Конфессиональный вызов как средство самоидентификации (на примере алтайского народа)

Русанов Виталий Викторович кандидат исторических наук доцент, кафедра теории и истории государства и права, юридический факультет, Алтайский государственный университет 656000, Россия, Алтайский край, г. Барнаул, пр. Социалистический, 68, каб. 315 Rusanov Vitaly Victorovich PhD in History Docent, the department of Theory and History of State and Law, Altai State University 656000, Russia, Altaiskii krai, g. Barnaul, pr. Sotsialisticheskii, 68, kab. 315 radomir77@mail.ru Другие публикации этого автора

Существуют различные пути национального самоопределения. Как правило они лежат в политической, отчасти идеологической плоскости. Причем подобное возможно если созданы подходящие условия и возможности для выражения действий указанных направлений. Но гораздо более редким проявлением борьбы, поиском своего места в мире, осознанием себя состоявшимся и исторически сформировавшимся народом, этносом является религиозная самоидентификация^[1]. Наше рассуждение касается народов Горного Алтая. 110 лет тому назад, на рубеже 1904-1906 гг., проходили активные процессы поиска собственной религии у алтайцев. Важнейшим фактором, отражающим сложившееся этническое единство, является национальная религия, которая возникла у алтайцев в 1904 г., и получила название «бурханизма». Стремление объединить этнос на основе веры, отрицая прежние традиционные установки (шаманизм, языческие обряды), попытка объединить все разрозненные обрядовые факторы, явило новую религиозную форму «Белый Бурхан». Сподвижники этой идеи стремились сплотить алтайскую народность в единый этнос с единой религией. Так уж сложилось что этот первый реальный протест послужил началом в дальнейшие десятилетия процессов национального самоопределения^[2]. Что способствовало первому выступлению и что он представлял собой мы рассмотрим в настоящем исследовании.

Усилившаяся экспансия русских, характеризуемая распространением православия и ассимиляцией местного населения, порождала интуитивный протест коренного населения^[3]. Сохранение традиционных установок (шаманизм), а также влияние ламаистских тенденций вели к культурной конфронтации и ставили перед алтайским народом проблему выбора конфессиональной принадлежности этноса. Итак, мы наметили первые линии конфессионального противостояния: шаманизм, православие, ламаизм. Но это далеко не полный перечень участвующих «игроков». К середине XIX в., в Горном Алтае появляется мусульманство^{[4, c.57]}. Количество исповедующих ислам постоянно возрастает во второй половине XIX в. Основной прирост происходил за счет оседающего в пределах Горного Алтая казахского населения. И некоторая часть (незначительная, но все таки имевшая место быть) обращенных в ислам алтайцев. Противодействие Алтайской духовной миссии на проникновение ислама не территорию Алтая нельзя признать эффективным и существенным. За полвека истории, к 1916 г., количество магометан возросло фактически в двадцать раз^[5]. Но и это еще не все. Дополнить картину необходимо сообщением о значительной массе старообрядцев-кержаках, раскольники традиционно селились в этом регионе с начала освоения его русскими. В Бийском округе их насчитывалось в 1902 г., 23 тысячи человек^{[6, c.19]}. Являясь старожилами этих мест, раскольники противодействовали проповедям православия и естественно влияли на отношения к христианству части алтайцев. Таким образом, в течении XIX в., религиозная ситуация на Алтае претерпела значительные изменения. У шаманства, древней религии алтайских родов-сёоков, появились конкуренты в лице трех мировых религий. В новых социально-экономических условиях, старая вера алтайцев оказалось в критическом положении, доверительные отношения алтайцев к шаманам падали. Ознакомление части алтайцев с мировыми культурами, единобожием, в условиях взаимодействия с русской культурой, сказывалось на алтайском самосознании^[7]. Новые религии, не смогли глубоко внедриться в систему традиционных верований алтайцев, влияние их было формальным. Главным итогом изменения конфессиональной ситуации на Алтае было поражение шаманства^[8].

Конец 1890-х гг., явились началом распространения эпических сказаний о алтайском народе. Они в большинстве своем рассказывали о легендарных временах «ойратского могущества». Этому способствовал менталитет сознания алтайского народа, ориентированный на национально-культурные вековые традиции^[9]. Нужна была лишь почва, искра от которой вспыхнут чувства духовно ориентированной части инородческого населения. Алтайское население имеет богатую мифологию. Одно из таких преданий гласит, что мифический Ойрот-хан должен был вернуться, когда рухнут три снежные сопки на горе Белухе (главенствующая вершина Горного Алтая), с которой берет начало река Катунь (одна из основных водных артерий на территории Горного Алтая). И вот, обвалилась одна снежная сопка Белухи. Монгольский лама воспользовался легендой и объявил себя Ойрот-ханом. Такой авантюрный подход завершился удалением монгольского ламы. Весной 1904 г., обвалилась вторая снежная сопка Белухи... Слухи, шепоты поползли в различных районах Алтая. Быстро обозначился центр притяжения. Им стали долины рек: Кан, Ябоган и Чарыш. Эти территории давно были известны как оплот шаманизма на Алтае. В этот регион стало собираться инородческое население, в долине Теренг, рядом с селом Усть-Кан (ныне районный центр), проводились массовые моления и обрядовые службы^{[10, c.87]}. Появился некий мессия, который через связных, вещал одному из бедных алтайцев (Чету Челпанову) свое воззвание. Мы приводим дословно это воззвание, которые в научной литературе имеет значение «манифеста бурханизма». «Я был и буду во веки веков. Я - глава ойротов, что и объявляю вам, ибо время близко ... Ты, Чет, человек грешный, а дочь твоя безгрешная. Через нее возвещу всем алтайцам свои заповеди. Заповеди мои следующие. Табаку не курить, а если кто не может воздержаться от этой привычки, пусть к табаку подмешивает две части березовой коры. Убейте всех кошек и никогда впредь не допускайте их в свои юрты. Не рубите сырой лес. Не колите в пищу молодого скота. Не ешьте крови животных. При встрече говорить друг другу «иакши» (хорошо) и ничего «нового» не спрашивать, как это делалось у нас раньше. Каждое утро и каждый вечер брызгайте вверх и на все четыре стороны молоко. Поставьте внутри юрт, и у дверей, и в передней (почетной) части юрты четыре березовые кадильницы и четыре березы. Жгите в кадильницах вереск. Не угощайте при встрече друг друга табаком. Вместо трубки давайте (друг другу) веточки вереска и говорите при этом «иакши». Бубны камов (шаманов) сожгите. Потому что они не от бога, а от Эрлика. С христианами (с новокрещенными алтайцами) из одной посуды не ешьте... Когда то, все мы были подданными Ойрота и теперь будем знать его одного. Повесьте на березках ленты пяти разных цветов в знак существующих на земле пяти главных племен и пяти главных религий. Главное ваше знамя - белый и желтый цвета. Эти цвета носите на своих шапках. У кого есть русские деньги, расходуйте их скорее на покупку пороха, свинца у русских же, а оставшиеся от покупки деньги принесите все ко мне. Не утаивайте от меня ни копейки...»^{[11, c.120]}. Анализ текста дает ясные постулаты, против каких верований происходит нацеливание населения: уничтожение шаманизма и как следствие стремление к единобожию, противодействие православию и как следствие подготовка к противостоянию.

Новости о появлении Ойрот-хана разошлись по селениям и кочевкам Горного Алтая. Дочь Чета Челпанова, Чегул стала проповедницей новой религии, получив титул ярлычки, т.е имеющая право или разрешение. По разным данным, центр новой религии собрал до четырех тысяч сторонников. В начале тюня 1904 г., Николаю II было сообщена обстановка в Алтае. Центральная власть, понимая всю сложность этно-религиозной проблемы и не желая наблюдать за консолидацией нового вероучения, решает радикально покончить с ней. Церковь переходит в решительное наступление. Епископ Бийский, Макарий, прибывает в Усть-Кан. Проводятся торжественные службы, при большом стечении русского православного населения и крестившихся инородцев. Организуется карательный отряд в количестве 150 человек. Также вооруженные отряды были организованы в других селениях, чтобы окружить сторонников бурханизма в долине Теренга. Следует сказать откровенно, что «бурханисты» оказались не готовы к такому резкому противодействию. И накал страстей был недостаточен для экстремистских побуждений и имеет значение то факт, что алтайцы не имели опыта и фактов радикальных выступлений против царской власти. Вооруженные отряды окружили юрту Челпанова, которую охраняла некоторая часть алтайского населения, отказавшего расходится. Понадобился один залп карательного отряда, что бы сломить и без того шаткое сопротивление. Чет Челпанов, его семья и несколько десятков наиболее активных сторонников подверглись аресту. Среди арестованных оказалось несколько зайсанов и монгольский лама. При обыске были обнаружены вещи ламаистской направленности^{[12, c.98]}. Следует отметить тот факт, что традиционно лидером движения видят Чет Челпанова, однако при разгоне моления в число арестованных попали весьма крупные баи. И здесь мы обнаруживаем новую сущность бурханизма. Новое религиозное движение выступало не только как централизующим оплотом этноса алтайцев, но и как способом укрепления главенства определенных слоев населения. Имеется еще несколько «подводных течений» того времени, определившие быструю расправу над бурханистами. Во-первых осложнение внешнеполитической обстановки России на Дальнем Востоке и приближение Русско-Японской войны. Стоит лишь добавить, что в некоторых первичных слухах и сообщениях фигурировало имя Ойрот-Япона. Другое направление мысли связано с тем, что русское купечество по экономическим соображениям, настаивало на скорейшей стабилизации обстановки и пыталось пошатнуть положение некоторых богатых баев, толкнув их в объятия бурханистов, а затем очернить и ликвидировать в сфере экономических отношений как конкурентов.

Еще долгое время после выступления бурханистов, в разных кругах общественности проходило обсуждение обстановки на территории Горного Алтая. Период активного движения совпал с моментом поездки Д. А. Клеменца по Алтаю. По окончанию поездки Клеменц представил обширный доклад о религиозном движении на Алтае на заседании Императорского русского географического общества. Однако следует отметить, что социально-политические аспекты движения в докладе были практически сведены на нет^{[13, c.21]}. Безусловно, проблема новой религии была в том, что бурханизм в части его религиозной идеологии был слаб, и не внедрился в умы его последователей. На религиозную обстановку влияли и многие другие факторы и события. Например, в районе Кош-Агача, бурханизм долгое время занимал ведущее место, однако после эпидемии 1915 г., сразившей много богатых баев (традиционно вожаков бурханизма), на первое место в районе вновь выходит шаманизм. В настоящем исследовании, мы не ставим вопросы, о том что сталось с движением бурханизма, чем завершился суд над участниками этого движения и какова их дальнейшая судьба. Мы не задаемся вопросом, кто стоял за спинами участников и чьи интересы выражали они. Нас сейчас не интересует, в какой форме существует бурханизм в Горном Алтае в настоящее время. Все это чрезвычайно интересные моменты истории, требующие своего отдельного рассказа и дальнейшего исследования.

Подводя итог сказанному, можно отметить то, что на рубеже XIX – XX веков в Горном Алтае наметились серьезные социально-политические метаморфозы, и оказалось, что аборигенное общество, по сути дела, почти напрочь лишено людей, которые могли бы обозначить место своего этноса в обновленной государственной структуре. Пожалуй, лишь в Горном Алтае положение было более или менее адекватным изменившейся обстановке. Наряду с удачно завершимся здесь естественным этногенезом алтай-кижи, из среды последних выделились люди разных склонностей, личные действия которых совпадали с осознанными национальными интересами алтайцев.

Впрочем, весьма скоро выяснилось, что национальные запросы отдельных народов империи далеко не всегда совпадают с ее государственными задачами, а часто просто мешают успешному решению последних^{[14, c.385]}. Таким образом, начальный этап этно-самоидентификации был заглушен насильственно. Носители идеи самоопределения алтайского этноса перевели свой поиск в другую плоскость - национально-политическую^[15]. И национально-культурный менталитет алтайского народа в силу своих вековых традиций проявился в дальнейшем в политической сфере.