Сараевский кризис: уроки Первой мировой войны

В начале XX в. многим людям казалось, что мир вступил в эпоху благоденствия. Многочисленные изобретения, гений инженерной мысли, расширение географических горизонтов позволило надеяться на то, что новый век будет настоящим периодом расцвета человеческой цивилизации. Начало Первой мировой войны не изменило общественного мнения: «Войне 1914 года…неведомо было истинное положение вещей, она служила химере, иллюзии о лучшем, более справедливом, более безмятежном мире. А лишь иллюзии, незнание делает счастливым. Поэтому опьяненными, бурно выражая свою радость, шли тогда навстречу бойне жертвы, украшенные гирляндами цветов и с дубовою листвою на касках, и улицы бурлили и были освещены, как во время праздника» ^{[10, с.603 – 604]}.

Однако в итоге Первая мировая война нарушила эти надежды, вызвав, в том числе, появление «потерянного поколения», о котором блестяще писал Э. М. Ремарк. А. И. Солженицын указывал: «После войны 14-года Европа никогда больше не была прежней, никогда уже не смогла восстановиться. Так тяжел этот шрам Первой мировой войны».

Значение этой войны за прошедшие сто лет, пожалуй, только увеличилось. Оказались преходящими многие итоги Второй мировой: создание социалистического лагеря, противостояние двух идеологических систем во главе с СССР и США, разделение Германии, но главные итоги кампании 1914 – 1918 гг. остаются пока неизменными: возвышение США и кризис общеевропейской цивилизации. Появляются книги, где ставится вопрос о случайности войны, но так ли это? ^[4]

Истоки общеевропейского конфликта исследователи находят еще во франко-прусском противостоянии 1870 – 1871 гг., особенно в аннексии Эльзаса и Лотарингии. К. Маркс и Ф. Энгельс прозорливо указывали в тот момент, что это «безошибочный способ превратить будущий мир в простое перемирие до тех пор, пока Франция не окрепнет настолько, чтобы потребовать утерянную территорию обратно. Это – безошибочное средство разорить Германию и Францию путем взаимного истребления…Война 1870 г. так же неизбежно чревата войной между Германией и Россией, как война 1866 г. была чревата войной 1870 г.», «Франция вместе с Россией будет воевать против Германии» ^{[2, с. 545 – 546]}.

Однако во главу угла в начале XX в. ставились противоречия между Англией и Германией, в ходе разрешения которых, как предполагалось, будет выяснен вопрос о том, кто станет европейским гегемоном. Обе стороны активно вербовали себе союзников, наращивали вооружение, расширяли сферы влияния: Антанта и Тройственный союз играли мускулами перед боем. Для большинства стран Европы была характерен интенсивный процесс милитаризации бюджета.

Германия была внешне активнее в своих устремлениях, что отличало ее как более молодого тигра. Известный русский публицист начала XX в. М. О. Меньшиков считал, что «еще до времен Бисмарка Германия уже была тесна для немцев, но тогда паровой котел этой страны имел, как и в Англии, широкую отдушину – американскую эмиграцию. Военные успехи Пруссии свели с ума семью Гогенцоллернов, и сумасшествие это, к сожалению, передалось нации; следствием этого было то, что естественную отдушину заткнули, а стали мечтать о расширении объема котла, стали накапливать в себе силы для взрыва…» ^{[3,с.200 – 201]}.

В 1913 г. по новому военному закону, принятому германским рейхстагом, немецкие вооруженные силы фактически превращались в сильнейшие в Европе. Для финансового обеспечения этого шага все жители страны облагались единовременным военным налогом в 1 млрд. марок.

16 октября 1913 г. торжественно отмечался столетний юбилей победы над Наполеоном в «битве народов». Под Лейпцигом проходили масштабные торжества с участием трех победителей в этом сражении: Австрии, России и Пруссии. Именно в тот день германский император Вильгельм II сказал Конраду: «Почему бы вам не заняться своим непосредственным солдатским делом и не маршировать на Белград?» Конрад уточнил: «А что будет делать Германия, если в поддержку Сербии выступит Россия?» Ответ Вильгельма явно говорил о решенном плане войны: «Я пойду с вами, другие государства не в состоянии ничего предпринять». А министр финансов Австро-Венгрии Леон Билински 3 июля 1914 г. признавался в своем дневнике: «Мы приняли решение о войне значительно раньше».

Идеологическая подготовка к войне развертывалась на страницах прессы, в кафешантанах и даже с университетских кафедр. Газета «Кельнише цайтунг» в нашумевшей статье от 17 февраля 1914 г. доказывала, что поскольку Россия и Франция планируют нападение на Германию весной 1917 г., стало быть, Германия должна атаковать своих врагов, пока последние не успели прийти в состояние боевой готовности. Один из германских шовинистов О. Танненберг считал, что «Великогермания должна была подмять всю континентальную Европу, поделив остальной мир на 5 –6 германских колониальных империй».

Наиболее напряженной в тот момент обстановка в Европе была на Балканах, уже ставшими «пороховым погребом» в ходе двух скоротечных Балканских войн. Миссия Лимана фон Сандерса в 1913 г. должна была прикрепить к Тройственному союзу колеблющуюся вследствие двойственной политики младотурецкого правительства Османскую империи. Австро-Венгрия вынашивала прямые захватнические планы в Юго-Восточной Европе. «Даже небольшая, но самостоятельная Сербия опасна», – таков был девиз австрийской военной партии; начальник австрийского генерального штаба генерал Франц Конрад фон Гетцендорф за период с 1908 по 1912 гг. около 10 раз предлагал своему правительству напасть на Сербию, чтобы помешать росту ее влияния и укрепления в сознании южных славян в качестве «балканского Пьемонта».

Однако для войны был нужен повод. Если Вторая мировая война началась с Глейвицкого инцидента – нападения переодетых в польскую форму немецких уголовников на радиостанцию пограничного города Глейвиц (немцам удалось передать только одну фразу: «Глейвицкая радиостанция находится в польских руках»), то войне 1914 г. предшествовало Сараевское убийство. Статс-секретарь Великобритании по иностранным делам Э. Грей считал, что «миру, вероятно, никогда не будет сказано все о подлинной стороне убийства эрцгерцога Франца-Фердинанда. Судя по всему, мы никогда не будем иметь ни одного человека, который знал бы все, что надо было бы знать». Попробуем, однако, разобраться в его обстоятельствах.

Начнем с того, что Сараево, как впрочем, и вся Босния и Герцеговина, были оккупировано австро-венгерскими войсками еще в 1878 г., хотя формально, до аннексии 1908 г., находилось в составе Османской империи. Местные жители – сербы, хорваты и даже часть отуреченных сербов активно выступали против Дунайской монархии. В качестве ответа на аннексию в 1912 г. была создана организация «Млада Босна», использовавшая террористическую тактику устрашения, но в целом отличавшаяся нечеткими и достаточно аморфными планами. Один из активных ее участников, Гаврила Принцип, говорил позднее на суде: «Идеалом молодежи было объединение югославянских народов – сербов, хорватов и словенцев – но не под властью Австрии, а в виде какого-нибудь государства, республики, или чего-нибудь в этом роде. Я считал, что если Австро-Венгрия окажется в затруднительном положении, то произойдет революция. Но для такой революции сначала надо было подготовить почву, создать настроение… Убийство могло создать такое настроение».

Наследник австро-венгерского престола эрцгерцог Франц-Фердинанд был одной из самых ненавистных фигур среди младобоснийцев, так как считался главой военной партии двуединой империи. Убийство было поручено 6 заговорщикам.

Приезд эрцгерцога в Сараево происходил в памятный для каждого серба Витов день 28 июня 1914 г. Именно в этот день в 1389 г. сербская армия потерпела решающее поражение в битве на Косовом поле, но после патриот Милош Обилич пробрался в турецкий лагерь и убил султана Мурада. Подвиг Обилича вошел в сербскую историю как знак борьбы, как символ непокорности и свободы. Заговорщикам удалось осуществить свой план в 11 часов утра, чему благоприятствовало крайне слабая охрана эрцгерцога: от пуль Гаврило Принципа скончались и сам Франц-Фердинанд и его жена София. Именно слабая охрана второго человека в империи в условиях враждебного города вызывает известное недоумение. Сын эрцгерцога Максимилиан Гогенберг в 1937 г. в интервью французской газете «Пари суар диманш» обвинил германскую секретную службу в сотрудничестве с сербскими террористами ^[6,с.61]. Эта версия при всей ее неправдоподобности говорит о том, что эта смерть была использована Германией для начала европейской кампании, а значит, исходит из известной формулы: «убивает тот, кому это выгодно».

Пойманные заговорщики были преданы австрийскому суду. Трое из них были казнены в феврале 1915 г. Остальные, в том числе сам Гаврило Принцип (будучи по законам империи несовершеннолетним он не мог быть приговорен к смертной казни), скончались в тюрьме в Терезиенштадте в туберкулезной лечебнице. В 1934 г. югославское правительство добилось перенесения их остатков в Боснию, а в Сараево была установлена мемориальная доска с их именами. В настоящее время в Белграде находится улица Гаврило Принципа.

Однако в этот же момент существовала другая, значительно более влиятельная организация под громким названием «Освобождение или смерть» (другое ее название еще более устрашающее – «Черная рука»). Формальным ее главой был генерал-полковник Драгутин Димитриевич-Апис, начальник осведомительного отдела Генерального штаба сербской армии. Все члены при вступлении давали клятву верности, нарушение которой каралось смертной казнью.

Одна из сербских газет давала такую характеристику: «Мистическая организация сербских патриотов, группа офицеров и интеллигентов с патриотической, а может быть, с шовинистической идеологией». У этой группы были очень высокие покровители, в том числе сербский военный министр Милош Божанович. Выступая с открыто националистическими позициями, офицеры стремились к усилению своего государства и объединения всех югославянских земель под флагом Сербии. Происходили конфликты между военными и гражданскими: так в Македонии первые настаивали на сохранении оккупационного режима, гражданская администрация, в свою очередь, выступала с более реалистичных позиций, стараясь учитывать интересы местного населения. Все это развивалось в условиях ослабления страны Балканскими войнами: даже военные специалисты, казалось бы заинтересованные в развитии милитаризма, считали, что сербская армия сможет восстановить свои силы не быстрее чем за 2 – 3 года. Генерал Душан Калафатович так оценивал положение в предвоенный период: «Все оскудело, и обмундирование, и обувь, и оружие, и транспорт, и лошадиный парк. Даже ружей было недостаточно, и многие полки пошли на войну без них».

Глава сербского правительства Н. Пашич открыто конфликтовал с этой организацией: «Мы не можем позволить, чтобы офицерский мундир влиял на политику. Этого не позволяют нигде в мире. Армия должна строится на послушании». И хотя в ходе закулисной борьбы Пашичу удалось отправить в отставку Божановича, «Черная рука» представляла собой серьезную силу в Сербии. Один из ее руководящих членов, майор Воислав Танкосич обучал стрельбе группу Принципа.

Сохранилось свидетельство об оценке Сараевского убийства самим Аписом: «Когда ко мне в канцелярию однажды пришел Танкосич и сказал: имеется несколько омладинцев-боснийцев, которые меня просят разрешить им отправиться в Боснию, пустить ли их? Я, недостаточно подумав в тот момент, ответил: да пусти их! Танкосич мне тогда сказал, что омладинцы по договоренности с друзьями из Боснии хотят покушение на Франца Фердинанда. Скажу тебе правду: в тот момент я подумал, что трудно предположить, что такое покушение может быть осуществимо. Я был уверен, что австрийский престолонаследник будет так охраняться, что ничего не может произойти». Однако если верить в подлинность этих слов, Апис не стал предотвращать этот заговор, думая, использовать его в случае успеха в интересах Сербии.

В немецкой литературе была в ходу версия о том, что убийство эрцгерцога подготовила французская масонская ложа «Великий Восток». Это вытекало, в том числе, и из интересов Франции в развязывании конфликта. Напомним, что наиболее активный французский пацифист Жан Жорес был убит 31 июля 1914 г., ровно за один день до начала Первой мировой. Именно в «крови Жореса», по словам Р. Пуанкаре (того самого, кого называли «Пуанкаре – война») возник союз политических партий Франции, поддержавших правительство в войне. Неслучайно в траурных речах один их выступавших горестно отметил: «Жорес исчез в тот момент, когда всей Европе грозит опасность быть преданной огню и смертоубийствам».

А в 1930-е г. появилось предположение, что русский военный агент в Белграде В. А. Артамонов имел связи с «Черной рукой». Это имело прямую связь с мнением графа О. Чернина о том, что «самое трагическое в этом несчастии, величайшем на протяжении всей истории, каковым была эта война, заключается в том, что ее, в сущности, никто из действительно ответственных лиц не желал, и она была вызвана кучкой сербских убийц, а затем и русских воинствующих генералов», «Россия создала безвыходное положение и вызвала мировую войну».

Однако не меньшее удивление вызывают и скромные похороны эрцгерцога. Граф Чернин вспоминал, что после известий о его смерти «при дворе в Вене и в общественных кругах Будапешта было больше довольных, чем огорченных; многие из сановников были затронуты в своем эгоизме; они верно предчувствовали, что при нем основательная чистка среди них неминуема» ^{[11, с. 61 – 62]}. Впрочем, большая часть австрийских сановников, привыкших к спокойствию за многолетнее правление Франца-Иосифа, справедливо опасались перемен и в душе, видимо, были нисколько не опечалены сараевским убийством.

В то же время рухнули надежды многих обывателей, связывавшие с убитым надежды на изменения к лучшему. Вот как охарактеризовал Франца-Фердинанда современник тех событий священник А. Калан: «Совершенно иным (по сравнению с принцем Рудольфом, сыном Франца Иосифа и императрицы Сисси, покончившим жизнь самоубийством) был Франц Фердинанд. Он был глубоко верующим человеком, истым католиком и, как утверждали все, – другом славян. Он стремился сломить мощь германизма и унгаризма и удовлетворить все австрийские народы признанием их равноправия с немцами и венграми. Иными словами, мы ожидали от него решений и лучшего будущего. В этот день все наши надежды были похоронены… В воскресенье после этого мне необходимо было быть в Литии. Я взошел на кафедру, и, когда в начале проповеди сообщил об этой горестной потере, меня задушили рыдания… Я попытался сдержать их, сжимал зубы, но ничего не получалось, я не мог говорить, поэтому вынужден был покинуть церковную кафедру» ^{[5, с.131 – 132]}.

В любом случае, смерть Франца-Фердинанда послужила поводом к войне, вызвав грозный австрийский ультиматум Сербии.

Началась всеобщая истерия. 25 июля 1914 г. в Берлине произошли первые воинственные манифестации перед русским посольством: «Толпы молодежи, как говорили впоследствии по преимуществу австрийские подданные, уже предупрежденные своим консульством о предстоящей в Австро-Венгрии частичной мобилизации, – носили по улицам портреты императоров Франца-Иосифа и Вильгельма, кричала «hoch» пред австрийским и итальянским посольствами, а также «krieg» и «Nieder mit Serbien». К полуночи настроение толпы стало более вызывающим, и пред зданием императорского посольства произошли первые враждебные демонстрации; раздавались отдельные возгласы «pfui», «affahren». Полиция бездействовала…»

Император Франц-Иосиф обратился к жителям своей страны с манифестом:

«Моим народам!

Моим самым искренним желанием было посвятить годы, отведенные Мне милостью Божьей, делу мира и защите Моих народов от непомерных жертв и бремени войны.

Но Божьей волей было определено иначе!

Козни противника, полного вражды, вынуждают Меня к тому, чтобы после долгих лет мира взять в руки меч, чтобы сохранить честь Своей монархии, защитить ее достоинство и ее положение сильной державы, чтобы обезопасить ее территорию. Мои предки и Я поддерживали Сербское королевство и покровительствовали ему с первых шагов достижения государственной самостоятельности вплоть до самого последнего времени; но с неблагодарностью, которая быстро забывает все хорошее, оно уже в течение нескольких последних лет вступило на путь открытой враждебности к Австро-Венгрии.

Когда после тридцати лет благословенной миротворческой работы в Боснии и Герцеговине Я расширил свои права на эти две земли, это Мое решение вызвало в Сербском государстве необузданные страсти и острейшую враждебность, хотя его права не были никоим образом ущемлены. Мое правительство тогда воспользовалась правом более сильного и с крайней терпимостью и добротой потребовало от Сербии лишь сократить ее войска до тех размеров, которые были до войны, и дать обещание в будущем идти по пути мира и дружбы.

Тот же дух сдержанности привел Мое правительство к тому, чтобы два года назад, когда Сербия боролась с Турцией, ограничиться защитой важнейших жизненных интересов монархии. Этому в первую очередь Сербия должна быть благодарна за то, что достигла своих военных целей.

Надежда, что Сербское королевство оценит терпение Моего правительства и его любовь к миру и исполнит свое обещание, не оправдалась. Все более разгорающееся пламя ненависти против Меня и Моей семьи все очевиднее проявлялось в устремленности к тому, чтобы с помощью силы отторгнуть нерасторжимые земли Австро-Венгрии.

Преступная травля распространяется за пределы границ, чтобы на юго-востоке монархии разрушить основы, чтобы народ, которому с отеческой любовью Я выражал Свою безграничную заботу, был поколеблен в его верности к царствующей фамилии и чтобы подрастающая молодежь была введена в заблуждение и подстрекалась к ужасным действиям заблуждения и измены. Далее очевидное сплетение кровавых интриг, которые имели истоки в Сербии и вели из нее, целая цепь кровавых замыслов и затем осуществленного по задуманному проекту заговора, который страшным образом реализовался, в самое сердце ранили и Меня, и Мои народы. Эта ужасная травля должна быть остановлена, необходимо положить конец непрекращающимся вызовам Сербии, дабы были сохранены незапятнанными

честь и достоинство Моей монархии и дабы это не сказывалась беспрестанно на ее государственном, экономическом и военном развитии.

Безрезультатно Мое правительство сделало еще одну – последнюю попытку достичь этой цели мирными средствами и серьезным предупреждением Сербии пойти другим путем. Сербия отклонила сдержанные и справедливые предложения Моего правительства и не пожелала выполнить тех обязательств, которые являются в жизни народов и государств естественным и необходимым залогом мира.

И поэтому Я вынужден принять решение силой оружия осуществить необходимые меры, которые могут обеспечить Моим землям мир внутри государства и продолжительный мир за его пределами.

В этот час Я полностью осознаю всю важность Своего решения и Своей ответственности перед Всевышним.

Я осмыслил и обдумал все.

Со спокойной совестью Я вступаю на путь, который Мне указывает Мой долг.

Я возлагаю надежды на Мои народы, которые всегда, при всех бурях сплачивались в единстве и верности вокруг Моего престола и всегда были готовы к самым страшным жертвам во имя чести, величия и силы родины. Надеюсь на отважные, полные воли к борьбе и самопожертвованию вооруженные силы Австро-Венгрии.

И верю, что Всемогущий Господь ниспошлет победу Моему оружию» ^{[5, с.141 – 143]}

Здравый смысл не смог восторжествовать, и на первый план вышли милитаристские амбиции враждующих сторон. 1 августа 1914 г. русский посол в Лондоне сообщал: «После известия об объявления войны России и занятия германской армией Люксембурга общественное настроение внезапно совершенно изменилось. Пацифистская демонстрация в Трафальгар-сквере, которая должна была быть импозантной, сошла на нет. Возбуждение в Лондоне возрастает с часу на час, толпа направилась к королевскому дворцу, приветствуя короля. Я считаю пацифистскую партию обессиленной».

Первая мировая война созревала в течение полувека, но загадка ее пролога до сих пор остается не до конца раскрытой. Скажем лишь одно, в смерти Франца-Фердинанда были фактически заинтересованы все государственные круги ведущих европейских стран, готовившиеся к переделу мира, но искавшие для этого формальный повод.