Концепт «миграция» в эпоху эпистемологического колониализма

Ильинская Светлана Геннадьевна ORCID: 0000-0002-7402-5265 кандидат политических наук доцент, ведущий научный сотрудник, руководитель сектора философских проблем политики Института философии РАН 109240, Россия, г. Москва, ул. Гончарная, 12, стр.1, оф. 421 Ilinskaya Svetlana PhD in Politics Docent, Head of the Department of Philosophical Problems in Politics, Institute of Philosophy of the Russian Academy of Sciences 109240, Russia, Moscow, Goncharnaya str., 12, p.1, office 421 svetlana_ilinska@mail.ru Другие публикации этого автора

Владимир Малахов, чья книга «Культурные различия и политические границы в эпоху глобальных миграций» вышла в прошлом году, – автор, часто использующий в своих трудах провокационные тезисы. И я не могла не откликнуться на его очередную интеллектуальную провокацию в адрес научного сообщества. Несколько лет назад я уже писала статью, посвящённую творчеству В.С.Малахова. Статью, надо сказать, позитивную, с небольшой долей критических замечаний. Однако за прошедшие годы некоторые настораживающие меня тенденции в творчестве рецензируемого автора развились и трансформировались. Вот почему по ряду вопросов я посчитала своим долгом высказаться вновь, уже более определенно.
Книга Владимира Сергеевича посвящена трансграничному сообществу мигрантов, которые де-факто являются членами национальных сообществ, но, как правило, таковыми не признаются, а также их гибридным идентичностям. Главный объект деконструкции со стороны такого вдумчивого и придирчивого автора, как Владимир Сергеевич, – миф о «естественности» государственных границ и методологический национализм – та теоретико-познавательная рамка, в которой принято воспринимать явление миграции. Тезис о том, что государственные границы не столько закрепляют уже существующие границы, сколько создают их, сложно оспорить. Однако в полемическом задоре автор сам стал жертвой методологического либерализма, в рамках которого практикуется допущение о естественности и неизбежности тех глобальных миграционных тенденций, которые существуют в современном мире. Россия тоже, полагает он, превращается в иммиграционную страну, и ничего с этим не поделать. Рассуждать подобным образом можно только будучи в плену наивных прогрессистских иллюзий, в которых современный Запад представляется опередившим другие регионы мира на пути линейного развития. Тем более что членство в «золотом миллиарде» за нашей страной никто не зарезервировал.

Отказ от догм марксизма-ленинизма в отечественном обществоведении, к сожалению, сочетался с некритичным заимствованием западных наработок, как «истинного знания». Это сопровождалось трудностями выживания интеллектуалов-гуманитариев в 1990-е, когда им нередко приходилось спасаться благодаря иностранным грантам. Что и определило ту ситуацию в отечественной гуманитарной мысли, которую Александр Дугин назвал «эпистемологической оккупацией» – полную концептуальную зависимость от мирового гегемона, своего рода либеральную интеллектуальную диктатуру ^[7]. Однако говорить об этом напрямую – значит, обрекать себя на статус политического маргинала ^[5].
Тем не менее, тот факт, что проект либеральной демократии исторически принадлежит определённому времени и контексту (благодаря чему во многом иррелевантен нашей политической культуре) и уже практически исчерпал себя, с каждым днём становится всё сложнее игнорировать. Провозглашение свободы в 1990-е годы одной из ключевых ценностей нашего общества произошло с опорой на классиков либерализма и без учёта того, что в реальной действительности в капиталистическом мире она к этому времени уже деградировала исключительно в свободу потребления ^[4]. Безграничное потребление стало главным импульсом современных общественных трансформаций, а ценности потребления вытеснили ценности созидания. Однако позволить себе высокий уровень удовлетворения потребительских запросов на фоне симуляции трудовой деятельности может только «золотой миллиард» за счёт определённым образом установленной системы глобального неравенства (имеющей военный, финансовый, имиджевый и др. аспекты). Соответствие тем стандартам потребления, которые выдаются за образец желаемого, для всего мира невозможно – на это просто не хватит планетарных ресурсов. Система перекачивания материального, финансового, человеческого и др. капитала продолжает «работать» несмотря на этот очевидный факт, поскольку есть желающие любой ценой пополнить ряды «благословенного человечества». Наличие подобных кандидатов обеспечивают навязанные ценности и искусственно сформированные (по западным образцам) потребности, без удовлетворения которых люди вполне могут жить, однако при этом реально чувствуют себя несчастными!
Для того чтобы общество могло успешно развиваться, оно должно осознавать цель или смысл своего существования, а его члены – иметь желание трудиться на общее благо и быть довольны своей судьбой и тем уровнем благосостояния, который они имеют. В традиционном обществе проблема удовлетворённости жизненным уровнем успешно решалась за счёт жёсткой социальной стратификации: каждое сословие занимает свою социальную нишу, выполняет свою социальную роль, не претендуя на потребление и привилегии «высших» слоёв общества. Сегодня это также достижимо в рамках сообществ, объединённых на базе иных идеалов и ценностей, нежели предлагает нам западная либеральная демократия. Вот почему отечественному обществоведению необходимо переходить к проективной политологии. Развивать собственную теорию, обогащать практику преподавания, предлагать свои социально-политические разработки. Иначе мы обречены на вращение в замкнутом круге истории: заимствовать чужие формы (западные политические институты), наполнять их своим содержанием (российскими людьми) и сетовать в дальнейшем по поводу результата (почему отечественный аналог отличается от иностранного идеала?)!

Для получения возможности развития в каком-то ином качестве, нежели ресурсно-сырьевой придаток Запада, нам необходимо сформулировать альтернативу наличной западной социальной модели, давно утратившей связь с протестантской этикой как «духом капитализма» и ориентирующей на мигрантский труд со всем сопутствующим комплексом социальных проблем. Такая задача стоит, прежде всего, для пресечения паразитических настроений. В вопросах, имеющих отношение к проблеме эксплуатации, я во многом солидарна с марксистом Андреем Баллаевым. Однако категорически не принимаю его рассуждений по поводу «проклятья труда» ^{[1, с. 336]}, поскольку полагаю труд наивысшей ценностью в отличие от развращающей праздности. Конечно, это должен быть не отупляющий и изнуряющий труд, а труд достойный и творческий, который, кстати, возможен в любых, даже самых пролетарских специальностях. Но именно труд, а не другие формы самовыражения и самореализации. Используя легальный и нелегальный мигрантский труд, сообщество отвыкает работать, превращается в нацию посредников, перекладывающих реальное исполнение трудовых задач на мигрантов, снимая при этом свою маржу за симуляционные перераспределительные услуги тех средств, которые оно может аккумулировать на глобальном рынке благодаря своим недрам или финансовым институтам, иным конкурентным преимуществам. Такое сообщество становится нацией потребителей. А его главным спутником (поскольку граждане не заняты реальным делом) – скука. Потребителя надо развлекать. Это могут быть как достаточно интеллектуальные развлечения (путешествия, чтение книг, посещение театров и музеев), так и спорт, хобби, вплоть до бессмысленного времяпровождения за просмотром ток-шоу или компьютерными играми, псевдообщения в социальных сетях, деструктивного поведения или наркотиков, различного рода извращений.
Трудовая иммиграция как основной способ воспроизводства трудоспособного поколения не имеет альтернативы только в том случае, если мы заимствуем западную модель, с её ориентацией на нетрадиционные семьи и стремлением жить ничем себя не утруждая, в том числе и рождением и воспитанием детей. Общество, остановившее свой выбор на подобной практике, в долгосрочной перспективе обречено. Привлечение трудовых иммигрантов из менее развитых стран выглядит привлекательным только на первый взгляд, а за стремление бизнеса получить готовые рабочие руки, согласные на любые условия труда, за его нежелание стимулировать сограждан к репродукции со всеми социальными гарантиями материнства и детства рано или поздно приходится расплачиваться всем налогоплательщикам. В том числе нести затраты на интеграцию новообретённых членов сообщества и их репродукцию. И привлекать рабочую силу для обслуживания тех, кто ранее въехал в страну в качестве таковой.
Что касается альтернативы, то она есть всегда. Возьмём для примера советский опыт. Многие виды работ выполнялись в форме общественной нагрузки. Все мы помним субботники, а также дежурства по подъезду или классу. Никому и в голову не приходило нанимать для этой цели уборщицу. Жильцы (ученики) в порядке очереди убирали общую территорию. Это в разы понижало желание мусорить и повышало бдительность окружающих в отношении тех, кто этим занимался. В стране, где любой труд почётен, студенту считалось незазорно подрабатывать дворником, а не проводить время в ночных клубах. В ходу было привлечение горожан, студентов, школьников на сезонные сельскохозяйственные работы.
Сегодняшняя российская политика в отношении миграции очень напоминает мне иллюзии по поводу регулятивной функции свободного рынка начала 1990-х. Когда начитавшиеся примитивных западных учебников реформаторы гайдаровской команды решили пренебречь трудоёмким процессом экономического планирования, понадеявшись на законы спроса и предложения. Отпустим цены, решили они, а свободный рынок сам всё отрегулирует! И это в то время, когда западные корпорации внедряли советский опыт хозяйственного планирования! А теперь целый институт штампует печатные труды, пытаясь оправдать и обосновать задним числом те глупости и предательства, которые удалось совершить Е.Гайдару сотоварищи.
Аналогичный подход сегодня практикуется к миграциям, причём нередко на самом высоком правительственном уровне. Во внутренних миграциях видят тот волшебный инструмент, который непостижимым образом отрегулирует все имеющиеся в государстве диспропорции. Зачем губернаторам осуществлять стратегическое планирование и развитие регионов? Миграции всё отрегулируют! Рабочие руки перетекут из трудоизбыточных регионов в трудодефицитные, надо только изменить подход к институту регистрации населения на более либеральный.
«Стихия рынка» в нашей стране привела к ситуации, когда население концентрируется там, где есть деньги – в столице и других финансовых центрах страны (регионального значения), что провоцирует абсурдные транспортные потоки по перемещению продуктов питания и людей (по будним дням к рабочему месту, а по выходным – за город). Значимая часть работоспособного населения страны вообще работает вахтовым методом! При этом нередко рушатся семьи, а дети воспитываются, не видя своих родителей.
Амбициозная молодёжь уезжает из регионов в столицу, где находит работу, оплачиваемую по сравнению с провинцией несопоставимо высоко. Пенсионеры сдают им квартиры и перебираются на дачу (или снимают жилье в ближайших к московскому региону областях), сохраняя все московские льготы и надбавки, превращаясь в рантье. Молодые семьи, отдавая одну зарплату за съём жилья и проживая на вторую, вынуждены отказывать себе в стремлении иметь детей или перекладывать их воспитание на нянь, детские сады и школы (куда иногородним без официальной регистрации невозможно устроить детей, и даже при наличии таковой льготы для многодетных семей на них не распространяются). В итоге всех этих тенденций Москва превратилась в город, не пригодный для жизни (и её репродукции). Все деньги, все люди, все машины, все болезни сконцентрированы здесь. Московская власть борется с пробками, строит детские сады, школы и поликлиники, поскольку общероссийская недостаточно развивает малые города и деревни России, иную (несырьевую) структуру экономики. В которой работоспособные могли бы работать рядом с домом, а не тратить на дорогу к рабочему месту и обратно по нескольку часов в день (или вообще работать вахтовым методом!), а подрастающее поколение – расти на чистом воздухе и потреблять свежие продукты питания, произведённые в близлежащем хозяйстве.
Что касается миграций внешних, то гуманно настроенному автору я вынуждена напомнить о драме конца 1980-х – начала 1990-х, когда вдруг родились и обрели жуткий ксенофобский лик такие (с точки зрения Малахова) «фикции», как казахский, киргизский, грузинский и т.д. народы. После погромов и унижений, которые пережили все иноэтничные во всех «национальных» республиках, за исключением Беларуси, после того, как им кричали в лицо: «Убирайтесь, империалисты!» Итак, «братские» народы самоопределились, выбрали свою судьбу. Изгнали неугодных, которые «выкачивали богатства» из недр и «съедали сало». Однако этим народам не удалось построить эффективные государства. Более того, вдруг оказалось, что русскоязычные «колонизаторы» не столько грабили, сколько развивали и строили. За это их ещё больше надо ненавидеть! По-прежнему жить за их счёт, не важно, речь идёт о поставках газа или переводах денежных средств, доходах от продажи собственной продукции на российском рынке и т.д., и при этом ненавидеть всё сильнее.
Наше государство слишком долго игнорировало эти вопросы, не давало им правовой и политической оценки. Адекватно не реагировало на откровенно русофобские трактовки общей истории, тиражируемые ближайшими соседями. И т.д. А незарегистрированная миграция из ближайшего зарубежья в это время приобретала чудовищные масштабы. Отчасти (как справедливо замечает Малахов) это связано с открытыми границами со многими республиками бывшего СССР, отчасти – с неэффективностью и коррупционностью нашего государства на разных уровнях.
Вот уже более 20 лет ежедневно из Ташкента, Бишкека, Ашхабада и т.д. приходят поезда, плотно набитые людьми. На пути в Россию они преодолевают множество кордонов: пограничники, таможня, наркоконтроль, миграционная служба, которые не могут или не хотят поставить заслон этому явлению. Контрабанду и наркотики прячут за обшивку поезда, мигранты постепенно рассасываются, выходя в крупных городах. Основная масса доезжает до Москвы. А потом полиция и ФМС отлавливают единицы из них, депортируют за государственный счёт... Та же ситуация в аэропортах и на автовокзалах: европейское направление (Молдавия, Украина) предпочитает автобусы, Закавказье - самолёты.
В итоге российские медучреждения переполнены мигрантами и их детьми, что создаёт проблемы для российского гражданина, желающего воспользоваться медицинскими услугами, в классах сидят дети, плохо говорящие по-русски, что мешает учителям развивать наших детей, парки забиты толпами праздношатающейся мигрантской молодёжи, малокультурной и агрессивной, что не даёт возможности с удовольствием прогуляться в этом парке россиянам. Всё вышеперечисленное уже давно не преувеличение. Социальная сфера несёт непомерную нагрузку, объём услуг, предоставляемых бесплатно, постоянно сокращается, а их качество неуклонно падает. Роддома Москвы приглашают на работу врачей-акушеров со знанием киргизского языка. Их обсервации заполнены необследованными гражданками Киргизстана и Таджикистана. Еженедельно главврачи роддомов вынуждены вызывать того или иного консула, чтобы его соотечественницы могли отказаться от своих рождённых детей, а те – отправиться на воспитание в российский дом малютки. В случае плановой медицинской помощи и получения образовательных услуг речь идёт лишь о тех, кто находится на территории Российской Федерации легально или, несмотря на все сложности, натурализовался. (Экстренная медицинская помощь, естественно, оказывается всем.) Присутствие на территории страны (особенно в крупных городах) огромных масс людей, которых никто не обследует и не лечит, чревато другими серьёзными проблемами.
Сегодня бизнес получает сверхприбыли, нанимая нелегальных мигрантов, а завтра всему обществу приходится оплачивать солидные издержки. Ибо человек – это всё-таки человек. И если вначале он думает только о том, как бы прокормиться и выжить, то в недалёком будущем ему захочется доступных и понятных развлечений, затем – семьи (или хотя бы полового партнёра), в которой у него рождаются дети, достойного отправления религиозного культа и т.д. Как выглядят на сегодня взаимоотношения работодателя с иммигрантами в Москве в сфере ЖКХ можно проследить на примере такого нехитрого примера. Обильный снегопад, после которого необходимо срочно очистить квартал от завалов снега. Привозят с одной из нелегальных бирж труда большое количество незарегистрированных мигрантов, проводят инструктаж, раздают лопаты. Потом эти люди исчезают… Содержать на постоянной основе какое-то количество дворников, платить «белую» зарплату и выполнять весь объём социальных гарантий, как и покупать современную технику, работодателю представляется накладным. Но люди не могут раствориться в воздухе. Им надо где-то жить, что-то есть и пить. Мигранты из Средней Азии с наступлением тепла группами бредут по центральной России с рюкзаком за плечами и вопросом: «Хозяин, работа есть?» Поставленные на грань выживания, они легко преодолевают хрупкие барьеры законности.
Кстати, вопрос об эффективности труда мигрантов очень спорный. Ибо они очень быстро заражаются всеобщим вирусом праздности. Более того, если речь идёт о представителях традиционного общества, то таковые теряют стимулы к труду, как только исчезает непосредственная угроза голодной смерти, поскольку не имеют достижительных мотиваций, подобных «протестантской этике». Целесообразность их присутствия становится, мягко говоря, сомнительной. Особенно скоро это происходит в крупных городах, где с любой помойки можно неплохо обуться, одеться и меблироваться. Те же самые люди через очень короткий период времени претендуют уже на совершенно иные стандарты оплаты труда. «Захватывают» целые сферы деятельности, монопольно держат цены и т.д. Я уже не говорю про ухудшение криминогенной обстановки. А бизнес, привыкший к использованию рабского труда, требует новых партий голодных и согласных на любые условия.

Дело, разумеется, не в этническом происхождении окружающих нас людей. А в том, что для комфортного проживания в социуме нужно, чтобы окружающие тебя люди, будь то продавец в магазине или водитель маршрутного такси, были относительно благополучны и культурно адаптированы, находились в едином правовом пространстве, признавали за собой обязанности и соблюдали правила общежития. Трудовые иммигранты живут на территории государства, граждане которого платят налоги и служат в армии, государство по мере своих сил поддерживает законность и правопорядок, а также осуществляет защиту от внешних угроз. Всё это никуда не исчезло с появлением трансграничной миграции.
Социальные вопросы встают особенно остро в связи с той нагрузкой, которую российскому государству приходится сегодня нести, оказывая гуманитарную помощь беженцам из Украины. Европа, соглашаясь на дестабилизацию Соединёнными Штатами Ближнего и Среднего Востока и Северной Африки, пусть интегрирует беженцев оттуда и дальше плодит теории о неизбежности глобальных миграций. А мы должны понимать, что у каждого явления есть конкретные причины и закономерные последствия. Сегодняшние глобальные миграции – порождение всемирного финансового капитализма. Его стремления жить в кредит, разжигать конфликты на периферии, его безальтернативности. И мы ещё помним мир, в котором Советский Союз развивал и прививал Африку, вместо того, чтобы превращать её в полигон для использования бактериологического оружия. Тогда и капиталистический мир вынужден был иметь человеческое лицо.
Несколько лет назад я уже обратила внимание на то, что Владимир Малахов восторженно воспринимает западные культурные практики и скептически – отечественные ^{[9, с. 156]}. За прошедшие годы данная тенденция только усилилась. Так, в случае с Нью-Йорком его радует тот «праздник разнообразия», аккумулированный в культурный капитал, который в этом городе может увидеть внешний наблюдатель ^{[12, с. 91]}. В то же время в тексте книги звучат весьма жёсткие оценки культурного колорита «кадыровской Чечни, в которой де-факто не действуют российские законы». Не могу сказать, что та политика, которая осуществляется в России относительно этнических республик, приводит меня в восторг, но разве дудаевская Чечня была лучше? Общегосударственные законы в отношении чеченцев нередко не действовали не только в имперский, но и в советский период истории нашего государства. И почему культурные особенности, которые мы можем наблюдать в российских Казани, Грозном, Элисте и т.д. – не те, что могли бы поспособствовать увеличению российского культурного капитала?
Сам Малахов, рассуждая о категории государственного суверенитета в одной из прежних своих монографий, замечал, что суверенитет всех государств в современном мире размывается, а одного (США), напротив, укрепляется ^[11]. Заметим, что нация – не просто воображаемая общность, а такая, за которую её граждане должны быть готовы умереть, в противном случае ей придётся сойти с исторической сцены. Поэтому мне кажется, что ирония Владимира Сергеевича по поводу национально мыслящих интеллектуалов не всегда справедлива и уместна. Вопросу единства российской нации в его книге посвящён отдельный текст под названием «Ещё раз о российской нации», представляющий собой продолжение темы, начатой в опубликованной ранее статье «Осуществим ли в России русский проект?» В отношении данного круга проблем тоже имеются некоторые возражения. На мой взгляд, русское лицо России, как это в своё время утверждал Малахов, никто придавать даже не пытался. Различные символические акции, вроде воссоздания Храма Христа Спасителя шли параллельно с укреплением позиций иных традиционных для России конфессий (ислама, буддизма, иудаизма). Причины подобной политики лежат на поверхности. Разрушение общегражданской советской идентичности повлекло за собой обращение к иным, «глубинным» и «природным». И государство, стремясь проводить объединительную политику среди своих граждан, просто апеллирует к имеющейся традиции (другой-то ведь нет). С опорой на неё противостоит этническому сепаратизму, а также радикальным восточным и западным сектам, пытающимся захватить власть над умами и душами своих граждан. То, что Малахов в своё время квалифицировал как «русский проект» в опубликованной в «Отечественных записках» статье, было не более чем спекуляцией на «русской» теме со стороны космополитичных политтехнологов (Г.Павловский), чеченского капитала сомнительного происхождения («Русское лото») и т.д. «Русское лицо» России никто в новейшей истории придавать не собирался. Да и вообще в российской истории этого, наверное, никогда не было, даже во времена Александра III. Все политики русификации носили локальный и ограниченный характер, никогда последовательно не применялись в регионах с особой культурной спецификой (Северный Кавказ, Средняя Азия). Современная политика российского государства по формированию общегражданской российской идентичности не вызывает восторгов у критично настроенного автора. Более того, он отказывает в «русскости» русской культуре, предлагая именовать её исключительно «российской». И это, наверное, самый болезненный для меня вопрос в творчестве рецензируемого автора. Какие бы заимствования ни происходили в любом из языков, какие бы натянутости в определении национальных символов ни допускали бывшие советские республики, – это естественные перегибы их становления ^{[12, с. 25-26]}. А русская культура, оказывается, должна раствориться в общероссийской. Причём на смешных основаниях, вроде плова, шашлыка или лаваша, ставших частью нашей общей кухни. В ходе своих рассуждений постепенно превращая общечеловеческое явление русской культуры в этноним, автор в конце концов отказывает русским даже в этнической культуре.
У меня нет сомнений в том, что, скажем, Булат Окуджава (речь о котором идёт и у Малахова) принадлежит русской культуре советского периода. Более того, именно она сделала его тем, кем он стал. А для определения того, какое культурное явление какой культуре принадлежит, есть очень простой критерий – язык. Если автор творит на русском языке – он однозначно принадлежит русской культуре, если же на аварском, калмыцком и т.д., а потом его произведения переводят на русский язык – это явление иной – этнической и более локальной культуры, которая является частью общероссийской.
Владимир Малахов – автор едкий, его текст пестрит такими выражениями, как: «среди отечественных обществоведов всё ещё немало таких, кто расплющен сталинским определением нации» ^{[12, с. 32]}, «на волне увлечения концепцией “столкновения цивилизаций” многие отечественные комментаторы принялись истолковывать геополитическое противостояние времён холодной войны в культурных терминах» ^{[12, с. 7]}, изоляционистские проекты он называет «фантазмами».
Ну, во-первых, отечественные изыскания о «конфронтации двух “культурно-цивилизационных” целостностей» не имеют ничего общего с концепцией С.Хантингтона. Во-вторых, такие авторы как, например, Александр Панарин вполне убедительно доказали, что неприятие России Западом действительно есть отрицание альтернативной линии цивилизационного развития ^[15], а главная российская беда – западноцентричная элита (в том числе интеллектуальная) ^[14]. Историк Вадим Кожинов задолго до популярных работ Владимира Мединского, развенчивающих мифы о России, подробно разобрал причины негативных оценок и откровенного очернительства византийской и российской истории в западной историографии ^[10]. Это борьба с геополитическим и цивилизационным конкурентом, проводимая с целью разрушения его идентичности. А лучшим подтверждением истинности перечисленных теорий является то, что трансформация российской политико-экономической и идеологической системы 1990-х отнюдь не отменила противостояния России и Запада.
В-третьих, касательно почти 15-летней борьбы В.С.Малахова за правильное употребление понятий народ и нация мне хотелось бы добавить вот что. Не вижу ничего страшного в том, что мы – «жертвы» советского наследия, в котором всё было наоборот: (советский) народ был понятием гражданским, а нация (и национальность) – этническим. Как теперь отменить своё прошлое? Зачеркнуть, объявить неправильной целую традицию, в рамках которой создано бесчисленное множество печатных трудов. И только лишь на том основании, что они не соответствуют идеалу Владимира Сергеевича?! Практика показала, что усилия Малахова в этом направлении не увенчались успехом. Договориться не удалось, даже в рамках академического сообщества. Более того, уже и автор «Культурных различий…» смягчил свою позицию, говорит о нациях как о культурно-политических общностях. Так ведь с этим никто и не спорил! В своё время меня очень подкупала последовательная борьба Владимира Сергеевича с эссенциалистскими стереотипами мышления, его обличения в адрес приверженцев примордиализма и их наследников – сторонников более поздней и более корректной – культуралистской гипотезы. Однако непредвзятое прочтение даже работы Иосифа Сталина «Марксизм и национальный вопрос» говорит нам о том, что и этот автор (пусть и не в духе постмодернизма) рассматривал нацию как культурно-политическую общность, определяя её как «исторически сложившуюся устойчивую общность людей, возникшую на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры» ^{[17, с. 296]}. (Последнее мы бы сегодня назвали менталитетом.) Его полемика с Отто Бауэром доказывает, что Сталин гораздо большее значение придавал культурным и политическим факторам, нежели кровно-родственным. Тогда как немецкий социал-демократ, с одной стороны, акцентировал внимание на том, как на формирование «национального характера» влияют народное образование, всеобщая воинская повинность, демократические институты, капиталистические отношения ^{[2, с. 63-67]}, а с другой, пытаясь уйти от «временного» определения национального характера как «совокупности физических и духовных признаков, свойственных каждой данной нации, объединяющих её в одно целое и отличающих её от других наций» ^{[2, с. 74]}, тем не менее, нередко сбивался на рассуждения об общности национальной воли, судьбы и происхождения.
Поскольку культурные отличия и разница в менталитете всё-таки есть, на мой взгляд, незачем утверждать, что они фиктивны. Это не значит, что таковые врождённы и неизменны, как подразумевали когда-то примордиалисты (ведь различия воспроизводятся в процессе социализации). То, что в опросах и анкетах до сих пор называют «национальной принадлежностью» безусловно есть «этническая самоидентификация». И я вслед за Малаховым и его единомышленниками неустанно об этом твержу ^{[8, с. 314]}. Но отличия есть, и они вполне верифицируемы! А если на Западе о чём-то стало неприлично говорить, то почему мы должны повторять их «перегибы на местах»? Тем более, что в этих вопросах мы неоднократно опережали Запад: советская национальная политика была своеобразным прообразом мультикультурализма. Этническое квотирование появилось в СССР задолго до американской политики «позитивной дискриминации» ^[13]. Однако всё, что имеет отношение к советскому прошлому, в том числе этничность как социальный статус – окрашивается автором рецензируемой монографии в негативные тона. Хотя наше государство на протяжении всей его истории нередко было и справедливее, и этичнее. Прежде чем на Западе восторжествовали мультикультурные практики, их носители длительное время просто уничтожались физически.
Пишет Владимир Сергеевич и о толерантности. Пишет так, как будто он – первый человек, разъясняющий суть этой категории на русском языке. Как будто не было большого количества печатных работ (в том числе и монографии автора настоящей статьи), посвящённых данной теме.
На сегодня представляется уже недостаточным аккуратное реферирование западных авторов, добросовестно осуществлённое В.С.Малаховым, а также его глубокая аналитика, осуществлённая в рамках либеральной мирополитической парадигмы. Что касается иронии в адрес национально мыслящих интеллектуалов, то она и вовсе утратила актуальность. Как замечает Роман Рувинский, процессы эрозии государственности, когда государство становится не способным достаточно эффективно осуществлять элементарные общесоциальные функции (обеспечение правопорядка, безопасности личности, минимального достатка граждан), ведут в конечном итоге к его разрушению, либо к вынужденному самоустранению из тех или иных сфер управления обществом. В результате отсутствующие или недееспособные государственные институты довольно скоро замещаются иными, негосударственными субъектами, нацеленными на обретение власти в обществе: религиозными движениями, криминальными сообществами, экстремистскими политическими организациями и т.д. С этих пор именно от данных субъектов начинают исходить обязательные к исполнению всеми жителями соответствующих районов социальные нормы, определяющие новый облик общества и векторы его дальнейшего развития. В широкой перспективе такое положение означает возникновение постоянных очагов нестабильности по соседству со вполне дееспособными государствами, рост транснациональной организованной преступности и иные проблемы ^[16]. И только национальные государства, сохранившие определённую степень суверенитета, со всеми своими ресурсами, способны на слом сложившихся структур угнетения глобального порядка, приводящих ко всем вышеперечисленным плачевным последствиям. В этом мнении я не одинока, также думает, например, Сергей Глазьев. Последнему этот процесс представляется осуществимым через создание антивоенной коалиции стран с позитивной программой устройства мировой финансово-экономической архитектуры на принципах взаимной выгоды, справедливости и уважения национального суверенитета ^[6].

Справедливости ради должна добавить несколько слов о достоинствах рецензируемой монографии. Во-первых, о потрясающей эрудиции автора, который является истинным специалистом в «своей» теме. Всесторонне обозревает он каждое из исследуемых понятий: гражданство, народ, культура, суверенитет, демократия, различие… Во-вторых, он даёт нам возможность подробно и основательно познакомиться с нюансами и тонкостями мультикультурной политики на Западе, её волнами, этапами, трансформациями, подвижками в вопросах, связанных с либерализацией политики предоставления гражданства. В-третьих, глубоко анализирует феномен псевдоисламизации Европы. Владимир Сергеевич не поддерживает существующие исламофобии и в соответствующей главе обстоятельно разбирает те факторы, которые не позволяют ему рассматривать европейских мусульман в качестве консолидированной угрозы: разобщенность племенную и с точки зрения различных направлений в исламе, отсутствие «критической массы», степень культурной интеграции и т.д. Тем не менее, я не разделяю самоуспокоенности Малахова (в особенности в российском случае). Ибо ход истории, как правило, меняет политически активное меньшинство, объединённое на базе мобилизационной идентичности. Основная масса трудовых мигрантов представлена молодыми бессемейными мужчинами, не обладающими ничем, кроме рабочих рук – самым революционным контингентом. Ничего кроме ненависти к принимающему сообществу подвергаемый гиперэксплуатации человек испытывать не может. И эта ненависть рано или поздно выльется на рядовых россиян (пока она явственно прослеживается в статистике изнасилований по Москве), а не на бизнесменов, получающих сверхприбыль от рабского труда и выводящих капиталы за рубеж, в любой момент имеющих возможность уехать в пригород Лондона или на средиземноморскую виллу. Задача государства – заставить бизнес нанимать сограждан и платить им достойную зарплату, обеспечивать автоматизацию, механизацию и охрану труда. А задача интеллектуалов – не потворствовать сложившейся ситуации, придумывая оправдания статус-кво.
Владимир Сергеевич подробно анализирует дискуссию приверженцев «культуралистской гипотезы» в осмыслении политики гражданства и её оппонентов, выделяя зёрна истины в обеих. Глубоко освещает политические резоны европейской политики в отношении миграции и показывает, что они не столько культурно обусловлены, сколько рациональны. Что проиммигрантская политика всегда связана с необходимостью привлекать иностранную рабочую силу, а подъём антииммигранских настроений и некоторое ужесточение правил натурализации совпадают во времени с экономическим спадом, когда работы не хватает даже для «своих». Но, сетуя на то, что Россия никак не пойдёт по западному пути, Малахов почему-то упускает из виду, что и мы имеем право поступать целесообразно. Если европейцы не хотят рожать, работать и воевать, значит, они обречены на привлечение иммигрантов, а в конечном итоге – на исчезновение. Полагаю, что россияне как демос имеют полное право на формулирование собственного будущего, в том числе и его культурной составляющей, непосредственно связанной, кстати, и с «этническим балансом». Полагаю также, что они ещё способны и рожать, и воевать, и работать. И в соответствии с этим российская власть должна строить свою политику в отношении миграции. Регулировать потоки. Не позволять мигрантам концентрироваться в столице и др. крупных городах. Применять их труд на «великих стройках», иных объектах, создаваемых для освоения Сибири и Дальнего Востока. Жёстко диктовать свою политическую линию сопредельным государствам, чьи социальные конфликты мы сглаживаем, благодаря тому, что их граждане работают в России и высылают часть своих заработков домой на содержание оставшихся там родственников (причём общая сумма таких переводов нередко сопоставима с бюджетами стран происхождения трудовых мигрантов).
По мнению Владимира Сергеевича, заявленный курс на модернизацию России с необходимостью влечёт за собой привлечение мигрантов в качестве рабочей силы (очевидно, символом грядущей модернизации должен стать таджик с лопатой). А между тем, для современного строительства и высокотехнологичного производства нужен не просто работник – квалифицированный специалист, с высокой культурой и иным (в том числе экологическим) уровнем мышления.
Хотя Малахов не до конца поддерживает гипотезу «постнационалистов» о том, что права гражданина уступили место правам человека, однако деградацию партийно-политической системы современного государства считает достаточным основанием для того, чтобы вопроса о политическом членстве коснуться как-то вскользь. Между тем, чуть более десяти лет назад Сейле Бенхабиб удалось довольно подробно проговорить остро стоящий со времён Ханны Арендт вопрос о «праве на права» (гражданские). Четкое различие, проведённое исследовательницей между правом на въезд и временное пребывание и постоянным пребыванием, а также различными этапами политического включения (от претензии на членство через гражданское инкорпорирование вплоть до политического членства), обусловлено тем, что концепт обязанностей является неотъемлемой частью любой системы права ^{[3, с. 83]}.
В рецензируемой работе В.С.Малахов констатирует: немецкие дискуссии в итоге привели к консенсусу, что идеал культурно гомогенного сообщества – иллюзия, тянущая страну назад. И задаёт вопрос: «Придёт ли к аналогичному консенсусу российское общество?» ^{[12, с. 88-89]}, сравнивая при этом несопоставимые объекты! Неужели в России когда-то насаждался идеал культурно гомогенного сообщества?! А немецкое общество, которое имеет определённые культурные традиции, прежде всего, политику гражданства, основанную на праве крови, в том числе и откровенно расистские практики, должно нам подавать пример в том, что у нас изначально присутствует?!

Чрезмерно критичное отношение к отечественному опыту, в котором не замечают ничего положительного, среди либеральных авторов уже давно стало хорошим тоном. Несмотря на все заимствования последних 25 лет, осуществляемые зачастую вопреки российским национальным интересам. Стремление чиновников от образования к Болонскому процессу заведомо обрекает нашу страну быть европейской «кузницей кадров» и вкупе с описанными выше иммиграционными тенденциями приведёт к неуклонному снижению качества нашего человеческого капитала.
Почему не поставить вопрос так, что нам нужно развиваться совсем по другому пути, нежели тот, что демонстрирует «развитой» (а, может, «загнивающий») Запад. Необходимо не копировать слепо существующие модели, не кивать, мол, так ведь живёт весь мир, а вырабатывать собственные модели и стандарты взаимодействия с явлением миграции. Вот достойная задача для российского интеллектуала!
Что же касается западного опыта, то знать его действительно нужно (и за это спасибо Владимиру Сергеевичу), но в некоторых случаях лишь для того, чтобы отчётливо понимать: это тупиковый путь, которым нам развиваться не следует.