Общество –экономика – экономизм

Прохоров Михаил Михайлович доктор философских наук профессор, Нижегородский государственный архитектурно-строительный университет 603053, Россия, Нижегородская область, г. Нижний Новгород, ул. Ильинская, 65, каб. 223 Prokhorov Mikhail Mikhailovich Doctor of Philosophy Professor, the department of History, Philosophy, Pedagogy and Psychology, Nizhny Novgorod State University of Architecture and Civil Engineering; Professor, Shuya Branch of Ivanovo State University 603053, Russia, Nizhegorodskaya oblast', g. Nizhnii Novgorod, ul. Il'inskaya, 65, kab. 223 mmpro@mail.ru Другие публикации этого автора

Введение

Под экономикой понимают не только науку, но и сферу реальности, изучаемую экономической наукой. Будучи по профессии философом, я буду размышлять не в плоскости теоретического или эмпирического уровня собственно экономической науки, но в слое третьего уровня знаний, который принято называть уровнем философских оснований науки. Именно в этом слое знаний выясняется место экономики как сферы общественной жизни в составе общества, ее связи с другими сферами общественной жизни, проистекающих отсюда отношений и бытийно-онтологических характеристик как экономики, так и явления, которое будем называть «экономизмом», влияние последнего на экономику, цели и средства ее существования, порождения определенных эффектов в ней и в обществе. Такой подход позволяет прояснить и уточнить цели и смысл существования экономической сферы, их аберрации под влиянием экономизма, допустимость или недопустимость тех или иных средств, используемых как участниками экономического процесса, так и членами общества, занятыми в других сферах жизнедеятельности, являющихся потребителями создаваемых в сфере экономики продуктов или влияющих на их создание, и т.д.

1. 1. Понятие экономики и смысловые характеристики феномена экономизма

Сегодня экономику принято определять, как хозяйственную систему, обеспечивающую удовлетворение потребностей людей и общества путем создания и использования необходимых жизненных благ. В этом определении в снятом виде присутствует исходный смысл термина «экономика», который изобрел в VI в. до н.э. Гесиод, соединив слова «ойкос» (дом, хозяйство) и «номос» (знаю, закон): дословно он означает искусство, знание, свод правил ведения домашнего хозяйства. Считается, что в научный оборот термин был введен Ксенофонтом (ок. 430-355 или 354 гг. до н. э.), написавшим труд «Экономикос», и Аристотелем, у которого речь идет о «домохозяйстве».

В этом термине закодированы важные смысловые представления о целях «домохозяйствования», для достижения которых оно возникло и существует, о средствах, допустимости одних и недопустимости других средств. Важно подчеркнуть, что Аристотель не следовал известному принципу, согласно которому «все средства хороши» для достижения поставленных целей. Цели и средства должны быть соответствующими друг другу и «благу» людей и полиса (города-государства). Именно в этом ключе у него впервые, видимо, намечается осмысление противоположности экономики с ее благими целями и средствами и экономизма, от них отпадающего; в таком контексте возникает обсуждение проблемы «хрематистики». Речь идет о недопустимости отождествления экономики как необходимой и важной сферы хозяйственной деятельности людей с искусством наживать богатства любыми средствами. Эта альтернатива раскрывается Аристотелем при анализе деятельности Фалеса, первого европейского мыслителя, показавшего свое умение «наживать состояние» или «делать деньги любой ценой», но отвергшего в дальнейшем это умение в пользу философии, проясняющей истинные цели и смыслы человека, его жизни и деятельности.

Экономизм, внедряясь в тело экономики, приводит к разного рода аберрациям, искажениям подлинного «домохозяйствования»; против экономизма и ополчается Аристотель.

Нередко утверждается, что Аристотель делил науку о богатстве на «экономию» (совокупность потребительных стоимостей) и «хрематистику» (искусство делать деньги), а в настоящее время термин «экономия» получил широкое распространение уже в несколько измененном смысле сокращения затрат, бережливости при расходовании каких-либо ресурсов, а для общества в целом «экономия» означает такое использование экономических ресурсов, которое ведет к максимальному повышению уровня жизни в данном обществе.

Ныне термин «экономика» используется в следующих значениях: 1) народное хозяйство данной страны или его часть, включающая отдельные отрасли (экономика промышленности, сельского хозяйства и т. д.); хозяйство района, региона, страны, группы стран или всего мира (региональная экономика, мировая экономика, экономика России и т. д.); 2) исторически определенная совокупность экономических отношений между людьми, складывающихся в процессе хозяйственной деятельности, соответствующих данной ступени развития производительных сил и образующих определенную экономическую систему (рабовладельческая, капиталистическая и другие экономики); 3) научная дисциплина, занимающаяся изучением деятельности людей, ее законов и закономерностей (теоретическая экономика, политическая экономия), некоторых условий и элементов производства (экономика народонаселения, труда, управления и т. д.).

1. 2. Экономика и общество.

Достаточно очевидно, что экономика является одной из сфер общественной жизни, создающая условия для существования и развития человека и общества. Она является именно частью общества, которая взаимодействует с другими сферами общества, человеческой жизнедеятельности, создавая условия для их развития. Значит, всю социальную реальность нельзя сводить к экономике. Она не может заменять собой другие сферы общества и человеческой деятельности, «проглатывая» или подминая их. Например, Т. Парсонс выделяет в обществе три подсистемы (в современной литературе можно найти и иные расчленения общества как системы на подсистемы или сферы. Например, В. Ильин и А. Машенцев выделяют экономическую, социальную, политическую и духовную сферы ^[1]; Л.А. Зеленов – экономическую, экологическую, научную, художественную, медицинскую, физкультурную, педагогическую и управленческую сферы, называя их «социальными константами» или «функциями общества» ^[2]): культуру из ценностей, норм и образцов, регулирующих действия и поступки людей, экономики, основную функцию которой он видит в адаптации к внешней среде, и социально-политической подсистемы с ее функцией интеграции общества, и подчеркивает, что именно в их взаимодействии в сложной открытой саморегулирующейся социальной системе общества порождается состояние удовлетворения (консумматорное состояние). Достигается оно благодаря «кодам социальной информации и управлению, учитывающему обратное влияние результатов деятельности на целостное состояние социальной системы» ^[3]. В то же время такой подход оставляет нас в границах саморегулирующихся систем, не переходит к саморазвивающимся системам, характерным для «человекоразмерных систем». По отношению к ним «недостаточно зафиксировать наличие системного качества целого. Следует дополнить это понимание идеей изменения видов системной целостности по мере развития системы», учесть «переход от одного типа саморегуляции к другому», представления «о превращении возможности в действительность», о «целевой причинности» и направленности развития в «эволюции основных сфер Универсума – неживой природы, живой природы и общества», распространяющейся на все уровни организации материи ^[4]. Такая «картина мира» выступает ядром «исследовательской программы по отношению к эмпирическим и теоретическим исследованиям конкретных наук» ^[5]. Значит, она распространяется и на экономику. Поэтому утверждение Дж. Грея, будто «экономическая деятельность не просто отличается от всех других проявлений общественной жизни, но, сверх того, обусловливает общество в целом, а порой и господствует над ним» ^[6], лежит в русле не экономики, но экономизма, все еще встроенного в механизмы, посредством которых мы производим и воспроизводим свою материальную жизнь. Их взаимоотношение нам и предстоит показать.

1. 3. Смысл экономики в бытии и в бытии человека

В современной культурологии принято обращать внимание на то, что важнейшей сущностной характеристикой человека выступают его потенциальная универсальность, бесконечность и всеобщность. Они реализуются в акте преобразования окружающей реальности, которое уместно назвать производством. Такое «производство» есть, как отмечал К. Маркс, «полная разработка потенциальных возможностей человека», «развитие всех человеческих способностей как самоцель», значит, развитие без всякой «установленной заранее мерки» ^[7]. Речь идет о «соразмерности» человека всему бытию, способом существования которого являются движение – единство изменчивости и устойчивости (движения и покоя) и развитие – единство восхождения (прогресса) и нисхождения (деградации), в котором пробивает себе дорогу тенденция восхождения. Именно этот способ существования мира приводит к появлению человека, в котором и через которого продолжается это мировое развитие. «В работах Маркса к понятию «производство» относится любая обеспечивающая самореализацию деятельность, будь то игра на флейте, угощение персиками, спор о Платоне, быстрый танец, произнесение речи или организация празднования для рождения детей. Оно вовсе не предполагает непременного наличия грубой силы. Когда Маркс говорит о сущности производства как сущности человечества, он не имеет в виду, что сущность человечества состоит в набивании колбасы. Труд, как мы знаем, есть отчужденная форма того, что он называл praxis – слово, означавшее у античных греков вид свободной, самоорганизуемой деятельности, посредством которой мы преобразуем мир» ^[8].

В таком бытийном «контексте» экономика призвана создавать условия для восходящего развития человека и человечества, выполняя в общественном развитии соответствующие функции.

1. 4. Экономика и противоречивость бытия человека

Однако в каждый данный исторический период человек ограничен. Он органичен всей совокупностью конкретных, локальных и исторических условий – природных и общественных, среди которых важное место занимает сфера экономики. Тем не менее, место и роль человека задается его родовой сущностной универсальностью, всеобщностью и бесконечностью: человек возникает в «контексте» восходящего развития бытия, порождается этим процессом и, в свою очередь, есть то существо, через которое бытие сохраняет и продолжает свое восхождение; бытие имеет в нем свое «продолжение». Следовательно, развитие жизнедеятельности человека как общественного существа и прогресс культуры, понятый как способ и форма организации социальной жизнедеятельности, наследующий природное восхождение к разуму (по В.И. Вернадскому, процесс цефализации, формирования и развития нервной системы, мозга и психики) и продолжающий его в направлении все большей человечности в ходе человеческой истории, связан с разрешением противоречия между укорененной в бытии и его развитии потенциальной универсальности человека, с одной стороны, и актуальной ограниченности, диктуемой конкретными историческими условиями, определенной эпохой, существующей системой норм и ценностей, с другой. В эту совокупность ограничений вносит вклад и экономика. В то же время ее существование и развитие связано также с позитивной диалектикой бытия, с преодолением всевозможных границ и ограниченностей, иначе она стала бы принципиальным препятствием для развития бытия, общества, человека и человечества. Это понимал уже Гераклит, рассматривавший все и всякое сущее как существующее в изменяющемся бытии. Согласно Гераклиту бытие есть Космос; этот Космос, один и тот же для всего существующего, полагал мыслитель, не создал никакой бог и никакой человек; он субстанциален, он был, есть и будет вечно; по словам его метафоры, живым огнем, мерами загорающимся и закономерно же угасающим.

При дополнении бытийных характеристик характеристиками диалектики развития сохраняется возможность выявить критерий прогрессивного развития, его доминирования над проявлениями негативной диалектики. Можно утверждать, что от этого критерия, которым следует поверять экономику и ее динамику, отказались «реформаторы» в постсоветской России, когда заявили свое знаменитое: «Мы не можем выбирать между плохим и хорошим, мы вынуждены выбирать между плохим и еще более плохим». Это предопределило их курс как курс «на выживание», а не на развитие страны, общества и каждого человека как важнейшего субъекта (субъект есть цель в себе, как считал И. Кант) и ресурса развития страны и общества, которыми стали пренебрегать, поставив на первый план интересы олигархов, к которым, особенно при выстраивании «вертикали власти», добавились чиновники.

Например, в работе Е. Гайдара «Государство и эволюция» (М., 1994) субъектами истории признаются только две категории людей, а именно: бизнесмены и чиновники, которые ведут между собой борьбу по типу «господство и/или подчинение», тогда как третья категория людей характеризуются исключительно как «средства производства», орудия труда. Эти люди «страдательной категории» не признаются субъектами истории, что является следствием «экономизма». Переход, условно говоря, «от Ельцина к Путину» не отменил этой идеологии, хотя и был существенным изменением, благодаря которым стала выстраиваться «вертикаль власти», укрепляться позиции чиновников государства, тогда как Е. Гайдар мечтал «освободить бизнес от власти» (сказано в подзаголовке книги), превратив государство в некое ослабленное «полугосударство», чтобы всеми процессами в обществе «заведовала» знаменитая рука Адама Смита, значит, чтобы все было «погружено» в рынок, чтобы рыночной было не только экономика, но и общество, превращаемое в общество потребления.

Не означало ли это, что само общество, частью которого является экономика, и так понятая экономика меняют местами, общество и все его сферы «погружаются» в рынок как целое, «логос» которого явно абсолютизируется в виде руки Адама Смита? Известно, что такое экономическое устройство предполагает наличие социального неравенства между богатыми и бедными, «средствами производства». Переход «от Ельцина к Путину» отдал пальму господства «вертикали власти», что равносильно настоящей революции во взаимоотношении бизнесменов и чиновников (у Е. Гайдара бизнесмены уподобляются «угнетенным», которых «эксплуатируют» власть имущие; он выступал против этой «эксплуатации», когда стремился «освободить» бизнес от власти). Однако при всех этих изменениях прочие слои населения так и остались «орудиями труда» или «средствами производства», какими они были и «при Ельцине-Гайдаре», без права подняться до ступени субъектов истории – ни «при Ельцине», ни «при Путине».

Переход к «укреплению» государства, выстраивание «при Путине» «вертикали власти» привело к возрождению государства ^[9], возобновившего ненавистное людям, стремящимся быть субъектами истории, крайнее социально-экономическое неравенство, классовое общество, появившееся в годы гайдаровской «при(х)ватизации» и продолжающееся доныне вследствие сохраняющего свои позиции и «при Путине» «экономизма», где труд одних повышает чужую для них прибыль и могущество «имущих» и «властвующих». «Экономизм» вышел за рамки влиянии на экономику, воздействуя на все общество в целом и его части или сферы. Сегодня требуется преодоление «экономизма», возврат к прогрессивному курсу, который бы способствовал разрешению вышеуказанного противоречия, способствовал переходу человека и общества на новую ступень в их способности к универсальности и всеобщности, соразмерности бытию и его развитию. Люди только тогда по-настоящему производят, когда они делают это свободно и ради самих себя, реализуя жизненно важную способность «родового существа», а не в форме принуждения, хотя бы это принуждение состояло в нежелании голодать.

Острые противоречия, раздирающие современную Россию, подталкивают к тому, чтобы сформулировать следующий острый вопрос: нуждаются ли страна и ее жители в том, чтобы ученые «выдвигали и обосновывали варианты, сценарии, альтернативы, перспективы будущего прорывного, прогрессивного, социально справедливого развития российского общества, российской цивилизации, русского народа, человека» или достаточно, чтобы они «просто успокаивали их, призывала их быть терпимыми, примиряться с несправедливой, дикой реальностью, полагались на действия «свыше» – от власти, от политических и духовных правителей и пастырей?» ^[10].

Это есть вопрос о приоритетах, ибо в цивилизационном развитии есть восходящая и нисходящая ветви, которые связаны со степенью, уровнем и качеством реализации объективных потребностей людей, нужд и критериев цивилизационного развития с приматом развития культурного как развития свободной индивидуальности, всесторонне развитой личности, основанной на универсальном развитии индивидов, ибо именно человек есть высшее существо для экономики, именно на эту высоту надлежит поднять общество и экономику, увидев в человеке цель, а не только средство для эволюции всепоглощающей собой экономики. Формы же, которые принял процесс «реформ» в России, как и состояние экономики, подорванное воздействием на нее со стороны феномена экономизма, привел к разрушительным последствиям – вследствие кризиса властных и духовных «элит», неадекватных народу и стране. Это есть элита «тупика» ^[11], по словам писателя В.Е. Максимова это «растление. Растление на всех уровнях и во всех сферах» ^[12].

России нужна сборка субъектов прогрессивного развития, в контекст которого должна быть «помещена», для своего развития, и экономика. Экономизм является антиподом такому развитию страны, и он является тормозом для экономики, извращающим ее началом.

1. 5. Экономизм и механицизм, компаративистский анализ

Чтобы раскрыть сущность экономизма и последствия его влияния на экономику и общество, без уяснения чего невозможно преодоление экономизма, целесообразно сравнить, сопоставить его с феноменом механицизма, который давно обнаружил свою несостоятельность, свою несоразмерность бытию и его развитию.

Механицизм есть мировоззрение (миропонимание), основанное на представлении, будто механическая форма движения есть единственная и последняя объективная и наиболее фундаментальная реальность, в пределах (на основе) которой существует и может быть объяснено всякое существующее сущее. Он, как говорят, «переносит» понятия механики в область физики, химии и биологии. Точнее сказать, что механицизм, напротив, «переносит» в механические представления понятия физики, химии и биологии, лишая соответствующие явления их специфики, которая явно выходит за границы механики; в таком же духе механицизм трактует философские категории причинности, взаимосвязи и т.д., будучи не в состоянии учесть реальной диалектической сложности движения и развития материального мира и его явлений (механицизм, абсолютизирует классическую рациональность, отвергая переход к неклассике и к постнеклассике, о чем уже говорилось). В этом состояла «абсолютизация» законов механики, в сферу действия которых погружали все виды материального движения (например, Х. Вольф считал, что «мир есть машина», по Ламетри человек есть «Человек-машина»). Последовательное проведение такого взгляда приводит к отрицанию качественного многообразия явлений в природе и обществе, к представлению, что многообразие есть лишь субъективная иллюзия, что сложные явления правомерно «сводить», редуцировать к более простым составляющим.

Характеризуя механицизм как экспликацию движения и взаимодействия изучаемых объектов, исходя из механических закономерностей, нередко выделяют «исторические формы механицизма» ^[13], демонстрирующие различные его аспекты. Один из них связан с рассмотрением движения как внешнего по отношению к неизменяющейся, вечно самотождественной субстанции, являющейся носителем движения. В результате логически равноправными могли выступать утверждения о том, что изучаемые, познаваемые объекты могут находиться, а могут и не находиться в движении. Зарождение этой формы механицизма усматривают уже в античной философии (Демокрит, споры между Гераклитом и элеатами). А ведь движение является тем способом, каким существует бытие, обозначаемое философской категорией материя. Чтобы преодолеть его порой прибегали к софистическим утверждениям о наделении движением материи богом, то есть привнесении его из сверхъестественного начала.

Как известно, бытие – одно из базовых понятий истории философии. Его формирование было связано с постановкой и решением основного вопроса, разделившего философское познание на альтернативные направления материализма и идеализма. Но к определению бытия как материи, адекватному такому размежеванию история философии пришла не сразу. Для обозначения бытия мыслители использовали различные термины. Определение бытия как материи, то есть определение бытия в соответствии с разделением на материалистов и идеалистов, было дано В.И. Лениным, у которого этот термин приобрел адекватное материализму определение. Это определение стало классическим. На место путаницы философии и науки В.И Ленин выдвигает идею их союза.

Такое определение долго сдерживалось путаницей, механистической интерпретацией бытия, затрудняя введение обобщающих понятий «материалисты» и «материализм», антитетичных по отношению к понятиям «идеалисты» и «идеализм», что было важно «для понимания сути главных философских конфронтаций» ^[14]. Так, С. Кларк (1675-1729) находил «материалистическим» всякого рода «космогонически-механический натурализм», писал, что согласно «материалистам строение Универсума возникло исключительно из механических начал материи и движения» в противоположность «Математическим началам натуральной философии» И. Ньютона, который так и не смог построить удовлетворительной модели для действия тяготения и распространения электромагнитных волн в рамках механицизма и обосновывавшего положение, что «строение Солнца и планет может возникнуть только по разумной и свободной Причине» ^[15]. Дж. Локк, руководствуясь взглядами механицизма, утверждал, что от Бога исходит движение тел, и что сама материя есть продукт божественного творения ^[16]. Такое мнение до сих пор можно встретить в литературе ^[17].

В Новое время развитие и обоснование этой формы механицизма обнаруживает связь с расчленением знаний о субстанции (материи) и движении в различных областях науки, допущением существования особых видов фантазийной «невесомой» материи (теплорода, светорода, электрических и магнитных флюидов – философы-постмодернисты говорят в таких случая о «симулякрах») и столь же воображаемых особых природных сил-симулякров, соединения их с изучаемыми изменениями тел («плавательная сила», «магнитная сила» и т.д.). Эта форма механицизма в науке и философии была преодолена, когда было раскрыто, что многообразные природные силы и формы энергии суть проявления одного и того же единого сохраняющегося движения, суть его различных видов (закон сохранения и превращения энергии).

Другая историческая форма механицизма связывается с употреблением понятия движения только в одном – «зауженном» смысле: как пространственного перемещения тел (механическое движение), что приводило к неадекватности механистических представлений миру в его бесконечности, универсальности и богатству неисчерпаемости. Даже тогда, когда в философии были выдвинуты утверждения о движении как атрибуте и способе существования материи (Толанд, Гольбах, Дидро), то, строго говоря, имелось в виду движение как простое механическое перемещение, а не движение как изменение и взаимодействие «вообще», во всем богатстве его неисчерпаемых проявлений.

Третья историческая форма механицизма, которая существует и в настоящее время, связана с крайностями применения метафизики как метода редукции более сложных форм движения к более простым, когда игнорируется многоуровневость внутренне противоречивой природы движения и качественное своеобразие законов каждого уровня, не сводимое к законам других уровней движения. Для механицизма в целом как мировоззренческой установки характерно сведение сложного к простому, целого к сумме частей, отрицание качественно своеобразных законов у объектов с различным типом системной организации.

Механицизм порожден тем, что механика была в то время единственной наукой, получившей достаточное развитие и применение в производстве, она казалась «наукой вообще», что препятствовало формированию философских представлений о бытии как движущейся материи, приводя к путанице философии и конкретной науки (в духе позитивизма). Здесь «часть», одна из форм движения материи предстала в качестве того целого, в котором «расплавлялось» все сущее; она подменяла собой «материю».

Механицизм доминировал в XVI-XVIII века, сохраняя возможность своего «возрождения» и позже. Возможность возрождения механицизма покоится на том, что любая сколь угодно сложная и развитая форма движения материи заключает в себе механическое движение, к которой и происходит ее «редукция», что ведет к утверждению принципиальной невозможности познания ее качественной специфики. Знание, которое раскрывало бы более сложное «надмеханическое содержание», объявляется ненаучным, что предполагает третирование соответствующих, то есть диалектических понятий и категорий, вместо которых механицизм конструирует некие внешние силы, в которых реальные моменты, абстрагированные от движения, превращаются в самостоятельно существующие, будто бы субстанциальные механические «причины» этого движения, в особые «силы». Так, когда пытаются изобразить мышление как функцию механической системы, механицизм оставляет без внимания те условия, при наличии которых мыслит человеческий мозг.

Механицизм принято рассматривать как проявление метафизики, метафизического способа рассуждения, неспособного «сладить» с противоречиями, играющими в диалектике принципиальное значение источников движения и развития. Не случайно, что в эпоху засилья механицизма были распространены представления о том, что материя лишена активности, что источником движения и развития выступает Бог, духовное первоначало, обладающее бесконечной Силой и высшим Умом, от которого происходят все низшие сущие. Именно этот вопрос, как отмечает В.Н. Кузнецов в указанной статье, стал ключевым в истории философии, предметом спора XVI-XVIII веков, демонстрировавших путаницу философского «материализма» и «механицизма» (впрочем, проявления механицизма были присущи и философам-идеалистам), проистекающего из гипостазирования механики как науки, в которое уже явно не вмещалась «антропо-социальная философия» мыслителей, стремившихся к усовершенствованию человеческого общества в соответствии с чаяниями тех людей, которые, как писал, например, П.А. Гольбах, «берутся за оружие, чтобы, рискуя жизнью, положить конец своим страданиям» ^[18].

Как пишет В.Н. Кузнецов, «антропо-социальная философия Гольбаха примыкала к его материалистической «философии природы», но по существу не была (вопреки видимости и утверждениям самого автора) ее логически необходимым следствием» ^[19]. Она должна была исходить из более универсальной, философской, а не научной, как полагали позитивисты (по сути, позитивизм «подделывается» под материализм, прячет свой идеализм за якобы материалистическую терминологию, мало внимания обращает на «философию истории» ^[20]), категории, через которую определяется бытие. На основе обобщения данных всех наук философский материализм интерпретирует механическое движение как сторону, «абстрактно-всеобщее условие всякого движения. В составе высших, надмеханических процессов оно оказывается «побочной формой», необходимой, но далеко недостаточной для характеристики природы этих процессов» ^[21].

Преодоление механицизма в целом происходило в XX в. Сегодня место механицизма занимает экономизм. Такая замена соответствует духу перехода доминанты в философии от позитивизма к постмодернизму, делающего ставку на гипостазирование понятий и явлений гуманитарных, а не естественных наук. В самом общем виде экономизм характеризуется тем, что все многообразие явлений, прежде всего связанных с человеком и его существованием, «погружается» внутрь экономики, как если бы экономика была не стороной, частью общества, всей общественной жизни, но самим этим «универсумом» общественной жизни, который она подменяет и «подминает» под себя – как в механицизме механическая форма движения претендовала на подмену всех иных, более сложных форм движения материи; «подминала» их под себя. Например, сегодня в России в экономику погружены (грубо говоря, «засунуты») сферы образования (в современной России, где заметен феномен экономизма, образование рассматривается не в качестве производства человека, но в качестве сферы услуг), науки (поэтому признают прикладную и отрицают фундаментальную науку), искусства, медицины, управления, физической культуры, как если бы они были не частями общества, всей общественной жизни, к которым относится и экономика, но частями экономики, пораженной экономизмом.

Опираясь на антропо-социальную философию более ранних мыслителей, К. Маркс обратил внимание на это явление экономизма и выдвинул проект его преодоления ^[22], аналогичный преодолению механицизма, но относящийся к сфере «философии истории». Марксизм не только объясняет мир, но выдвигает проект его преобразования, изменения, продолжающего восхождение. В 1845 г К. Маркс («Тезисы о Фейербахе») писал, что все прежние «философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». И в это время он в самом общем виде уже знал, что именно подлежит изменению. Это прояснилось в его «Экономическо-философских рукописях 1844 г.», где речь идет о человеческой истории, которая в принципе к этому времени уже была описана классиками «политической экономии».

Когда-то Платон говорил, что люди живут в «пещере». Политико-экономы показали по-настоящему «тюремное заточение», «пещерное бытие» человека в мире экономики, которая, будучи частью общества, подчинила своей власти его как целое. Против этого состояния было направлено материалистическое понимание истории Маркса, который был уверен, что экономика есть необходимое условие жизни, ибо без экономического базиса невозможна полноценная жизнь человека, как уверен он и в том, что цель и смысл человеческой жизни лежит совсем не в этом необходимом базисе жизни, что можно и нужно поставить его на место части общества, чтобы она не подчиняла себе жизнь общества в целом. По отношении к ним, прежде всего, применим тезис Маркса о недостаточности объяснения и необходимости изменении мира, в котором живут люди. Именно в этом пункте Маркс расходился с «политико-экономами», позитивно относившимся к господству части над целым.

В разделе «Заработная плата», не потерявшем своей актуальности и сегодня, Маркс показывает, что она, во-первых, определяется враждебной борьбой между капиталистом и рабочим, а указывая на причины поражения в этой войне тех, кто вынужден продавать свой труд, и когда богатство общества прогрессирует, и в кризисные времена, когда оно «приходит в упадок», что, во-вторых, «согласно политико-экономам, интерес рабочего никогда не противостоит интересу общества, тогда как в действительности общество всегда и непременно противостоит интересу рабочего», ибо своим «гнетом вообще он обязан этому строю общества»; напротив, «интерес капиталистов… враждебно противостоит интересу общества», что может быть лишь смягчено, но не отменено «конкуренцией капиталистов» ^[23].

Того, кто живет только своим трудом, классики политической экономии даже не рассматривают как человека, различая, цитирует Маркс В. Шульца («Движение производства. Историко-статистическое исследование для обоснования новой науки о государстве и обществе». Цюрих, 1843. С. 69), «между работой человека с помощью машины и его работой в качестве машины». Они – «не люди, а лишь орудия производства», цитирует К. Маркс Э. Бюре («О нищете рабочих классов в Англии и во Франции». Т.1. Париж, 1840. С. 68–69), который добавляет (на с. 74), что «в будущей жизни народов, действующие в машинах слепые силы природы станут нашими рабами и крепостными» (здесь предполагается уход человека из сферы производства в узком смысле слова отчужденного труда. Она переходит к техническим средствам, наделенным, как мы теперь знаем, искусственным разумом и реализующим функции создания потребных для людей благ, которые до того творились при непосредственном участии человека в процессе производства. В этих новых, изменяющихся условиях человек становится «рядом» с таким производством, осуществляемым с помощью IT-техники. Такое преобразование рассматривается как качественное изменение, совпадающее с переходом к коммунизму ^[24]). А пока что хозяин, покупающий труд рабочего по цене столь низкой, что ее едва хватает рабочему для удовлетворения наиболее настоятельных потребностей, не виновен ни в недостаточности заработной платы, ни в чрезмерной продолжительности работы: он сам повинуется тому закону, который он навязывает другим; источником нищеты являются «не столько люди, сколько сила вещей».

Еще Н.А. Бердяев указывал, что человечество все еще живет в «экономическом веке» ^[25]. Он имеет в виду, что в экономике люди видят не столько сферу средства, сколько идентифицируют ее с самой целью, смыслом человеческой жизни, погружая все в экономику в духе «экономизма». И возражая, он пишет, что экономика (как и техника) «всегда есть средство, а не цель», что не может быть технической или экономической цели жизни, что «цели жизни всегда лежат в другой области», хотя часто средства жизни подменяют цели жизни. А в нашу эпоху это происходит в особенно крупных масштабах. Н.А. Бердяев поясняет, на примере техники, что она для ученого или изобретателя, непосредственного занятого именно в этой сфере, конечно, может стать главным содержанием жизни, но не больше. Но даже в этом случае нельзя оставаться в границах «экономизма» и соответствующего ему видоизменения экономики, нужно помнить, что человек есть существо универсальное, соразмерное бытию и его развитию, появившемуся на уровне социума.

Экономизм, возникший на рубеже XX-XXI веков в социал-демократии, критиковал В.И. Ленин, указавший на его политическую сущность: он редуцировал действия трудящегося до стихийного процесса, поглощенного экономизмом, так что его программа сводилась к плану действий, согласно которому «рабочим – экономическая, либералам – политическая борьба» ^[26]. Речь шла о борьбе против зауженных, в духе экономизма, «экономических задач борьбы». А ведь классы не есть чисто экономическое явление.

Обобщая, можно утверждать, что вообще «трудно представить себе такое нечто, которое было бы чисто экономическим. Даже монеты», ибо их «можно собирать и выставлять как экспонаты в витринах, восхищаясь их эстетическими качествами», хотя они позволяют «понять, почему все человеческое бытие так легко свести к экономике»: «наиболее чудесным и загадочным в деньгах является то, что они, как мощнейший аккумулятор, сосредотачивают… почти безграничное богатство человеческих возможностей… обеспечивают нам доступ к большинству из них», «позволяют нам налаживать полноценные отношения с другими людьми без опасения сконфузить окружающих, в самый неподходящий момент упав и скончавшись от голода у них на глазах», «вызывать поразительные перевоплощения товаров из их исходной, ничем не примечательной формы. Деньги сами по себе есть форма редукционизма. В пригоршне медяков заключены целые вселенные» ^[27].

Экономизм преодолевается ради утверждения социальности человека как универсального существа, порожденного развитием бытия, приведшего к выделению социума, общества из природы и продолжающего в этой новой форме бытия материи ее развитие, в котором восхождение побеждает нисхождение, деградацию, вырождение. Сфера экономики призвана создавать для этого необходимые условия, обеспечивая человеческие потребности людей. Но ее следует освободить от экономизма, например, «политико-экономов», которые, подобно энтомологам, изучающим каких-либо букашек, позитивно относятся к обществу, в котором господствует «частный интерес», это «несчастье общества» и феномен экономизма. В отличие от них К. Маркс относится к нему «критически», отрицательно – с целью и в поисках преодоления существующей бесчеловечности в будущем. Они позиционируют себя просто как ученых, изучающих и описывающих то, как «промышленность стала войной, а торговля – игрой», констатирующих, что «положение рабочего перед лицом того, кто использует его труд, не есть положение свободного продавца», ибо «капиталист всегда волен использовать труд, рабочий же всегда вынужден его продавать», что «для того, чтобы жизнь человека была товаром, надо допустить рабство», что до сих пор промышленность находилась в состоянии завоевательной войны: «она расточала жизнь людей, образующих ее армию, столь же хладнокровно, как и великие завоеватели. Целью ее было обладание богатством, а не счастье людей» (Бюре Э. С. 68).

Если, читатель, Вам не нравится сравнение представителей «экономизма» с энтомологами, то сравните их просто с историками, которые изучают далекое прошлое, когда в буквальном смысле существовали рабы; мы же не можем, скажут они, подобно мечтаниям Л. Шестова, «бывшее сделать небывшим», а просто изучаем «то, что было» и научным способом его воспроизводим, описываем. Вот такой позитивизм и есть презумпция «экономизма». Фактически «экономика никогда не предстает в виде принадлежащих только ей предметов. То, что финансовая пресса называет экономикой, есть род фантома. Определенно можно сказать, что ее никто и никогда не видел. Это есть абстракция сложного общественного производства. И как раз ортодоксальная экономическая мысль склонна сужать понятие экономики. Напротив, марксизм исходит из более развернутой и содержательной трактовки производства. … Он утверждал, что большинство совершающихся производств вообще не является подлинным производством. По его мнению, люди только тогда по-настоящему производят, когда они это делают свободно и ради самих себя. В полной мере это станет возможным только при коммунизме». Примером «неотчужденного труда» К. Маркс считал «искусство» ^[28].

К. Маркс дает иное, чем политико-экономы», философское обоснование экономической науке. Для него философия есть, прежде всего, своего рода «зеркало» диалектики процесса развития, некоторый способ самосознания «восходящего класса». Философ приводит все познания в единство, руководствуясь определенными направляющими схемами анализа и обобщения, которые повергают на суд эпохи и мира образ действий и методы, применяемые восходящим классом. Философия, пребывающая в полной силе, никогда не выступает как нечто инертное, как пассивное и уже завершенное единство знания. Будучи порождаема общественным движением, она представляет собой это движение бытия и простирает свое влияние на будущее. Ее конкретное обобщение перерастает в проект будущего развития, проект изменения мира. В этом плане философия характеризуется как метод исследования и объяснения; ее вера в себя и в свое будущее развитие лишь воспроизводит убеждение класса, который служит ее носителем. Следовательно, любая философия является практической, даже та, что поначалу кажется сугубо «созерцательной», ибо ее «метод» есть «социальное и политическое оружие» («Тезисы о Фейербахе»).

К. Маркс указывает и на другой полюс, мышление представителей которого определяется попытками найти прибежище от объективности в утонченной субъективности, чтобы не видеть своего будущего, которое определяется вырождением, уходит в небытие. Он исследует историческую преходящность пещерных условий экономизма, возможность перехода в «царство свободы», которое «начинается там, где прекращается работа, диктуемая нуждой и внешней целесообразностью, следовательно, по природе вещей оно лежит по ту сторону сферы собственно материального производства», хотя и не по ту сторону процесса развития бытия, мира в целом (как учит «верить» религия). Первое относительно, преходяще, второе абсолютно, непреходяще. Когда же преходящность мира гнета и нужды, господство экономики (и техники) реализует себя, только тогда марксизм исторически и логически изживет себя, станет историей. Но у нас нет интеллектуальных инструментов и никакого конкретного опыта, благодаря которым мы могли бы представить себе эту свободу и эту философию будущего, отрывающегося от настоящего и противопоставляющего себя ему; мы живем в мире настоящего). превращающегося в будущее, можем и должны принять участие в этом творении будущего с учетом прошлого. Вот что значит, что прежние философы лишь различным образом объясняли мир, но дело состоит в том, чтобы изменить его.

К. Маркс ищет пути восстановить социальность в ее правах всеобщего в сфере социальной динамики бытия, поставив развитие экономики как частного под контроль людей, общества, чтобы не жить в «пещере» экономизма как в тюремном заключении и не глядеть на все через денежные знаки (сегодня – рубля, доллара или евро), но ценить все сущее по его собственным характеристикам и критериям. Следовательно, марксизм не утверждает материальность как вечное господство экономики, пораженной и сраженной экономизмом, как это нередко утверждается. Напротив, он открывает преходящность сражаемой экономизмом экономики.

Марксизм есть не утверждение экономизма, но поиск, изобретение путей его преодоления. Для этого и потребовалось постижение сущности экономики, открытие законов ее развития. А потому называть экономические интересы материальными, чтобы увековечить их, равносильно тому, чтобы отождествлять механицизм с материализмом. Экономизм загораживает бытие и развитие, как это делает и механицизм (Уже в статье «Несколько соображений о марксистской философии и современности» в журнале Вестник РФО» я предлагал дать «сравнительный анализ механицизма и экономизма». Но это не сделано до сих пор, что оправдывает публикацию настоящей статьи в журнале «Философские исследования»). Нужно различать и противопоставлять экономику как часть общества, сторону общественной жизни, и экономизм, как часть, стремящуюся поглотить все общество, поглотить, подмять под себя все общественные явления.

1. 6. Экономизм (и механицизм) в свете науки и ее динамики

Для раскрытия сути и для развенчания экономизма его, как и механицизм, нужно противопоставлять не только философской картине мира, но и научной картине, репрезентирующей не философскую онтологию бытия в целом, но конкретную научную онтологию познаваемого объекта или сущего. Предметом философии, взятой в форме общетеоретического мировоззрения, является чистое всеобщее или всеобщее как таковое, которое есть цель и душа философии. Предметом же любой частной науки является частное, единичное, конкретный «кусок» мироздания. Действительность же есть единство всеобщего, особенного и единичного. Всеобщее в ней существует не иначе как через особенное и единичное, а единичное и особенное существует не иначе как единичное и особенное проявление всеобщего.

Данное обстоятельство с разных сторон обнаруживают философия, утверждая диалектический взгляд на это соотношение (особенно Гегель), и наука, демонстрируя динамику восхождения от рациональности классической науки к рациональности науки неклассической и, далее, к рациональности постнеклассической науки.

В механической картине мира, взятой вне этой динамики, считалось, что фундаментом мироздания являются атомы, неделимые корпускулы, из которых построены все тела – жидкие, твердые и газообразные, которые взаимодействуют между собой на основе принципе дальнодействия, путем мгновенной передачи сил, подчиняясь жесткой лапласовской детерминации; взаимодействуют в абсолютном пространстве с течением абсолютного времени. Такие системы В.С. Степин называет простыми или малыми системами. Их свойства однозначно определяются элементами (атомами и т.п.), которые вне системы обладают теми же свойствами, что и в системе; значит, система не порождает системного качества, свидетельствующего о несводимости целого к сумме частей. Вещь, тело, корпускула суть нечто первичное к процессу как их силовому взаимодействию; пространство и время рассматриваются как внешние к системе, движение и взаимодействие не сказываются на характеристиках пространства и времени. На основе такой «онтологической схемы» рассматривали электродинамическую картину, хотя обнаруживалось неадекватность ее более сложным типам системной организации объектов. При их объяснении возникали «парадоксы», демонстрирующие потребность в пересмотре указанной «онтологической схемы».

Пересмотр оказался связанным в физике с разработкой квантово-релятивистской физики. Обнаружился корпускулярно-волновой дуализм микрообъектов. Квантово-механическое описание многочастичных объектов открыло кооперативный эффект: совместное действие частиц демонстрировало свойства, не присущие отдельно взятым частицам (сверхпроводимость, сверхтекучесть, когерентное электромагнитное излучение), прежнее представление о причинности потребовало дополнения вероятностной причинностью, в СТО Эйнштейна были элиминированы представления об абсолютности пространства и времени, появилась идея различения внутреннего и внешнего пространства физических систем. Еще большие изменения были связаны с биологией, где дали о себе знать системные качества целого, нередуцируемые к свойствам образующих его элементов, где утвердилась идея несводимости целого к простой, аддитивной сумме частей. Изменялись представления о причинности, возникли представления о циклической причинности. Вещь стала пониматься как процессуальная система, которая самовоспроизводится в результате взаимодействия со средой. На основе саморегуляции. Радикальному переосмыслению подверглись категории части и целого, их соотношение: вхождение частей в систему, их свойства определяются характером ее целостности. Если в рамках механистической картины мир уподобляли часам, механическому устройству, то в неклассической науке при освоении сложных систем в технике и с развитием кибернетики в середине XX века мир стали уподоблять организму, рассматривали его как процесс, исключающий «мертвое равновесие» и «предопределенность вперед установленной гармонией» в духе Г. Лейбница ^[29]. Мир объектов стал восприниматься на основе онтологии сложных саморегулирующихся систем ^[30].

Этот пересмотр онтологии системности объектов науки продолжился с появлением постнеклассической науки, будучи определяемым еще большей сложностью систем, которые В.С. Степин характеризует, во-первых, уже не только как саморегулирующиеся, но и как саморазвивающиеся, во-вторых, как «человекоразмерные системы», поскольку они включают в свой состав людей, как субъектов, преследующих свои собственные цели, для реализации которых они подбирают те или иные средства их достижения.

Общим для классики и неклассики является то, что ни классическая, ни неклассическая рациональность не выводят нас в область человеческой деятельности, которая имеет специальной целью переделку действительности, что отличает их от постнеклассической науки, изучающей сверхсложные системы с участием человека как целеполагающего начала в таких системах. Только здесь можно вести речь о предумышленном изменении онтологии объекта человеком взамен «созерцающего сознания», ибо «само человеческое действие не является чем-то внешним», а «включается в систему, видоизменяя каждый раз поле ее возможных состояний» ^[31].

Очевидно, что, с одной стороны, неправомерен редукционизм, когда сложные системы сводятся к простым, механическим, с другой стороны, было бы ошибкой рассматривать простые системы по идеалам и образцам сложных систем, включая первые в состав вторых, отрицая их самостоятельное существование. Таковы обнаруживаемые противоположные типы редукционизма. Оба эти типа редукционизма несостоятельны с позиций диалектики, поскольку понятие развития означает восхождение от простого к сложному. С точки зрения развития можно говорить о самостоятельном существовании простых систем, «не обязанных» существовать исключительно в составе сложных систем (на чем настаивает, например, идеализм и религия, признающие первичность «сложного» в виде «Высшего разума или Божественного начала»), но имеющих право существовать самостоятельно. С точки зрения развития можно говорить также о нередуцируемости сложного к простому (на чем настаивает не диалектический, а метафизический материализм, крайней формой которого выступает механицизм, порывающий с материалистической философией после возникновения материализма диалектического, пытаясь говорить в духе позитивизма), о реальности процесса развития как восхождения от простого к сложному и сверхсложному, включающему в свой состав человека – не только в качестве субъекта познания мира, но и как источника его дальнейшего развития.

Не случайно, что переход науки на ступень постнеклассики предполагает идеи и представления об эволюции основных сфер Универсума – неживой природы, живой природы и общества. Эти идеи «универсального эволюционизма» «составляют концептуальное ядро современной научной картины мира», начинающей функционировать «в качестве исследовательской программы», получая свою конкретизацию, например, в виде синергетики ^[32]. Они явно далеко выходят за пределы и механицизма, и экономизма. Ведь нужно учитывать, что свойства экономики как подсистемы общества обусловлены обществом, состоящим не только из экономики. «При изучении «человекоразмерных» объектов, – пишет В.С. Степин, – поиск истины оказывается связанным с определением стратегии и возможных направлений преобразования такого объекта, что непосредственно затрагивает гуманистические ценности», «объективно истинное объяснение и описание применительно к «человекоразмерным» объектам не только допускает, но и предполагает включение аксиологических факторов в состав объясняющих положений», как и решение «проблем этического характера, определяя границы возможного (или необходимого – М.П.) вмешательства» ^[33]. Нормы и идеалы постнеклассической науки позволяют преодолеть изображение частного, экономического процесса, пытающегося стать универсальным в духе экономизма, открыть возможность представления экономики как частного проявления всеобщего развития бытия и общества.

1. 7. Экономизм и современное осложнение истории

Необходимость преодоления экономизма диктуется осложнением исторического процесса, которое надо отличать от его усложнения.

На одну из форм такого осложнения указал еще Адам Смит. Он обратил внимание на то, – пишет М. Хазин, – что «если есть замкнутая экономическая система (то есть не связанная с внешним миром), то уровень разделения труда (От него, согласно Антонио Серро, жившему в Италии на рубеже XVI-XVII вв., зависит богатство; иначе говоря, чем выше уровень разделения труда в экономической системе, тем больше она создает прибавочного продукта; капитализм есть углубление уровня разделения труда с использованием для этого капитала – М.П.) будет углубляться только до некоторого предела, связанного с размерами этой системы. Или, другими словами, масштаб экономической системы определяет максимальный уровень разделения труда» ^[34]. Значит, любая экономическая система по достижении некоторого уровня разделения труда вынуждена расширяться, чтобы не был остановлен научно-технический прогресс. Этот вывод подтвердился в XX-XXI вв., позволил объяснить 1 и 2 мировые войны, порожденных необходимостью расширения (завоевания) рынков. Но они все же ограничены размерами нашей планеты, охваченной капитализмом. М. Хазин полагает, что отсюда следует вывод о «конце капитализма», заставляет задумываться современных специалистов в области обществоведения о посткапиталистической форме общества.

Ныне производство потребляемых вещей вытесняется производством потребительных стоимостей «на продажу», а это последнее – современной финансово-паразитической деятельностью, появлением виртуальной экономики, ведущей человечество дорогой вырождения и гибели. Преодоление этого вырождения и ставит в повестку дня реализацию марксистского проекта. Причем нужно разделять ближайший и более отдаленный горизонты. Ближайший представляет собой, так сказать, ручное управление текущими процессами, чтобы сдержать негативные процессы, их темп, более отдаленным является план преодоления господства части над целым, «пещерного бытия» людей в мире экономизма (и технологизма), освобождение социальности, которая обеспечивает развитие человеческих сил без подчинения видению всего и вся сквозь очки денежного знака рубля, доллара или евро.

«Тюремное заключение» человечества не может продолжаться вечно, нельзя отождествлять «экономизм» (как и «механицизм») с «материализмом» ^[35].

Преодолевая это «пещерное бытие», с одной стороны, предстоит освободиться от чрезмерной «подручности», «средственности» человека, с другой стороны, нужно так «утверждать, гарантировать субъектность личности, чтобы сам индивидуально-ответственный способ существования в мире возвысить до исторически значимой величины» ^[36]. Данная проблема сегодня превратилась в острую и актуальную проблему отчуждения от социальности, в результате чего не только постсоветская Россия, но и все человечество, «земная цивилизация явно вступила на гибельный путь самоуничтожения» ^[37].

По нашему мнению, отчуждение от социального мышления имеет свои истоки и причины. Они коренятся в абсолютизации экономики (части общества над всем обществом), основанной на господстве частной собственности и зависимой от этого феномена экономизма технологии, принимающей в таком случае форму технологизма. Такая абсолютизация противоречит позиции материализма и диалектики, которые вместо того, чтобы «помещать» человека в пещеру экономизма, признают его соразмерным всему бытию и его развитию, что привели к его возникновению, существование которых он пролонгирует своей социальной деятельностью и мышлением. Экономизм же стал причиной выделения голой рациональности из человеческого ума, выделения его алгоритмов (схем) и воплощения их, скажем, в технических устройствах и технологиях. Да и в самом человеке, на что указывал уже Аристотель, анализируя мышление и деятельность первого европейского философа Фалеса, продемонстрировавшего способность нажить деньги, но к этому не стремившегося, ибо не видел в этом мудрости ума: такой человек живет ради наживы, обслуживает экономизм ^[38].

К. Маркс полагал, что если рабовладение и феодализм все еще сохраняли «идиллические отношения» между людьми, то капитализм в своем принципе «не оставил между людьми никакой другой связи, кроме голого интереса, бессердечного «чистогана». При капитализме все стало «меновой стоимостью»: «личное достоинство человека, профессионализм врача, юриста, вдохновение поэта, человека науки и т.д., и т.п. Даже семейные отношения сведены к «чисто денежным отношениям»» ^[39]. Фактически здесь речь идет уже об «экономизме», при котором человек на все смотрит через денежные знаки: доллар, евро, рубль и т.д., и этот взгляд вступает в противоречие с необходимостью брать мир таким, каков он есть сам по себе, «без всяких посторонних прибавлений» ^[40], как он вступает и в противоречие с диалектикой, требующей учитывать развитие явлений как присущее им самим развитие («саморазвитие») в качестве подлинного способа существования.

При «экономизме» экономика из системообразующего фактора человеческого общежития, «хозяйства» или «домохозяйства», как говорил Аристотель ^[41], превращается в некую не выдуманную, как у Платона, но вполне реальную, ограничивающую «пещеру», в которой оказывается человек. В этом экономизм и является аналогом механицизма.

Обратим внимание еще на один немаловажный факт. Производительность хозяйственной сферы исторически долгое время оставалась такой, что основная масса людей была занята именно в сфере хозяйства, что было причиной широкого восприятия марксизма, заостренного на преодоление «экономизма» ^[42], как «экономического материализма» (или «экономического детерминизма»). Коренным образом положение изменилось во второй половине XX веке, когда численность людей, занятых собственно в хозяйственной сфере, сократилась примерно до 20%. Тогда стало понятно, что сведение всей человеческой жизни к экономической жизни не есть выражение материалистической позиции, как не является правомерным отождествление философской категории материи с физическим понятием вещества в природе. При «вновь открывшихся обстоятельствах» становится естественным рассматривать сферу хозяйства, экономики как одну из многих сфер человеческой деятельности, преодолевая абсолютизацию «экономизма», когда часть пытается подчинить себе целое, овладеть всем обществом в целом. Люди, занятые в сфере хозяйства, снабжают других членов общества средствами существования; они к этому вынуждаются другими людьми, обстоятельствами личной жизни или делают это добровольно; им дают возможность жить, чтобы «за их счет» могли жить другие. Так «хозяйство» выполняет свою фундаментальную роль: обеспечение общества необходимыми для его существования «благами» для удовлетворения первых, наиболее простых потребностей людей.

При «вновь открывшихся обстоятельствах» экономика как способ организации и состояние «хозяйства» перестает «поглощать» все прочие общественные явления, они обретают независимость от хозяйства, поскольку оно начинает «в норме» выполнять свою роль по обеспечению общества своими продуктами. К. Маркс писал, что капитал рано или поздно подводит к ступени, на которой падает принуждение и монополизация общественного развития (включая сюда его материальные и интеллектуальные выгоды) одной частью общества за счет другой», а эта ступень «создает материальные средства и зародыши для отношений, которые при более высокой форме общества дадут возможность соединить прибавочный продукт с более значительным ограничением времени, посвященного материальному труду, ибо действительное богатство общества и возможность постоянного расширения процесса его воспроизводства зависит не от продолжительности прибавочного труда, а от его производительности и от большей или меньшей обеспеченности тех условий производства, при которых он совершается. Царство свободы начинается в действительности лишь там, где прекращается работа, диктуемая нуждой и внешней целесообразностью, следовательно, по природе вещей оно лежит по ту сторону сферы собственно материального производства. Как первобытный человек, чтобы удовлетворять свои потребности, чтобы сохранять и воспроизводить свою жизнь, должен бороться с природой, так должен бороться и цивилизованный человек, должен во всех общественных формах и при всех возможных способах производства. С развитием человека расширяется это царство естественной необходимости, потому что расширяются его потребности; но в то же время расширяются и производительные силы, которые служат для их удовлетворения. Свобода в этой области может заключаться лишь в том, что коллективный человек, ассоциированные производители рационально регулируют этот свой обмен веществ с природой, ставят его под общественный контроль, вместо того, чтобы он господствовал над ними как слепая сила; совершают его с наименьшей затратой сил и при условиях, наиболее достойных их человеческой природы и адекватных ей. Но тем не менее это все же остается царством необходимости (здесь уместно повторить, ввиду ее важности, ранее приводившуюся мысль о том, что со временем человек уходит из этой сферы, которая начинает осуществляться техническим средствами, наделенными искусственным разумом и реализующими функции создания потребных для людей благ, которые до того творились при непосредственном участии человека в процессе производства; теперь человек становится «рядом» с производством, которое осуществляется автоматами с участием – IT-техники; это качественное изменение, например, по мнению С. Платонова, совпадает с построением коммунизма – М.П.). По ту сторону его начинается развитие человеческих сил, которое является самоцелью, истинное царство свободы, которое, однако, может расцвести лишь на этом царстве необходимости как на своем базисе» ^[43].

Развитие человеческих сил становится самоцелью, обеспечиваемой экономикой. Поэтому сокращение «рабочего дня» людей в сфере «хозяйства» К. Маркс считал «основным условием» выхода за пределы царства необходимости. А своим социально-экономическим анализом капитализма К. Маркс показал, что сам капитализм подводит человечество к ступени, которая преодолевает «экономизм», открывая двери к универсальной деятельности за границами «экономической необходимости», если экономика начинает нормально обслуживать потребности людей, а люди могут в таком случае занимать себя другими формами деятельности.

А.А. Зиновьев указывает на подобный случай в России после революции 1917 года, когда формирование общества начиналось «с образования системы власти», которой приходилось создавать «экономический базис» ^[44]. При этом сознание отпочковывалось от экономической деятельности людей в качестве универсальной деятельности. В Советском Союзе происходило разрастание сознания людей, усиление его роли, увеличение числа людей и действий, специфически связанных с сознанием, росла роль познавательного аспекта сознания, науки, искусства, иных внеэкономических сфер, например, космонавтики.

Рассматривая опасное содержание, которым «наполняется» современный мир, А.Д. Урсул пишет о «принятых во всем мире способах хозяйствования и неконтролируемой ориентации на экономический и научно-технический рост, производство новых искусственных потребностей» ^[45], он указывает на их универсализацию, глобализацию, космизацию. Только при разрешении этой проблемы можно принять известный тезис К.Э Циолковского об отсутствии конца жизни, разума и прогрессирующего развития человечества, которое, по мысли ученого, может быть гарантировано широким освоением космоса. В таком случае он может стать «достоянием всего человечества» ^[46].

К сожалению, с ликвидацией Советского Союза в России произошел возврат к господству «экономического бытия и сознания» людей: многие виды деятельности вновь погружаются в сферу «бизнеса», претендующего на подмену бытия и его развития, соразмерным которым является родовая сущность человека – в понимании ее уже философами древности. Это хорошо видно, скажем, на примере сфер образования, науки, художественной культуры, медицины и т.д., в отношении которых действует принцип остаточного финансирования, превосходящий его действие в СССР. «Экономизм» – мир, где господствуют эгоистические интересы, социально институализированные в социуме частнособственническими отношениями между людьми. Без всяких «художественных» преувеличений, как могло казаться во времена К. Маркса.

Такое положение дел и в наше время все еще кажется, к сожалению, не более чем «преувеличением» ^[47], а не правомерной «теоретической абстракцией» при обобщении эмпирических фактов экономизма. Утверждение о преувеличениях являются реакцией на то, что, согласно К. Марксу-теоретику, «капиталист есть лишь персонифицированный капитал, и функционирует в процессе производства лишь как носитель капитала», который «выкачивает из непосредственных производителей, или рабочих, определенное количество прибавочного труда, который он получает без эквивалента и который по своей сущности всегда остается принудительным трудом, хотя бы он и казался результатом свободного договорного соглашения. Этот прибавочный труд выражается в прибавочной стоимости, и эта прибавочная стоимость существует в прибавочном продукте. Прибавочный труд вообще, как труд сверх меры данных потребностей, всегда должен существовать»; причем, «при капиталистической… системе он имеет только антагонистическую форму и дополняется полной праздностью известной части общества» ^[48]. Разумеется, в современных условиях эта система существует в условиях «многоукладности», которая несколько ослабляет влияние капиталистической системы, обнаруживая ее абстрактность, «дополненность» ее другими формами жизнедеятельности людей в современном обществе.

«Экономизм» является закономерным продолжением и порождением капитализма прошлых веков, его регрессивности в эволюции. И он является антиподом социальности и соответствующего ей социального мышления, ибо «экономизм» превращает экономику из средства развития человека и общества в средство их деградации, вырождения, а сама «экономика» из средства человека превращается в цель, воспринимается как «самоцельный» процесс, ибо является отчуждением от бытия и его развития, претендует на их подмену.

Человекоразмерные системы «проблемны», поскольку в общем случае человек не есть ученый; ученые образуют лишь одну из многих категорий людей. Получается, что в ходе производимых людьми изменений действительности конкретный человек может опираться не только на истинные или ложные знания, которые все еще остаются субъективным образом объективного мира, но и на представления, выходящие за границы истины, лжи и заблуждения, которые являются продуктами процессов симулирования и достойны называться симулякрами. На эти феномены обратили внимание современные философы-постмодернисты. Входящие в человекоразмерные системы люди выдвигают цели, вырабатывают стратегии их достижения, опираясь на разные мировоззренческие представления и проистекающие из них средства и методы. Ведь всякое человеческое представление, если оно действенно, принадлежит не только человеческой голове субъекта, но в(ы)ходит в объективное существование, становясь достоянием человекоразмерной системы, а неоднозначность детерминирует возможность существенно различных последствий в зависимости от указанной модальности. Например, человек, может руководствоваться религиозными вероучениями, которые неверно оценивать ни с точки зрения категории объективной истины, ни с точки зрения категорий неистинности – непреднамеренного заблуждения или преднамеренной лжи. Они могут быть поняты как результаты не познавательной деятельности, но как продукты симулирования таковой, и тогда они не должны рассматриваться ни как истинные, ни как ложные.

«Проблемности» человекоразмерных систем имеют и другую модальность: с одной стороны, процессы в них можно рассматривать как сконструированные человеческой деятельностью, с другой стороны, можно рассматривать эти же процессы как естественные, как выражающие сущностные особенности развивающегося объекта, как выражение ее природы. С системами такой модальности нельзя экспериментировать произвольно. В процессе их исследования и практического освоения особую роль начинает играть знание запретов на некоторые стратегии взаимодействия, потенциально содержащие в себе катастрофические последствия. Тем самым этика становится внутренним достоянием таких систем, стимулирует поиск истины, а отступление от гуманистической ориентации, напротив, уводит от поиска истины.

Как было показано, экономизм содержит в себе потенциально опасные для человечества стратегии, чреватые антропологической катастрофой. Необходимость избежать ее равносильна преодолению феномена экономизма, чтобы дать место подлинной экономике как условию развития человека и общества.

Выводы

В статье, во-первых, уточнено понимание экономики в ее соотношении с обществом и другими сферами общества. Экономика характеризуется в контексте взаимоотношения потенциальной сущности человека и ограничения его конкретно-историческими формами существования, накладывающими ограничения.

Во-вторых, выявлен феномен экономизма и предложено соответствующее его сущности понятие. В отличие от экономики, призванной обслуживать человека и общество, экономизм стремится поглотить все сферы общество, подминая и подменяя общество в целом сферой экономики, претендующей на субстанциальный статус в границах социальной динамики.

В-третьих, указывается на альтернативные понятия «производства», соответствующие экономике и экономизму.

В-четвертых, раскрыто сходство феномена экономизма с известным явлением механицизма. Дан сравнительный анализ того и другого, указывающий на их общность и различие. Различие лежит в плоскости различения общефилософской картины мира и ее динамики, где возник феномен механицизма, с одной стороны, и картины социальной реальности и ее динамики, где появился экономизм, с другой стороны.

В-пятых, показано несоответствие экономизма и механицизма науке и ее эволюции от классической рациональности к рациональности неклассической науки и, далее, к рациональности постнеклассической науки. Показано, что предметом философии, взятой в форме общетеоретического мировоззрения, является чистое всеобщее или всеобщее как таковое, которое есть цель и душа философии; предметом же любой частной науки является частное, единичное, конкретный «кусок» мироздания. Действительность же есть единство всеобщего, особенного и единичного; всеобщее в ней существует не иначе как через особенное и единичное, а единичное и особенное существует не иначе как единичное и особенное проявление всеобщего. Именно данное обстоятельство и было выявлено в процессе эволюции научного познания, к сфере которого относится экономика.

В-шестых, дана картина экономизма в условиях «осложнений», переживаемых современным обществом, подводящая читателя к мысли о необходимости преодоления экономизма как негативного явления в современной социальной жизни.