Формирование и реализация государственной политики в сфере производства и оборота алкоголя в советской России: особенности и система государственно-правового регулирования(1917 – 1930 гг.)

Никулин Виктор Васильевич ORCID: 0000-0003-1507-0434 доктор исторических наук профессор, кафедра конституционного и административного права, Тамбовский государственный технический университет 3920036, Россия, Тамбовская область, г. Тамбов, ул. Ленинградская, 2, оф. 15 Nikulin Viktor Vasil'evich Doctor of History Professor of the Department of Constitutional and Administrative Law at Tambov State Technical University Russia, 392000, Tambov, str. Sovetskaya, h.106 viktor.nikulin@mail.ru Другие публикации этого автора

Сразу же после октября 1917г. новой власти пришлось вплотную столкнуться с алкогольной проблемой, проявившейся в виде пьяных погромов. В одном только Петрограде насчитывалось около 700 складов с запасами вина и водки на миллионы рублей. В погребах Зимнего дворца хранилась редкая коллекция вин общей стоимостью свыше 5-ти млн. долларов. Возникла идея продать за границу запасы спиртного. Однако реализовать ее не удалось, поскольку в столице начались пьяные погромы. Городское население, солдаты и прочая публика на волне безвластия и правового хаоса, к тому же «утомленное» трезвыми порядками, введенными в России в период первой мировой войны, с энтузиазмом бросились «допивать романовские остатки». Погромы сопровождалось разгромом винных складов, погромами, пожарами, убийствами. Возник острейший источник социального напряжения. Принятые властями первоначальные срочные меры для обуздания пьяных толп не давали результата. Так, 23 ноября 1917г. посланные для уничтожения запасов алкоголя солдаты, сами стали активно «уничтожать» запасы, устроив новый « штурм» погребов Зимнего дворца^{[1, с. 236]}. 26 ноября 1917 года военно-революционный комитет принял решение об уничтожении винных запасов. На следующий день отряды красногвардейцев приступили к выполнению операции. В ней принимали участие еще несколько рот матросов с пулеметами. Топорами и ломами разбивались бутылки с винами и другими крепкими напитками. При помощи пожарных насосов вина и спирт выкачивали в сточные канавы. В погребах Зимнего дворца было уничтожено вин на сумму 3 млн. руб., из складов Василевского острова было вылито свыше 5 тыс. ведер различных виноградных вин, а на складе в Волховском переулке вылили 10 тыс. ведер отличного вина ^{[1, с. 238]}. 28 ноября издается приказ о закрытии и опечатывании всех винных спиртных заводов, а также запрет на изготовление и продажу спиртных напитков. Лица, задержанные в нетрезвом виде, подлежали военно-революционному суду. Решением комитета учреждается специальная должность «ответственного комиссара по борьбе с алкоголизмом и азартными играми». То же самое происходило и в провинции. Так, 21 ноября разгрому подвергся винный склад в Борисоглебске (Тамбовская губерния). Погром, в котором участвовало до 4,0 тыс. солдат и горожан, перекинулся в город – грабили все магазины, что попадались под руку, частные дома. В конце 1917 г. пьяные погромы произошли в Ярославле, Моршанске, Сарапуле, Вышнем Волочке, Гжатске и других городах.

С винными погромами удалось справиться только к началу 1918г. Петроградский Военно-революционный комитет поставил вне закона производство спирта и всех алкогольных напитков. Но потребность населения в спиртном оставалась высокой и в условиях его отсутствия, оно заменялось суррогатами спиртного (бытовая и промышленная « химия», содержащая спирт, незаконно добытый спирт и медицинское вино, контрабанда). С 1918г. г. проблема алкоголя стала ассоциироваться, в первую очередь, с самогоноварением, которое приобрело массовый и устойчивый характер. Проблема самогоноварения стала проблемой не только физического и нравственного здоровья населения, это был, прежде всего, вопрос продовольственный. Самогоноварение наносило существенный ущерб продовольственному снабжению населения, что заставило власть принять против изготовителей и продавцов самогона принять строжайшие меры, вплоть до объявления их врагами народа. Юридически эти положения были закреплены в декретах ВЦИК «О предоставлении Наркомпроду чрезвычайных полномочий по борьбе с деревенской буржуазией, укрывающей хлебные запасы и спекулирующей ими» (май 1918г.), и «О воспрещении на территории РСФСР изготовления и продажи спирта, крепких напитков и не относящихся к напиткам спиртосодержащих веществ» (декабрь 1919г.) ^{[2, т. 2, с.261; 1977, т. 7, с. 34- 38]}. Декреты не означали введения полного «сухого закона», т. е. не запрещали вообще употреблять спиртные напитки и изготавливать натуральные виноградные вина, скорее это был мягкий «сухой порядок», направленный в первую очередь против перегона зерна на самогон. Декреты предусматривали уголовное наказание как за самоговарение, так и за распитие незаконных спиртных напитков и появление в пьяном виде в общественных местах. Строгость наказания зависела от степени опьянения и поведения в пьяном виде. Однако, несмотря на строгие меры наказания (за самогоноварение от 5 до 10 лет лишения свободы с конфискацией имущества, а за распитие - лишение свободы с привлечением к принудительным работам на срок не менее 1 года), декреты игнорировались сразу и повсеместно всеми слоями населения. Масштабы самогоноварения, например, в Тамбовской губернии впечатлили представителя ЦК РКП (б) В. Н. Подбельского (Паппиевич), побывавшего в Тамбовской губернии весной 1918 года, который признал, что самогоноварение приобрело невообразимые размеры ^{[3, д. 24, л. 148]}.

Неэффективность применения декретов, вынуждала власть постоянно возвращаться к этой проблеме. В начале 1919г. НКЮ предписывает всем судам использовавших хлеб для производства самогона объявлять врагами народа и беспощадно предавать их суду, рассматривать их дела вне очереди и приговаривать к 10 годам лишения свободы с конфискацией имущества^{[4, ф. Р. – 648, оп. 1, д. 1, л. 85]}. Но требования жестких мер вновь оставались пустой декларацией из-за отсутствия у местных властей ресурсов для их реализации. В ноябре 1919 года власть вновь констатировала, что декрет от 9 мая 1918 года не выполняется, хлеб по-прежнему уничтожается на самогон, а в городах голод. Поэтому борьба с самогоноварением вскоре была передана ВЧК для наложения репрессий в административном порядке - как наказание за умышленное уничтожение продовольствия. Строжайше запрещалось изготовление самогона из хлеба, кормовой патоки и других продовольственных продуктов, торговля хлебом, употребление самогона и вообще всякое пьянство^{[4, ф. Р. – 648, оп. 1, д. 1, л. 85]}. Это означало переход от административно-запретительных методов борьбы с самогоноварением к репрессивным. Однако в условиях гражданской войны выполнить антиалкогольные декреты оказалось невозможным.

Решением Совнаркома РСФСР от 19 декабря 1919 года принимается постановление «О воспрещении на территории страны изготовления и продажи спирта, крепких напитков и не относящих к напиткам спиртосодержащих веществ»^{[5, 01.01, 1920]}. За нарушение этого постановления предусматривалось наказание в виде лишения свободы на срок не менее 5-ти лет с последующей конфискацией имущества. Аналогичное наказание грозило «за перегонку, отлеживание, сдабривание денатурированного спирта, лака, политуры и других смесей, не предназначенных для питьевого употребления, в целях выделения спирта или ослабления их вкуса, запаха или цвета, за продажу провоз и пронос таких переработанных изделий и смесей». Распитие незаконно приготовленных алкогольных напитков, а также появление в публичных местах в нетрезвом виде, наказывалось лишением свободы на срок не менее 1 года. Такой запрет распространялся также на напитки крепостью выше 12⁰. В свободную продажу допускались напитки меньшей крепости, включая пиво, кумыс и виноградные вина. Декрет не объявлял сухой закон в стране, не запрещал потребление спиртных напитков. Его главная цель состояла в сохранении хлеба.

И все же производство самогона постоянно нарастало, несмотря на угрозу строгой уголовной ответственности. В апреле 1920 года из Тамбовской губернии сообщали: «Самогон не унимается. В деревне пьянство, карточная игра, спекуляция, 2-3 недисциплинированных милиционера на одну волость нечего не решает, к тому же сами они пьяницы и покрывают самогонщиков»^{[4, ф. Р. – 648, оп. 1, д. 33, л. 3]}. В целом можно констатировать, что в период гражданской войны, несмотря на строгости военного времени, алкогольная проблема приобрела характер национальной криминогенной, экономической и нравственной проблемы, перешедшая в полном объеме в мирный период.

В 1920-е годы алкогольная проблема приобрела новые аспекты, оставаясь зримой и беспокоящей, и вскоре властям пришлось принимать концептуальные решения в области алкогольной политики. Общая концепция предусматривала сохранение официально существовавшего мягкого «сухого порядка в стране», о чем недвусмысленно говорилось в принятом в 1920г. плане ГОЭРЛО. Но практика нэпа, основанная на принципах рыночного хозяйства, неизбежно вела к ослаблению жесткой антиалкогольной позиции. В августе 1921г. разрешается свободная выделка и продажа виноградного вина крепостью до 14 градусов, в декабре – до 20 градусов. В конце 1922г. легальным становится коньяк. В образовавшихся многочисленных питейных заведениях легально стали продавать алкогольные напитки, легализуется пиво. В августе 1923 года ЦИК СССР и СНК СССР издали постановление о возобновлении производства и торговли спиртными напитками в СССР, что означало легализацию производства алкоголя при полном контроле государства за выпуском винно-водочной продукции. Производство алкоголя неуклонно увеличивалось. К 1 января 1924 года только на московском заводе «Кристалл» было выпущено уже 844 720 литров наливок крепостью до 20° (более крепкие напитки были под запретом)^[6].

Однако общий фон положения с алкогольной проблемой по-прежнему определяло самогоноварение, которое в 1920-е годы вышло на новый проблемный уровень. Вновь, как и в годы гражданской войны, употребление самогона определяло остроту проблемы пьянства, поразившее самые широкие слои населения. Особенно сильно пьянство было развито в сельской местности. Интересное наблюдение, кто пьет в деревне, приводился на Воронежской губернской партконференции в декабре 1925г. Оказалось, что пьют в основном те, кому даются льготы по сельхозналогу, кто получает помощь от государства. «Уничтожает горькую бедняк и середняк. Зажиточный не пьет, он смотрит, как бы за эту горькую приобрести 20 десятин земли. Самогоноварением же занимается в основном беднейшая часть населения, видя в этом источник существования». В 1923г 30% из общего осужденных в Тамбовской губернии падало на самогонщиков, многие из них судились по рецидиву. Причем большинство из них составляли бедняки, видевшие в самогоноварении легкий источник добывания средств к существованию^{[4, ф. Р. – 530, оп.1, д. 5, л. 6]}. В условиях кризиса промышленности и неразвитости рынка товаров самогон стал в деревне суррогатом денег, им расплачивались по установленной таксе за работы, транспорт. Значительными были масштабы обрядового пьянства (на свадьбах, похоронах, религиозных праздниках и т.д.). Распространению самогона способствовало и мягкость наказания за самогоноварение.

Местные власти, видя беспомощность правоохранительных органов в борьбе с самогоноварением, пытались бороться с ним собственными средствами, налагая штрафы и приводя их в исполнение, не считаясь с кассационными жалобами. Принимались и другие административные меры. Так, постановлением Тамбовского губернского исполкома от 21 марта 1923г. запрещалось появление в пьяном виде на улицах и публичных местах, и объявлялась решительная борьба с распитием самогоном^{[7, 1923, № 63]}. Местные власти, входя в административный раж, часто нарушали закон, в связи, с чем прокурор Тамбовской губернии в феврале 1924г. указал на необходимость применения к самогонщикам исключительно законных мер: показательные судебные процессы, собеседования и выступления на сходах, собраниях^{[4, ф. Р. – 655, оп. 1, д. 18, л. 27]}.

Но эти меры были малоэффективны и ситуация продолжала усугубляться. Хотя уголовный кодекс 1922г. и квалифицировал несколько видов преступлений, связанных с незаконным оборотом спиртного, но предусматривал за самогоноварение минимальное наказание. Статья 140-я за приготовление с целью сбыта спиртных напитков и спиртосодержащих веществ без разрешения или свыше установленной законом крепости, незаконное хранение с целью сбыта таких напитков и веществ карала всего-навсего принудительными работами до одного года с конфискацией части имущества. В целом алкогольная политика государства была малоэффективна и ситуация продолжала усугубляться. С 1924г. политика в отношении самогоноварения резко ужесточается. 18 февраля 1924г. последовал циркуляр НКЮ, лейтмотивом которого стала объявление беспощадной борьбы с самогоноварением. НКЮ требовал от всех судов дела о самогоноварении проводить в срочном порядке, не позднее двух недель с момента поступления в суд. В январе 1924г. В УК вводятся статьи 140, 140а, 1406, 140-г, ужесточающие наказание за самоговарение. Статья 140 предусматривала теперь наказание за: « приготовление с цель сбыта и сбыт вин, водок и вообще спиртных напитков и спиртосодержащих веществ (лака, политуры и т.п.) без надлежащего разрешения или свыше установленной законом крепости, а равно незаконное хранение с целью сбыта в случаях, не подпадающих под действие ст. 140-а, 140-6», только лишение свободы до одного года с конфискацией части имущества (ранее были принудительные работы). Статья 140-а устанавливала за «изготовление и хранение для сбыта, а равно торговля самогоном в виде промысла с целью личного обогащения» лишение свободы на срок не ниже 3 лет со строгой изоляцией, конфискация всего имущества и поражением в правах на срок до 5 лет». Статья 140-б: «Изготовление и хранение для сбыта, вследствие нужды, безработицы или по малограмотности, с целью минимального удовлетворения насущных своих потребностей или своей семьи карается лишением свободы на срок до 3 лет с конфискацией части имущества или без таковой». Статья 140-г: » случайный характер, без цели сбыта - штраф до 5 тысяч золотом». Теперь наличие самогонного аппарата рассматривалось как покушение на совершение преступления и каралось по статьям 140, 140-а, 140-6 ^{[4, ф. Р.- 524, оп.1, д. 6, л. 52]}.

Однако жесткие меры, не привели к каким - либо существенным изменениям. Практика применения новых статей показала, что суровость наказания чрезмерна, особенно в отношении беднейших слоев населения, к тому же не приносит ощутимых успехов с самогонным промыслом. Началось планомерное отступление власти. 18 апреля 1924г. НКЮ и Прокурор республики разъяснили всем губсудам и губпрокурорам, что при применении статей 140- 140г УК в новой редакции, строго следовать следующим указаниям: «Движение дел о самогоне проводить в срочном порядке, к слушанию назначать не позднее двух недель со дня поступления в суд. Наблюдение за срочностью должен осуществлять прокурор. Все органы дознания, следствия, прокуратуры и суда должны усвоить, что указанные изменения УК имеют своей целью беспощадную борьбу со всеми разновидностями самогонных помыслов города и деревни: содержание чайных, кафе, ресторанов, столовых, шашлычных, торгующих самогоном в городах. Деревенские кулаки - кабатчики, содержатели постоялых дворов и т.п., помышляющих в целях обогащения самогоном в сельских местностях, пригородах, пристанях - все подлежат ответственности по статье 140-а УК без всяких послаблений и изъятий. При этом статья 140-а УК должна была применяться исключительно в тех случаях, когда изготовление, хранение и продажа самогона: а) носит характер производства для самогонного сбыта; б) служит средством к накоплению обвиняемым материальных ценностей; в) производится лицом, живущим главным образом на нетрудовые доходы. При отсутствии указанных признаков обвинение по ст. 140-а не предъявлять». От судов требовалось при вынесении обвинительных приговоров по ст. 140-а только в исключительных случаях применять ст. 28 УК (право суда определять меру наказания ниже предела наказания, указанного в статье или назначать менее тяжкий род наказания) и смягчать наказание (в том числе поражение прав и строгую изоляцию). Во всех случаях, когда изготовление и хранение самогона с целью сбыта и продажа производится по нужде трудящимися, которые потеряли работу и в течение продолжительного времени не могут найти новую работу, которые потерпели какие - либо увечья, инвалиды и т.п., маломощный крестьянин и когда эти категории прибегают к самогоноварению как к последнему способу найти средства для существования, обвинение предъявлять по ст. 140-6 (наивысший срок лишения свободы по «б» ограничен тремя годами). К предельному сроку лишения свободы разрешалось прибегать в исключительных случаях. А так начиняя с одного месяца в случае первой судимости - условное осуждение, без конфискации. Во всех случаях, когда производство самогона в целях личного потребления, или сбыт носит случайный характер - применять статью 140(изготовление для семьи, праздники, передача односельчанам безвозмездно). Штраф применять в соответствии с возможностями осужденного, а до 100 рублей золотом и более к кулакам, спекулянтам^{[4, ф. Р.- 524, оп 1, д. 6, л. 54-56]}.

Таким образом, власть, во-первых, не в силах обеспечить хотя бы минимальный прожиточный минимум беднейших слоев населения, пошла на значительное ослабление силы закона для определенных категорий населения, что в целом привело к снижению эффективности принятых мер. Во- вторых, фактически было признано, что на этом этапе борьба с самогоноварением властью была полностью проиграна. Смягчением законодательства воспользовались не только бедняки, но и масса лиц, заинтересованных в производстве самогона. Это в первую очередь местное руководство, как с точки зрения экономического интереса (норма прибыли от продажи самогона доходила до 300%), так и с точки зрения личных пристрастий и потребностей. Как правило, даже в период жесточайших репрессий против производителей самогона, в каждом селе были «неприкасаемые самогонщики», оставленные для удовлетворения алкогольных потребностей местного начальства.

На новый уровень алкогольная проблема вышла в 1925г. В августе 1925г. принимается специальное постановление Президиума ЦИК СССР « Положение о производстве спирта и спиртных напитков и торговле ими». Постановление снимало все ограничения на производство и продажу алкоголя, легализировало торговлю спиртными напитками, вводило государственную монополию на производство и продажу алкоголя, категорически запретив производство самогона^{[8, 1925, № 57, ст. 426]}. Возобновляется выпуск крепких напитков - 30° и выше. Таким образом, если раньше выпивка находилась на полулегальном положении, то теперь она стала открытой. Моральные соображения отошли на второй план, когда встал вопрос об источниках государственных доходов ввиду крайней скудности государственного бюджета. В 1925г. хлеба было заготовлено чуть больше 60% от запланированного количества, что привело к срыву экспортного плана. Стала ощущаться нехватка валюты. Разворачивалась спираль инфляции. С ноября 1924 г. рост общего индекса цен на хлеб и другие продукты сельского хозяйства составлял 2—4% в месяц. Розничные промышленные цены увеличились на 5%. Ощущался острый недостаток готовых изделий и товаров, пользующихся спросом у крестьян^[9]. В этих условиях средством решения экономических проблем становится легализация производства и продажи спиртного. В октябре 1925г. началась свободная продажа водки по весьма низкой цене – 1 рубль за 0,5 литра (в 1925 году средняя заработная плата рабочего составляла 65- 70 рублей, обед в рабочих столовых стоил 30-35 коп). Первая водка, получила в народе название "рыковка" (по фамилии министра экономики Рыкова). В народе различная расфасовка спиртного получила меткие обозначения - «партиец» (0,5 л), «комсомолец» (0,25 л) и «пионер» (0,1 л).

Легализация продажи спиртного с одной стороны увеличили государственные доходы. В 1927/28 финансовом году они выросли практически с нуля до 12% доходной части государственного бюджета^{[10, с.10]}. С другой стороны, резко увеличило потребление спиртных напитков и, как следствие, рост преступности. В конце 1925г. пьянство и растраты приняли угрожающий характер. «Они растут в связи с легализацией продажи водки», сообщалось в отчетах милиции и ГПУ. По их оценке пьянство увеличилось в 40 раз^{[11, оп. 65, д. 11, л. 17]}. Целые фабрики и заводы были поражены пьянством. « Пьют усиленно, неделями, целыми предприятиями. В магазинах очереди с утра до вечера. Буйство, хулиганство, драки»,- сообщалось в сводках^{[11, оп. 84, д. 909, л. 37-41]}. Начавшаяся продажа водки вызвала неоднозначное отношение в обществе. Во многих письмах в ЦК 1 октября 1925г. (начало легальной продажи водки) называлось позорной датой в истории страны. « Зеленый змий окрасился в красный цвет. «Николаевка» стала «Рыковкой». Вы открыли Всероссийский красный кабак», - столь нелестно характеризовалась инициатива властей по продаже водки^{[11, оп., 84, д. 967, л. 65-66]}. Но в своей массе население продажу водки в целом встретило благожелательно. Водка раскупалась нарасхват. Производство самогона упало, но самогонный рынок среагировал быстро. Увеличилось производство самогона такой же крепости, но по цене ниже. Потребление самогона вновь поползло вверх. Крестьяне говорили: «Я не могу доносить на самогонщика, так как завтра я сам на праздник или свадьбу буду гнать самогон, так как очищенное вино (водка) не могу покупать из-за дороговизны»^{[4, ф. Р. – 655, оп. 1, д. 183, л. 427]}. УК в редакции 1926г. в отношении производства спиртного фактически вернулся к прежним мерам наказания. Статья 102 предусматривала ответственность за изготовление и хранение самогона для сбыта, торговлю им в виде промысла, лишение свободы или принудительные работы на срок до одного года с конфискацией всего или части имущества. Статья содержала вновь существенные послабления для лиц, совершавших те же действия, но вследствие нужды, безработицы или по малосознательности, с целью удовлетворения своих или своей семьи минимальных потребностей. Для них предусматривалось наказание в виде принудительных работ до трех месяцев. Это была откровенная лазейка для ухода от ответственности за самогоноварение. Статья 103 устанавливала ответственность за изготовление, хранение, сбыт самогонных аппаратов в виде лишения свободы или принудительных работ на срок до одного года, или штраф до 500 рублей. Новшество было связано с тем, что производство самогонных аппаратов приобрело вид доходного бизнеса, чем в первую очередь занимались небольшие ремесленные мастерские. Результат был предсказуем в виде увеличения проблем роста алкоголизма. В октябре 1926 г. в Ленинграде появляются первые в стране вытрезвители, весной 1927 г. в стране впервые появляются первые наркологические диспансеры.

В конце 1927- 1928г.г. г. произошел новый всплеск самогоноварения, что в условиях хлебозаготовительного кризиса становилось серьезной экономической и политической проблемой. 27 декабря 1927г. ЦИК СССР и СНК СССР принимают новое постановление «О мерах к усилению борьбы с самогоноварением» (действовало до августа 1934г.), в котором вновь ужесточались меры борьбы с самогоноварением: полностью воспрещалось его производство для любых целей; штраф увеличивался до 100 рублей; суды могли назначать принудительные работы^{[12, 1928, № 2, ст.14]}. В январе 1928г. ВЦИК и СНК РСФСР принимают постановление «О мерах усиления борьбы с самогоноварением», основная причина принятия которого – возросшая конкуренция госторговле со стороны производителей самогона. Казна теряла средства, столь необходимые для реализации объявленной индустриализации. Постановление жестко диктовало местным властям усилить борьбу с самогоноварением, преследуя самогонщиков самым решительным образом, несмотря на классовую принадлежность и социальное происхождение^{[12, 1928, № 37, ст. 60]}. Отступление от классового принципа в наказании объяснялось тем фактом, что основную массу самогонщиков составляли бедняки и малоимущие, пытавшиеся за счет самогона поправить свое финансовое положение. Вслед за постановлениями последовали две кампании борьбы с самогоноварением: в январе - мае и в декабре, сопровождавшиеся наложением больших штрафов, конфискацией имущества, что вело к разорению бедняцких хозяйств, основных производителей самогона. В связи с этим были даны указания не доводить до разорения бедняцкие хозяйства. Эту ситуацию сразу же стали использовать на селе. Зажиточные слои населения во избежание попадания под действие закона с его большими штрафами и угрозой конфискации, нанимали « выгонщика», который гнал для них самогон^{[4, ф. Р. – 659, оп.1, д. 9, л. 30]}. Усиление внимания к проблеме самогоноварения в конце 1928г. было связано с ослаблением позиций власти в этой борьбе. Власть была целиком занята хлебозаготовками, самогоноварение стало вновь набирать обороты, зерно перегонялось на самогон, что в условиях хлебозаготовительного кризиса становилось серьезной проблемой. В январе 1929г на совещании по борьбе с преступностью в Тамбовской прокуратуре отмечалось, что имеется целый ряд сел, где население почти целиком занимается самогоноварением (с. Бокино, с. Криуши). Все репрессии против самогонщиков сводились к штрафу в 25 – 30 рублей, заплатить который не составляло труда(30 рублей – это продажа одного дня). К тому же зачастую суды ничего не могли сделать, так как самогоноварением занимались люди, не имевшие других средств к существованию. Например, вдова с 6-7 детьми открыто занимается самогоном. Что с ней делать? До суда дело доходило редко, лишь в случаях рецидива^{[4, ф. Р. – 659, оп.1, д. 148, л.1-2]}.

В апреле 1929г. последовало постановление СНК РСФСР « О мерах борьбы с шинкарством». Вновь от судов требуют применять высылку, упрощенный порядок рассмотрения дел без участия обвинения и защиты, срочный порядок рассмотрения. Шинкарством признавалось все случаи занятия в виде промысла или неоднократно, все случаи занятий с использованием специальных помещений для распития спиртных напитков или с использованием для обслуживания посетителей специальных лиц. Мера должна быть одна - привлечение к уголовной ответственности, в том числе и с применением высылки из пределов данной местности. Предусматривался упрощенный порядок рассмотрения дел. В случае обнаружения шинкарства, лишенного злостности, суды могли ограничиться мерами административного взыскания, или принять меры, установленные постановлением ВЦИК и СНК от 2 января 1928г. Злостным шинкарством признавалось также распространение спиртного на рабочем месте^{[12, 1929, № 30, ст. 316]}. Озабочены были проблемой пьянства и в органах милиции. Там наблюдались нередкие случаи хищения вещественных доказательств из числа спиртных напитков.

Нельзя оставить без внимания и тот факт, что алкогольную проблему большевики рассматривали и как проблему морально - нравственного характера. Большевики представляли трезвость как общепартийную норму и как одну из важнейших целей революции и верили, что образ трезвого партийца будет примером для всего населения в деле искоренения пьянства. Большевики попытались создать новую систему морально – нравственных ценностей, своеобразных правил поведения для членов партии, которые содержали и нормы поведения в определенных жизненных ситуациях. Касались нормы и отношение членов партии к алкоголю.

Пьянство среди членов партии в 1920-е годы, как и в годы гражданской войны, оставалось серьезной социальной и внутрипартийной проблемой, занимая одно из первых мест в числе нарушений внутрипартийной дисциплины в провинциальных организациях. Воронежская ГПУ в феврале 1923 года сообщало «Варка самогона, продажа крепких напитков и пьянство в губернии распространяется все больше. Попойки после съездов и прочее становится нормой. Пьянство охватило и руководящий состав партии и рядовых членов». В письме губкомам (май 1923 г.) ЦКК отмечал, что «пьянство и самогонокурение наиболее распространенное из болезненных явлений в партии. Каждый год около 5% из общего числа членов партии проходит через ГКК по этому поступку»^{[13, д. 9, л. 4]}. Тамбовский губком в отчете за 1923 год отмечал, что пьяная волна захлестнула организации, зачастую парализуя их работу. Пьют почти все сельские коммунисты. Из зарегистрированных 80 случаев пьянства, 51 приходился на ответственных работников^{[3, ф. 841, оп. 1, д. 36, л. 1]}. Причем ситуация не менялась на протяжении всех 1920-х годов. В 1929 году Воронежский губком отмечал, «пьянство свило у нас прочное гнездо. Пьют по разному - до нормального состояния и до «сшибачки», пьют по разным поводам, просто так, без повода. Один за кампанию, другой от перегрузок. Пьют при свадьбах и разводах. Один член партии заявил, что пьет с 1924 года на почве горячего участия в борьбе с бандитизмом, а другой пьет самогон исключительно под предлогом борьбы с ним»^{[14, 1929, № 8, с. 70]}. Пьянство, наряду с сопутствующими ему растратами и другими негативными явлениями, стало поистине общепартийным бедствием.

Обследование, проведенное в 1924г. в ряде губерний, показало, что пьянство в провинции наиболее сильно распространено в среде деревенских коммунистов и носило бытовой характер. Пьют и ответственные работники. Некоторые губкомы были вынужде­ны снимать с работы целые группы руководящих работников^{[15, 1929, №4, с. 28]}. Развивались выпивки с идеологическим «уклоном». На революцион­ные праздники стали устраивать грандиозные коллективные попойки, где на праздничных столах, между бутылками и закусками стояли портреты Марка, Энгельса, Ленина, а участники застолий с энтузиазмом славили их в тостах ^{[3, ф. 9, оп.1, д. 71, л. 10]}. 9 января 1924 года, когда на местах получили известие о смерти Ленина, были устроены массовые попойки «с горя». Мно­гие их участники были исключены из партии. Несмотря на аресты, исключения из партии ситуация не менялась. Примером трезвого образа жизни коммунисты никак не становились. На XVI воронежской партконференции (1925г) на вопрос: есть ли в Воронежской губернии комму­нисты, которые совершенно не пьют, утвердительного ответа не прозвуча­ло^{[3, ф. 9, оп.1, д. 81, л. 45-46]}. Существовавшая система увода членов партии от наказания порождала безнаказанность. Безнаказанности способствовал «дамоклов меч» кадрового голода. Широкое применение репрессивных мер грозило массовыми исключениями из партии и увольнениями и как следствие обострение кадровой проблемы. Отсюда двойственность партийной алкогольной политики. С одной стороны, ужесточение мер против пьянства, с другой, стремление смягчить наказание, избежать массовых увольнений партийцев, поскольку пили почти все. Член ЦКК М.Ф. Шкирятов на XII съезде РКП (б) прямо заявил, что за выпивку судили и исключали из партии не всегда, а лишь только тогда, когда факт пьянства «носил разлагающий момент»^{[15, с.15]}. В конечном итоге был принят мягкий вариант решения этой проблемы: пьянство – это наследие прошлого, коммунисты не могли за 8 лет советской власти изжить пережитки буржуазного строя. Отсюда вывод: «С товарищами расставаться только в крайних случаях. Мы не так богаты, чтобы бросаться членами партии»^{[13, д. 35, л. 15]}. Подход к этой про­блеме с точки зрения партийной этики сложился в более постоянную и последовательную позицию после 1924 г. К проблеме пьянства стали относиться более осторожно и не столь категорично, как ранее. Был учтен опыт борьбы с пьянством, который подсказывал, что одними нака­заниями и запретами проблемы не решить, глубоко укоренившую привычку постановления­ми не исправишь. Определяющая точка зрения заключалась в умеренном питье, к пьянству подходить как к тяжелой социальной болезни. Большинство считало, что нельзя из партийцев делать аскетов, чтобы они совершенно не употребляли спиртных напитков. Вы­пивка в кампании считалась недопустимой, но если член партии выпил дома один, то это нельзя считать пьянкой. Соблюдение определенных ус­ловий было весьма распространенной точкой зрения у сторонников осто­рожного выпивания. «Если хочешь выпить, выпей, но залезь под койку, чтобы тебя никто не видел. Тогда не будет нареканий от тех, к кому ты идешь со словом, с нашей коммунистической идеологией»^{[13, ф. 9, оп.1, д. 81, л. 45-46]}. На ряде уездных партконференциях Курской губернии заявления коммунистов «нельзя не пить, т.к. это способствует укреплению связей с массами» встречались бурными аплодисментами^{[13, ф. 9, оп.1, д. 81, л. 1-13]}. Некоторые ставили вопрос: что пить? Наиболее курьезный случай, когда вырабатывался определенный ко­декс «правильного выпивания». Вот один из таких кодексов: «Нет выпивке напитков, не входящих в совторговлю, выпивка до опьянения продуктами госпирта - недопустима, это излишество, исключить; при слабом опьянении принимать во внимание уровень развития товарища. Мера воздействия - беседа; опьянение ответственного работника - первый раз снять с должно­сти, второй – исключить»^{[13, д. 35, л. 14-18]}. Некоторые резонно замечали, что это ерунда, чем напился коммунист, спиртом или самогоном. Делалась скидка в отношении старых рабочих, аргументируя это тем, что у них многолетняя привычка выпивать, приобретенная в старое время и тре­бовать от них абсолютной трезвости нельзя. Отягощающим обстоятельством считалась выпивка с «чуждым элементом». Такие факты расценивались, как ослабление идео­логической выдержанности, слабости коммунистов, которые в пьяном виде могли разгласить секретные сведения, вело к кумовству и облегчению осу­ществления преступных замыслов врагов советской власти. Члены партии быстро усвоили истину, что пить с товарищами по партии куда безопаснее, чем с «чуждыми элементами». Поэтому на вопрос - с кем пил, уверенно отвечали: пил не с нэпмана­ми, а в своей партийной среде.

К 1925 г. официальная точка зрения по этому вопросу официальная точка зрения по этому вопросу сформулировалась в более или менее окончательном виде. Сложилась и практика, принимаемая большинством. Исходная позиция - партия не требует от коммунистов абсолютной трезвости. «Мы никогда не ставили перед членами партии наряду с признанием программы, устава еще и тре­бование абсолютной трезвости: мы не сектантская община трезвенни­ков»^{[16, с. 51]}. В отчете ЦКК-РКИ XV съезду ВКП прозвучало: «... у нас члены партии пьют больше, чем следовало бы. Мы не можем устанавливать нор­мы, сколько пить и как пить, как не можем запретить всякое употребление спиртных напитков». Мы судим не за то, что пьет, а за то, что не умеет пить. Кто скажет что-нибудь тому коммунисту, который дома рюмку выпил. За это мы не судим, а ес­ли он распивает в ресторане, ходит по улицам, то судим»^{[11, ф. 17, оп. 84, д. 967, л. 40]}. Таким образом, умеренное пи­тие не возбранялось. Но пьянство среди членов партии расценивалось как огромное зло, опасное для партии. Его опасность в том, что оно ведет члена партии к преступлению против партии, почти всегда к нарушению партдисциплины и к неисполнению партобязанностей, сближению с чуждыми элементами. Конечная цель - добиться абсолютной трезвости.

Большевики подошли к проблеме пьянства не с точки зрения традиционной морали, а с точки зрения партийной морали. Традиционная мораль формировала отношение к пьянству на основе выработанной столетиями нормой – пьянство грех. Большевики расценивали такую норму, как абстрактность, нереаль­ность. Отрицательное отношение к пьянству диктовалось не повелением сверху или чем иным (предки завещали не пить), а вполне конкретными и понятными для всех задачами классовой борьбы. Пьянство ослабляло коммунистов как борцов, излишество в употреблении спиртного ослабляет волю. Важный элемент позиции - нельзя измерять члена партии только одним - пьет ли он, или нет. Человек отдельными поступками не измеря­ется. Если он как борец себя сохранил, то ему нужно указать только на этот недостаток, но не оценивать в целом. В целом употребление спиртного санкционировалось, при соблюдении обязательного условия - не переходить ту грань, где ты теряешься как борец партии. Для члена партии, который подвержен упот­реблению спиртных напитков, который без них жить не может - не место в партии^{[3, ф. 855, оп.1, д. 300, л. 2]}. Вместе с тем, членам партии рекомендовалось воздерживаться от употребления спиртных напитков. Можно констатировать, что возобладали реалистические на­строения, ибо весь предшествующий опыт показала всю безуспешность чего-либо добиться запретительными мерами, кроме массовых исключений из партии, озлобления и отравления сур­рогатами алкоголя. Главными мерами борьбы признавались создание об­щественного мнения в партии, решительно враждебного к пьянству, това­рищеские советы и убеждение, переброски в «иную оздоровляющую обста­новку, менее связанную с соблазном и только в крайнем случае исключе­ние». В целом была подтверждена изначальная позиция неприемлемости пьянства в партии в принципе, вместе с тем, заметно и ослабление жестко­сти в этом вопросе, вытекающей из признания того, что справиться с пьянством невозможно в обозримом будущем. Но справится с пьянством в партийной среде на всем протяжении 20-х годов так и не удалось. Как и в начале 1920-х годов, так и в их конце партийные сводки пестрят сообщениями о пьяных безобразиях, банкетах, застольях и прочих «шалостях» партийных товарищей.

В конечном итоге, выстроить внятную государственную политику в сфере производства и оборота алкоголя, так и в целом в отношении потребления алкоголя, в 1920-е годы так и не удалось. И в конце 20-х годов, также как и в их начале, пьянство, растраты на этой почве, самоговарение оставались на одном из первых мест в уголовной статистике и «болезненных явлений» общества. В безнадежно затянувшейся войне государства с нелегальным производством алкоголя государство явно проигрывало. Не помогали ни штрафы, ни аресты, ни принудитель­ные работы. Бедняк варил самогон для продажи, а брать с него было нечего, у него не было ни кола, ни двора. О неуклонном росте потребления алкоголя говорят статистические данные. Так, например, за 1927 - 28 гг. население Центрально - Черноземной области израсходовало на водку около 70 млн. рублей, на самогон около 90 млн. рублей. А в период с 1926 по 1928 гг. сумма затрат на алкоголь составила 200-250 млн. рублей. Это три годовых бюджета и восемь годовых расходов на народное образование, в 4-5 раз больше того, что дало правительство за эти годы на восста­новление области^{[14, 1928, № 2-3, с. 9]}. Легализация спиртного, конечно, значительно пополнило бюджет, но борьба с алкоголем была проиграна. Проиграна была потому, что, с одной стороны, живучи были в обществе питейные традиции, которые никакими репрессиями изжить было невозможно. С другой стороны, суды были ограничены в своих действиях директивами Центра о бережном отношении к рабочим и крестьянам, особым положением номенклатуры.

События периода нэпа показали, что борьба с алкоголем будет неизбежно проиграна, если она будет опираться только на усиление репрессивных мер. Как правило, государство в этом случае отступает с большими материальными и нравственными потерями.