Культура в пространстве современной "мегамашины"

Потатуров Василий Александрович кандидат исторических наук профессор, кафедра психологии, педагогики и социально-гуманитарных дисциплин, ЧОУ ВО "Московский университет им. С.Ю. Витте" 115432, Россия, г. Москва, 2-й Кожуховский пр-д, 12, стр. 1, каб. 313 Potaturov Vasilii Aleksandrovich PhD in History professor of the Department of Psychology, Teaching and Socio-Humanitarian Disciplines at Moscow Witte University 115432, Russia, Moscow, the 2d Kozhukhovsky drive, 12, bld. 1, room No. 313 vpotaturov@mail.ru Другие публикации этого автора

«И как кошмарный сон, виденьем беспощадным,

Чудовищем размеренно-громадным,

С стеклянным черепом, покрывшим шар земной,

Грядущий Город-дом являлся предо мной.

Приют земных племен, размеренный по числам,

Обязан жизнию (машина из машин!)

Колесам. Блокам, коромыслам…»

(В.Брюсов)

Глубокий цивилизационный кризис, который сейчас переживается человечеством, в решающей степени обусловлен наличием глубокого, диалектического противоречия между культурой и цивилизацией. В результате этого наблюдется все больший сдвиг в сторону технократизма и примитивного материализма, в ущерб развитию духовной культуры, которая по многим своим параметрам переживает сегодня глубокий системный кризис.

В представленной работе предпринята попытка показать природу данного конфликта через диалектику взаимодействия культуры с одним из важнейших блоков цивилизации - социотехнической системой общества, которую американский исследователь Л.Мэмфорд в своей работе «Миф машины» (1967) чрезвычайно удачно назвал «мегамашиной».

Концепт «мегамашины» представляется весьма содержательным и эвристическим, позволяющим по новому увидеть в общественном процессе новые грани взаимодействия культуры и цивилизации.

Предметом исследования в контексте заявленной проблемы выступает исследование роли этой мегамашины в становлении современной техногенной цивилизации, а также краткий анализ взаимосвязей между современным обществом и мегамашиной. В рамки исследования входит также анализ причин, обусловивших экологический кризис на планете, который также можно квалифицировать, как проявление системного кризиса культуры. Сюда же входит анализ взаимосвязей между мегамашиной, и возникшим в XX веке на основе ее функционирования, «обществом потребления», основным содержанием которого стала т.н. «массовая культура», ставшая основой современной западной цивилизации.

Актуальность данного исследования определяется тем, что Россия, вступившая в новую фазу своего развития, приняла «правила игры» пришедшие в ее социокультурное пространство с Запада.

Однако как показывают тревожные тенденции, наблюдаемые в недрах российского общества, западный социальный проект, взятый в 90-е годы XX столетия нашей политической элитой в ходе либеральной революции, чреват серьезными негативными последствиями для нашей цивилизации, и это особенно ощущается в сфере культуры в практике духовного развития наших соотечественников. Что и подтверждается всей объективной логикой развития общественных процессов, разворачивающихся в нашей стране. Особенно рельефно это проявляется в практике высшей школы, во всех направлениях ее функционирования.

Нынешняя динамика развития производительных сил общества, обусловленная высокими темпами научно-технического прогресса, опирающаяся на достижения в сфере высоких технологий, массовых коммуникаций и мощного информационного обеспечения - сегодня впечатляет. Однако по мере ее развертывания все более очевидными становятся глубокие противоречия, имплицитно заложенные в саму ткань этого процесса. И если раньше эти противоречия привычно объяснялись логикой противоборства двух сверхдержав, то сегодня, когда уже почти четверть века как нет Советского Союза, такие объяснения уже не работают. Казалось бы, противоречие снято. Однако всемирной гармонии в рамках либерального интернационала что-то не наблюдается.

Сегодня мы видим перманентное нарастание конфронтации в мире. Социально-политические нестроения становятся уже привычным состоянием в сфере международных отношений. Особенно резко это стало проявляться в последнее десятилетие.

Как только Россия стала заявлять о своих национальных интересах, высвобождаясь из цепенящего сна либеральных иллюзий, тут же другая сверхдержава-победительница концентрированно выражающая эти либеральные ценности, и последовательно навязывающая их всему мировому сообществу, стала судорожно противодействовать этому, стремясь сохранить свои доминирующие позиции в мире.

Сегодня, казалось бы, уровень развития современных производительных сил таков, что существует объективная возможность обеспечения всем необходимым население земного шара, избавив от нищеты и голода миллионы жителей Азии, Африки, Латинской Америки. Однако декларируемые ведущими державами Запада такие ценности как свобода, права человека, оборачиваются несвободой, игнорированием международного права и принципа суверенитета, попранием «прав человека». Как и в прежние времена - Север богатеет, а Юг продолжает беднеть, разрывы в доходах на душу населения продолжают расти. Между Западом и Востоком нарастают противоречия глобального характера.

Мало того, обостряются, противоречия и на самом Западе. На первый взгляд материальное благополучие стран Запада не вызывает сомнения. Подтверждение этому миграционные потоки, которые сегодня устремлены в страны Западной Европы. Однако уже не первое десятилетие проницательные исследователи западной, техногенной цивилизации обоснованно бьют тревогу.

В чем, на наш взгляд, корень проблем, которые стоят сегодня перед техногенной цивилизацией, которые не убывают, а нарастают и обостряются. Эти проблемы затрагивают и нашу страну, являются актуальными и для современной России, которая приняла «правила игры», на основе которых функционирует западный социум.

Чтобы понять истоки проблемы необходимо вкратце рассмотреть исходные параметры западного проекта, сформулированного в эпоху модерна, когда европейский прометеевский человек уверенно смотрел в будущее и видел, благодаря выработанной им же идеи общественного прогресса, высокие горизонты будущего общественного развития. Однако история, это давно подметили историки и философы, обладает какой-то неуловимой для разума объективной логикой, в рамках которой развертывается исторический процесс.

Чтобы понять системообразующие основы западного проекта, разработанного в эпоху Просвещения, следует, прежде всего, указать на базовый принцип этого проекта - принцип индивидуализма. Он был последовательно разработан в необычайно творческую эпоху расцвета рационализма и системно выражен в идеологии либерализма.

Казалось, европейское общество обнаружило новую историческую точку бифуркации, и устремилось в новое русло своего развития, перспективы которого были радужны и манили умы выдающихся мыслителей того времени.

Согласно исходным положениям либерализма, «свобода личности» реализуется через принцип индивидуализма, который имплицитно связан с институтом частной собственности, и регулирующей ролью рынка.

В этой системе государство играет весьма своеобразную роль «ночного сторожа». В пространстве такого «правового государства», действует правило: «все, что не запрещено-разрешено».

По ту сторону такого государства находится гражданское общество, как совокупность индивидов. Парламентаризм как нельзя лучше осуществляет в этой схеме принцип обратной связи между группами индивидов и государством.

Согласно философии либерализма, на ценностных основах которого создавался европейский проект, общество представляет собой совокупность персональных индивидов (из таких атомов-индивидов и состоит социальный агрегат).

В рамках такого индивидуализированного общества представить себе его функционирование на основе некоей общей метафизической идеи, основанной на презумпции общественного блага – просто невозможно. Такое общество представляет собой полный антипод общине. Единственной целью такого атомизированного общества остается материальное обогащение каждого, всеми способами, которые не запрещены правом. На практике этот принцип перманентно нарушался и нарушается на протяжении всей истории западной цивилизации.

Формула Т.Гоббса «война всех против всех», пожалуй, наиболее адекватно выражает природу этого общества. К.Маркс, как дитя эпохи Просвещения, выразил это в своей грандиозной доктрине, где этот социальный конфликт существует в форме «классовой борьбы», которая, по его мнению, и определила источники и вектор исторического развития. Такое скрытое перманентное состояние гражданской войны, пожалуй, точнее всего объясняет природу такого социума. То есть в такой системе попросту отсутствует подлинно гуманитарное целеполагание.

В таком социуме материальный интерес индивида-собственника остается фундаментальным целевым приоритетом и государства, которое выступает в качестве своеобразной политической инфраструктуры такого индивидуализированного общества. Поэтому такое государство в силу той роли и места, которые ему были уготованы в рамках «общественного договора», было сугубо классовым, несмотря на все призывы либерализма видеть в нем надклассовую политическую структуру.

Такому социуму были чужды трансцендентные ценности, которые благодаря религии, разделялись когда-то обществом. Недаром государства в Европе были постепенно отделены от религиозных институтов.

Зашоренное в рамках такой парадигмы общество, по большому историческому счету, лишенное подлинных метафизических духовных ценностей постепенно теряло культурные ориентиры и перспективы культурного развития.

Постепенно идеалы прогресса, социального устроения, свободы и справедливости, заменяются приоритетами материального обеспечения и комфорта. Идея развития индивидуальности, как реализации совокупности творческих характеристик человека, где свобода, по мысли идеологов Просвещения играла основополагающую роль, и была системообразующей в просвещенческом проекте - в реальной практике западного общества эволюционировала к банальному зоологическому индивидуализму и эгоизму. Не случайно Жак Сорель называл теорию прогресса «буржуазной доктриной».

Понятно, что такое сообщество эгоистов, не в состоянии было выработать новый качественный проект социального развития. На этой основе социум постепенно терял социальную динамику. Вся совокупная деятельность людей, их интерес вращался вокруг одной идеи – суть которой: прибыль и нажива. Понятно, что если это и есть доминирующая в обществе идея, то система не может выйти на новые качественные рубежи приобрести новые субстанциональные характеристики.

Для осуществления либерального проекта западная мысль и практика не случайно взяли на вооружение такое мощное, но и амбивалентное средство как технику и технологии. На Западе реализация либерального проекта начиналась и шла рука об руку с развитием техногенной цивилизации. И это неслучайно. Между этими феноменами существует глубокая взаимосвязь

Эта взаимосвязь между западной моделью социума, и той социотехнической системой, которая его обеспечивает, может быть осмыслена лишь через призму либеральной концепции понимания свободы индивида. Основой такой свободы, является свобода индивида, ее основой, согласно этой концепции, является частная собственность на средства производства. В таком социуме социотехническая система выступает не как мощный инструмент достижения общественного блага, а как эффективное средство обогащения индивида и получения им прибыли. Такая прибыль в рыночной системе выступает в основном в виде денег.

Деньги же дают и возможность накопления, как главной сверхцели для индивида, а также определяют его экономическое и социальное положения в обществе. «Фурии частного интереса», в условиях рынка и беспощадной конкуренции, как подчеркивал К.Маркс, всецело завладевают им. Они-то и составляют главную мотивационную составляющую деятельности индивида. Они вытесняют у него все другие ценности, прежде всего культурные.

В этих условиях дух наживы является весьма специфической формой существования буржуазной культуры, которая и составляет основу общественных отношений, наполняющих социокультурное пространство западной цивилизации.

Тем не менее, и это следует признать, - западная цивилизация отличается высоким экономическим и техническим динамизмом. В решающей степени эта динамика была обусловлена встроенным в нее блоком гигантской социотехнической системы, которая и была названа «мегамашиной».

Именно эта качественная особенность дала возможность Западу вырваться вперед по сравнению с другими социокультурными мирами (цивилизациями) и обеспечить себе доминирующее положение в мире.

Однако мыслители давно заметили опасную связь между человеком и машиной, между цивилизацией и культурой. Одним из первых на это обратили внимание И.Кант и Ж.Ж.Руссо. В свое время О.Шпенглер отмечал, что «цивилиза­ция стала машиной, которая все делает или желает делать по образу машины» ^[1].

В ХХ столетии стало очевидно, что техника способна поработить и порабощает человека, навязывая ему техницистский менталитет, стандарты и логику поведения. Французский исследователь Серж Латуш отмечает, что «Запад представляет собой живую машину – полуорганизм, полумашину, винтиками которой являются люди. Однако, эта машина автономна по отношению к ним и следует своей логике во времени и пространстве»^[2]. Французский консерватор Ален де Бенуа подчеркивает, что «основной задачей техники является аккумуляция полезности, т.е. помощь в производстве полезных вещей…» ^{[3, с. 123]}.

Постепенно мир культуры замещается миром вещей. То есть культура замещается цивилизацией. Как иронично отмечали Ж.Делез и Ф.Гваттари: «Нет событий, кроме презентаций, и нет концептов, кроме товаров, которые можно продать»^{[4, с. 20]}.

Этот мир вещей создается в пространстве мегамашины, а значит – она должна быть мощной, функционально нагруженной - способной приносить прибыль и доход. Поэтому она должна «потреблять» во все большем количестве живую массу работников с определенными профессиональными характеристиками и одновременно одномерными, упрощенными социокультурными параметрами. Это важно для функционирования самой машины, это выгодно тем, кто ею управляет.

Далеко не случайно пафос модерна, прометеевской эпохи созидания, характерный для XVIII-XIX веков сменился пессимизмом шпенглеровской философии, которая определила фазу цивилизации как смерть культуры и «закат Европы».

История как развернутая в пространстве и времени общественная практика подтвердила этот пессимистический вывод. Не будем забывать, что именно продвинутая Европа, опирающаяся на мощную социотехническую систему, так и не смогла создать в рамках общественного прогресса, на результаты которого уповала европейская гуманитарная мысль, нового человека. Наоборот техническая мощь мегамашины порождала метастазы архаики – спесь, агрессию и ксенофобию сильных мира сего.

Империализм, ставший прямым следствием этого бурно работавшего монстра, поглощавшего вещество и энергию планеты, породил две ужасающие по своим последствиям мировые войны, унесшие десятки и десятки миллионов человеческих жизней.

Уже к середине XX века светлая вера в прогресс общества, а значит и в прогресс человека, сменились пессимизмом, унынием и цинизмом постмодерна. Это были уже явные признаки культурного упадка цивилизации.

Как это ни парадоксально итог этому процессу подвел в своей нашумевшей работе «Конец истории» американский исследователь Ф.Фукуяма. Автор радостно объявил о триумфальном шествии Запада, триумфе западной идеи.

Согласно его выводу, после ее осуществления, мир вступил в эпоху достигнутого предела мечтаний, в этакий либеральный рай, и историческое развитие общества на этом закончилось, поскольку новых социокультурных проектов просто не существует, а потому и не предвидится.

Однако за последние двадцать пять лет со дня издания этой работы, многое в этом мире изменилось, причем мир развивался совсем не по тому сценарию, какой был представлен нам американским автором.

Сегодня название книги звучит уже не так оптимистично. Сегодня «конец истории» можно интерпретировать как начало «заката» западной цивилизации. Поскольку цивилизационный ресурс, который был заложен в западный проект в эпоху Возрождения и получивший философское и социально-политическое обоснование в эпоху Просвещения, на сегодняшний день выработан, а нового не предвидится. Сама по себе мегамашина создать такой проект не может.

Стало понятным, что мегамашина, на которую делала ставку западная цивилизация, при всей ее важности, не может творить добро, справедливость, счастье людей; выстраивать гармоничные отношения между природой и обществом. Природа этой мегамашины амбивалентна, ее назначение определяется не самой машиной, а тем социокультурным кодом и программой, на основе которой, она функционирует, которое задается ей извне.

Сегодня техногенная цивилизация продолжает производить огромный мир товаров и услуг на ограниченных пространствах мира, однако, в историческом, в социокультурном смысле, она ничего не дает человеку, который все больше погружается в мир предметов и комфорта, становясь при этом персонифицируемой функцией этого комфорта. Именно с этой стороны идут сегодня острые вызовы обществу.

Поскольку история есть процесс реализации культурных проектов в пространстве ценностных координат все той же культуры, то можно сделать вывод, что западная цивилизация, на основе тех принципов, на которых она функционирует, не имеет ответов на исторический вызов, поскольку формирует в своих недрах людей с весьма специфическими характеристиками, которые попросту не готовы этого делать.

Однако если даже такие ответы и будут найдены, а этого нельзя отрицать совершенно, то это уже будет серьезный парадигмальный отход от той модели, которую мы сегодня воспринимаем как Западную.

Поэтому содержательный анализ работы этой машины, способ ее функционирования позволяют нам понять силу и слабость Запада.

Первое, что бросается в глаза при наблюдении за работой этой машины – ее небывалая способность потребления энергии и вещества природы. В этом ее необычайная сила, и, одновременно, – опасность

Однако и это следует отметить, функционирование этой машины, в рамках европейского цивилизационного проекта, демонстрирует устрашающе затратный характер результатов ее работы. В этой ее особенности заключается опасность для общества и природы. Этот рост материального производства не может быть бесконечным, поскольку он порождает техногенные катастрофы, экологический и энергетический кризисы. Однако Дух капитализма, фурии частного интереса, сами по себе, неспособны эффективно, в социокультурном смысле, управлять этой мегамашиной, поскольку это противоречит приоритетам индивидуализма, и современного рынка, как функции частной собственности. Практическая реализация с помощью мегамашины этого проекта сразу же показала границы его издержки и тупики.

Прежде всего, следует обратить внимание, что такое общество может функционировать только на ограниченном пространстве планеты, поскольку если запустить мегамашину в режиме обеспечения тех стандартов качества жизни, которые задает для себя Запад, это неизбежно приведет к целому ряду глобальных кризисов, ресурсному, энергетическому, природному. Как говорят апологеты глобализма «на всех всего не хватит». Отсюда концепция «золотого миллиарда», ради благополучного существования которого необходимо ограбить все остальное население и планету в целом.

Второй важный момент. Создав такую мегамашину, люди, незаметно для себя, стали ее заложниками. В процессе общественного производства она потребовала миллионы и миллионы человеческих жизней, гигантских трудовых и интеллектуальных ресурсов. Поскольку эта машина, то ей «наплевать» на половые, возрастные, национальные и культурные различия свойственные людям. Попадая в жернова этой прожорливой машины, они выступают в этом пространстве в некоем одномерном измерении в качестве «агентов производства». Поскольку мегамашина является специфическим синтезом социального, при преобладании технического, то все, к чему она прикасается, превращается в функционал. Там нет места подлинному творчеству, а если оно и существует, то это творчество работает, прежде всего, на этот функционал. В таких условиях научно-технический прогресс теряет свое культурное, гуманистическое измерение, подчиняясь жестким требованиям функционирования этой машины. НТП, подчиняясь такому функционалу, начинает работать «без руля и ветрил».

Само общество объективно начинает подчиняться этому функционалу. В силу такой взаимосвязи общество неизбежно само попадает в плен к потребностям этой субстанции. Поскольку у этого монстра существует своя специфика потребления, исходящая из его технократического характера, то его не особо заботит культурная составляющая общественного развития, поскольку у него отсутствуют цели, то главный смысл его существования не развитие, – а функционирование. Исходя из тех тенденций, которые были представлены выше, назвать такую социальную систему гармоничной и разумной представляется затруднительным. Отмечая эти опасные перекосы, отечественные исследователи отмечали, что «техносфера превращает человека в придаток производства, … она экологически агрессивна ^{[5, c. 20]}. Для эффективной работы мегамашины требуется целая армия кадров. Поэтому в системе обучения львиная доля общественного ресурса готовится для работы такой «мегамашины». В этой сфере мы видим гигантский перекос в сторону технократизма, в ущерб культуре. Такая одномерность в запросах к человеку является неизбежной платой общества, за материальный достаток, к которому оно стремится.

Эта прожорливая машина сегодня охватывает все большие регионы земли, включая в свое глобальное использование людей, энергию, вещество.

На другом конце этого процесса мы видим поток товаров и услуг. Как отмечал еще Ж.Фурастье современная цивилизация это пространство услуг и комфорта. Собственно в этом и состоит смысл цивилизации. Отсюда возникает и нарастает тенденция к формированию глобального рынка товаров и услуг, которым нужен весьма специфический потребитель этих товаров и услуг. Все это было бы не так опасно, если бы мощь системы работала на благо всего человечества, однако, как уже было показано выше, у нее свой специфический алгоритм функционирования.

Эта машина работает только на тех, кто владеет трудом и капиталом, поэтому она весьма разборчива в распределении благ. Ресурсы со всех, а блага, - тем, у кого капиталы и деньги. В этом плане алгоритм функционирования этой машины ярко проявляется сегодня в тенденции, которая получила название глобализация. По мнению Р. Робертсона «глобализация – это совокупность процессов, делающих единым социальный мир». Но это «единство» весьма специфично. Оно позволяет тем, кто управляет этой машиной использовать ресурсы планету в свою пользу. Как справедливо отмечал А.И. Фурсов «глобализация – это процесс глобального перераспределения продукта в пользу верхов».

Это стремление к «единству» социального мира, определяется вовсе не к единству в многообразии - в сильнейшей оно степени детерминировано логикой тех, кто управляют этой мегамашиной и стремятся сделать его одномерным. Глобализация, как процесс, развивается как одномерное единство.

Такая тенденция представляется крайне опасной, поскольку она отражает, с одной стороны техническую природу мегамашины, а другой, стремление тех сил, которые ею управляют - обеспечить ее эффективное функционирование в плане достижения тех целей, которые были заложены в социальном проекте Запада, инструментом которого и является эта система.

Сегодня глобализация, актором которой выступает Запад, развивается в форме экспансии весьма своеобразных вестернизированных форм культуры. В мире идет агрессивный процесс редукции многомерного культурного пространства мирового сообщества до простых и одномерных параметров, которые ему предъявляет западная цивилизация. Реакцией на этот дикий прессинг выступает не менее дикий всплеск национализма, ярким примером которого является сегодня феномен так называемого государства ИГИЛ.

Если мы станем рассматривать западную цивилизацию в телеологическом плане, то обнаружим, что в самом западном проекте была заложена цель, буржуазная по своему характеру, которая и была достигнута с помощью мегамашины. Речь идет об обществе… потребления, сформировавшегося на Западе к 70-м годам XX столетия.

Когда неосведомленный человек сталкивается с понятием «общество потребления», то он невольно спрашивает себя, а что разве обычное общество ничего не потребляет. Разве людям не нужна пища, одежда, жилище, разве общественное производство не возникало и не развивалось только с одной целью – обеспечения возрастающих общественных потребностей, как ответ на общественные нужды людей в потреблении того или иного продукта.

Однако феномен «общества потребления» возник совсем недавно, и связано это было в первую очередь с качественными изменениями в характере общественного потребления, что в первую очередь, было связано достижением качественно нового уровня самого общественного производства, и теми социальными изменениями, произошедшими в обществе после второй мировой войны.

Впервые термин «общество потребления» ввел в оборот известный философ Эрих Фромм. Само по себе это понятие не просто метафора, за ним скрывается не просто особая структура общества, структура производства и потребления, а прежде всего особая массовая психология современных людей, потребителей массового производства и массовой культуры.

Сама понятие «общество потребления» не носит планетарного масштаба и относится только к странам Запада, под которыми мы понимаем Европу, Северную Америку. К этому ареалу сегодня можно отнести и Японию.

«Общество потребления» закономерная фаза в развитии рыночной экономики, в основе которой лежит принцип получения прибыли любой ценой. Когда мы говорим об обществе потребления, то под этим необходимо понимать, прежде всего, приоритет индивидуального потребления.

«Общество потребления» - это социум, где потребление является не проявлением естественных потребностей, а где потребление выступает как оборотная сторона работающей мегамашины, которая посредством рыночного распределения, буквально навязывает людям свои стандарты потребления. Чем больше они потребляют, даже если это и не согласуется с логикой жизни, тем больше растут прибыли производящей стороны, тем яростнее работает молох техносферы. Парадоксально, но «общество потребления» представляет собой, в сущности, продолжение все того же функционала мегамашины, поскольку она начинает «болеть» от общественного «недопотребления».

Начиная с 1960-х годов все более доминирующей и явной становится унификация и стандартизация материальных аспектов нового образа жизни. Эти процессы теснейшим образом были связаны с насыщением потребительского рынка. Был преодолен, как говорил К.Маркс, узкий горизонт потребления. Впервые в мировой истории подавляющее большинство населения Запада (общество двух третей) было обеспечено гарантированным минимумом пищи, одежды. Люди смогли получить доступные услуги в сфере образования и здравоохранения. Успешно решалась и жилищная проблема.

Все эти процессы привели к тому, что статусные отличия социальных групп все больше стали зависеть не от наличия собственности или профессиональной принадлежности, как источника доходов, а от потребительских стандартов, моделей их реализации, которые буквально вламывались в жизнь людей с помощью рекламы и массовой культуры.

Постепенное изменение в системе ценностей деформировало культуру, происходила соответствующая трансформация общественного сознания. Менялась мировоззренческая парадигма личности, ее отношение к миру и самой себе. Известный французский социолог Пьер Бурдье в этой связи отмечал: «Новая логика экономики заменяет аскетическую модель производства и потребления, основанную на воздержании, трезвости, бережливости, расчетливости, гедонистской моделью, которая сводится к искусству потреблять, тратиться и наслаждаться». «Эта экономика, отмечал он, - создает мир, в котором люди оцениваются по их способностям к потреблению, по их жизненному стандарту и стилю жизни».

Цивилизация, стремясь осчастливить всех комфортом, разумеется, небесплатным, с помощью вездесущего рынка товаров и услуг меняла структуру самого потребительского спроса. Теперь формула, рожденная в эпоху Просвещения, «Жить – значит творить», была заменена потребительской – «Жить – значит потреблять». Философия индивидуального потребления становится по своему характеру тотальной, охватив все сферы и слои общества.

Потребительский бум 1960-х гг. породил представления о «ци­вилизации досуга», об «обществе потребления» как особом этапе истори­ческого развития. Высокий уровень индивидуального потребления и его обеспечение для всех групп населения стали ассоциироваться в обществен­ном сознании с наиболее полной и последовательной реализацией принци­па социальной справедливости. Рожденная в недрах этого общества потребительская психология формировала в массовом сознании идею о том, что основным полем самореализа­ции человека является материальный быт, который действительно становился все более динамичным, мо­бильным и многообразным. Его связь с человеческим сознанием приобрета­ла самый непосредственный характер. В обществе потребления отношение к вещам стало отражать основную систему ценностей. Культурные ценности все более приобретали ценовой, рыночный характер. Если раньше было общество и рынок, то сегодня можно об «обществе-рынке», где все покупается и продается. Думается, если уж говорить языком либеральной идеологии, то всякая тоталитарность опасна для общества.

Сознание самоценно­сти индивида, его самоидентификация все больше связывались со стандар­тами потребления. Вещные различия, потребительские стандарты стали определяющими в социальном ранжировании индивида. Они стали определять его общественное положение.

Общественное производство, функционирующее на основе частной собственности и рынка, как распределитель материальных благ все больше и больше стало определяться этой «цивилизованной» моделью индивидуального потребления, в ущерб потребностям общественным. В процессе таких качественных сдвигов общество, по выражению Г.Маркузе, становилась все больше одномерным. Одномерным становился и человек.Этот человек знает «как» действовать, но не понимает, «кто» он такой и к «чему» нужно стремиться… ^[6]

Однако, вопреки прогнозам, триумф «общества потребления» стал лишь проло­гом к его стремительному краху. Формировавшаяся под давлением перечисленных факторов своеобразная социальная однородность приходила в противоречие между растущим разнообразием реальных социальных ролей и ожиданий, порождала рост социальной напряженности. Можно вспомнить известную формулу, согласно которой общество рынка – это царство количества. Только количества. К этому можно прибавить и некую тенденцию к скрытой и слабо протекающей гражданской войне, которая особо просматривается в социальном дарвинизме, где индивидуумы больше не связаны между собой.

Немецкий мыслитель Артур Мюллер ван ден Брук подчеркивал, что «либерализм убивает народы», т.е. культуры» ^{[7, с. 12]}. Его финальная цель – установить общество, которое будет только рыночное. В таком обществе коммерческие, торговые ценности становятся единственными, а ценности, которые невозможно свести к какому-то расчету, становятся не существующими, они исчезают. В этой системе потребления жители уже больше не являются гражданами, они являются потребителями.

В книге «Наше время», английский исследователь А.Н.Уилсон, отмечал, что в 50-е годы англичане жили довольно бедно после войны, но они знали, что они англичане. А вот при Тэтчер произошло следующее, - пишет он – «Англия превратилась в ничейный дом» ^[8].

Наращивание индустриализма, т.е. усилением тенденции того, что общество начинает все больше строиться по меркам и логике функционирования мегамашины стало оборачиваться тупиками консьюмеризма.

Поэтому далеко не случайно, что в конце 60-х годов во всех ведущих странах Запада стали появляться самые разнообразные протестные движение. Особенно это было характерно для Германии и Франции. Это время нарастание конфликтности в сфере межнациональных и межрасовых отношений. Система стандартизации личности порождала протестные флуктуации в молодежной среде. Этим можно объяснить рост разнообразных форм субкультур, контркультур. Наблюдается радикальная ломка гендерных ролевых отношений и как своеобразный итог этому – «сексуальная революция».

Все эти, казалось бы, разнородные протестные движения и феномены в основе своей имели один источник – глубинные противоречия «общества потребления». Система социализации и инкультурации личности, основанная на потребительских стандартах и категориях престижности и успеха, оказалась искусственной. Она порождала тенденции протестных движений, обращенных к альтернативным, неформальным формам самоидентификации.

В современном мире вопрос идентичности, как важнейшего составного элемента культуры стал одной из главных проблем. Выдающийся французский мыслитель А. де Бенуа в этой связи отмечал, «огромное количество людей не знают, что им делать, потому что они не знают, кто они есть». Ему же принадлежит глубокая мысль о том, что «идентичность – это не то, что никогда не меняется, но то, что определяет нашу специфическую манеру изменяться, то, что нам позволяет изменяться, оставаясь самими собой…. Враг, неприятель нашей идентичности – это не идентичность другого. Враг нашей идентичности – это идеологическая система, которая разрушает наши идентичности» ^{[3, c. 15]}.

К этому нелицеприятному выводу хотелось бы добавить, что мегамашина западной цивилизации стала важной детерминантой, породившей и такой феномен двадцатого столетия как «массовую культуру». Вообще, если вдуматься, то здесь мы увидим все тот же гносеологический парадокс, как и с «обществом потребления». Разве само общество не находится в тотальном пространстве культуры. И человечество всегда существовало в такой культуре, а культура массово охватывало все пространство социальных отношений - в этом смысле культура всегда является массовой. Чем же феномен «массовой культуры» отличается от традиционного понимания культуры.

Прежде всего, стоит напомнить, что появление массовой культуры напрямую связано с индустриальным развитием западного общества и возможностью массового воспроизводства артефактов культуры.

В пространстве этой культуры ценность любого культурного проявления, или же артефакта выражается в рыночной цене. В культуре как пространстве духовных смыслов - ценности не продаются и не покупаются, ими нельзя пользоваться как вещами. В пространстве «массовой культуры» - все продается и все покупается. Артефакты массовой культуры культурные услуги для того и производятся, чтобы ими пользовались. Это - особый сектор современного рынка. И в этом его значимость для цивилизации. Можно сказать, что массовая культура это симулякр, с помощью которого цивилизация пытается вытеснить подлинную культуру, заместить ее – и создать свою, полную цивилизационную гармонию.

В таком пространстве человек превращается биологическую функцию потребления этой массовой культуры и одновременно массового агента мегамашины. Творческие функции общественного человека, в рамках такого пространства ограничены лишь воспроизводством тех потребностей, которые задаются функционированием мегамашины и воспроизводством массовой продукции для массовой культуры. Сама массовая культура в таком социуме выступает как органическая часть общества потребления. В этом ее смысл и назначение.

Западная техногенная цивилизация в лице общества потребления, частью которого является массовая культура, кажется, нашла свой исторический идеал. К этому хотелось бы добавить слова, которые когда-то говорил Будда: «прекрасно созерцать вещи, но страшно стать вещью».

В заключение можно сделать вполне обоснованный вывод - разви­тие западной цивилизации, в основе которой заложен принцип индивидуализма, в реализации которого важнейшую роль играет индустриальная составляющая в виде мегамашины, - подошло к такому рубежу, за которым традицион­ные для нее критерии прогресса - наращивание экономической мощи, увеличение темпов роста производства и количественных показателей по­требления на душу населения, рационализация и секуляризация массового сознания, обеспечение национально-государственного суверенитета и тор­жество правоотношений договорного типа, оказывались недостаточными для самореализации человека. В пространстве этого весьма специфического общества довольно отчетливо наблюдается нарастающее противоречие между культурой и цивилизацией. Достигнуто оно было в немалой степени благодаря широкому применению мегамашины в реализации этого либерального проекта. Однако в рамках поставленной нами проблемы гораздо важнее понять, что создание общества потребления означает для Запада окончательный разрыв с традициями эпохи Просвещения, теми культурными ценностями, что провозглашали великие мыслители той эпохи. И не только это важно подчеркнуть – общество, из которого постепенно вытесняются духовные ценности и ориентиры, все больше теряет способности к саморазвитию. И в этом смысле вера во всесокрушающий созидательный потенциал техники, увы, не дает нам никаких надежд на подлинный человеческий прогресс. Один из крупнейших мыслителей XX столетия, проницательный исследователь западной цивилизации Жан Фурастье в свое время отмечал: «Современный человек индустриальной эпохи имеет от роду менее двухсот лет, но он успел породить столько проблем, что становится неясным, будет ли он существовать завтра»[5 c. 204].

Всякая идея, в конечном счете, вырабатывает свой ресурс, это хорошо знают технические специалисты. Пора уже обратить на это внимание и нашим специалистам социогуманитарного профиля. Особенно сегодня, и особенно у нас в России. Где традиции духовной культуры всегда были сильны. Может быть, поэтому наша история и отличается таким драматизмом, и противоречивой насыщенностью поисков правды и справедливости.