Кихотизм - трагедия бессмертия

Орешкин Антон Сергеевич аспирант, , Государственный Академический Университет Гуманитарных Наук Oreshkin Anton Sergeevich State Academical University of Humanitarian Sciences benturong@gmail.com Другие публикации этого автора

«…Пусть уж сеньор Дон Кихот останется погребенным в ламанчских архивах до тех пор, пока небо не пошлет ему кого-нибудь такого, кто украсит его всем, чего ему недостает».

(Мигель де Сервантес Сааведра).

«Вся его жизнь, вся его философия были meditation mortis (размышлением о смерти). В наши дни повсюду заметно преобладание такого настроения, Унамуно можно назвать его предтечей»^[5], - так писал о Мигеле де Унамуно выдающийся испанский философ Ортега-и-Гассет, и, если его слова верны, то философия Унамуно достигла своей главной цели – пробуждения спящего. Концепция «жизнь – есть сон», широко распространённая в Европе начиная с XVII века, продолжала занимать умы людей. Унамуно считает позицию смирения недостойной человеческого существа. Философ интуитивно чувствует огромный потенциал в каждом отдельно взятом человеке, «заряд» истинно-человеческого, который, увы, каждый не только не использует, но и даже не замечает в себе. Упрямое несогласие со скромной ролью человека в универсуме, транслируемое наследием эпохи барокко и в новых сциентистских течениях, привело ректора университета Саламанки к выдвижению антитезиса «индивид – цель Вселенной». Это, абсурдное на первый взгляд, высказывание, призвано развернуть вектор мышления человечества от внешнего мира, к самим себе, от идеи массовости, к индивидуальности. За рядом очевидных фактов, которые выдвигает на первый план научный мир, теряются менее очевидные, и главный из них – наличие у человека духовного, сприритуалистического содержания. Содержания, которое непрерывно вопрошает о телеологии своего существования.

Факт собственной биографии – добровольный уход из жизни отца, который застрелился у себя в кабинете, послужил началом философии Унамуно. Будучи на момент самоубийства отца маленьким мальчиком, Унамуно навсегда запомнит силу и глубину переживания этого события, его влияние на судьбу семьи и его собственную. Неуловимыми останутся для мальчика и причины, по которым так поступил отец. Смерть уже собственного сына, скончавшегося от тяжёлой болезни, ещё больше отдалит Унамуно от мира. Глубокий личностный кризис, совпавший с кризисом всей Испании, разрушаемой колониальными войнами, приведёт мыслителя к убеждению, что только духовная субстанция каждого индивида, только обретение самого себя, может служить подлинным осуществлением жизни, а, следовательно, и решить прочие проблемы. И, в тоже время, такое обретение окончательно состояться не может, хотя бы потому, что наши тела – бренны, и мы не знаем, что произойдёт с духом, заключённом в них, после нашей смерти. Унамуно вводит в философию термины светского общения, быта, литературы. Одним из первых, саламанкский профессор говорит о чувствах сомнения и тревоги, как крнях познания, потому что именно они, чувства, сформировали его собственную философию, явились источником для познания окружающего мира. Подобные состояния Унамуно называет «трагическим чувством», которое сопровождает каждого на протяжении всей жизни. В это чувство можно только проникнуть, методы познания, разрабатываемые наукой и философией рационалистического толка, здесь не годятся. Трагическое чувство разрывает сознание человека, и гармония между рациональным его составляющим и внерациональным невозможна, ввиду их взаимозависимости: «История человеческой мысли есть не что иное, как борьба между разумом и жизнью, разум стремится к рационализации жизни, принуждая её покорится безжизненному, мёртвому; а жизнь стремится к витализации разума, принуждая его служить опорой ее витальным желаниям» ^[9]. С помощью такой антиномии, Унамуно субъективирует, очеловечивает, любое чувство объективной реальности. Это допущение Унамуно распространяет и на историю философии, где, по его мнению, сменяются, находясь в вечной борьбе периоды «духовных форм» и «периоды материализованных форм» ^[9], и на литературный жанр.

Обращение к литературным героям связано не только с тяготением Унамуно к писательству. Дон Кихот, над образом которого Унамуно будет размышлять более сорока лет, являлся в обывательском сознании олицетворением концепции «жизнь есть сон», чьи высокие помыслы комичны для жизни в реальном мире. Использование нетривиального подхода в отношении общеизвестных, и, казалось бы уже закрытых вопросов – важная часть метода Унамуно. Его трактовка «Дон Кихота» полностью соответствует идее взаимозависимого противостояния разума и жизни, совмещая в себе черты зарождающихся персонализма и экзистенциализма, она вылилась в особое течение – кихотизм.

Непрерывный поиск самосознания человека приводит Унамуно к национальному вопросу. Начиная с 90-х годов XIX столетия Испания была раздираема насыщенными политическими событиями, борьбой идеологий, угрожающих её целостности и достоинству. Позорная испано-американская война, потеря колоний и статуса империи, диктатура Примо де Риверы, полная утрата власти королём, почти беспрерывные локальные восстания, и, наконец, гражданская война и приход к власти Франко – всё это за неполных 40 лет! Унамуно не мог не реагировать на события, разворачивающиеся с его страной. Пытаясь отыскать подлинный смысл раскола в глубинах человеческого духа, обличая корыстные интересы и властолюбие, он почти никогда не был удобен ни одной из политических сил. Долгое время Унамуно был вынужден жить в ссылке, несколько раз, различные правящие режимы лишали его звания ректора Университета, он умер в добровольном заточении, выражая несогласие с политикой Франсиско Франко. Всё это также стало частью непростой биографии мыслителя, и послужило почвой для развития его философской концепции. По мнению Унамуно, утрата духовных поисков каждым индивидом привела к духовному, и, как следствие, политическому кризису всей Испании. Поиск истинной самоидентичности Испании, подлинно-испанского, вместо затёртых обывательских символов и патриотических лозунгов стал одной из основных целей Мигеля де Унамуно.

Философ выдвигает любопытную гипотезу о влиянии языка на культуру, философию и менталитет народа. Сам язык, по Унамуно, имплицитно несёт в себе определённую философию, его структура определяет рассуждение. Языку свойственно сохранять опыт и мысли предыдущих поколений, ведь только благодаря ему мы можем извлечь информацию о содержании прошлого, - но это уже не непосредственное восприятие, а дескриптивное. Философ вводит термин «пневматическое представление», то есть опосредованное, исторически отдалённое, или, как он сам пишет «представление в человеческой обработке». Поэтому, Кант, владея немецким мышлением, обусловленным немецким языком, по-немецки же интерпретировал Юма, мышление же Платона было «наследством» предыдущих представителей греческой культуры. Таким образом, «всякая философия – это по сути дела, филология» ^[9]. По Унамуно, даже не вступающий в открытый диалог акт изолированного мышления – это акт внутренней речи с самим собой, а равно, акт социальный. Непрерывный диалог с Другим – речь, которая помогает обрести себя.

Возможно, эти мысли Унамуно стали основой для теории интерсубъективности, развитой впоследствии Габриэлем Марселем, утверждавшим, что каждый для самого себя есть «мы», и может оставаться собой лишь благодаря этой множественности^[7].
Только зарождающаяся в годы жизни Унамуно наука психология скоро обоснует его мысли – самосознание складывается через познание особенностей Другого, сличения со своими особенностями и их дальнейшей дифференциации.

В своей теории Унамуно идёт гораздо дальше, говоря о «неполноте бытия», порождаемой нашей социальной природой – хотеть стать самими собой означает хотеть стать и всеми остальными, а, в конечном счёте, вступить с окружающим миром в такие отношения, чтобы, как и он, достичь бесконечности. Как отмечает А.Б. Зыкова: «Исходя из утверждения о том, что «единичное является не частным, а универсальным», что именно единичный человек несет в себе весь универсум, являясь и сам в то же время универсумом, Унамуно именно с ним связывает возможность обращения к проблемам абсолютного значения. Так Унамуно в другом конце Европы развивает идеи, родственные тезису Кьеркегора, утверждавшего, что человек «в качестве единичного индивида устанавливает себя в абсолютное отношение к абсолюту» ^[2].

Мигель де Унамуно осознаёт, что и сам попадает в, определённым образом, парадоксальную ситуацию, пытаясь рассуждать о «невыразимой интуиции мира» с помощью языка (без непосредственной передачи чувств читателю).

Но философ не ставит своей целью вдаваться в логические и лингвистические подробности языка, чем занимались его современники Милль и Витгенштейн. Он лишь указывает на значимость языковой системы в формировании стиля мышления как отдельно взятой личности, так и народа. Язык не менее значим для национального самосознания, чем национальная культура или история.

Рассмотрение Испании с этой точки зрения наталкивает мыслителя к выводу о том, что её нельзя «измерить» по лекалам других европейских государств. Испания в принципе не является страной технократического типа, её язык не приспособлен для построения ни точных наук, ни философских систем. Это не делает её страной второго сорта, а лишь требует рассмотрения под иным углом зрения. Потребляя «техническое», Испания может «вырабатывать» духовное. Испанское самосознание куда менее абстрактно, но не менее значимо в абсолютном смысле. Поэтому национальную философию следует искать не в научных трактатах, а в литературе: «Ведь я всегда настаивал на том, что наша испанская философия, разлита в нашей литературе, в нашей жизни, нашей деятельности, в нашей мистике, тщетно было бы искать её в философских системах. Она конкретна. Но разве в Гёте, например, философии меньше, чем в Гегеле?» ^[9].

Это заключение явилось ещё одной причиной для выдвижения образа Дон Кихота вперёд, относительно остальных персонажей, которые могли бы быть гипотетически избраны Унамуно в качестве символов-носителей специфически испанского. «Дон Кихот» Сервантеса – принципиально антиинтеллектуальное произведение, он создавался с расчётом на то, что будет доступен всем, как сюжетно, так и с точки зрения языковых средств. Сам же хитроумный идальго – перманентно действующая личность, и, тем самым, он, несомненно, более полноценен, чем любое реальное историческое лицо. В действиях Дон Кихота не надо вычленять подлинный испанский дух и философию, он сам ей и является.

Дон Кихот возникает в философии Унамуно в провокационной статье «Смерть Дон Кихоту!», и, далее, во множестве философских эссе, таких как «Об эрудиции и критике», «Глоссы к Дон Кихоту», «Образ Дон Кихота у Анхеля Ганивета» ... Отдельное приложение посвящено образу Дон Кихота в основном философском труде мыслителя «О трагическом чувстве жизни», в нём Унамуно излагает своё кредо: «Что мне за дело до того какой смысл Сервантес хотел или не хотел вложить в своё произведение или какой смысл он вложил в него на самом деле? Живым является то, что я в нём открываю, не важно, подразумевал это Сервантес или нет, живым является тот смысл, который я вкладываю, накладываю и подкладываю в Дон Кихота Сервантеса, а также тот, который все мы в него вкладываем. В творении Сервантеса я искал нашу испанскую философию» ^[9].

Наиболее полно же свою интерпретацию образа хитроумного идальго Унамуно излагает в философском романе «Житие Дон Кихота и Санчо по Мигелю Сервантесу Сааведре, объясненное и комментированное Мигелем де Унамуно», в котором автор, следуя сюжетной линии Сервантеса, наделяет поступки и характеры героев философским содержанием

К тому времени как вышло «Житие Дон Кихота и Санчо» Унамуно, первому изданию «Дон Кихота» Сервантеса, минуло уже 300 лет. С малых лет люди по всему миру были знакомы с приключениями хитроумного идальго. Не будет преувеличением сказать, что Дон Кихот – давно уже стал национальным героем Испании, её символом. Многие задавались вопросом, стоит ли возвращаться к этим персонажам? Что о них можно сказать нового? Подобные вопросы для Унамуно являются признаком отсутствия желания осознать глубину «Дон Кихота», поверхностным и устоявшимся взглядом. Вместо них философ выдвигает свои: символом чего стал Дон Кихот в общественном сознании и символом чего он может явиться на самом деле? В чём проявляется истинный героизм? Может ли Дон Кихот из потешного персонажа книжки для детей стать основой национального духа? Попытка ответить на эти вопросы, изложенная в «Житии…» повергла в смятение интеллектуалов - традиционных интерпретаторов «Дон Кихота». Унамуно хотел пробудить своих читателей, но его книга, скорее, шокировала их. Насыщенное экзистенциальными прозрениями произведение не увлекло критиков. На испанского философа посыпались обвинения в не научности и несостоятельности его взглядов. С горечью Унамуно констатирует: «И Дон Кихот, этот единственный в своем роде человек, человек исключительной цельности, пылкой веры и высоких чаяний, нас не интересует. Вот книга «Дон Кихот» интересна, книга, в которой рассказана его жизнь, та, что написал Сервантес, и языковые обороты, в которых он передал эту жизнь, — тоже интересны» ^[8]. Но, Унамуно не отступает, отстаивая своё право на философствование, более упорно противопоставляя свою «философию кихотизма» «философии сервантизма и санчопансизма», так он называл атмосферу, устоявшуюся в современных ему научных кругах: «… Вся эта деятельность ученых мужей и критиков, о которой я толковал, есть не что иное, как сильное притупление чувства собственного достоинства. Это неуважение к человеку как человеку, к тому, что он есть по сути. Это неумение за книгами разглядеть людей, видя за людьми лишь книги. И в душе у таких древние письмена, типографские шрифты — и ничего более» ^[8].

В сознании обывателей (и примкнувших к ним учёных – буквоедов), Рыцарь Печального Образа продолжал оставаться героем, созданным, чтобы развеять миф и пафос рыцарских романов, господствующих во времена Сервантеса. Унамуно не исключает того, что роман о хитроумном идальго и вправду был задуман именно для этой цели и никаких других смыслов автор в него не вкладывал. Но, как отмечает исследователь Корконосенко: «В конце XIX—первой трети XX в. Дон Кихот в Испании перестает быть персонажем книги, написанной триста лет назад, и становится явлением действительности» ^[4]. Сравнение Испании, оглушительно провалившей бессмысленную военную кампанию, экономически и социально нестабильной страны, раздираемой внутренними противоречиями, с Дон Кихотом напрашивалось само собой. Многие представители «поколения 98 года» возвращались к героям Сервантеса, следуя этой метафоре. Но Унамуно увидел в романе Сервантеса более глубокий смысл. Испанский философ разглядел не только сходство сюжета и действительности, он увидел значительность произведения Сервантеса, силу духа и многозначность действующих лиц произведения. Унамуно актуализирует не столько проблематику романа, сколько его интерпретацию, субъективное понимание отдельным читателем, коим он и является.

Роман Сервантеса – источник. Но не более чем источник. Его действие, композиция, диалоги и события не могут быть отличными от оригинала, но благодаря свободе в интерпретации, которую предоставляет литературный материал, герои романа, далее, не являются просто персонажами. В рамках предложенной интерпретации они приобретают онтологический статус. Сам же Сервантес, таким образом, более не предстаёт как автор собственного произведения, Унамуно выписывает его в качестве историографа. Дон Кихот и Санчо Панса становятся важнее, чем Сервантес. В «Эссе о чтении и толковании Дон Кихота» Унамуно пишет: «С тех пор как «Дон Кихот» был напечатан, издан и оказался в распоряжении всякого, кто возьмет его в руки и прочтет, книга уже принадлежит не Сервантесу, а всем, кто ее читает и воспринимает. Сервантес извлек Дон Кихота из души своего народа и из души всего Человечества и своей бессмертной книгой вернул эту душу своему народу и всему Человечеству. И с тех пор Дон Кихот и Санчо живут в душах читателей книги Сервантеса и даже в душах тех, кто никогда ее не читал».

Приём «перемешивания» автора и героев, потери создателем произведения своего авторитетного статуса Унамуно применял и в других своих работах, в частности в романе «Туман». Этот приём станет одной из основ постмодернизма, предтечей которого можно по праву назвать испанского философа. Но здесь Унамуно отказывается от какой-либо литературной игры. Реальность Дон Кихота провозглашается догматически. Приданию Дон Кихоту онтологического статуса Унамуно посвятит множество пассажей, неустанно провозглашая жизнь своего героя. Героя с большой буквы, героя без приставки «литературный», скорее, наоборот, более человечного, чем многие люди - совершающего, присутствующего в настоящем и творящего действительность: «…Только Дон Кихот как таковой, Дон Кихот человек — вот кто меня привлекает, а не «Дон Кихот» роман, не книга», - пишет Унамуно в статье «об Эрудиции и критике». Вокруг знаменитого In interiore hominis habitat veritas вращается основной принцип философии Унамуно. Материалистический поиск всеобщих законов пренебрегает частностями, в том числе и личными качествами индивида. Но человек перманентно имеет дело с собственным внутренним миром и лишь изредка с абстрактными понятиями. Именно индивид, сквозь присущую ему индивидуальность, может воспринимать объекты. Поиск целого, по Унамуно, не надо распространять на внешний мир, он сводится к личности как к целому. Личность может быть понята и не понята другим, но игнорируя в философском анализе сам феномен личности, мы исключаем даже малую возможность понять ближнего. И, наоборот, способность принять и воспринять является необходимым условием личности. Возможно именно поэтому, с целью усилить акцент на экзистенциальном восприятии, Унамуно и выбирает для рассмотрения личность физически не существовавшую. Испанский философ сводит предметность к нолю, чтобы вывести на первый план силу духа, и наглядно показать, что без непосредственного чувственного восприятия, человечество не сможет осознать подлинную суть собственного бытия. Выбрав одного героя, Унамуно показывает характер собственной философии, её локализацию. Философия Унамуно – это философия, выходящая за рамки предметного мира, в сферу духа. Мир сосредотачивается внутри одной личности, и физическое существование не имеет никакого значения. И всё же Унамуно провозглашает Дон Кихота реальным и существующим, «человеком из плоти и крови». Для чего? Безграничная сфера духа, воплощенная, по Унамуно, в образе Дон Кихота, не должна выглядеть умозрительно.

«Оживив» Дон Кихота, Унамуно хочет тем самым оживить, пробудить и читателя, сделать происходящее с Дон Кихотом сопереживаемым, реальным. Унамуно будто последовательно развивает известный афоризм Белинского о том, что каждый человек - немножко Дон Кихот. Дон Кихот реален, потому что происходящее с ним должно стать частью нашего мировоззрения. Дон Кихот – носитель специфически человеческого, предмета экзистенциальной философии: «Никому (кроме меня, впрочем) не придет в голову отстаивать всерьез мысль о том, что Дон Кихот действительно существовал и в самом деле совершил все то, о чем нам рассказывает Сервантес, но ведь верят почти все христиане, что Христос жил и сказал то, о чем повествуют Евангелия; можно и нужно, однако, считать, что Дон Кихот существовал и продолжает существовать, жил и продолжает жить жизнью, может быть, более интенсивной и более продуктивной, чем, если бы он существовал и жил обычным, заурядным образом» ^[8].

Резюмировав вышесказанное, мы можем понять метод Унамуно, который он использует при написании книги «Житие Дон Кихота и Санчо»: - осознание присутствия духа Дон Кихота вне контекста повествования Сервантеса, а в действительности - право на авторскую интерпретацию романа - следование сюжетной линии романа в её комментировании (интерпретация не должна носить произвольного характера, поэтому, источником для комментирования может служить исключительно оригинальный текст «Дон Кихота»).

Философ мифологизирует Дон Кихота, его задача - возвести «сына Сервантеса» в ранг героя, способствующего становлению нации, вносящего вклад в мировое культурное наследие. В этом отношении Дон Кихот должен иметь такое же значение как Улисс или Гамлет. Проблема, с которой сталкивается Унамуно, заключается, прежде всего, в том, что Дон Кихот итак уже возведён в этот ранг, но исключительно в образе комичного персонажа остроумного романа, безумного идальго. Таким образом, Унамуно сам оказывается в роли Дон Кихота, убеждая общественность, видеть в своём герое то, что она видит совсем иначе. Проблема безумия Дон Кихота, которую Унамуно расширяет до проблемы иного видения мира, является стержневой для кихотизма. Интерпретация именно этой особенности героя, выраженная в комментариях к его словам и поступкам призвана последовательно изменить несерьёзность и сугубо негативную семантику, которой общество наделило Рыцаря Печального Образа. Через раскрытие линии безумия Дон Кихота, на наш взгляд, можно вывести все прочие интенции, сопутствующие философии кихотизма.

Принято считать, что понятие «безумие» было введено в философский оборот спустя более полувека после выхода «Жития…» Унамуно, благодаря работе Мишеля Фуко «История безумия в классическую эпоху». Но это не значит, что феномен безумия не рассматривался в философии и раньше. Фуко интерпретирует безумие с клинической точки зрения. Это совершенно не коррелирует с взглядами Унамуно и не будет рассматриваться. Однако, понятие «неразумие», которое рассматривает Фуко, может послужить, по нашему мнению, иллюстрацией мысли испанского философа. Согласно теории Фуко, неразумие – это форма познания мира нерациональными способами. Чувства и непосредственные переживания формировали истину и несли смыслы. Неразумие не было осознаваемо людьми и наравне с рацио участвовало в формировании единой картины мира. Но, в определённый момент, в классическую эпоху, в сознании людей прививается опыт достижения чистой формы разума. Благодаря учению Декарта, отождествляющему разум исключительно с рацио, разум достигает автономии в формировании истины, а весь тревожный опыт неразумия начинает подавляться и маркироваться в качестве безумия ^[13]. Неразумие, а если брать шире, иррациональное – это то, чего, по мнению Унамуно, не хватает обществу. Отсутствие утраченной второй стороны истины в движении мысли осознаётся мыслителем как катастрофа. Пафос призыва Унамуно состоит в том, что иррациональное несёт в себе изначально более высокие формы, чем рациональное. Поэтому, Дон Кихот для Унамуно – не персонаж книги, а современник. Современник, который действует в ситуации подавленного иррационального, оставаясь единственным указующим на то, что нами утрачено. Дон Кихот являет собой пример альтернативного опыта, а Унамуно, комментируя этот опыт, показывает, почему он должен быть воспринят. Унамуно кропотливо и почти послушнически анализирует все поступки и рассуждения Дон Кихота, делая вывод о том, что этот Рыцарь был чрезвычайно «разумен в своём безумии».

«Разумность в безумии» - один из важнейших постулатов кихотизма, которые рассматривает философ. Из повествования Унамуно следует сделать вывод, о том, что в применении к Дон Кихоту, наше понятие безумия должно быть переосмыслено. Мы должны исключить из этого понятия ассоциацию душевной болезни, и, наоборот, сделать приоритетным бытовое, романтизированное понимание этого термина. Но, мы должны понимать безумие и не как синоним безрассудства и комичности, а как иное видение мира, к которому стоит отнестись со всей серьёзностью. Дон Кихот «разумен в своём безумии», его суждения обладают рассудительностью, последовательностью, внутренней логикой. Дон Кихот обладает иным видением окружающего мира, обладает он и иным видением самого себя, а, следовательно, и иной степенью одухотворённости. Унамуно настаивает, что эта одухотворённость более высокого порядка. В качестве примера можно привести чрезвычайно важный, на наш взгляд, отрывок из «Жития Дон Кихота и Санчо Панса»: «И уверовал верой, такой живою, так побуждавшей к деяниям, что решил действовать в соответствии с теми образами, что являло ему безумие, и чистотою своей веры претворил безумие в истину. И «наконец, полностью утратив рассудок, он возымел такую странную мысль, какая никогда еще не приходила в голову ни одному безумцу на свете, а именно что ему следует и даже необходимо ради возвеличения собственной чести и во имя служения родной стране сделаться странствующим рыцарем, вооружиться, сесть на коня и отправиться искать по свету приключений, одним словом, проделать все то, что в романах обычно проделывают странствующие рыцари: восстанавливать попранную справедливость, подвергаться разным превратностям и опасностям и таким образом обессмертить и прославить свое имя». Этот отрывок высвечивает целый спектр понятий, которыми оперирует кихотизм. Унамуно не просто оправдывает безумие Дон Кихота, он показывает значимость этого акта. Значимость безумия Дон Кихота состоит в том, что оно служит проводником в мир идеализма. Оно возвышенно и потому оправданно. Безумие Дон Кихота – это чистота его уникального сознания, которому становятся доступны предельные формы веры, истины, чести, бессмертия. Безумие (то есть в нашем случае, «выключенность» рационального мышления), привело Дон Кихота к одержимости верой, а вера побудила совершать благородные действия. Унамуно не раз переигрывает знаменитый постулат «верую, ибо абсурдно», показывая, что истинная вера проистекает только за гранью разума, тогда когда можно поверить в невозможное. Здесь уместно вспомнить слова Кьеркегора о том, что вера начинается там, где мышление иссякает. Вера вырывает индивида из обыденного мира, из сферы рацио и превозносит один на один с Богом. Обретая чистоту веры, Дон Кихот получает статус личности и даже пророка. «Житие Дон Кихота и Санчо» изобилует цитатами из Священного Писания, Дон Кихот многократно называется «верным учеником Христа», а его судьба сопоставляется с судьбой Иньиго Лойолы, основателя ордена иезуитов. Эти моменты книги были сочтены «учёными мужами» Испании особенно крамольными.

Но какой смысл несут эти сопоставления? Унамуно не преследует цели унизить священные для многих людей имена. Говоря о том, что Дон Кихот также является носителем истины, Унамуно просто наглядно показывает об истине какого порядка идёт речь. Унамуно подчёркивает, что предметом его произведения является истина, а не знание. Истина, имеющая внерациональную и надвитальную основу. А так как происходящее с Дон Кихотом не может быть расценено как нечто рациональное, Дон Кихоту была доступна эта истина, но по-своему. Таким образом, другое знаменитое изречение датского мыслителя «истина есть нечто субъективное» не менее значимо и для философии Унамуно: «Какое величие и вместе с тем, какой ужас в том, что герой — единственный, кто видит собственную героичность изнутри, в глубинах своей души, в то время как другие видят ее лишь снаружи и во внешних ее — странных порой — проявлениях. По этой причине среди людей герой живет в одиночестве и одиночество служит ему и обществом, и утешением; и если вы мне возразите, что в таком случае любой, возомнив себя боговнушенным героем, сочтет себя вправе выкидывать все, что ему вздумается, отвечу: мало возвестить о своей боговнушенности и сослаться на нее, необходимо в нее уверовать».

Экзистенциальная философия Унамуно, философия кихотизма, являет собой клубок взаимозависимых понятий, каждое из которых может легко конвертироваться и прояснить «соседнее». Можно выделить некоторые смысловые ряды, группы неразрывно связанных понятий, образующих общий смысл: слава-любовь-бессмертие, вера-героизм-действие, безрассудство - духовное величие. Так, тема субъективности истины и индивидуального спасения переплетается с самосознанием и сомнением. Как отмечает исследователь И.С. Изотова в статье «Лаборатория смерти Мигеля де Унамуно»: «Сомнение - ключевое слово в философии Унамуно. Ему претят крайние позиции (победы веры или разума), жизнь похожа на туман, в ней все смешано: выдумка с явью, правда с ложью». Эпизод с сомнением Дон Кихота является центральным не только в романе Сервантеса, но и во всей философии Унамуно. Сомнение – венец иррационального. Если вера может побудить к действию, то сомнение является непосредственным действием, тревогой, творческим актом: «Послушай, читатель, хотя я тебя и не знаю, но так люблю, что, попадись ты мне в руки, я вскрыл бы тебе грудь и надрезал сердце, влил бы туда уксус и насыпал соли, чтобы ты никогда не ведал покоя и жил в постоянной тревоге и нескончаемой жажде творить…». Но прежде всего сомнение транслируется через образ Санчо Пансы, который на первый взгляд является символом исключительно материализма. Образ Санчо даже более важен для Унамуно, чем образ Дон Кихота. Изначальный расчёт Санчо, его приземлённость и надежда на материальные блага, оборачиваются истинной преданностью своему хозяину. Чтобы духовно преобразиться Санчо не потребовался собственный опыт безумия. А многократные сомнения оруженосца в итоге, только укрепляют силу его веры: «Ты герой, как и он, такой же герой. Дело в том, Санчо, что героизм проявляется, когда мы сталкиваемся с героем, обладающим чистым сердцем. Восхищаться и любить героя бескорыстно и бесхитростно — значит разделять его героизм; и точно так же тот, кто умеет наслаждаться творчеством поэта, сам становится поэтом, потому что умеет радоваться поэзии» ^[8]. Не случайно именно Санчо оказывается «правопреемником» кихотизма в момент смерти Дон Кихота.

Так, показывая присутствие комплекса экзистенциальных понятий в чертах Дон Кихота и Санчо, Унамуно старается прояснить модус человеческой жизни. Осознание жизни, ведёт, как следствие, к осознанию своей конечности и поиску смысла существования. Проблема, обозначенная Унамуно как «проблема бессмертия души», по сути, является проблемой глубокой растерянности каждого индивида перед осознанием конечности бытия и перспективой собственного несуществования. Унамуно акцентирует внимание на чувственном происхождении этой проблемы. По-настоящему возможность несуществования после смерти может быть только прочувствована, а невозможность человека прийти к окончательному выводу о смертности или бессмертии собственной души только усиливает это состояние. Унамуно показывает, что данный вопрос носит исключительно иррациональный характер, разум человека не способен его пояснить. Испанский философ выдвигает тезис о «монистичности» рационального мышления, т.е. стремлении привести к единому знаменателю, материализовать и универсализировать всё окружающее: «Бессмертие души сохраняют только дуалистические системы, которые учат, что человеческое сознание есть нечто субстанциально иное и несходное со всеми прочими феноменальными проявлениями»,- пишет Унамуно в «Трагическом чувстве жизни». Человек сам оказывается противоречивой дуальной системой, в которой борются рационалистический финализм (факты указывают на конечность человеческого существования, и нет фактов, которые бы указывали на продолжение существования сознания после смерти), и внутреннее иррациональное чувство надежды. Это не эгоизм. Чувство надежды, синонимичное в философии Унамуно с чувствами сомнения и веры, необходимо самой жизни. Без наличия, явного или скрытого, в каждом человеке, этих чувств, он теряет мотивацию к существованию, импульс к творчеству. Для разума же «истина есть то, что может быть удостоверено как существующее, независимо от того, утешает это или нет» ^[9], то есть, познавательные способности разума ничем не могут помочь человеку, открывшему «трагическое чувство».

Итак, мы бессильны перед тайной собственной смерти.Нам остаётся только очнуться ото сна и бороться за то, что всё не просто так, бороться за утверждение «индивид – цель Вселенной», преодолевая мнимый абсурдизм такого утверждения.

Но и здесь материализму есть что возразить: Дон Кихот безумен, а, следовательно, он не осознаёт того, что происходит в реальности. Так может ли быть кихотизм средством познания действительности? Здесь мы возвращаемся к понятию относительности и личного самопознания. В программной статье «Цивилизация и культура» Унамуно пишет о взаимопроникновении внешней и внутренней среды: «Существует мир ощущаемых явлений <…> и наше собственное сознание, мир наших идей, воображения, желаний и чувств <…>. Никто не может провести между ними границу, указать, до какого предела принадлежим мы внешнему миру или, начиная откуда этот мир становится нашим». Вопрос реальности обладает для Унамуно той же релятивностью, что и вопрос веры. Безумие относительно. Его объявляет Другой. Каждый из нас может приобрести статус безумца, очутившись в инородной культурной среде. Но, Другого не возникнет, если мы остановимся на рассмотрении личности как целого, и не возникнет, следовательно, вопроса о безумии. Дон Кихот провозглашает, что он «знает кто он такой», тем самым снимает этот вопрос своим самосознанием.

На первый взгляд, Санчо Панса олицетворяет рациональное познание, а Дон Кихот – витальное, но противоречия происходят и внутри самих героев. Как отмечает исследователь наследия Унамуно К. Корконосенко: «Для Унамуно даже такие «предельные» понятия, как Бог, Мировой разум, Вечная жизнь, Испания, антиномичны, несут в себе агонию — вечную борьбу двух противоположностей.Двойствен и образ Дон Кихота, испанского Христа (ведь и сам Иисус Христос был одновременно Сыном Божьим и Сыном Человеческим). Образ Дон Кихота, оставаясь для Унамуно законченным идеалом, способен вместить в себя устремления Рыцаря — и простого идальго, любовь к Дульсинее как желание достичь Славы и таким путем заслужить бессмертие — и любовь к Альдонсе, в основе которой неосуществленное, но не менее сильное желание обрести бессмертие, продолжив свой род на земле. И в «Житии Дон Кихота и Санчо», и в более поздних произведениях Унамуно истинное бессмертие достигается как раз в борьбе двух этих разнонаправленных устремлений в душе человека» ^[4]. Философ вовсе не призывает читателей безумствовать или отказываться от рационального мышления. Своей книгой Унамуно показывает, что реабилитируя иррациональное в своём сознании, каждый человек может пройти важный путь осознания самого себя. «… Но были и пребудут даже не двумя половинками одного апельсина, а единым существом, увиденным с двух сторон. Санчо не давал умереть санчопансизму в Дон Кихоте, а Рыцарь кихотизировал оруженосца, выводя из глубины души наружу его кихотическую суть», утверждает философ. Это призыв к комплексному взгляду на мир. И пусть такой взгляд будет наполнен антиномиями и сомнением, в этом также состоит смысл человеческого существования и поиска истины, «а истина состоит в том, что странствующие рыцари «были в конце концов такими же людьми, как и мы». Да, Иньиго Лойола говорил о духовном спасении, а Дон Кихот же жаждал земной славы. Но, с помощью ряда положений, Унамуно показывает, что «жажда славы» Дон Кихота была связана с верой в осуществление идеала. То, что Дон Кихоту являлось как земное, на самом деле было духовным.

Дон Кихот – это народная кладовая, которую вновь надо открыть для народа. Это не готовая философская система, образ Дон Кихота не даёт ответы на все вопросы. Но, размышление о Дон Кихоте, сопереживание ему, может помочь каждому уловить подлинность собственного бытия.