегда опосредовано свершившимся, свершаемым или грядущим, и всякий его исследователь сам находится в сильной зависимости от того, что изучает. Существование подобной обратной связи делает практическое изучение времени сверхсложной задачей.

Даже естественные науки изначально вынуждены были заниматься лишь умозрительным исследованием времени, как правило, привязывая его к нуждам изучения движения и развития. Именно так и возникли классические представления о непрерывности, однородности и необратимости времени, необходимые для динамического описания материальных объектов в формализмах дифференциального и интегрального исчисления. Гипотетическое исследование прошлого и будущего материальных объектов в ньютоновской физике представлялось совсем несложным делом и сводилось к решению соответствующих уравнений. Это привело к созданию механического детерминизма, обращающегося со временем очень легко, как с понятным и «послушным объектом», дающим точное знание о мире. Представления об абсолютности времени, об отсутствии хоть какой-либо его зависимости от всякого материального бытия привели к тому, что науками изучались временные свойства тех или иных процессов, а не свойства самого времени. Последние просто постулировались и постигались интуитивно.

Ситуация изменилась после появления теории относительности, когда стало ясно, что время связано определенными качественными и количественными соотношениями с пространством, веществом, энергией, физическими взаимодействиями, а значит и само является материальным объектом. В результате появилась возможность эмпирического исследования самого времени, времени как такового, после чего стало ясно, что свойства вселенского, физического, материального времени не так просты и очевидны, как это предполагалось классической физикой.

Постоянный и значительный прирост естественнонаучного знания о физическом времени, его эмпирическое познание, открытие его новых нетривиальных свойств не внесли окончательной ясности в понимание его природы. Расхождение неклассических парадигм в описании времени в макро- и микромире, отсутствие однозначных ответов на принципиальные вопросы, связанные с его существованием (проблема происхождения времени, проблема его обратимости или необратимости, проблема его непрерывности или дискретности, проблема его первичности или эмерджентности,) делают современные представления о природном времени гораздо более неоднозначными, чем в классике ^{[1, с. 40]}. Заметим, что даже уже полученные позитивными науками знания все еще не интегрированы в философскую онтологию времени во всей их сложности и полноте. Необходимо констатировать следующий гносеологический факт: сколько-нибудь полной онтологии времени, обобщающей известные научные и значимые философские представления о нем, не существует.

Параллельно этому философское знание сосредоточилось на исследованиях времени, связанного с человеческим существованием ^{[2, с. 367-368]}; ^{[3, с. 35;97]}. Как результат, возникло устойчивое представление о том, что время является способом осмысления и переживания человеком себя и мира; что помимо универсального природного (физического) времени существуют и другие, не менее значимые для человека времена с особыми свойствами, творимые человеческими чувственностью, сознанием или деятельностью (психологическое, экзистенциальное, социальное, историческое, политическое) ^{[4, с. 152]}; ^{[5, с. 55]}. Мы будем называть такие времена «человекомерными» ^{[6, с. 8]}. В анализе и этих «человекомерных» времен наблюдаются заметные разногласия, поскольку определение их свойств, онтологическое различение их между собой, равно как и выяснение их отличий от времени физического, весьма сложно, а иногда и условно. Иногда философские представления о «человекомерных» временах доходят даже до полного отрицания существования природного вселенского времени, которое признается сегодня естествознанием достоверным фактом.

Разобраться со всей сложностью, многообразием и даже противоречивостью современных представлений о времени можно, только ответив на ряд следующих онтологических вопросов, фундаментальных, на наш взгляд, для постижения природы времени. Являются ли все известные на сегодняшний день «времена» разными формами времени как такового? Обладают ли они универсальными существенными свойствами, несмотря на все их кажущиеся различия? И если все это – действительно времена, то как построить их универсальное онтологическое описание, вместе со всем их общим и особенным?

Историко-философский экскурс позволяет убедиться в том, что классической онтологии не удалось справиться с описанием времени как такового, с его сложностью и разнообразием. Более того, однозначность и строгость классической онтологии не позволяет даже признать это разнообразие: всякая классическая концепция времени отрицает все остальные как неверные или неполные. Однако описать всю сложность времени, на наш взгляд, вполне возможно в рамках постнеклассической онтологии ^{[1, с. 29]}. Принимая сложность времени и пытаясь размышлять о возможности построения его онтологии, мы будем пользоваться принципами постнеклассической рациональности ^{[7, c, 626-627]} и представлениями постнеклассической онтологии. Именно постнеклассическая рациональность, задающая сегодня стиль современных научных исследований, как дисциплинарных, так и междисциплинарных, на наш взгляд, дает определенные возможности в осмыслении всего многообразия представлений о времени. Постнеклассическая рациональность предполагает «открытость» любой конституируемой системы представлений, «гибкость» последней, ее готовность к изменениям, к принятию в себя всякого нового знания. Постнеклассическая рациональность допускает и даже приветствует множественность взглядов на исследуемый объект и плюрализм его научных интерпретаций. Она связана и с представлением о «включенности» исследователя в процесс познания, и это в определенном степени примиряет физический концепт «наблюдателя» и философское представление о рефлексирующем субъекте, дает право на создание концепций, учитывающих особенности авторского восприятия и смыслосозидания. Все эти свойства постнеклассической рациональности кажутся чрезвычайно важными, когда речь идет о столь сложном и так разнообразно осмысляемом объекте познания, каким является время.

А постнеклассическая онтология манифестирует представление о полионтичности бытия ^{[8, с. 3]}; ^{[9, 10]}, о возможности существования онтологически разных форм того или иного объекта мира ^{[11, с.48]}. В самом деле, помимо физической реальности можно говорить о существовании разных реальностей: социальной, исторической, политической, культурной и множестве психологических (личных, внутренних, субъективных) – каждая из которых существует в собственных пространстве и времени и в терминах постнеклассической онтологии может быть описана как виртуальная ^{[11, с. 5]}. При таком рассмотрении время представляется тем основанием всякой реальности, которое позволяет наблюдать любые изменения в ней. Более того, время может мыслиться даже сущностью, творящей определенную виртуальную реальность: если появляется некоторое особое время, то можно утверждать, что возникает новая виртуальная реальность, как это нередко происходит в психологических ситуациях. Но тогда все известные и исследуемые разными науками времена (от вселенского до экзистенциального) оказываются онтологически различимыми формами времени, существующими в разных реальностях, а может быть – и порождающими разнообразие этих реальностей.

Остановимся подробнее на том, как следует понимать категорию «полионтичность» – термин, отсутствующий в классической онтологии, но необходимый для онтологии постнеклассической. Известно, что онтическим М. Хайдеггер называл то, что относится к порядку сущего (Seiendes), т.е. наличного бытия, предметно-чувственного мира, в отличие от онтологического, относящегося к порядку бытия (Sein) как условия возможности сущего. Онтичность есть определенный порядок предметного, феноменального, чувственно постигаемого, наличного существования чего-либо. Полионтичность, таким образом, означает единство возможных порядков предметного существования чего-либо, разнообразие форм существования. Итак, полионтический – существующий разными способами, по-разному наличествующий в предметном (материальном, реальном) мире, полионтичность – свойство, отражающее множественность онтологически различных форм существования. Сама реальность в постнеклассической онтологии представляется полионтичной: помимо объективной (физической, материальной) реальности, в которой действуют универсальные физические законы и наличествуют однозначно связанные этими законами материя, пространство и время, существует и множество виртуальных реальностей со специфическими свойствами, с собственными пространством и временем, с особыми, существующими в ней объектами, имеющими отличную от физической природу ^[1].

Отдельно подчеркнем, что мы не претендуем на построение полной постнеклассической онтологии времени. На наш взгляд, это невозможно, во всяком случае, на сегодняшний день – и из-за предельной онтологической сложности самого времени; и из-за разногласий по поводу его свойств, существующих в современной физике; и из-за того, что знание о времени все время пополняется, продолжает оставаться открытым. Мы хотим лишь унифицировать разнообразие представлений о времени, хоть как-то упорядочить все множество приписываемых ему свойств с помощью постнеклассического концепта «полионтичность», кажущегося нам весьма эвристичным. Мы собираемся коснуться только одной, но значимой для онтологии времени проблемы – его кажущегося разнообразия. На наш взгляд, именно представление о полионтичности позволяет справиться с этим разнообразием, описать его как онтологическое единство, как множественность в единстве.

За отправной пункт нашего анализа мы примем тот очевидный факт, что имеют место различные представления о времени, конституируемые философией и конкретными науками. На первый взгляд, все эти представления соответствуют разным временам. Психологическое время, например, отличается, от социального, и оба они различимы с физическим временем – факт этого различия интуитивно постигается и практически не вызывает сомнений. Мы, напротив, предполагаем, что все устойчивые представления о времени, существующие в науках или получаемые из практического опыта, соответствуют онтологически различимым формам единого времени, «времени как такового». Очевидно, что если все известные времена, и в самом деле, являются формами времени, то они должны обладать некоторыми общими существенными онтологическими свойствами, которые и обозначали бы их как время. А это значит, что необходимо попытаться выделить эти существенные свойства. Простейший анализ приводит к отрицанию как существенных любых количественных характеристик времени (масштабов, длительностей, ритмов, темпов), поскольку все они изменчивы, условны, относительны. В самом деле, временные масштабы и единицы измерения вселенского времени задаются из соображений практической пользы или нужд познания, как это происходит, например, в случае земного времени. Скорости течения психологического или экзистенциального времени переменны, они определяются чувственностью или сознанием субъекта и внешними условиями, ситуацией. Меняются от эпохи к эпохи и от места к месту ритмы и темпы социального и исторического времени.

Не существенными представляются и многие качественные дихотомические характеристики времени: непрерывность (либо дискретность), необратимость (либо обратимость), однородность (либо неоднородность) – поскольку и науки, и человеческие переживания предполагают и фиксируют разные, взаимоисключающие, полярные свойства времени. Действительно, представления современной теоретической физики о времени, становятся все более и более неоднозначными, а классические свойства времени давно уже поставлены под сомнение. Так, знаменитая «стрела времени», обозначающая принципиальное различие между прошлым и будущим и символизирующая временную необратимость, остается доминирующим представлением в термодинамике, но давно уже не считается необходимой в квантовой механике. Время давно уже не предполагается и однозначно равномерным, существуют физические концепции, согласно которым его ход непостоянен и зависит от расширения Вселенной. Некоторые физические теории отказывают времени и в привычной и понятной непрерывности. Так квантовая теория еще полвека назад ввела представления о дискретности времени, даже выделила «атом» времени – наименьший из возможных временной интервал; к представлениям о дискретности времени приходит и теория струн. Все физические теории времени рано или поздно фальсифицируются, так что практически любые собственные свойства времени сегодня имеют альтернативы и не могут рассматриваться как существенные.

Неотъемлемыми, существенными свойствами времени, на наш взгляд, выступают лишь его способность являть длительности и любые изменения (движение, динамику, развитие), материальные или нематериальные, и обуславливать прошлое, настоящее и будущее всего временного ^[6]. Тут снова следует особо отметить одно важнейшее с точки зрения онтологии времени обстоятельство. Дело в том, что ни философия, ни конкретные науки до сих пор не в состоянии однозначно ответить на следующие вопросы: сообщает ли само время длительности длящимся объектам мира или «всего-навсего» позволяет определять их; обуславливает ли само время изменения этих объектов или «только лишь» дает возможность их наблюдать? Действительно, длительность – сложнейшая онтологическая характеристика, и главная сложность ее умозрительного определения связана с ее принадлежностью. Понимание, с чем связана эта сложность, предполагает цепочку онтологических вопросов. Что длится? Само время? В этом случае длительность является онтологической характеристикой самого времени. Но тогда вещи и процессы просто существуют во времени, а время позволяет фиксировать их «начало» и «конец», являет длительность вещей. Но если длятся сами вещи и процессы? Тогда их свойство длиться может быть либо обусловлено временем, либо наличествовать у вещей и процессов «само по себе», потому что они вещи и процессы, но в любом случае длительность является их собственным онтологическим свойством. Если принять во внимание еще и то, что всякая реальная длительность только тогда воспринимается как длительность, когда отражается в сознании, тоже длящемся, то к этому добавляются еще сложности существования и «механизмов» субъективного времени, к исследованию которых, приложили немалые усилия И. Кант и Э. Гуссерль – и проблема становится практически неразрешимой. Именно в сложности интерпретации длительности, на наш взгляд, и кроется существенное отличие «скрытого» времени от «открытого» пространства. Пространство обладает видимой протяженностью, равно как и вещи в нем, и всякое протяженное понятно, поскольку открыто, видимо, явлено, в то время как скрытое во времени длящееся вызывает массу вопросов. Все это отступление было сделано для того, чтобы внести всего одно уточнение в определение существенных свойств времени: существенным свойством времени следует считать его способность являть, а может быть – и обуславливать (?) длительности и изменения. Гибкость постнеклассической рациональности и открытость постнеклассической онтологии позволяет нам в этом месте оставить и знак вопроса, и принципиальное «может быть».

Но далее мы будем более определенными. Все, что обладает выделенными выше существенными свойствами является временем, как бы оно ни называлось, коль скоро оно позволяет обнаруживать длительность, изменчивость и различать чувственно или интеллектуально прошлое, настоящее и будущее. Приняв эти свойства времени за существенные, мы убеждаемся, что все упомянутые нами ранее времена действительно являются временами, поскольку обладают именно этими существенными свойствами. Следуя же введенным представлениям о полионтичности, мы будем полагать все эти времена не просто разными специфическими «временами», а онтологически различимыми формами времени; различными порядками, способами наличного бытия времени, обладающими единством существенных свойств. Существование онтологически различных форм времени позволяет рассматривать время как полионтичный феномен, говорить о полионтичности времени.

Итак, время полионтично, способно бытийствовать в наличной, феноменальной реальности в разных формах и разными способами, онтологическими связанными между собой. Существует единое мировое (физическое, материальное, природное, вселенское) время и множество «внеприродных», нефизических времен. Физическое время универсально, его течение подчиняется законам природы, вне зависимости от того, насколько эти законы открыты науке, оно связано с материей и с пространством. А вот протекание нефизических времен подчиняется особым, нефизическим законам. У всех этих времен специфические, а не универсальные характеристики: они могут иметь собственные длительности, масштабы, ритмы; быть обратимыми или нет; однородными или неоднородными; одномерными или многомерными; обладать даже переменными, неустойчивыми, неопределенными характеристиками; наконец, исчезать. Но тогда снова возникает целая серия важных онтологических вопросов: как возникают эти времена? чем определяется их ход? как могут они быть измерены?

На все эти вопросы существуют многочисленные варианты ответов. Вот, например, один из возможных ответов на первый вопрос. Существование психологического, социального, исторического и других «человекомерных» времен есть следствие существования природного времени, все эти времена – формы, опосредующие, «очеловечивающие» присутствие в мире последнего. Не будь природного времени, не было бы и разнообразия времен, связанных с человеческой деятельностью. Итак, «человекомерные» времена порождаются природным временем, факт существования последнего мы принимаем за достоверный.

Дальнейший анализ требует разделения «человекомерных» времен на собственные (индивидуальные) и коллективные. К первым относятся субъективные, психологические, личностные, экзистенциальные времена, связанные с процессами познания или с переживанием времени отдельным человеком, ко вторым – социальное, историческое, политическое, культурное и др., связанные с той или иной социальной деятельностью. Субъективное (собственное, внутреннее для человека) время представляется нам первичным в отношении коллективных «человекомерных» времен.

Сами субъективные времена тоже возможно различать. Во-первых, можно говорить о «временах-эпистемах», обозначающих время как способ познания ^[6]. Это то самое кантовское время, априорная, имманентная человеческому бытию форма чувственного и одновременно с этим интеллектуального постижения мира. Это время как «способность воображения», тот общий корень чувственности и рассудка, который и позволяет соотнести феномены внешнего мира с категориями рассудка; это универсальная трансцендентальная схема, позволяющая описывать решительно все, о которой сам Кант писал так: «…применение категорий к явлениям становится возможным при посредстве трансцендентального временного определения, которое как схема рассудочных понятий опосредствует подведение явлений под категории» ^{[12, с. 221]}. Именно время как способность воображения, по Канту, и делает возможным познание. И это именно то самое субъективное время, «время сознания», которое Э. Гуссерль полагал «истекающим» из глубин «Я» и определил как необходимое условие рефлексии и процессов смыслосозидания^[13].

Можно говорить и о других субъективных временах – «временах-восприятиях», «временах-экзистенциалах», которые позволяют человеку не познавать мир посредством категорий рассудка, а эмоционально принимать его, остро и глубоко ощущать его существование, а вместе с ним – и свое подлинное бытие ^[6]. Именно о подобном экзистенциальном времени говорили М. Хайдеггер и К. Ясперс. Мы полагаем, что «времена-переживания» онтологически отличаются от идеальных времен-эпистем. Определяемые не только сознанием, но и чувственностью, они, как правило, не создаются волей переживающего их субъекта, а возникают благодаря определенным его психолологическим состояниям, эмоциям, обусловленным, в том числе, и реальностью. Именно поэтому времена-переживания, на наш взгляд, в большей степени связаны с материальным существованием, они онтологически ближе к вещному миру, чем времена-эпистемы, обращающие познание на умопостигаемые и далеко не всегда имеющие отношение к физической реальности сущности. Близость к реальности, зависимость от последней, возможная реализация протекающих при этом в сознании или психике процессов заставляет нас обозначить в первом приближении «переживаемые» (психологические, экзистенциальные) времена как виртуальные ^[14].

Всякое субъективное, «внутреннее» время человека, будь оно «временем-эпистемой» или «временем-экзистенциалом», выступает как способ познания, как необходимое условие человеческого опыта, как способ переживания реальности, как способ самоосуществления человека в мире. Существование субъективных времен очевидно и подтверждается их явленностью каждому субъекту, их имманентностью всякому сознанию. Онтологической проблемой при этом оказывается способ существования субъективных времен, поскольку они отличаются от объективного (мирового, физического времени) не только своими свойствами, но и способом своей реализации. Можно говорить о том, что всякое субъективное время является основанием собственной субъективной реальности, отличной от физической; можно даже исследовать эти реальности и, чтобы справиться с их многообразием, дать им онтологическое определение, например, как виртуальных; можно исследовать «взаимодействия» этих реальностей, их иерархию и т.д. ^[1].

Коллективные времена мыслятся производными от собственных. Они возникают благодаря человеческой деятельности, существованию человека исключительно как социального субъекта – это социальное, историческое, культурное, политическое время ^{[15, 16]}. Все эти времена существенно отличаются от объективного физического времени, имеют специфические характеристики, тоже «очеловечены». Чтобы онтологически отличать их от объективного и субъективных времен, мы будем назвать их интерсубъективными, подчеркивая этим названием их коллективный характер. Особо подчеркнем при этом, что интерсубъективность мы понимаем при этом не в строгом гуссерлианском смысле как некоторый общий опыт представления, а как некоторую общность человеческих деятельностных установок и воззрений. Разумеется, эта интерсубъективность в своем основании имеет субъективность, множество сложно взаимодействующих субъективностей, вот почему интерсубъективные времена тоже «человекомерны».

Важнейшим представляется следующий вопрос: откуда же берутся в человеке эти априорные представления о времени, эти «человеческие часы»? Можно, конечно, лишь постулировать их существование, исходя из некоторых метафизических или трансцендентальных представлений, как это сделал в свое время И. Кант, но позволено и попытаться проанализировать возможный «механизм» их происхождения с позитивистской точки зрения. Здесь, на наш взгляд, уместна аналогия с квантовой механикой, с микромиром. Известно, что всякий квантовый объект содержит в себе свои собственные «встроенные» часы, характеризующиеся определенной частотой колебаний, пропорциональной его энергии ^{[17, с. 91]}. Можно предположить, что всякий человек обладает такими же «природными» часами, ход которых тоже определяется некоторыми его «энергетическими» характеристиками. Ситуация с человеческим временем гносеологически подобна известной физической «проблеме наблюдателя»: каждый наблюдатель за физическими процессами может измерять их только по имеющимся у него часам, а часы отдельных наблюдателей довольно сложно синхронизировать, так что время они в общем случае показывают разное. Аналогично, всякий человек, наблюдая за разными, необязательно природными, процессами, существуя в феноменальном мире пользуется собственными, но теперь уже «встроенными» в него часами, и ход времени для него отличается от хода всех других человеческих времен.

Природа собственных человеческих «часов» не может не иметь биологических оснований, а существование особых «биологических» времен и особенности их измерения давно уже интересуют естествознание ^{[18, с. 5]}. Биологическое время – это время, связанное с жизненными процессами, возможно неоднородное и нерегулярное, поскольку неоднородны и нерегулярны изменения, связанные с протекающими в клетках физическими и биохимическими процессами. Предполагается, что существование биологического времени обусловлено способностью организмов воспринимать циклические колебания геофизических факторов, таких как суточная и годовая периодичность электромагнитного поля Земли и космической радиации. На сегодняшний день обоснованным считается тот факт, что физическое и биологическое время – это разные, не сводимые друг к другу времена.

Детальное исследование свойств собственного человеческого времени, – задача не философии, оно должно быть междисциплинарным и подкрепляться эмпирическими исследованиями. Но философия в этом случае может дать конкретным наукам о человеке некоторые идеи, способные эти исследования направить. Первая из этих идей достаточно проста. Поскольку человек есть и животное тоже, поскольку он всегда еще и организм, человеческая способность к временным переживаниям вполне может быть укоренена в биологическом времени, заложена на биологическом уровне. Но механизм этого временного «шестого чувства» не может быть только «животной природы», он должен иметь и другие основания, связанные с человеческим сознанием и социальностью. И помимо биологических, заложенных на клеточном уровне, «микрорезонансов», в человеке найдутся и психологические «макрорезонансы», обусловленные его чувственностью, эмоциями, интеллектом, волей, практическим освоением природного и социального мира, взаимодействием с той или иной средой. Существование этих резонансов и настраивает, отлаживает ход субъективного времени, делает его сложным и неповторимым, далеко не всегда подчиняющимся законам физического мира. Сознание и социализация превращают «животное» время в «человекомерное», а индивидуальность человеческой психики обуславливает неповторимость собственного, субъективного, времени, а вместе с ним – и уникальность собственной реальности человека. Но, в любом случае, имеет смысл говорить о человеческом (индивидуальном, личном, психологическом, субъективном) времени как о сложном социально-биологическом или социально-антропологическом феномене.

Вторая идея представляется нам более сложной. Социальное время, безусловно, не совпадает со временем физическим, имеет особые характеристики, меняющиеся от эпохи к эпохе, от одной социальной группы к другой ^{[15, с. 103]}. Конечно, природа социального времени сложна, его ход зависит от качества и количества конкретных социальных взаимодействий, от эпохи, от типа общественных отношений, от уровня технологий, от влияния природных процессов. Но в основании всякого социального времени лежат индивидуальные времена, оно невозможно без изначального субъективного «прочувствования» и «продумывания» времени отдельным человеком, как невозможна коллективная деятельность без личного замысла. Социальное, историческое, политическое, экономическое, культурное и все прочие «коллективные» времена, можно описать как результат взаимодействия, интерференции, синхронизации собственных (индивидуальных, субъективных человеческих) времен, как следствие множественных «резонансов» между ними. Всякое связанное с социумом время – это синергийный результат, интерсубъективный, межличностный феномен.

И снова, на наш взгляд, уместны физические аналогии. Социум давно уже принято рассматривать как статистический ансамбль, как систему с огромным числом сложным образом взаимодействующих элементов (степеней свободы). Процессы в таких системах проще всего описывать статистически, с помощью средних по ансамблю величин, которые и задают характеристики ансамбля в целом. Любое коллективное время при таком рассмотрении можно считать некоторой средней характеристикой ансамбля, усреднением по всем индивидуальным временам. И поскольку общество представляет собой принципиально нелинейную и неравновесную систему, то это среднее может значительно отличаться от индивидуальных времен. Темпы, ритмы, масштабы социального времени не совпадают с характеристиками собственного времени всякого отдельного человека, но ход социального времени должен стремиться к ходу времени социального «большинства» – людей, составляющих значительную социальную долю и «близких» по социальным характеристикам.

Заметим, что большое число степеней свободы в социуме, его нелинейность, наличие множества обратных связей определяют существование в нем огромного числа межличностных и коллективных временных «резонансов» между отдельными его элементами и подсистемами (индивидами, социальными группами). Примерами таких «резонансов» могут служить темпы жизни, которые устанавливаются в отдельной семье, общине, населенном пункте. Различные временные резонансы имеют разную силу и по-разному влияют на ход социального времени, но среди этого множества найдутся и сильные резонансы, определяющие значимые социальные времена. Всем понятной иллюстрацией этого служит «партийное время», характеризующееся особым ходом «на оперережение» и просуществовавшее в Советском Союзе семьдесят природных лет.

Можно много говорить о том, как на ход социального времени влияют природные процессы (цикличность земного вращения, периодичность солнечной активности и пр.) и техногенные практики, и влияние это бесспорно. Но все эти рассуждения, на наш взгляд, не меняют того, что социальное время интерсубъективно, а не объективно, что это особая нефизическая форма времени, сложная онтология которой связана с существованием и взаимодействием субъективных времен. Сказанное касается и других коллективных времен: исторического, политического, экономического, культурного. Итак, всякое коллективное «человекомерное» время является синергийным феноменом, результатом наложения, взаимодействия, интерференции, синхронизации, резонансов собственных человеческих времен, оно интерсубъективно по своей природе, хотя на его ход и оказывают влияние природные и техногенные процессы.

Непростым, на наш взгляд, является и вопрос о том, как и в чем измеряются человекомерные времена. Проблема измерения времени вообще представляется очень сложной. Измерение времени всегда конвенционально, как правило, его привязывают к каким-либо природным изменениям, иногда макромира, иногда микромира. Неслучайно, Г. Рейхенбах считал, что «равенство последовательных интервалов времени есть вопрос не познания, а определения» ^[19]. При этом (и на этом мы останавливались выше) остается непонятным, что именно измеряется, а сокрытость реального времени, опосредованность его течения конкретными изменениями в материальном мире заставляют думать, что сравниваются не времена, а что-то еще, хотя и зависящее от времени, но временем не являющееся. Измерение времени остается онтологически не определенным и сводится к определению взаимопорядков некоторых длящихся процессов. Привычная всем единица измерения времени, секунда, имеет либо умозрительные, либо непредставимые квантомеханические эквиваленты, и сама по себе не несет информации о том, какую именно характеристику самого времени мы измеряем.

Однако некоторый физический смысл у измерения времени появляется, если вспомнить, что природное время связано с энергией. Эту связь непросто обнаружить интуитивно или из практического опыта, но на нее прямо указывают результаты теории относительности, квантовой механики и теории симметрии. Так, в теории относительности произведение энергии тела и интервала времени оказывается инвариантом, постоянной величиной, а это значит, что длительность обратно пропорциональна энергии: чем больше энергия, тем медленнее течет время. Знаменитой иллюстрацией этого факта является «эффект близнецов». Нечто подобное наблюдается и в микромире: собственные времена квантово-механических систем обратно пропорциональны энергиям взаимодействия, то есть энергетическим изменениям. А из теории симметрии известно, что закон сохранения энергии вытекает из однородности времени. Итак, время – это энергетическая величина, величина, обратно пропорциональная энергии, а его протекание определяется изменениями энергии.

Трансляция этих представлений на человекомерные времена, несмотря на свой очевидный физикализм, на наш взгляд, все же уместна. Можно ввести (конечно, условно!) представление об «энергии» человеческих переживаний или взаимодействий и предположить, что ход всякого человекомерного времени определяется и измеряется именно ими. Если говорить о собственном, психологическом, времени, то скорость его течения и свойства (например, неоднородность или обратимость) зависят от «внутренней энергии», которую человек тратит на переживание или проживание той или иной ситуации. Тогда и хорошо известные эффекты замедления и ускорения психологического времени могут связаны с внутренними энергетическими затратами или приобретениями: когда последние незначительны, время бежит, когда они велики, время тянется, и каждый легко может привести соответствующие примеры. Разумеется, измерить такую «внутреннюю» (психологическую, эмоциональную, душевную, духовную) энергию, сопоставить ей некоторые количественные характеристики непросто, если вообще возможно, но ее существование следует из практического опыта, его трудно отрицать.

В этих представлениях течение коллективных времен должно определяться совокупной энергией всех социальных взаимодействий. Последнее утверждение, на первый взгляд, противоречит тому, что наблюдается в социуме. В самом деле, известно, что социальное время постоянно ускоряет свой ход: темпы современной общественной жизни превышают темпы общественной жизни, например, век назад. В силу сказанного это означает, что энергия социальных взаимодействий уменьшается, но ведь очевидно, что современным людям в среднем приходится тратить все больше и больше усилий на социальную жизнь. Но противоречие это только кажущееся. Во-первых, речь идет не о физических усилиях, не о механической энергии, а о психологической, внутренней энергии, а ее-то современный человек в социальных процессах тратит все меньше и меньше: социальная суета делает взаимодействия, коммуникации формальными, неподлинными, «неэнергичными». И если речь идет о душевной энергии, то сегодня энергетический вклад каждого в подлинное общение, а значит – и в социальное время, представляется много меньшим, чем век назад. Для иллюстрации этого факта достаточно представить себе следующую упрощенную, но отражающую некоторые принципиальные моменты ситуацию: раскланивающегося со всеми встречными горожанина начала двадцатого века и жителя современного мегаполиса, не обращающего на окружающих никакого внимания. Понятно, что душевные усилия первого больше, и он «замедляет» время; второй же, практически не отдающий энергии, заставляет время бежать. Во-вторых, речь идет о коллективных процессах, о множестве взаимодействий и об их совокупной энергии. Но современный социум столь сложен, многообразен и даже противоречив, что многие социальные взаимодействия «гасят», умаляют или даже уничтожают друг друга, так что и результирующая энергия существенно уменьшается.

На самом деле, ситуация с социальным временем оказывается куда более сложной, на его течение, как мы уже отметили выше, влияют природные и техногенные процессы, последние с неизбежностью должны ускорять социальное время. Заметим, что и техногенное ускорение социального времени тоже с легкостью укладывается в рамки предложенных нами представлений: использование техники уменьшает затраты индивидуальной «внутренней энергии», поэтому и должно приводить к увеличению темпов социального времени. Говоря о ходе социального времени, нельзя не сказать и о том, что его значительно убыстряет тотальная виртуализация современной жизни. И это легко объяснить онтологически: виртуализация всегда связана с малыми энергетическими затратами, поскольку виртуальная жизнь менее телесна, а значит – и менее энергоемка ^{[11, с. 81]}. Малая энергия виртуальных социальных взаимодействий с неизбежностью приводит к ускорению хода социального времени. Однако мы оставим детальный анализ влияния техногенных процессов и массовой общественной виртуализации на социальное время для перспективных исследований.

Подведем некоторые итоги проведенного анализа. Естественные науки и гуманитарное знание ввели многочисленные и разнообразные представления о различных временах: физическом (природном, вселенском, объективном) и множестве «человекомерных» времен (психологическом, экзистенциальном, социальном, историческом, политическом, культурном и пр.), последние можно разделить на индивидуальные (субъективные) и коллективные (интерсубъективные). В русле постнеклассической онтологии все существующее и мыслимое многообразие времен может быть унифицировано с помощью представлений о полионтичности – единства онтологически различимых форм существования одного и того же объекта мира. Время при таком рассмотрении выступает как полионтичный феномен, определяющий существование множества различных реальностей. Существование индивидуальных времен определяется способностью человека ощущать, переживать и осмыслять время и имеет социально-биологические основание. Коллективные времена представляются синергийным эффектом, результатом наложения, взаимодействия, резонансов различных индивидуальных времен. Ход человекомерных времен определяется «энергией» индивидуальных и социальных взаимодействий.