Альтернативные модели правовой социализации человека: выбор аксиологических максим

Гуляихин Вячеслав Николаевич доктор философских наук профессор, кафедра теории права и прав человека, Волгоградская академия Министерства внутренних дел Российской Федерации 400089, Россия, Волгоградская область, г. Волгоград, ул. Историческая, 130 Gulyaikhin Vyacheslav Nikolaevich Doctor of Philosophy Department of the Theory of Law and the Human Rights, Volgograd Academy of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation 400089, Russia, Volgogradskaya oblast', g. Volgograd, ul. Istoricheskaya, 130 gulyaich@yandex.ru Другие публикации этого автора

Человек постоянно включен в процессы социализации, благодаря которой ему удается овладевать набором ценностей и знаний, необходимых ему для развития коммуникативных связей и становления полноценным субъектом общественных отношений. Разные исторические эпохи задавали ему свои модели социально-правового поведения, придерживаясь которых он мог развиваться и относительно комфортно сосуществовать с другими людьми. Современная общественная практика поставила его перед экзистенциальным выбором: либо быть самим собой, оставаясь активным субъектом социальной деятельности, придерживаясь соответствующему набору аксиологических максим, либо подстраиваться под окружающий мир, теряя свое Я и становясь объектом чуждой ему воли. В зависимости от того, какой путь избирает человек, как ответит на данный фундаментальный вызов, и происходит его становление в качестве субъекта права.

Общественный прогресс является одним из важнейших факторов выбора индивидом модели правовой социализации. Исходя из этого положения, Ш. Курильски-Ожвэн признала уровень овладения человеком прогрессивных элементов общественно-правовой жизни в качестве критерия эффективности социализации, которая проходит благодаря сформировавшемуся у него «коду ассимиляции» ^{[1, с. 241]}. Свою особую роль здесь играет закон вызова и ответа (А. Тойнби), который влияет не только на прогресс цивилизации, но также и на становление личности как субъекта общественных отношений. Данный закон действует как на геополитическом уровне, выделяя лидеров и аутсайдеров мирового исторического развития, так и на социальном макроуровне, определяя качество отношений человека и общества. Более того, можно отчетливо увидеть воздействие данного закона и на внутренние психосоциальные процессы социальной адаптации и становления личности. Зачастую из-за внешнего на нее давления, которое представляет собой вызов ее истинному бытию, она вынуждена отказываться от своих духовных потребностей, отчуждаясь от своего Я ^{[2, с. 14]}.

Историк А. Тойнби утверждал, что человек становится цивилизованным не вследствие его хороших физиологических данных и благоприятных окружающих условий, а благодаря достойному ответу на вызов, представляющему угрозу его существованию, и который «заставил» его предпринять значительные, порой беспрецедентные усилия ^{[3, с. 203]}. Как развитие цивилизации, так и становление личности происходит не только благодаря совокупности неких позитивных факторов, но и негативных – вопреки угрозам и вызовам его существованию, которые могут сломить ее как субъекта воли. А. Тойнби подходит к человеку обобщенно, как к носителю цивилизации. Но социальная практика показывает, что на исторические вызовы каждый человек дает свой ответ, который складывается со множеством других ответов, образуя тем самым реакцию социума на возникшие проблемы общественно-исторического развития. Здесь следует отметить, что форма и содержание ответа зависит во многом от особенностей той модели социализации, в контексте которой формировалось сознание субъекта. Далеко не всегда реакция индивида на вызов общественно-исторической ситуации бывает полностью самостоятельной, оригинальной и соответствующей духу времени. Многие имеющиеся социальные поведенческие модели человека качественно не подходят современной эпохе, требующей от личности значительной социальной активности ^{[4, с. 21]}. Каждая модель социализации предполагает свой тип психосоциальных отношений между лидерами и ведомыми. Первые выступают также агентами социализации, когда их социальное поведение сознательно или бессознательно копируют люди, следующие за ними. Авторитетные общественные лидеры зачастую выступают в качестве «героев нашего времени», которым массы стремятся подражать.

Уже давно отечественные мыслители не оставляют без внимания вопрос о роли личности в общественно-историческом развитии. Особенно остро он стоит в период приближающейся смуты, назревания острых социальных конфликтов, требующих своего скорейшего разрешения, и которые не сглаживаются с помощью имеющихся общественно-правовых институтов. Так, в 1882 году народник Н.К. Михайловский, разделив людей на две неравные группы, писал: «Героем мы будем называть человека, увлекающего своим примером массу на хорошее или дурное, благороднейшее или подлейшее, разумное или бессмысленное дело. Толпой будем называть массу, способную увлекаться примером, опять-таки высокоблагородным или низким, или нравственно-безразличным» ^{[12, с. 5]}. Н.К. Михайловский даже не рассматривал отношения между людьми с позиции правового равенства, его интересовали прежде всего некие характерные эпизодические ситуации, подтверждающие существование неких частных законов, регулирующих отношения между «великим человеком» и «массой». Теоретикам народничества пришлось задуматься над вопросом, как формируются критически мыслящие личности, двигающие вперед общественно-исторический прогресс. Видя социальную инертность народных масс, они пытались взбудоражить их сознание и подтолкнуть к активным протестным действиям. Как известно, своих целей они не достигли. Крестьянское сознание было чрезвычайно консервативным, а вера в доброго царя неистребима. Патриархальная модель социализации крестьянина формировала такие культурные архетипы политического и правового бессознательного, изменить которые народники оказались бессильны.

Несмотря на сильное влияние лидеров на общественное правосознание, тем не менее, каждый человек дает свой ответ на внешний вызов, пусть и в значительной мере скопированный у Другого. При его подражании поведенческой реакции Другого в нее вносится свой элемент оригинальности, отражающий особенности характера индивида. Своеобразие и оригинальность «ответа» на вызовы зависит от той модели социализации личности, которое оказало формирующее воздействие на его сознание. Так, радикализм идеологии властителя дум и героя своего времени А.И. Герцена был вызван не столько тем, что он был разбужен декабристами, сколько маргинальностью социального статуса революционера, обусловленный стихийным характером социализации, в результате которой ему не привили социальные ценности дворянского сословия. «Сын сердца» А.И. Герцен, будучи бастардом, даже не мог носить фамилию своего отца. Не пройдя должным образом сословной социализации, он дал свой исторический ответ на общественную несправедливость по отношению к нему, взявшись за революционную агитацию в целях радикальной смены государственного и общественного строя. Здесь может возникнуть один закономерный вопрос. Ведь в сословном обществе Российской империи было немало незаконнорожденных детей, но лишь очень малая часть из них пошла по революционному пути. Почему же именно А.И. Герцен не только стал революционером, но и «властителем дум», оказавшем столь огромное влияние на сознание своих современников? Прежде всего, здесь сказался человеколюбивый характер его социализации, которая дала ему ряд важных качеств. К ним следует отнести прежде всего глубокое неприятие социальной несправедливости, гражданское мужество, милосердие, честность и социальную активность, направленную на проповедование особой гуманистической революционной идеи, которая завладела многими умами той эпохи.

Проблема социализирующегося человека сопряжена не только с вопросами формирования системы социально-правовых ценностей, но также и с вопросом системы поведенческих принципов и установок общественных лидеров, выстраивающих со своими ведомыми отношения определенного качества. Если использовать методологию и терминологию Э. Фромма, то можно выделить два альтернативных типа таких отношений – гуманистический и авторитарный. Выступая в качестве влиятельных агентов социализации, лидеры участвуют в формировании ее модели, которая строится на основе гуманистической или авторитарной этики ^{[13, с. 7]}. Каждая модель стремится заложить в сознание человека свою архетипическую матрицу правового поведения, которая будет подсказывать ему «правильное» решение в проблемных ситуациях, возникающих на его жизненном пути.

К особенностям гуманистической модели социализации следует отнести прежде всего рациональность и антропоцентричность. Благодаря этим качествам человек осознает необходимость признания своей приоритетной ценностью естественные права и свободы. Гуманистическая модель с необходимостью предполагает «…употреблять собственные силы не на какую-то трансцендентную человеку цель, а на самого себя, придать смысл собственному существованию, быть человечным. Пока кто-либо считает, что его идеал и цель находится где-то вне его, что цель где-то в небесах, в прошлом или в будущем, он будет двигаться от себя вовне и искать осуществления там, где его нельзя найти. Он будет искать решения и ответы где угодно, только не там, где их можно найти, – в самом себе» ^{[15, с. 270]}. Рациональность и антропоцентричность позволяют человеку самому определять критерии правильности своих действий и поступков. Для того, чтобы не ошибиться с ответом на вызовы и угрозы, он должен сверять свои ценностно-смысловые ориентиры с фундаментальными принципами человеческого бытия, которые не позволят ему уйти за грань человечности. Эти принципы составляют первооснову развития естественных прав и свобод личности. Свою деятельность она не должна основывать на некой мистической вере в авторитет лидера, которая оправдывает все ее действия и поступки. Только «раскрывая себя в качестве разумного существа, человек становится нравственно добродетельным, придает своим действиям совершенный вид и направляет в сторону высшего блага» ^{[10, с. 8]}.

Гуманистическая модель социализации формирует личность, которая не испытывает благоговейного страха перед авторитетом, готова подвергать сомнению его решения и защищать свою свободу от любых внешних посягательств. Она не считает себя центром мироздания, но и не желает признавать любые формы своей эксплуатации, даже если это сулит ей большие карьерные перспективы и значительные материальные выгоды, выступает сторонницей общественного контроля и равноправного взаимодействия с государственной властью ^{[6, с. 28]}. Гуманистическая модель признает незавершенность и открытость любого человеческого существа, спонтанность, непредсказуемость и естественность его важными чертами. Такие личностные качества осуждаются авторитарными лидерами, поскольку те мешают ставить человека под их полный контроль, манипулировать им и задавать ему «правильную» матрицу поведения.

В человеке скрыты как разрушительные, так и созидательные силы. Гуманизм направляет первые на преодоление и слом социальных и юридических барьеров, мешающие человеческому счастью и общественному прогрессу. Расчистив таким образом дорогу, он способствует подключению свободных творческих сил к созиданию нового. Но здесь можно наблюдать одну парадоксальную закономерность. Ведь все великие общественные революции, разрушая закостеневшие социально-правовые формы, начинались с гуманистических лозунгов, провозглашающих свободу, равенство и братство. Достаточно быстро достигнув крайней степени свободы, они неизбежно подводили революционизировавшийся социум к волне бессмысленного и кровавого террора, который первоначально затевался вроде бы ради тех же идеалов свободы и социальной справедливости. Революция начинала «поедать своих детей» и заканчивалась вновь возродившимся деспотизмом. Приходиться соглашаться с утверждением Платона, что крайняя свобода оборачивается крайним рабством. Поэтому необходимы соответствующие общественно-правовые институты, которые не позволили бы социуму оказаться под властью как деспотического правления, так и охлократии. Национальные интересы требуют нахождения своего рода «золотой середины», необходимой для устойчивого развития любого социума ^{[8, с. 15]}.

Главной особенностью авторитарной модели социализации является стремление ее агентов-лидеров включить человека в жесткую иерархическую общественную систему, сделать его легко управляемым и без труда заменяемым. Такой индивид должен механически выполнять свои функции, которые на него возложили лидеры, и не рефлексировать по поводу правильности своих действий и поступков. Он вынужден подчиняться «высшим» социальным силам, которые для поддержания своего статуса намеренно вызывают у него чувства страха, беспокойства, неуверенности в себе, тревоги за свое существование. Если у индивида плохая адаптивность к сложным общественно-экономическим условиям современной жизни, то у него может появиться заинтересованность в «сильной руке» власти, которая сможет защитить его от социальной стихии ^{[5, с. 6]}.

Авторитарными агентами социализации могут выступать не только отдельные индивиды, но и коллективные субъекты. К последним относятся как отчужденные от граждан государственные учреждения, не выполняющие своей основной функции защиты их прав и свобод, так и частные организации, установившие для своих членов авторитарные порядки (религиозные секты, криминальные группировки, тоталитарные партии, полуфеодальные родственные кланы с жесткой властной иерархией и т.п.). Отличительной особенностью авторитарных организаций является наличие стремления полностью подчинить человека своей власти при полном отсутствии к нему любви и уважения. Нередко авторитарная власть пытается использовать в своих интересах с помощью манипуляций патриотические чувства человека ^{[7, с. 99]}. Данные структуры стремятся включить индивида в систему психосоциальных отношений, делающих его легко восприимчивым к пропагандистскому воздействию с их стороны. «Такого рода воздействия могут преподноситься как забота о человеке, освобождение его от груза размышлений и необходимости принятия решения. В действительности это превращение человека в запрограммированного робота, куклу, управляемую извне» ^{[11, с. 39]}. Но человек – не кукла и не робот, его экзистенциальное «Я» будет стремиться отказаться от навязанного ему ложного бытия, найти правду жизни, т.е. те истинные ценностно-смысловые ориентиры, которым следует придерживаться в своей деятельности. Как бы авторитарная власть не стремилась навязать человеку свой вариант решения фундаментальных проблем жизнедеятельности, его экзистенция будет противостоять всему чуждому для него, внося свои коррективы, порой и не слишком заметные для стороннего взгляда.

Следует отметить, что как авторитарная, так и гуманистическая модели правовой социализации помогают удержать общество от крайностей социальных потрясений, которые порой приводят к хаосу и многочисленным человеческим жертвам. Только если авторитарная модель удерживает индивида в определенных социальных поведенческих рамках с помощью репрессивных законов, подавляя его Я и принося значительный ущерб экзистенциальным интересам, то гуманистическая поддерживает порядок за счет установления правового равенства (между Я и Другим), предполагающего уважения прав и свобод друг друга. Гуманистическая модель социализации представляет большую угрозу авторитарному общественному порядку, признающего только жесткую иерархию в отношениях между всеми членами социума.

Несмотря на то, что альтернативные модели социализации ориентируются на разные аксиологические максимы, тем не менее, все они вынуждены исходить из общечеловеческих ценностей. Как аксиологические максимы социализации, так и общечеловеческие ценности представляют собой жизненные смыслы, которые лежат в основе социальной деятельности людей. «Эти смыслы представлены пониманием свободы, права, справедливости, пониманием природы, человеческой деятельности, добра и зла, истины, красоты и т.п. Они программируют человека, его действия и поступки, определяют оценку тех или иных событий социальной жизни, определяют, какие фрагменты и состояния социального опыта включаются в поток культурной трансляции, а какие выпадают из этого потока» ^{[14, с. 330]}. Если в сознании личности противоречия между максимами социализации и общечеловеческими ценностями достигают диалектического уровня взаимоисключающих противоположностей, то она начинает испытывать большой когнитивный диссонанс. Его сила и степень проявления находится в прямой зависимости от значимости выбора для ее социального успеха в дальнейшей жизни. Из-за когнитивного диссонанса человек не может самостоятельно разработать свою жизненную стратегию и сформировать ценностно-смысловую систему. Поэтому в такой ситуации зачастую ему приходится их заимствовать у Другого. Это может привести его к потере персональной идентичности и отчуждению от собственных экзистенциальных интересов ^{[17, с. 39]}. Из-за когнитивного диссонанса человек может испытывать страх и неуверенность на эмоционально-чувственном уровне, и не может уже дать адекватного ответа на внешние вызовы. К сожалению, современное образование не дает уже необходимого систематизированного фундаментального знания, которое помогало бы индивиду справиться с когнитивными диссонансами ^{[9, с. 3]}.

Исходя из своего видения православных ценностей, Ф.М. Достоевский искал правду в человеке, бросая главных героев своих книг в крайности греха, принуждая их выходить за социализирующие нормы морали и права. Подметив эту особенность его творчества, А. Адлер писал, что русский писатель «…заставлял их переходить за черту дозволенного, но затем навлекал на них хор эвменид и загонял обратно в рамки, которые, как ему казалось, были определены самой человеческой природой, где они, обретя гармонию, могли петь свои гимны» ^{[3, 203]}. Так, Раскольников не находил гармонии в себе и окружающем мире из-за собственной непомерной гордыни, гипертрофированного чувства неудовлетворенности жизнью и несформированности системы ценностно-смысловых ориентаций. Презирая людей, он мучительно пытался разработать собственную жизненную стратегию и создать для себя поведенческую матрицу, которая дала бы подтверждение его превосходства над Другим.

Не убоявшись выйти за рамки морали и преступить закон, Раскольников задавал себе вопрос, провоцирующий его на общественно опасные действия уже самой своей формулировкой: «…вошь ли я, как все, или человек?». Преисполненный гордыни, он сначала дал на него, как ему казалось, совершенно «правильный» ответ «ЧЕЛОВЕКА», попытавшись убить в себе человечность. Раскольников стремился доказать прежде всего самому себе, что он выше других («Не для того я убил, чтобы, получив средства и власть, сделаться благодетелем человечества... И не деньги, главное, нужны мне были…»). Однако с этим ответом не согласилось его истинное человеческое начало, то что и оставило его человеком, взбунтовавшись и не дало ему душевного покоя. Пытаясь выйти за рамки своего убогого существования, которое ему было навязано полуфеодальным сословным обществом, Раскольников стал разрушать те первые принципы человечности, которые, как ему казалось, мешали ему находиться на вершине социального бытия. Но, совершив преступление, он приходит к выводу, что «принцип-то я и убил, а переступить-то не переступил, на этой стороне остался...».

Вырываясь из тисков нужды и пошлой обыденности, Раскольников пытался завоевать себе право «быть над людьми» даже за счет жизни Другого. Преступление стало для него единственной возможностью доказать себе, что он выше других людей, которые в силу своих слабостей заслуживают лишь его презрения. Но убийство старой женщины было жалким деянием, от которого он даже потом пытался открещиваться («...старушенку эту черт убил, а не я»). Этим убийством он добился только еще большего внутреннего диссонанса и душевных мук, не позволивших ему достичь гармонии с самим собой. Для преодоления когнитивного диссонанса и просветления своего сознания он вынужден был встать на путь искупления своей вины. И лишь на каторге окончательно нашел ту правду жизни, которая позволила ему познать истинного себя и полюбить Другого.

Вряд ли пример нравственного воскрешения Раскольникова (в определенном смысле и пример его ресоциализации) однозначно подходит в качестве основы для общих выводов в силу условности художественной литературы, а также его нетипичности для нынешнего периода упадка нравов, отличающегося воинствующим конформизмом, самодовольной ограниченностью и массовым беспринципным стремлением к обогащению, т.е. всем тем, что принесли в нашу жизнь паттерны потребительского общества. Тем не менее, Ф.М. Достоевский показал с помощью тончайшего психологического анализа сложный процесс выбора человеком своего истинного Я в ситуации сильного когнитивного диссонанса, что делает данный пример вполне подходящим для иллюстрации тех психосоциальных процессов, которые составляют основу правовой социализации и ресоциализации личности.

Человек постоянно находится под угрозой оказаться во власти внешних сил, которые настойчиво будут пытаться включить его в авторитарную систему социализации, навязчиво предлагая ему матрицу подчинительного поведения. Бросая вызов человеческой экзистенции, эти чуждые фундаментальным духовным потребностям силы ставят индивида перед выбором двух альтернативных наборов аксиологических максим (гуманистических или авторитарных). Сделав свой выбор, человек становится либо субъектом, самостоятельно выбирающим свой жизненный путь, проживающим свою, а не чужую судьбу, либо объектом, потерявшим свою свободу, право выбора, да и саму возможность самостоятельно мыслить. Авторитарная модель правовой социализации делает человека легкой добычей различного рода политических манипуляторов, ставящих перед ним некие трансцендентные цели, которые на самом деле прикрывают их весьма узкие эгоистические интересы. В свою очередь гуманистическая модель стремится сформировать критически мыслящую личность, способную самостоятельно определять правильность и справедливость своих помыслов и поступков. Даже когда из-за внешнего давления и когнитивного диссонанса человек ошибается в выборе ценностно-смысловых ориентиров для своего жизненного пути, человеческий дух – «душа души человеческой» – не дает ему успокоиться, вновь ставит его перед экзистенциальным выбором, тем самым, давая шанс на возрождение своего истинного человеческого бытия.