Международное право и украинский конфликт: что было, что будет, чем сердце успокоится

События, происходящие на Украине в течение последних двух месяцев, стали важнейшим информационным поводом не только в России, но и во всем мире. При этом можно констатировать, что представители гуманитарных наук в свете украинских событий ощущают особенный подъем. Политологи изучают организационные особенности Майдана в контексте «экспорта» цветных революций, геополитики с удовлетворением констатируют, что дело Х. Маккиндера и К. Хаусхофера живет и здравствует, историки вспоминают все этапы украинской государственности от сотворения мира, социологи опрашивают граждан и измеряют рейтинги политиков. О представителях средств массовой информации и говорить нечего – на сайте практически каждого уважаемого информационного агентства появилась специальная «украинско-крымская» рубрика.

На фоне всеобщего «украинского синдрома» особенно заметно, что комментарии юристов-международников в этом разноголосом хоре мнений и оценок находятся в явном меньшинстве, хотя именно об их «хлебе насущном» в последние месяцы вспоминали неприлично часто. Однако весьма отрадно, что отечественные юристы-международники включились в информационное противоборство в ситуации, когда международное право явно выходит за пределы академических изысканий ^[4,5,8,10]. Как никогда, велик интерес гражданского общества к происходящему - слова «Украина», «Крым» и «референдум» бьют рекорды популярности в интернет-поисковиках. Кроме того, поскольку «блогер» сегодня – это уже профессия, граждане в блогах также не сдерживали себя в частоте употребления словосочетания «международное право».

Можно констатировать, что международное право, по сути, относительно узкая отрасль юриспруденции, стремительно вышло за пределы аудиторий гуманитарных вузов и превратилось в «модный тренд» - к нему с умным видом апеллируют даже люди, ни разу не открывавшие Устав Организации Объединенных Наций, и строящие свои международно-правовые умозаключения лишь на основе новостных репортажей центральных телеканалов. В результате, мы имеем ситуацию, когда «смешались в кучу кони, люди» и из-за политических и журналистских спекуляций международное право фактически дискредитируется как фундаментальная научная дисциплина.

В свете всего вышесказанного, в воздухе витает несколько закономерных вопросов. Во-первых, насколько изменится международное право после украинских событий и изменится ли вообще? Во-вторых, чья позиция по ситуации на Украине все-таки в большей степени соответствует нормам действующего международного права – позиция России или же позиция Запада? В-третьих, и это, на мой взгляд, один из самых часто озвучиваемых вопросов последних месяцев – а есть ли вообще международное право, с учетом того, что «право силы» в международных отношениях применяется не в пример чаще, чем «сила права»?

На мой взгляд, можно выделить несколько распространенных приемов как российской, так и зарубежной прессы, которые использовались в период всеобщего ажиотажа вокруг ситуации на Украине, и которые якобы отсылают нас к международному праву, хотя на самом деле скорее уводят в сторону от юридической квалификации сложившейся ситуации.

Во-первых, это излюбленный журналистами и некоторыми политиками упор на эмоции, из серии «какой ужас, это же нарушение международного права», без конкретных ссылок на документы и правовые нормы.

Во-вторых, это бесконечные сравнения и параллели между различными прецедентами из разных десятилетий и даже эпох (наиболее популярные примеры: вхождение Крыма в состав России и аннексия Судетской области; референдум в Крыму и референдум в одной из итальянских провинций, проходившие в один день, и т.д.). Подобные сравнения, может быть, и представляют интерес с журналитской точки зрения, однако часто несут в себе серьезные юридические погрешности. Так, референдум в итальянской провинции Венето представлял собой не более чем опрос общественного мнения, и не имеет никаких правовых последствий. Сравнивать его с историческим, без преувеличения, референдумом в Крыму совершенно неправильно и непрофессионально.

В-третьих, звучит постоянное сетование на «двойные стандарты» в международном праве (из серии: признание Западом Косова - непризнание им же Крыма и т.д.). Необходимо оговориться, что речь в данном случае идет об институте признания, который является одним из наименее урегулированных и кодифицированных институтов современного международного права, поэтому в рамках данной темы вряд ли уместно говорить о неких «стандартах». Зачастую сложности международного общения в правовой плоскости заключаются не столько в «двойных стандартах», сколько в различном истолковании положений международно-правовых документов. Нормы документов одинаковы для всех, но интерпретируются по-разному, во многом из-за существенных различий национальных правовых систем.

В-четвертых, с юридической точки зрения достаточно слабым выглядит акцент на восстановлении «исторической справедливости» в отношении Крыма и рассуждения о том, насколько были неправы и недальновидны Н.С. Хрущев в 1954 г. и авторы Беловежского соглашения 1991 г. История не знает сослагательного наклонения и не подлежит пересмотру. Ее весьма затруднительно переписывать, выбрав произвольную точку в хронологии, так как очевидно, что у большинства современных государств весьма впечатляющая ретроспектива политических взлетов и падений, соответсвенно у всех эти точки будут разными. Международное право не стоит на месте, поэтому оценивать необходимо текущую ситуацию, в соответствии с современными международно-правовыми стандартами. Вспоминать сегодня то, как Крым был дважды отдан Украине, с правовых позиций просто неуместно, так как это уже свершившийся факт. Гораздо целесообразнее исходить не из попыток «переписать ошибки истории», а из действующего международно-правового поля, тем более что в рамках этого поля позиция Российской Федерации по Украине и Крыму выглядит юридически гораздо весомей западной, причем даже без исторических отсылок.

В огромном массиве информации и заявлений по Украине и Крыму, тем не менее, периодически звучали положения, действительно имеющие непосредственное отношение к международному праву. Если их обобщить, основные тезисы противников политики Российской Федерации в течение последних месяцев сводятся к следующему:

1. Тезис №1 «Россия нарушила «Будапештский меморандум» о гарантиях безопасности в связи с присоединением Украины к договору «О нераспространении ядерного оружия», подписанный Украиной, США, Россией и Великобританией в 1994 г.».

Поскольку на Украине произошел государственный переворот, то есть приход к власти группы людей неконституционным путем, автоматически встает вопрос о признании нового государства. При этом, как особо отметил Президент Российской Федерации В.В. Путин, «в отношении этого государства мы никаких обязывающих документов не подписывали» ^[7]. Кроме того, весьма затруднительно нарушить положения документа, который даже не был ратифицирован, а значит, не является международным договором, имеющим обязательную силу.

2. Тезис №2 «Президент В. Янукович больше не является законным президентом Украины».

Очень спорно, с учетом того, что не было ни выборов, ни процедуры импичмента. Однако это обстоятельство спокойно игнорируется на основании убийственного довода, которые приводит, в частности, М. Веллер, профессор международного права из Кембриджа: «Аргумент России, что он был отстранен незаконно, не является убедительным» ^[1]. Но причем тут убедительность, если речь идет о юридических процедурах? Безусловно, В. Янукович сегодня представляется крайне слабым политическим игроком, однако без проведения легитимных выборов утверждать, что «он больше не мог претендовать на то, чтобы представлять настоящего суверена Украины, народ страны» ^[1] - это как минимум странно для юриста. Как отмечает российский юрист-международник А.Б. Мезяев, в результате «нам предлагается доказывать законность законной власти вместо того, чтобы предложить путчистам, совершившим государственный переворот, юридически обосновать законность своих действий» ^[4].

3. Тезис №3 «Крымский референдум нелегитимен».

Конституция Украины, как в варианте 1996 г., так и в варианте 2004 г., закрепляет право на референдум. При этом вопросы об изменении территории страны, согласно конституции, должны решаться общенациональным референдумом, что вполне логично, учитывая исключительную важность принимаемого решения. Именно поэтому столь часто звучали заявления из серии: «Референдум в Крыму – это нонсенс, а по существу — прямое противоречие конституции Украины, которая предполагает, что территориальные вопросы должны решаться на всенародном референдуме, всеми гражданами страны» ^[6].

Однако есть очень серьезная проблема – а возможно ли вообще провести общенациональный референдум в стране, в которой идет гражданская война?

Важнейшим вопросом в данном случае является вопрос признания другими государствами новой украинской власти в качестве легитимной. От ответа на данный вопрос напрямую зависит ответ на вопрос о правомерности крымского референдума. Соответственно, для стран, признавших новое киевское правительство в качестве законного, итоги референдума не будут признаны законными. В свою очередь, для стран, которые считают события на Майдане классической революцией, и не признают новое правительство в качестве законного, ситуация будет совсем иной. А поскольку международное право, по счастью, не устанавливает правил ведения гражданских войн, вопрос о внутренних процессах в подобном государстве остается открытым. Соответственно, «сам по себе референдум не может нарушать никаких норм международного права – таких норм просто нет» ^[5]. Вообще, в международном праве есть масса зияющих прорех, которые не заполняются лишь потому, что государства просто пока не готовы к компромиссу в той или иной сфере, и предпочитают не создавать обязательств, которые заведомо не готовы взять на себя.

Кроме того, именно поэтому в международном праве часто применяется расширительное толкование. Например, взяв за основу международный Билль о правах человека (Всеобщую декларацию прав человека 1948 года и два пакта 1966 г. – о гражданских и политических правах и о об экономических, социальных и культурных правах), можно сделать вывод о том, что право жителей Крыма на референдум проистекает не из национального законодательства, а из основных прав человека.

4. Тезис № 4 «Запад никогда не признает результаты крымского референдума».

Столь часто упоминаемая в последние месяцы тема признания традиционно рождает почву для спекуляций. «Классика жанра» в данном случае – то, что США признали Косово, но не признали Абхазию и Южную Осетию, а Россия признала Абхазию и Южную Осетию, но не признала Косово. Возникает вопрос – кто же прав? Но ведь фактически правы все. Признание представляет собой «односторонний добровольный акт государства, в котором прямо или косвенно оно заявляет либо о том, что рассматривает другое государство как субъект международного права и намеренно поддерживать с ним официальные отношения»^[3,c.33]. Соответственно, кто готов сотрудничать с «молодым» государством – тот его и признает. Именно поэтому институт признания и правопреемства – один из самых неурегулированных институтов современного международного права, равно как и нет критериев, сколько стран должно признать самопровозглашенное государство, в какой форме должно осуществляться признание, можно ли признать только де-факто, или же обязательно нужно признание де-юре и т.д.

5. Тезис №5 «Существует противоречие между принципом права народов на самоопределение и принципом территориальной целостности государств».

Действительно, у человека, лишь отдаленно знакомого с императивными принципами международного права, может сложиться неверное впечатление, что указанные принципы противоречат друг другу, и что можно произвольно выбирать тот, который в настоящий момент выгоднее и удобнее. Однако это не более чем распространенное заблуждение, и между принципами нет никакого противоречия.

Ключевой аспект, который часто превратно истолковывается и который является объектом всяческих спекуляций – это понимание права на самоопределение как «права на отделение». Это категорически не верно. Самоопределение предполагает уважение языка, культуры, веры, традиций определенного народа и его участие в политической жизни государства. Разве нельзя все это иметь в составе федерации, или же имея статус национальной или культурной автономии? Безусловно, можно. Сегодня на политической карте мира более 200 государств. При этом этнографы, но разным подсчетам, по вопросу количества современных народов называют цифру в 3-5 тысяч. Что же теперь, доводить количество государств до 3 тысяч? Абсурд. Таким образом, «принцип равноправия и самоопределения народов исходит не из обязательности отделения и образования однонациональных государств, а из желательности сохранения крупных, уже существующих государств» ^{[9, c.34]}.

Однако есть одно существенное "но". Все вышесказанное не касается ситуации объявления независимого государства. Это уже не просто самоопределение, это отделение. И именно данная форма политического волеизъявления народа практически не регулируется международным правом. Если исходить из того, что разрешено все, что не запрещено, очевидно, что почти все случаи отделения попадают в ту самую «лакуну» международного права, которая позволяет каждый подобный случай рассматривать отдельно, а не в рамках несуществующего общего шаблона: «Провозглашение частью государства своей независимости не регулируется международным правом (поскольку это отношения части и целого, а международное право регулирует межгосударственные отношения), следовательно, международное право не может такое провозглашение запрещать, а раз так, то провозглашение независимости не нарушает международное право» ^[11]. Кстати, это было, в общем-то, очевидно, причем и без постоянно вспоминаемого в последние месяцы решения Международного суда ООН в 2010 г. по вопросу о законности провозглашения независимости Косова ^[12].

Второй активно дискутируемый императивный принцип международного права – это принцип территориальной целостности государств, который, по существу, является «принципом территориальной неприкосновенности», то есть недопустимо, прежде всего, внешнее воздействие на государство. В контексте реализации принципа территориальной целостности и неприкосновенности потрясающе курьезно звучат слова колосса американской политики Г. Киссинджера в его недавней статье в газете Washington Post: «Мудрая политика США в отношении Украины поможет двум частям страны найти путь для сотрудничества» ^[13]. Как при этом быть с принципом невмешательства в дела, по существу входящие во внутреннюю компетенцию государства, который также является одним из императивных принципов международного права – американский политический ветеран умалчивает.

По сути, эталоном соответствия и принципу права народов на самоопределение, и принципу территориальной целостности и независимости, является суверенное многонациональное государство, в рамках которого различные народы могут самоопределяться этнически, культурно, на основе общей веры, языка и т.д. Однако очевидно, что подобный идеал достижим далеко не всегда.

6. Тезис №6 «Международное сообщество расценило российское вторжение в Крым как нарушение международного права» ^[6].

Ключевой вопрос в данном случае – а кто это загадочное «международное сообщество»? Это абсолютно все страны мира? Или же это страны Запада? Или же это большинство стран? И можно ли вообще говорить о едином мнении «международного сообщества», когда голосование 27 марта 2014 г. в Генеральной Ассамблее ООН по резолюции № 262 наглядно продемонстрировало, что мир, как минимум, сильно поляризован? Хотя, безусловно, для политиков и журналистов очень удобно периодически употреблять термин «международное сообщество» - это звучит весьма весомо.

Таким образом, все вышеперечисленные тезисы, с юридической точки зрения, выглядят весьма спорно, если не сказать - слабо. Пожалуй, термином «международное право» в речах журналистов, политиков, представителей академической среды и даже простых обывателей не спекулировали столь сильно со времен войны в Косово, которая в марте 2014 г. отметила свою печальную пятнадцатилетнюю годину. Катастрофические последствия той войны не мешают западным юристам-международникам сегодня делать потрясающие своей то ли наивностью, то ли циничностью заявления о том, что «НАТО вмешалась с действительно гуманитарной целью. Она не оккупировала территорию вследствие своей гуманитарной интервенции» ^[1].

Можно констатировать, что ситуация на Украине привлекла пристальное внимание ко многим институтам современного международного права, а именно: к институту признания в международном праве, к вопросу соотношения и иерархии принципов международного права, к проблеме защиты соотечественников за рубежом, к международно-правовым аспектам санкций, к проблеме создания новых государств и многим другим. Как уже упоминалось выше, многие из этих институтов далеки от кодификации и единого толкования. Резонно задаться вопросом, почему же столь важные аспекты международного взаимодействия проработаны столь мало, и почему же международное право по-прежнему остается столь зыбкой почвой?

По моему глубокому убеждению, категорически неверно понимание международного права как незыблемого кодекса поведения всех участников международного сообщества. Подобное идеалистическое восприятие чревато колоссальными разочарованиями. На мой взгляд, очень точно о сущности международного права высказался философ и геополитик А.Г. Дугин: «Международное право – это функция или проекция от силового статус-кво между основными политическими игроками. Поэтому международное право на протяжении всей истории человечества меняется» ^[2]. Подобный ракурс позволяет объяснить многое из того, что сегодня происходит в международных отношениях, не скатываясь к банальному заявлению «если международное право постоянно нарушается, значит, его не существует». Оно, безусловно, существует, однако являет собой лишь проекцию существующего баланса сил в международных отношениях. Это не право справедливости, равно как и не право всеобщей любви или свободы. Международное право - это не более чем документально закрепленный расклад сил, и можно констатировать, что данный расклад, закрепленный в Уставе ООН 1945 г. и называемый «Ялтинско-Потсдамской системой международных отношений», за последние семьдесят лет не изменился кардинально. Можно констатировать, что вся система международной безопасности по-прежнему вращается вокруг «большой пятерки» так называемых «великих держав». Именно те конфликты, в которых интересы данных держав хоть как-то пересекаются, и становятся объектами всеобщего внимания и предметом ожесточенных дипломатических споров. Современное международное право далеко от универсальности. Оно не дает ответы на все загадки мироздания, и не содержит готовых формул решения всех проблем международных отношений. Однако именно этого от него явно ожидают. Сможет ли оно в будущем соответсвовать столь высокому уровню ожиданий - вопрос открытый.