История российской юридической науки как самостоятельная научная дисциплина (или несколько суждений в связи с монографией М. А. Кожевиной «Становление и развитие отечественной юридической науки в XVIII–XIX вв.». – Омск: Омская академия МВД России, 2013. – 198 с.)

Зипунникова Наталья Николаевна кандидат юридических наук доцент, кафедра истории государства и права, Уральский государственный юридический университет 620137, Россия, г. Екатеринбург, ул. Комсомольская, 21 Zipunnikova Natalia PhD in Law Docent, the department of History of State and Law, Ural State Law University 620137, Russia, g. Ekaterinburg, ul. Komsomol'skaya, 21 zipunnikowa@yandex.ru Другие публикации этого автора

В последние годы появилось значительное количество работ, авторы которых так или иначе решают непростую задачу реконструкции истории юридического образования и научного правоведения. Приметой времени без всякого преувеличения можно назвать всплеск исследований, посвященных традициям российской юриспруденции и подготовки юридических кадров. В их числе – издания в связи с юбилеями университетов и иных учебных заведений, биобиблиографические разыскания и исследования, посвященные отдельным правоведам, историко-критические описания становления научных школ, а также работы, показывающие специфику разных этапов развития юридического образования и обусловленность особенностей воспроизводства юридического корпуса эволюцией российской государственно-правовой системы в целом. Соответствующая проблематика из условно элитарной как будто постепенно трансформировалась в «доступную» благодаря значительному расширению корпуса источников, активному переизданию и комментированию научного наследия. Немалую роль сыграли также обновившийся методологический инструментарий и неподдельный, как представляется, интерес к «корневой системе» отечественного правоведения. Не означает ли все это исчерпанности проблемного поля, повторяемости исследовательских сюжетов, многократного воспроизведения известных фрагментов популярных работ выдающихся юристов прошлого? Обратившись к новой работе исследовательницы из Омска, доктора юридических наук, профессора М. А. Кожевиной «Становление и развитие отечественной юридической науки в XVIII–XIX вв.», поставим вопрос в русле рассуждений автора о современном состоянии юридической науки, которое характеризуется «многоаспектностью исследований». Расширение спектра научных изысканий приводит, по ее мнению, к мелкотемью и снижению качества диссертационных и монографических работ (с. 4). Так не привели ли выше обозначенный всплеск исследований и расширение спектра соответствующих ретроспективных изысканий к мелкотемью и снижению качества работ?

Думается, что количественное накопление исследовательского материала, опыта интерпретации и реконструкции стало необходимой предпосылкой для постановки серьезных методологических, науковедческих вопросов. Один из таких вопросов, а именно проблему развития истории юридической науки как самостоятельной научной дисциплины, ставит М. А. Кожевина. Данный ракурс представляется важным как с методологической, так и пропедевтической точки зрения. Во втором случае речь идет о рефлексии по поводу истории (российской) юридической науки и подготовки юридических кадров в связи с более активным внедрением соответствующего исследовательского материала в учебный процесс. Вполне понятно, что при многоуровневой системе современного высшего юридического образования более или менее успешная трансляция накопленных знаний, деятельностная творческая интерпретация юридического наследия осуществляется на уровне магистратуры и аспирантуры. Многочисленные дискуссии вокруг юридического бакалавриата, в том числе в его «практико-ориентированном исполнении», убеждают в необходимости более широкого ознакомления будущих юристов-практиков с опытом подготовки юристов и галереей «портретов» выдающихся правоведов и практиковавших юристов прошлого и их трудами, речами, иными источниками (материалами судебной практики, др.). Помимо нормативной части (образовательные стандарты, соответствующие требованиям учебные планы и учебные пособия) в формировании будущего юриста серьезную роль играет образовательная повседневность, сотворчество с наставником, активность в образовательно-научном поиске. И наставнику, не желающему трансформироваться в «чистого преподавателя», «инструктора» при массовом бакалавриате ^[22], и любознательному студенту, который осваивает образовательную программу на разных уровнях высшего образования, работы с осмыслением науковедческих проблем истории юридической науки (и образования) нужны «как воздух». Многократные упоминания о традициях российской высшей юридической школы, в числе которых, что особо подчеркнем, естественная опора на науку, генетическая связь науки и образования, к сожалению, становятся простой банальностью.

Научная значимость обозначенной проблемы самостоятельности истории правоведения как науки тем более очевидна, при этом сразу возникают вопросы о предметной области, методологии, истории и историографии науки, институциональных аспектах. Эти вопросы ставит М. А. Кожевина. В частности, отталкиваясь от несовпадения категорий «юриспруденция» и «юридическая наука», она отмечает возможную и закономерную полемичность, дискуссионность подходов к определению объекта истории юридической науки и ее предмета. В монографии объектом названной науки обозначается сама юридическая наука, сфера интеллектуальной деятельности и формирования нового знания о праве. С предметом, как видно из авторских рассуждений, затруднительнее, поскольку он является сложным по своей структуре и «представляет комплекс научных направлений, позволяющих выделить закономерности и особенности зарождения, становления и развития юридической науки». Многообразие этих научных направлений исследователь связывает с «научными пристрастиями исследователей» и «выбранной ими методологией». Такая обусловленность «пристрастиями», как представляется, делает предмет науки безразмерным. Однако автор далее справедливо оговаривается, что предмет научной дисциплины находится в развитии, не будучи раз и навсегда данным. Кроме того, по мнению М. А. Кожевиной, предмет истории юридической науки должен в себя включать «и историографию юридической науки (анализ научной литературы и изданий по отдельным проблемам науки, отраслей права, общей теории права), и историографию процесса зарождения и развития юридических знаний, взятых во всех их формах и проявлениях» (с. 17).

Постановка вопроса об историографии науки, а также разделение истории и историографии науки видятся весьма справедливыми и своевременными. В работе уточняется, что разграничить понятия «история юридической науки» и «историография юридической науки» применительно к теме исследования это значит определить его предмет (с. 9). В этом вопросе автор апеллирует к опыту ученых-историков, который «здесь наиболее ценен», что совершенно справедливо: значительность дискурсивного опыта и практик самоописания исторической науки, оживленная рефлексия по поводу новых макроисторических моделей ^[13] гарантирует надежность такого маяка. Главным в истории исторической науки, как отмечено в монографии, считалось направление, связанное с изучением методологии исторического исследования в ее историческом развитии, как в отдельной стране, так и во всемирной истории науки. Отечественная юридическая наука, признает автор, в «таком контексте свою историю никогда не рассматривала»; устойчивый интерес правоведов к прошлому своей науки в работе определяется в качестве «эпизодических попыток аналитического экскурса» (с. 10). Данная оценка является в определенной степени преувеличенной, но она действительно заставляет задуматься о немногочисленности качественных нарративов истории российской научной юриспруденции. Проследив эволюцию самоописания отечественного правоведения с середины XIX в. до настоящего момента (работы А. Г. Станиславского, Н. К. Ренненкампфа, Н. М. Коркунова, Н. Н. Алексеева, Г. Ф. Шершеневича, М. С. Строговича, Н. Н. Полянского, Н. Я. Куприца, И. А. Емельяновой, О. И. Чистякова, П. М. Азаркина, Н. В. Акчуриной, С. В. Кодана, В. А. Томсинова, др.), автор делает в общем справедливый вывод об отсутствии у современной юридической науки арсенала подобно тому, которым располагает историческая. Из этого следует и другой важный вывод: история юридической науки как самостоятельная научная дисциплина находится лишь на стадии своего становления (с. 13).

Из значимых науковедческих проблем, поставленных в монографии, обратим внимание на два взаимосвязанных вопроса: о «первоначале» и периодизации. В существующей дискуссии о том, когда возникла российская юридическая наука, М. А. Кожевиной занята позиция, предусматривающая наличие комплекса условий и предпосылок для обозначения науки как сформировавшегося социального института: такую ситуацию она связывает с эпохой конца XVIII – середины XIX в. Потому исследователь не соглашается с позицией авторов одного из изданий, утверждающих, что отечественная юридическая наука зарождается в недрах средневековья в XI–XII в. ^[12], не без оснований полагая, что «наличие политико-правовых трактатов, суждений известных в России политиков и мыслителей – не факт того, что наука зарождается» (с. 7). Конкуренция двух обозначенных подходов все очевиднее в последние годы. Действительно, появляются работы, в которых осмысление и анализ окружающей юридической действительности рассматриваются высокоразвитыми адекватно времени и в средневековой Руси. Книжность, юридические знания и их носители не только не отрицаются, но и предложены небезынтересные очерки о возможностях средневекового мышления моделировать свои собственные теории права. При этом изначально критикуется превосходство современного знания над средневековой мыслью при историко-правовом исследовании средневековья ^{[14, c. 5, 11–12, 23]}. Такое видение и такой подход охарактеризованы как ориентированные на постклассическую методологию ^{[21, с. 313–314]}. В основе дискуссии – разные взгляды на научность и разное толкование научной рациональности. Собственно, о различении философско-методологических традиций классического, постклассического и постнеклассического периодов, вслед за другими исследователями, упоминает и М. А. Кожевина (с. 19). Все последующие построения автора базируются на исходном понимании, что историю науки как институционализированной деятельности в России нужно вести с XVIII столетия, но весь предшествующий многовековой опыт политико-правовой мысли является «достоянием отечественной гуманитарной науки» (с. 8). В целом соглашаясь с тем, что регулярное, институционально-организованное научное знание в России связано с XVIII столетием, а развитие средневековой правовой мысли есть важный предшествующий этап (с господством религиозного и интуитивно-мистического взгляда на юридическую сферу), обратим внимание на авторское уточнение условий возникновения юридической науки. Конец XVIII – середина XIX века названы «временем, когда право, правовая среда приобрели системность» (с. 8). Видимо, имелись в виду упорядочение и системность законодательства, о чем в работе впоследствии немало рассуждений; отрицание же системности в российском праве до названного времени выглядело бы, полагаем, странным, пусть это и была другая система.

Определенным образом критикуя позиции ряда исследователей по периодизации истории отечественной юридической науки ^{[12, 16–18]}, автор монографии в качестве критерия таковой предлагает «процесс институционализации», который связан с особенностями научной деятельности. В числе особенностей поименованы не менее десятка разных характеристик (от «возникновения и осознания научных проблем» до «социокультурной, политической, экономической и иной обусловленности научной деятельности»). Перечень особенностей можно трактовать как открытый (поскольку допускается и «иная обусловленность»), а большинство из них далее автор рассматривает как факторы институционализации юридической науки. В итоге исследователь выделяет три периода: дореволюционный, советский и современный (с. 21). Понятно, что такой подход является весьма обобщающим и далее автором на основе институционального подхода предлагается при отделении научной юриспруденции от практической выделять две стадии и соответственно два этапа в развитии юридической науки в дореволюционной России: XVII–XVIII вв. – первая треть XIX столетия и середина XIX в. – начало XX в. соответственно (с. 25). Периодизация небесспорная, но главный вопрос хотелось бы сформулировать чуть ниже.

Вышепоказанные науковедческие проблемы и вопросы обозначены М. А. Кожевиной во введении, последующие пять глав монографии посвящены отдельным факторам, влиявшим на развитие российской юридической науки как института. Реформы Петра I исследовательницей называются предтечей российской научной юриспруденции, именно в это время стремительно росла роль закона как источника права и обострялась проблема систематизации массива узаконений (с. 29, 31). Анализируя мероприятия по обустройству государственно-правовой сферы, автор делает вывод, что в XVIII в. об институционализации науки говорить рано, поскольку полагает, что «тенденция к отчужденности научного знания от реальной жизни сохранялась вплоть на начала XIX в.». Такое обоснование в определенной степени уязвимо, поскольку в названное время в развивавшейся российской правовой мысли господствовали версии естественно-правовой доктрины, многократно характеризовавшиеся ее критиками «отвлеченными», «абстрактными», а также «оторванными от жизни философскими построениями». Однако с чем трудно не согласиться, так это с подчеркнутой в работе необратимостью этого процесса (с. 42–43).

Отдельная глава исследования посвящена влиянию западной правовой традиции, западноевропейского правоведения на формирование российской юридической науки и образования. Строго говоря, без этого сюжета и оценок оппозиции «свое – чужое» не обходится ни один серьезный автор, включая тех, кого можно назвать «пионерами» в деле самоописания научной юриспруденции, т. е. правоведов XIX в. К настоящему же времени, помимо разных интерпретаций кросс-культурной исследовательской программы ^[6], существуют разработанные историками науки, образования и культуры концепты «научного десанта на российскую почву» ^[7], «диффузии европейских инноваций» ^[1], «трансфера университетской идеи» ^{[8, 19, 20]}. Все они в разной степени используются правоведами при реконструкции истории российской юридической науки и образования. Автором же монографии поименованы такие способы проникновения западной традиции права в Россию, как переводы иностранной литературы и тиражирование ее в отечественной печати, использование иностранного законодательства в правотворчестве, привлечение иностранных специалистов и обучение молодежи в иностранных университетах (с. 50–51).

Вспоминая иностранных ученых в Академии наук и на юридическом факультете Московского университета с их трудами, речами, преподавательскими и исследовательскими методиками, а иногда и иными их заслугами (например, попытками провести неофициальную инкорпорацию законодательства), М. А. Кожевина заостряет внимание на влиянии работы Д. Неттелбладта ^[10]. «Учебник Д. Неттелбладта сыграл величайшую роль в подготовке российских правоведов», – пишет автор, не согласившись с позицией Н. М. Коркунова о внешнем и формальном влиянии его философии (с. 86). Думается, что «величайшая роль» учения, которое активно использовал Ф. Дильтей, долгие годы служивший в Московском университете, является все-таки преувеличением. Но, определенно, следует поддержать автора в попытке популяризации малоизвестного тем, кто не занят специальным изучением истории правоведения, имени европейского мыслителя, а также его труда, которое в монографии более или менее подробно анализируется (с. 60–67). Трудно не согласиться и с ее мнением о необходимости рассматривать работу Неттелбладта как источник историографии отечественной юридической науки (с. 68). И еще одна короткая мысль. Исследователь, говоря об устойчивости традиции приглашать иностранных ученых в Россию и о ее пике, приходящемся на период становления российских университетов, пишет не только о серьезной роли иностранцев в деле подготовки будущих правоведов, что совершенно справедливо, но и о том, что «своими научными пристрастиями» они определяли «и основные направления российской юридической науки» (с. 69). Эта обусловленность развития науки «пристрастиями» видится не очень тонкой, поскольку понятно, что у любой науки есть внутренние законы развития; тем более о преемственности научной мысли указано и в работе (с. 68). Важным видится также упоминание имен служивших в Дерптском университете в первой половине XIX в. И. Эверса и А. Рейца и их важнейших работ. Действительно, германизированный университет в Дерпте был центром исследования старинного юридического быта и истории древнерусского права. Такой сюжет (с. 79) вполне достоин и более подробного освещения.

Совершенно справедливым видится выделение в качестве особого фактора развития и социализации научного знания законотворчества. Систематизация российского законодательства с ее идейной настройкой вглубь истории в первой половине XIX в. действительно послужила импульсом для стремительного развития оригинальных научных концепций. Обоснованным видится также включение в авторскую аргументацию и опыта неофициальной систематизации законодательства (с. 82–85), а также ряда проектов и предложений, которые составляют богатство отечественной правовой мысли (конституционно-правовые проекты, проекты Гражданского и Уголовного уложений). В то же время видится очень кратким упоминание об идеях, послуживших основаниями Великой судебной реформы (с. 106–107), которая в совокупности с иными преобразованиями 1860–1870 годов серьезно изменила облик российского законодательства и правовой системы в целом, давая отдельным исследователям основание для заключения о появлении российской юридической литературы (читай – науки) только во второй половине XIX в. ^{[3, с. 118]}.

Понятно и выделение автором в самостоятельную главу истории российских императорских университетов. Российская образовательно-научная система формировалась как университетоцентричная, императорские университеты действительно выступали центрами развития юридической науки. Описание такого развития – многотрудное дело, и М. А. Кожевина уточняет свою задачу: «выявление общих тенденций» (с. 108). Такая задача решается посредством акцентирования внимания на двух важнейших факторах: государстве как организаторе (создание условий, нормирование, стандартизация университетскими уставами и иными узаконениями) и самих ученых и их работах (развитие правовой мысли). Во втором случае решать задачу с «выявлением общих тенденций» весьма непросто, о чем упомянуто в работе как о трудности с избранием критерия для разграничения научных интересов, в итоге – научных направлений и дисциплин (с. 130–131). Это совсем не праздный вопрос, поскольку от его решения зависят очертания и будущих работ в русле самостоятельности истории юридической науки как научной дисциплины. Как соединить все имена и учения, методологические платформы и постепенную специализацию юридических знаний, если не составлять издания энциклопедического толка? Автор работы, выбирая критерий отраслевой принадлежности, с разной степенью подробности показывает становление в российских университетах гражданского, уголовного, процессуального, полицейского, государственного права, а также истории и теории (энциклопедии) права, упоминая о международном, финансовом праве, философии и социологии права. «Вспомнить всех» в кратком очерке (с. 108–147) не получается, да и в принципе такой задачи не ставилось.

Определенная «перекличка» с предшествующим материалом об университетах получилась у исследователя в дальнейшем, при анализе такого фактора развития научной юриспруденции, как деятельность профессионального юридического сообщества. Ставится вопрос о формах его организации, а к ним причисляются Академия наук, юридическое образование (университетское, прежде всего) и юридические общества. Коллеги-историки такой вопрос решили, предложив концепт «форма организации науки» и выделив науку академическую, университетскую, научных обществ и пр. ^[11,15]. Особенно хотелось бы обратить внимание на включение в орбиту рассматриваемой монографии юридических обществ, о которых уже были отдельные статьи, очерки и даже диссертационное исследование ^[9], но вряд ли эта тема может быть охарактеризована как исчерпанная. В работе же характеризуется юридическое общество при Московском университете, упоминается I (и единственный) съезд русских юристов в Москве в 1875 г., а также организация впоследствии юридических обществ в других университетах (с. 163–169); при этом совсем без указания остались юридические общества во внеуниверситетских городах ^[4].

Представляется весьма своевременным очерк, предложенный М. А. Кожевиной, о популяризации юридических знаний, которая также рассматривается в комплексе факторов становления и развития отечественной юридической науки. В работе систематизируются сведения о переводах и публикациях диссертаций и иных научных работ, осмысливается издание «практикоориентированных» работ по законоискусству, а также становление сети профессиональной юридической периодики. Определенная систематизация юридических журналов XIX в. проводилась и на уровне диссертационных работ, например, филологами ^[2], о чем указывает автор монографии (с. 176–177), но усилия автора можно расценивать, по аналогии с одним из предложений историков^[5], как «навигатор по карте профессиональной юридической периодики дореволюционной России».

Работа М. А. Кожевиной представляется новым, интересным и полезным изданием, провоцирующим рефлексию. Вовлечение в источниковую базу монографии широкого спектра работ предшественников с разными методологическими ориентирами и отраслевой принадлежностью, узаконений и иных пластов официоза, юридической периодики, др., но, что не менее важно, избрание новых исследовательских ракурсов позволило автору поставить ключевой для работы вопрос. Он заключается, повторимся, в потребности развивать историю юридической науки как самостоятельную научную дисциплину. Основной вопрос, возникший соответственно к автору, состоит в ограничении хронологических рамок XVIII – XIX веками: почему в орбиту исследования не попали первые несколько лет XX столетия, включаемых в хронотоп «дореволюционная Россия», используемый в работе, да и в периодизации автора все-таки показанных как «начало XX в.» (с. 21, 25)? Кроме того, отдельные привлекаемые автором источники (обозреваемые научные труды) датированы первыми годами XX в., что вполне естественно.

Сама автор определяет свою работу как возможно носящую «в большей степени описательный, очерковый характер» (с. 24), как «скромное начало процесса познания и понимания истории отечественной научной юриспруденции» (с. 195). Хочется поддержать исследователя и в постановке вопроса, и в дальнейшем развитии основных идей, представленных в монографии, обнаруживая в таком подходе проявление не только профессиональной, исследовательской, но и нравственной, человеческой основы – призыв к бережному отношению, созидательному осмыслению, продвижению и развитию традиций российской научной юриспруденции.