Социокультурное понятие деятельности

Тюгашев Евгений Александрович кандидат философских наук доцент, Новосибирский государственный университет 630090, Россия, г. Новосибирск, ул. Пирогова, 2 Tyugashev Evgeny PhD in Philosophy associate professor of the Department of the Theory and History of State and Law and Constitutional Law at Nobosibirsk State University 630090, Russia, Novosibirsk Region, Novosibirsk, str. Pirogova, 2 filosof10@yandex.ru Другие публикации этого автора

Понятие деятельности используется в различных сферах мышления — в обыденном мышлении, литературе, науке и т. п. Но содержание этого понятия обсуждается в более узком кругу — в философии и некоторых гуманитарных науках, прежде всего, в психологии. Наряду с общим понятием деятельности в различных науках используются частные понятия деятельности («жизнедеятельность», «орудийная деятельность животных», «мышечная деятельность», «циклоническая деятельность», «каталитическая деятельность», «вулканическая деятельность» и др.). На основе этих специально-научных понятий определяются более конкретные понятия модификаций упомянутых форм деятельности (например, «высшая нервная деятельность», «сердечная деятельность»).

В связи с множественностью терминов и лексем, составной частью которых является слово «деятельность», возникает вопрос: имеет ли это слово определенный смысл? Ведь, не исключено, что мы сталкиваемся с омонимией и слово «деятельность» используется в разных, не связанных между собой смыслах. Но, с другой стороны, возможно и то, что, говоря о «вулканической» или «игровой» деятельности, наблюдатель отмечает те же признаки, что зафиксированы и в общем представлении о деятельности.

Таким образом, возникает вопрос о существовании общего понятия «деятельность». Как возможно понятие «деятельность»? Обсуждение данного вопроса и составляет задачу данной статьи.

Определения понятия «деятельность» и отдельных связанных с ней понятий чаще всего даются в энциклопедических и словарных статьях. Определения в этом круге источников фиксируются наиболее существенные с точки зрения авторов признаки деятельности. Поэтому анализ данного материала представляют особый интерес для решения поставленной задачи.

Итак, в различных областях мышления и познавательных традициях присутствуют разные – философские, психологические, естественнонаучные и т. п. – понятия деятельности как абстрактного предмета. Различие областей мышления не позволяет говорить о существовании общего понятия деятельности как отображающего абстрактный предмет, инвариантный для этих областей. Но это не исключает возможности конструирования деятельности как абстрактного предмета на основе выделения общих признаков, фиксируемых в понятиях деятельности, сформированных в различных областях культуры.

Для этого требуется, как отмечал И. С. Алексеев, социокультурное согласование содержания понятий научных дисциплин и других подсистем культуры ^{[1, с. 121]}. В этом случае будет выработано понятие деятельности, которое можно охарактеризовать как социокультурное понятие.. Горизонт социокультурного подхода позволяет охватить разнообразные концептуализации деятельности и выразить общее в них. Понятие, отображающее деятельность как абстрактный предмет, может рассматриваться как социокультурно-общее понятие, используемое для раскрытия определенных свойств конкретных форм деятельности в разных областях мышления.

Задачу разработки общего понятия деятельности ранее ставил Э. Г. Юдин. Констатируя множественность специально-научных представлений о деятельности, он отметил, во-первых, что все больше осознается их «частичный, неполный характер», а во-вторых, их зависимость от общего понятия деятельности ^{[33, с. 246]}. Это общее понятие деятельности, согласно Э. Г. Юдину, может выступать основой дисциплинарных, специально-научных проекций и соответствующей выработки понятий конкретных модификаций деятельности.

Данная постановка задачи представляется нам достаточно аргументированной. Ее решение предполагает итеративное, челночное движение от частного к общему и обратно. Дисциплинарные понятия особых форм деятельности должны основываться на общем, родовом понятии деятельности. В свою очередь, общее, родовое понятие деятельности должно стать результатом обобщения частичных и неполных представлений о деятельности.

Сегодня, в т. ч. благодаря трудам Э. Г. Юдина, формальная возможность существования общего понятия «деятельность» общепризнана. Свидетельством этому является включение статей под названием «Деятельность» в энциклопедии и словари. Но анализ этих статей показывает, что номинально зафиксированная в названиях заявка на определение абстрактно-общего понятия деятельности в действительности не реализуются.

Так, А. П. Огурцов и Э. Г. Юдин в своей канонической статье «Деятельность», неоднократно переиздававшейся с 1970 г. практически без изменений, определяют последнюю как специфически человеческую форму активного отношения к окружающему миру, состоящую в его целесообразном изменении и преобразовании ^{[14, с. 633; см. также: 33, с. 246]}. В более позднем определении А. П. Огурцов также относит деятельность исключительно к человеку, определяя ее «как целенаправленное, намеренное, запланированное изменение и преобразование объективной реальности и человеческого окружения, а также поведения человека, способа его жизни и его сознания» ^{[13, с. 71-72]}.

Очевидна несоразмерность данного определения. Объем понятия «деятельность» сужается до деятельности человека. А. П. Огурцов и Э. Г. Юдин в действительности определяют частное понятие «деятельность человека», а общее понятие «деятельность» остается нераскрытым.

К сожалению, А. П. Огурцов и Э. Г. Юдин в определении общего понятия деятельности пропустили этап генерализации, обобщения частных, специально-научных представлений о деятельности. Они аксиоматично приняли определение деятельности как человеческой формы активного отношения к окружающему миру. Но насколько общим является это понятие деятельности? Ограничена ли сфера его применения только областью гуманитарных наук? И существует ли потребность в понятии «деятельность», отличающемся по содержанию от понятия «деятельность человека»?

Возможно, антропологизация деятельности мотивирована тем, что деятельность присуща людям и только людям. Но если деятельность и деятельность человека – это одно и то же, то дублирующий термин не нужен.

Примечательно, что заявленная авторами позиция оказывается не вполне устойчивой. Так, А. П. Огурцов определял практику как «чувственно-предметную форму жизнедеятельности (выделено нами — Е. Т.) общественно развитого человека» ^{[12, с. 340]}. И вместе с тем в этой же энциклопедической статье он говорит о практике как деятельности.

Э. Г. Юдин, воспроизводя цитированное определение в одной из последующих публикаций, использует далее термины «жизнедеятельность», «человеческая жизнедеятельность», «человеческая деятельность» ^{[33, сс. 246, 248, 265, 315-316]}. Учитывая разнообразие терминов, можно сделать вывод о том, что языковая потребность в понятии «деятельность» — абстрактно-общем понятии по отношению к понятиям жизнедеятельности и человеческой деятельности, — все же сохраняется.

Следует также учесть, что в философской классике деятельность относима ко всем явлениям. Так, по мнению И. Канта, понятие деятельности (наряду с понятиями причинности, силы и субстанции) есть одно из понятий будущей системы чистого разума ^{[6, c. 221]}. Гегель в «Философии природы» упоминает такие виды деятельности как «механизменная», «магнитная», «гальваническая», «электрическая», «химическая», деятельность света и растений и т. п. ^{[6, c. 682]}. Думается, употребление термина «деятельность» в широком, общефилософском смысле является нормативным для философского дискурса.

Как же можно определить общее понятие деятельности в логике А. П. Огурцова и Э. Г. Юдина? По видимому, деятельность можно было бы определить как «активное отношение к окружающему миру», которое может иметь как человеческую форму, так и иные формы. На основе конкретизации характера носителя этого отношения можно было бы специфицировать понятия конкретных форм деятельности.

В этом плане более последовательной представляется точка зрения Э. С. Маркаряна, считавшего использование понятия деятельности лишь для характеристики активности людей нецелесообразным и предложившего более общее определение деятельности как направленной активности живых систем ^{[11, с. 56]}.

Но и в этом случае осмысленность таких понятий как «вулканическая деятельность» и пр. становится проблематичной. Возникают также вопросы в отношении возможностей понятийной фиксации ненаправленной активности живых систем, а также активности неживых систем. Так, отдельный параграф своей работы Г. С. Батищев посвятил «строгому естественнонаучному понятию активности» ^{[2, с. 162]}.

Не соглашаясь с Э. С. Маркаряном, М. С. Каган в своей книге «Человеческая деятельность» предложил активность живых систем обозначать термином «жизнедеятельность», а деятельность определять как активность человека, способ его существования ^{[8, с. 39]}. В этом случае мы вновь сталкиваемся с несоразмерностью в определении понятия: деятельность отождествляется с человеческой деятельностью, — и эти термины М. С. Каган использует как синонимы. Возникает также вопрос о деятельностном статусе жизнедеятельности. Неясным является соотношение используемых автором терминов «биологическая жизнедеятельность», «социокультурная деятельность», «биосоциальная деятельность» ^{[8, с. 42]}.

В рассмотренных примерах определения понятия «деятельность» обращают на себя внимание два обстоятельства.

Во-первых, авторы избегают универсализации понимания деятельности, сводя ее к человеческой деятельности (или жизнедеятельности). Но «узкие» определения деятельности оказываются недостаточными, вследствие чего в философский язык неизбежно вовлекаются термины «деятельностного» ряда, не соответствующие введенному понятию деятельности. В результате де-юре введенное понятие деятельности де-факто упраздняется.

Во-вторых, показателен эффект герметизации дисциплинарного универсума, возникающий, когда «узкие» понятия деятельности оцениваются как универсальные, предельные абстракции.

Такое понимание представляется объяснимым, например, в случае философско-антропологического «империализма», когда мир мыслится как мир человека. Поскольку все разнообразие этого мира есть разнообразие бытия человека, то различные модификации деятельности могут существовать только как вариации и опосредования этого способа бытия человека. В таком горизонте бессмысленными оказываются понятия «человеческой», так и «нечеловеческой» деятельности.

Сходная проблемная ситуация с определением понятия деятельности наблюдается в отечественной психологической науке, активно разрабатывавшей деятельностный подход.

Так, в словаре «Психология», подготовленном под общей редакцией А. В. Петровского и М. Г. Ярошевского, деятельность определяется как динамическая система взаимодействий субъекта с миром, в процессе которых происходит возникновение и воплощение психического образа в объект, в предметную действительность ^{[18, с. 101]}.

Этому определению присущи те же недостатки, что и философским определениям деятельности. Авторы определения полагают, что они определяют деятельность вообще, а не какую-то ее конкретную форму, опосредованную «психическим образом».

Впечатление философской всеобщности понятия субъект снимается после выяснения его содержания. В указанном словаре субъект определяется как индивид (человек) или группа (людей) ^{[18, с. 389]}. Таким образом, в словаре фактически предложено «антропологическое» понимание деятельности, исключающее ее иные формы, в т. ч. изучаемые зоопсихологией.

Следует отметить, что авторы словаря при характеристике психики животных предпочитают говорить об «активности» и «поведении». Вместе с тем словарь признает существование психической деятельности животных (в т. ч. их конструктивной и ориентировочной деятельности). В словаре также используется понятие «жизнедеятельность». В частности, при характеристике предмета психологии указывается на психику как особую форму жизнедеятельности ^{[18, с. 311]}.

В целом можно заключить, что концепция словаря основывается на стремлении реализовать философско-антропологическую интерпретацию деятельности, ограничивающей последнюю исключительно человеческой деятельностью.

Иной, более широкий подход представлен в «Психологическом словаре», подготовленном под редакцией В. П. Зинченко и Б. Г. Мещерякова ^[17].

В статье «Деятельность» указанного словаря деятельность определена как активное взаимодействие живого существа с окружающей действительностью ^{[17, с. 94]}. Словарь оперирует терминами «жизнедеятельность», «деятельность животных», «психическая деятельность», «ориентировочная деятельность».

Таким образом, деятельность человека относится к деятельности животных, и, соответственно, понятие деятельности определяется более широко, чем А. П. Огурцовым и Э. Г. Юдиным.

Возникает вопрос, почему в философии и психологии понятие деятельности определяется безотносительно к его использованию в описании тех форм деятельности, которые отличны от человеческой деятельности? Казалось бы, во избежание недоразумения достаточно уточнить термин и определять в словарях не понятие деятельности, а понятие человеческой деятельности. Но этого не происходит.

На наш взгляд, указанная неадекватность возникает вследствие того, что в специфической сфере мышления понятие деятельности первоначально используется инструментально, без предварительной рефлексии и конкретизации. В отношении конкретных явлений действительности устанавливается присутствие в них известных свойств, закрепленных в обыденных, житейских представлениях о деятельности.

Осознание эвристичности использования представления о деятельности ведет к введению в рамках дисциплины соответствующего понятия и его терминологическому закреплению. Но такое закрепление может совершаться не опосредованно через предмет дисциплины и термины, его фиксирующие, а непосредственно, т. е. путем заимствования из естественного языка житейского понятия деятельности.

Житейское понятие деятельности, первоначально воспринимаемое как некатегориальное, внешнее для дисциплины понятие, при дальнейшей экспликации (с учетом предмета дисциплины) избирательно конкретизируется, но сохраняет прежнее терминологическое обозначение. В результате возникает впечатление, что определяется общее понятие деятельности, хотя в действительности имеют дело с более конкретным понятием.

Таким образом, философия и психология, определяя понятие деятельности, определяют не общее понятие деятельности, а понятие ее конкретных форм – человеческой деятельности, жизнедеятельности и т. п.

Обращаясь к понятию деятельности, и философия и психология не ограничивают себя его узким, дисциплинарно определенным пониманием, поскольку это понимание часто попросту еще не дано. Наоборот, понятие деятельности используется в тех значениях, которые дисциплинарно не определены, а заимствованы извне. Источником общего для них понятия деятельности является другая область мышления.

Поскольку понятие деятельности используется в философии, науке, литературе и других формах общественного сознания, то источником этого понятия является область мышления, которая лежит в их основе. Поскольку специализированные формы духовной деятельности возникают из обыденного сознания, то именно его следует признать источником общего для них понятия деятельности. Так, Г. П. Щедровицкий указывал, что при анализе мышления как деятельности слово «деятельность» использовалось в обыденном значении ^{[29, с. 536-537]}.

Некоторые исследователи, констатируя общеизвестность обыденного понятия деятельности, обычно отмечают его неопределенность и недостаточность для решения дисциплинарных задач ^{[8, с. 4; 20, с. 99; 21, с. 70]}. Исходя из этого, они ставят задачу разработки категориально точных определений изучаемых форм деятельности. Насколько успешно решается эта задача, можно оценить, только сравнив дисциплинарное понятие деятельности с обыденным понятием. Таким образом, обыденное понимание деятельности объективно выступает как предпосылка и отправной пункт, снимаемый последующей рефлексией.

Критическая оценка обыденного понятия деятельности для решения дисциплинарных задач – необходимый момент реализации деятельностного подхода в конкретной науке. Но столь же необходимым моментом реализации деятельностного подхода является использование обыденного понятия деятельности для открытия в предмете дисциплины тех явлений, в которых усматриваются признаки деятельности. Только выявление этих признаков формирует основание для признания необходимости использования понятия деятельности и его специальной разработки. Поэтому обыденное понятие деятельности имеет положительную ценность как общее условие реализации деятельностного подхода.

В качестве положительной ценности обыденное понятие деятельности выполняет важную гносеологическую функцию. Будучи предпосылкой реализации деятельностного подхода, обыденное понятие деятельности и детерминирует его. Это означает, что деятельностный подход во всех своих дисциплинарных реализациях не должен противоречить обыденному понятию деятельности.

Это понятие объективно выступает инструментом негативного отбора, «выбраковки» и «калибровки» более специальных понятий конкретных форм деятельности. Обыденное понятие достаточно «неопределенно» в перспективе формирования этих специальных понятий, но оно достаточно определенно, чтобы эти понятия «калибровать». Поэтому, безусловно, необходимо разрабатывать понятия дисциплинарно значимых форм деятельности, но содержание этих понятий не должно противоречить «неопределенному» обыденному понятию деятельности.

Но как определяется содержание обыденного понятия деятельности? Можно предположить, что его содержание зафиксировано в толковых словарях.

В русском языке слово «деятельность» стало употребляться с середины XVIII века. В «Словаре Академии Российской» (1790) указаны следующие значения слова «деятельность»: «способность, сила к действованию; расторопность» ^{[22, с. 888]}.

Комментируя зафиксированную семантику слова, отметим, во-первых, ее непривычность, а, во-вторых, двузначность.

Наряду с этим с конца XVIII в. слово «деятельность», особенно в работах Н. М. Карамзина, начинает использоваться в привычном для нас смысле. Так, А. М. Брянцев в «Слове о связи вещей во вселенной» (1790) пишет: «Весьма малое насекомое имеет отношение к другим существам, а сии действие свое устремляют к прочим, и таким образом деятельность сия, постепенно возрастая, к совершеннейшим тварям простирается; и посему все части системы мира так тесно соединены, что каждая вещь имеет отношение к целой системе» ^{[5, с. 365]}. Русский философ говорит о «деятельности каждого существа» ^{[5, с. 367]}, тел мироздания, система которого пронизана и одушевлена «деятельностью» ^{[5, с. 370]}.

В трактовке А.М. Брянцева деятельность имеет свойства мировой субстанции. Примерно в том же смысле употреблял в 1792 г. слово «деятельность» А. Н. Радищев: «Я не утверждаю, что вода, воздух и огонь в самом их стихийном состоянии суть вещества, движение производящие сами по себе, или суть токмо, так сказать, орудие другого вещества, деятельность им сообщающего…» ^{[19, с. 486]}. По Радищеву, деятельность существует отдельно от способностей как некая предметность: «склонности наши производят деятельность необъятную» ^{[19, с. 547]}.

По-видимому, указанные в «Словаре Академии Российской» значения слова деятельности зафиксированы неадекватно. В частности, если слово «способность» употреблялось во множественном числе, то слово «деятельность» допускало употребление только в единственном числе. Вместе с тем примечательным является встречающееся у Радищева интегративное представление о деятельности, когда подразумевается, что множество склонностей производят деятельность как нечто одно.

Отсутствие у слова «деятельность» множественного числа отмечается в Толковом словаре русского языка, изданного под редакцией Д. Н. Ушакова. Словарь определяет деятельность как работу, систематическое применение своих сил в какой-нибудь области ^{[25, с. 702]}.

Обратим внимание, что, употребляясь в единственном числе, слово деятельность обозначает некую множественность применения сил. Также обстоит дело с раскрытием значении слова «жизнедеятельность». Его значение определено как «совокупность жизненных отправлений, составляющих деятельность организма (биол.)» ^{[24, с. 870]}. Словарь также подчеркивает систематичность деятельности. Кроме того, в словаре указывается на книжный характер слова.

В русском языке лексема «деятельность», по-видимому, действительно имеет книжное происхождение. Оно часто употребляется в литературных текстах XIX в., но В.И. Даль в своем словаре его не указывает. Будучи, вероятно, первоначально книжным словом, лексема деятельность постепенно входит в разговорную речь. Следовательно, лексема «деятельность» есть продукт специализированной языковой деятельности, а не возникает генетически-практически как лексема естественного, народного языка.

Не исключено и философское происхождение лексемы. Но важно другое. К ХХ в. существительное вошло в повседневное словоупотребление и стало достоянием естественного языка. Тем самым обиходный смысл слова «деятельность» стал концептом обыденного, массового сознания общества.

С. И. Ожегов определяет деятельность, во-первых, как «занятия, труд», и, во-вторых, как «работу каких-н. органов, а также сил природы» ^{[15, с. 134]}. Аналогичным образом определяют деятельность другие толковые словари ^{[4, с. 256; 24, с. 275-276]}. В этих словарях значение слова деятельность раскрывается как содержание понятия интегративного, рамочного, охватывающего «занятия», «работу сил природы».

Обратим внимание, что устойчивым свойством лексемы «деятельность» является дисемия, двузначность. В приведенном определении она выражается в отнесении деятельности и к человеку, и к силам природы.

Дисемия возникла, вероятнее всего, в результате вторичной номинации. Ее механизм, как представляется, зафиксировал немецкий философ Р. Эйслер. Определяя философское понятие деятельности («Tätigkeit»), он заметил: «Во внешней среде мы чисто эмпирически вначале “впрыскиваем” деятельность в объект через опыт самомотивации» ^[35].

Вообще же, Р. Эйслер определяет деятельность как «волевой поступок», «волевое действие с осознанием всех происходящих впоследствии событий» ^[35]. Судя по этому определению, антропологизация содержания понятия «деятельность» присуща и немецкой философской традиции.

Правда, в историко-философском экскурсе Р. Эйслер приводит различные примеры широкого понимания деятельности, т. е. фиксации ее как атрибута различных субстанций. Можно предполагать, что такая трактовка деятельности (как результата «впрыскивания») есть не что иное, как антропоморфизация действительности. При первичной номинации деятельность фиксируется как атрибут человека, а при вторичной номинации — как атрибут других сил природы, действующих подобно человеку. В результате в отнесении к силам природы деятельность функционирует как антропоморфное понятие.

Как следует относиться к использованию понятия деятельности в функции «антропоформы»? Констатируя безуспешность попыток элиминировать антропоморфизм из научного мышления, В. Е. Кемеров полагает, что в настоящее время формируется тип мышления, в котором соответствие человеческих и природных форм достигается за счет их различения и взаимной конкретизации ^{[10, с. 62]}. Если придерживать описываемой В. Е. Кемеровым стратегии, то использование слова «деятельность» для вторичной номинации может быть оправдано, а его широкое понимание деятельности легитимировано.

Правильность данной стратегии может быть обоснована и объективным антропоцентризмом человеческого мышления. Человек необходимо исходит из себя и мировоззрение свое формирует в человеческом измерении. Поэтому антропоморфизация универсума — необходимый и неустранимый момент в развитии мышления.

Тогда объяснимой и естественной выглядит выявленная в определении А. П. Огурцова и Э. Г. Юдина антропологизация содержания понятия деятельности. Первоначально, в горизонте антропоцентризма, деятельность тождественна деятельности человека.

Рефлексия антропоцентризма открывает человека как проявление мира. Поскольку человек – это одно из многих проявлений единого мира, а все эти проявления идентичны человеку, то это дает основания для антропоморфизации мира. Последующая критическая рефлексия антропоморфизма устанавливает и конкретизирует тождество и различие человека и мира. В горизонте рефлексивного антропоморфизма становится возможным конституирование общего — деантропологизированного — понятия деятельности.

Итак, толковые словари русского языка признают нормативным широкое понимание деятельности как работы каких-либо сил природы, включая работу и занятия человека. Деятельность универсальна, субстанциональна, интегративна, систематична и монистична. Такое понимание деятельности устоялось в русском языке с XVIII в. Следовательно, дисциплинарные понятия деятельности не должны противоречить этому обыденному, массовому пониманию деятельности, в частности, не исключать из объема понятия «деятельность» силы природы.

Дополнительные оттенки семантики слова «деятельность» выявляет анализ его этимологии.

Слово «деятельность» восходит к индоевропейскому корнюdhe- — «устанавливать, класть» ^{[16, с. 209; 32, с. 230]}. В отношении промежуточного глагола «деяти» отмечается оттенок значения, выражающий итеративность, многократность действия ^{[30, с. 107]}. Суффикс «-ность» придает слову «деятельность» статус существительного со значением отвлеченного процессуального признака.

В семантике слова «деятельность» оттенок постоянства, безусловно, присутствует. Для сравнения укажем, что в русском языке активность воспринимается скорее как спорадическое, нежели постоянное действие. Отсюда дополняющее прилагательное в словосочетании «постоянная активность», а также выражения «проявить активность», «активничать». Как «активность» удобнее обозначать сумму актов, единичных действий, тогда как «деятельность» подразумевает континуальность, непрерывность.

Из сравнения значений слов «активность» и «деятельность» следует, что их нельзя рассматривать как находящиеся в отношении рода и вида, т. е. неприемлемо определять деятельность как некоторую специфическую активность, как это предлагал Э. С. Маркарян. Правильнее будет полагать, что активность и деятельность соотносятся как часть и целое. Присутствие активности в деятельности в качестве ее составляющей выражено в устойчивом словосочетании «активная деятельность».

В частности, поэтому понятия «солнечная активность» и «солнечная деятельность» — не синонимы, а содержательно разные понятия. Соответственно, словообразовательные ряды, восходящие и к «активности» и к «деятельности», следует рассматривать как параллельные.

Различая активность и деятельность, нельзя рассматривать активность — момент деятельности как целого — в качестве общего основания определения деятельности. А это делают, А. П. Огурцов и Э. Г. Юдин, определяя деятельность как специфически человеческую форму активного отношения к окружающему миру.

К ранее высказанному замечанию, что здесь в действительности определяется только человеческая деятельность, следует добавить еще одно уточнение: определяется не человеческая деятельность, а человеческая активность как некий вид активного отношения к окружающему миру.

Анализ отождествления активности и деятельности показывает, что общее, пусть даже обыденное понятие деятельности, но фиксирующее ее необходимые признаки, позволяет избегать ее фрагментарного, частичного представления. Поэтому общее понятие деятельности, существование которого зафиксировано толковыми словарями русского языка, имеет важное эвристическое значение.

Дополнительно характеризуя содержание общего понятия деятельности, еще раз обратим внимание на фиксацию ее интегративного характера.

Так, в «Метеорологическом словаре» конвективная деятельность определяется как «проявления конвекции в атмосфере» ^{[28, с. 217]}. Некоторое множество проявлений конвекции фиксируется термином «конвективная деятельность».

В словаре «Психология» ориентировочная деятельность определяется как совокупность действий субъекта, направленных на активную ориентировку в ситуации, ее обследование и планирование поведения ^{[18, с. 254]}. В этом случае деятельность рассматривается как совокупность действий.

Сходное определение человеческой деятельности содержится в «Новой философской энциклопедии». Определяя социальное действие, Ю. Н. Давыдов указывает, что в номиналистически ориентированном направле­нии в социологии «человеческая дея­тельность рассматривается как совокупность неопределен­ного множества действий обособленных индивидов, а каж­дое из таких индивидуально мотивированных действий предстает, как простейшая единица (первоэлемент) такого рода деятельности» ^{[7, с. 609]}.

В статье этой же энциклопедии Б. Г. Юдин определяет действие как структурную единицу деятельности ^{[32, с. 607; см. также: 18, с. 94]}. Правда, действие рассматривается и как структурная единица поведения, которое характеризуется как система внутренне взаимосвязанных действий ^{[34, с. 253; 7, с. 264]}.

Существенным в перспективе определения общего понятия деятельности является указание Э. Г. Юдина на широкий смысл термина «поведение», когда говорят, например, о «поведении электрона в магнитном поле» ^{[34, с. 253]}. В связи с этим представляется возможным не только общее понятие поведения, но и соотнесение его с общим понятием деятельности.

В частности, не исключена такая интерпретация субординации понятий действия, поведения и деятельности, когда в качестве структурной единицы деятельности будет рассматриваться поведение. Так, в словаре «Психология» психическая деятельность животных определена и как комплекс всех проявлений поведения животных, и как процесс психического отражения действительности ^{[18, с. 300]}.

В качестве структурных единиц деятельности рассматриваются также процессы и операции.

Не обсуждая проблему соотношения деятельности и ее элементарных, структурных единиц, в пределах решаемой задачи мы можем только констатировать, что обычно деятельность характеризуется как совокупность (комплекс, система, множество) более элементарных единиц, которые можно назвать движениями.

Так, И. М. Сеченов сводил деятельность головного мозга к ее основе, которую он видел в мышечном движении ^{[22, с. 10]}. В предлагаемой интерпретации деятельность — это определенный уровень организации движения, снимающий в себе его более простые, элементарные формы. Конкретный уровень организации движения удобно обозначить термином «контингент движений», который использовал Н. А. Бернштейн ^{[3, с. 20]}. Таким образом, деятельность может пониматься как контингент движений, характеризующийся определенным уровнем организации.

Итак, положительно решая вопрос о существовании общего понятия деятельности – общего по отношению к частным понятиям человеческой деятельности, циклонической деятельности, вулканической деятельности и т. д., – предложим возможный вариант его определения. Это определение будет включать перечисление тех признаков, которые выявлены в результате анализа семантики слова.

Рамочным понятием для определения деятельности может быть понятие движения как понятие, охватывающее всевозможные изменения и взаимодействия. Деятельность – это движение повторяющееся, системное. Деятельность, как правило, субстанциональна, т. е. имеет носителя или конституирует определенные целостности. Таким образом, деятельность – это движение (или контингент движений), характеризующееся определенным постоянством, повторяемостью и системностью, конституирующее конкретные целостности.

Следует сказать, что деятельность – это довольно сложный тип организации движения. Этот контингент движений, предполагающий устойчивость целокупного движения, определенную его структуру, наличие множества однотипных, повторяющихся движений (действий, проявлений, отправлений и т.п.).

Избрав понятие «движение» в качестве родового понятия в процедуре определения понятия «деятельность», необходимо указать видовой признак. Обратим внимание на следующий комментарий А. П. Огурцова: «Деятельность включает у Гегеля не только объективацию в результатах, не только «снятие» формы предметности и возвращение к духу, но и множество опосредствующих шагов, рефлексивное движение, допускает и самоактуализацию в деятельности, и снятие процесса в произведениях духа, и «дистанцию» между субъектом и объектом, между процессом полагания и уже-положенным, «зазор» между целями и результатами, между имманентным и трансцендентным, между вариантом и инвариантом» ^{[13, с. 79]}.

Исходя из предложенного описания, можно предполагать, что искомым видовым признаком является рефлексивность. Иначе говоря, деятельность есть рефлексивное движение.

Термин «рефлексия» нами употреблен в гегелевском смысле, т. е. в его первоначальном и основном, естественнонаучном значении — как отражение ^[26]. Рефлексивное движение включает моменты повторяемости, возврата. В то же время такое движение устойчиво и может быть отнесено к конкретному носителю. Поэтому деятельность можно считать неразрывно связанной с рефлексией не только в отношении человека ^[31], но и в более общем смысле.

Предпринятая нами философская концептуализация языкового понимания деятельности положительно решает вопрос о существовании общего понятия деятельности. Определение такого понятия открывает перспективу логически обоснованного определения понятий конкретных видов (форм) деятельности.