Роль надежды и оптимизма в современной культуре

Kanasz Tatiana PhD in Sociology assistant professor, The Maria Grzegorzewska Academy of Special Education Ul. Szczęśliwicka 40, 02-353 Warszawa, Polska Kanasz Tatiana Adjunct of the Department of General Social Studies and Interdisciplinary Research at Akademia Pedagogiki Specjalnej im. Marii Grzegorzewskiej (Warsaw) Ul. Szczęśliwicka 40, 02-353 Warszawa, Polska katavla@yahoo.com Другие публикации этого автора

В аксиологическом пространстве ценности надежды и оптимизма занимают особое место. Это связано с процессами эволюции человека: надежда позволяла верить в лучшее, а оптимизм мотивировал активность человека в достижении поставленных целей. В сфере морали надежда, как универсальная общечеловеческая ценность, дополняет веру и любовь. Следует отметить, что надежда и оптимизм ценились не всегда и не везде, а в народных высказываниях можно найти двойственное отношение к рассматриваемым явлениям. С одной стороны, «Без надежды – что без одежды: и в теплую погоду замерзнешь», однако, «Из одной надежды не сшить одежды» (русские пословицы)^[16]. Как в польской, так и в русских пословицах говорится: «Надежда умирает последней», «Где жизнь, там и надежда». Категория надежды связана с поиском смысла жизни, возможностью достижения счастья, даже в трудных жизненных обстоятельствах.

Оптимизм и надежда связаны, как правило, с положительными ожиданиями по отношению к грядущим событиям. Следует отметить, что оптимизм может относиться также к настоящему и прошлому времени, тогда как надежда связана с будущим. Оптимизм и надежда взаимосвязаны Часть авторов (Тайгер, Селигман, Чапински, Стах) считает, что надежда – это особая форма оптимизма, его составляющая. Однако, это качественно различные понятия. Антиподом оптимизма является, с точки зрения обывателя, пессимизм (психологи указывают на реализм), а антиподом надежды – безнадежность, которой сопутствует страх. Считается, что надежда более эмоционально окрашена, чем оптимизм. Однако, и оптимизм и надежда являются важными психологическими ресурсами личности и общества.

Особая роль этих социальных феноменов возрастает во времена коренных социальных изменений: революций, реформ, кризисов и конфликтов. На макросоциальном уровне оптимизм и надежда обусловлены условиями жизни общества: безопасности, свободы, справедливости, благосостояния. На микросоциальном уровне оптимизм и надежда вплетены в биографию человека и его семьи, возможности самореализации. Они являются важными составляющими социального доверия, а вместе с тем и социального капитала. Оптимизм (реалистичный, умеренный) и надежда (сопутствующая вере и любви) усиливают волю к жизни, способствуют социальному развитию общества. Следует отметить, что оптимизм и надежда не исключают возможности видения ограничений и реальных проблем, а также принятия критической позиции.

История показывает, что деструктивными для социума оказываются варианты утопических, нереальных проектов общественного устройства. Финансовые кризисы богатых западных стран привели к критике чрезмерно оптимистической ориентации. Западные философы обратили внимание на умеренный, осторожный оптимизм ^[39]. Осторожный оптимист, считает Скрутон, осознает факт, что живет в несовершенном мире. Однако, человек, настроенный оптимистически, сосредоточен на общем благе, а не собственных эгоистических интересах.

Целью статьи является изучение универсальных, а также специфических аспектов надежды и оптимизма в контексте польской культуры и общества.

Надежда - это ежели кто-то верит,
Что земля это не сон, а живое тело,
И что зренье, прикосновенье и слух не лгут.
А вещи, все, которые знал я прежде
Похожи на сад, когда ты стоишь в воротах.

Туда не войти. Но всё это там - точно.
Если бы мы умнее и лучше смотрели
Мы бы увидели в этом саду мировом
Новый цветок и множество новых звёзд.

Кое-кто говорит, что это только обман
Зрения - нет ничего, всё это нам только кажется.
Но именно эти люди живут без надежды
Думая, что когда человек обернётся
Мир за его спиной Б Ы Т Ь перестанет,
как будто его украли.

Чеслав Милош «Надежда»

В античные времена часть мыслителей отрицало значимость надежды. Надежда понималась как иллюзия, которая может приводить человека в отчаяние. Судьба человека представлялась предопределенной, а следовательно не было места для надежды что-либо изменить в своей судьбе. Однако, уже тогда зарождалось и другое понимание феномена надежды. Древнегреческий философ Платон считал надежду наградой за добродетельную жизнь. Согласно Платону, истинные и достижимые надежды бывают у хороших и разумных людей. И наоборот, дурные и неразумные люди имеют ложные надежды ^{[15; 12]}. Аристотель, ученик Платона, считал, что надежда увеличивает уровень социального доверия.

В христианстве надежда представляется как положительная ценность. Она рассматривается как одна из добродетелей наряду с верой и милосердием. Мессианская надежда основана на уповании на справедливый суд Христа и спасение. Однако, любовь к богу ставится выше надежды ^[1].

С философской точки зрения надежда – это ожидание блага, осуществление желаемого. По мнению Е. С. Кононовой, универсальный смысл понятия надежды заложен в ожидании, которое раскрывается через человеческие потребности «я хочу» и «я могу» ^[6]. Габриель Марсель считал надежду главной составляющей человеческого сознания. Поль Рикер подчеркивал, что надежда спасает людей от отчаяния. Особый вид надежды – эсхатологическая. Она, по Рикеру, обозначает ожидание приближения к счастливому раю. В «Трактате о счастье» Оммерсон пишет о том, что в конечном счете человек надеется на то, что не исчезает бесследно, что в мире есть нечто важное и непознанное человеком ^[31].

Эрик Фромм рассматривал надежду как психологическую категорию, которая способствует жизненному росту ^[21]. Надежда – это состояние бытия, внутренняя готовность к напряженной активности. Она отличается от пассивных ожиданий, а также от форсирования событий, которые невозможны. Надежда тесно связана с верой, понимаемой как убеждение, что существует много реальных возможностей, которые необходимо вовремя обнаружить. Стойкость является необходимым атрибутом надежды. Крах надежды может приводить к деструктивному поведению.

В психологии понятие «надежды» понимается по-разному в зависимости от теоретической перспективы. Для поведенческих психологов надежда – это способность действовать, для экзистенциалистов надежда – это элемент жизни, для когнитивистов надежда – это позитивное ожидание. Больше о различных трактовках прочтем у К. Муздыбаева ^{[9, с. 18-19]}.

В структуре надежды различимы такие важные составляющие, как временная открытость, терпение, активность при ожидании, неприятие капитуляции, вера в реальность и воля ^{[9, с. 20]}. Именно жизненная воля и целеустремленность позволяют говорить о преобразовательной энергии надежды, дают чувство контроля и уверенности.

Основными функциями активных форм надежды являются: адаптивная, мотивационная, регулятивная и креативная ^{[9, с. 23-24]}. Дисфункции проявляются, как правило, при некоторых видах надежды: иллюзорной, мистической, революционной, мессианской. Основная причина – это неадекватность оценки реальной ситуации, неадекватные способы достижения целей, решения проблем.

С 2000 года все большее внимание к надежде и оптимизму проявляют представители позитивной психологии ^{[23; 40; 41; 42]}. Р. Снайдер определяет надежду через способность формулировать цели, развивать стратегии их достижения, а также инициировать и поддерживать мотивацию для использования этих стратегий ^[23].

Для социологов надежда интересна в контексте общественных связей и социальных процессов. Уже в 19 веке в книге «Об общественном разделении труда» Эмиль Дюркгейм подчеркивал роль надежды как важного экзистенциального ресурса в ситуации аномии ^[38]. В тяжелых жизненных ситуациях надежда является способом преодоления трудностей. Однако, в некоторых случаях (например, экономического кризиса, политического переворота) может выступить разочарованность, раздражительность и отвращение к жизни, приводящие к дезорганизации в обществе, отсутствии ориентиров, что в свою очередь порождает аномические самоубийства. Даже общественный прогресс не оберегает людей от несчастий и терпения.

Надежда социально определена: более обеспеченные слои населения имеют высший уровень диспозиционной надежды, чувства контроля над собственной жизнью и самоуважения. Надежда характерна и для молодежи, стремящейся найти свое место в жизни и прожить счастливую (добрую) жизнь.

Поиск правды о христианстве и человеке Юзеф Тишнер, польский философ и священник, видел в надежде. В книге «Мир человеческой надежды» он писал: «Человек защищает себя своей надеждой, и своей надеждой борется за свое человеческое лицо» ^{[48, с.6]}. На личностном уровне, по Тишнеру, надежда связана с героизмом и зрелостью [там же, с. 272-273]. Надежда создает возможность для человеческого героизма. Надежда голодных людей рождает героизм борьбы с голодом, надежда рабов порождает героизм борьбы за свободу. Христианская надежда дает жизнь различным формам христианского героизма. Символом одних была мученическая смерть, а символом других – обычная спокойная жизнь. Тишнер отмечал, что если удастся понять специфику героизма конкретного человека, то можно будет постичь фундамент его надежды.

Зрелая надежда похожа на плодовое дерево, которое вырастает благодаря определенным условиям. Она не может быть оторвана от реального мира. Вместе с тем, зрелая надежда рождает новый мир. «Надежда вырастает из опыта изменчивости мира и изменчивости человека» [там же, с. 275]. Зрелость надежды проявляется в героизме, с которым человек готов защищать ее плоды.

Тишнер писал о том, что надежда может иметь разные формы величины. Надежда может быть поверхностной или глубокой, тесной или широкой, с малыми или большими ожиданиями, с большей или меньшей степенью готовности понести жертву [там же, с. 274]. Автор считал, что форму величины надежды определяют ценности, особенно в трагической ситуации настоящего времени, в которой человек стоит перед трудным выбором: оживить, заглушить или убить надежду. Надежда направлена как на внешний мир (в поисках ценностей), так и на внутренний, помогая человеку ощутить ценность самого себя (человеческое достоинство).

Особое значение категория надежды приобрела в литературных произведениях периода романтизма. Среди польских авторов стоит упомянуть Адама Мицкевича, Юлиуша Словацкого, Циприана Норвида, Зигмунда Красинского. Словацкий в стихотворении «Мое завещание» писал:

В заключенье, живите, служите народу,

Не теряйте надежды, чтоб ночь побороть.

А придется, каменьями падайте в воду,

В светлой вере: те камни кидает Господь.

1839-1840, перевод Бориса Пастернака

К надежде и вере обращался в своих стихах и Зигмунд Красинский. К примеру, в стихотворении «Волна» из цикла «Строфы к музыке», поэт писал:

Что ж ты не слышишь, как, у скал рыдая,
Волна грохочет, погибает в горе,
С жестоким камнем вековечным в споре?
Так бьется сердце польское, страдая, -
Как волны в море.

Гляди: отхлынув от скалистой суши,
Волна воскресла, ярко-бирюзова!
Осколки сердца так сольются снова,
Надежда с верой нам осветят души:
Даю вам слово.

Польский психолог Ю. Козелецки определяет надежду как многомерную познавательную структуру, в основе которой находится убеждение, что в будущем с определенной степенью вероятности человек достигнет важную цель ^[37]. Надежда имеет различные формы (активные и пассивные, реальные и утопические, общие и частные), относится к разным объектам (личности, народу, общественным движениям, группам). Используя различное соотношение страха и надежды, Козелецки выделил три типа общества: 1) общество страха, 2) общество равновесия, 3) общество надежды. Особый интерес автора относится к третьему типу. В обществе надежды доминирует индивидуальная и коллективная надежда. Коллективная надежда основана на убеждении, что благодаря солидарному выполнению заданий и сильной мотивации данная общность достигнет в будущем общее благо (цель) с определенной вероятностью. В таком обществе имеет место «зрелая надежда» - активная, экспансивная, реалистичная, динамичная.

Польский социолог Ян Щепаньский считал, что без надежды невозможно развитие общества ^{[45, с. 277]}. «Мудрые правители знают, что надежда является источником стремлений, и поэтому политические устрои состязаются в надеждах и обещаниях, побуждающих стремления людей, поскольку в этих надеждах и порожденных из них устремлений находится также источник силы государств и народов» [там же, с. 276]. Однако, автор предостерегал перед чрезмерными иллюзиями, которые могут уничтожать рациональные устремления, становиться причиной упадка. Щепаньский в качестве неудачных политических проектов в истории Польши указывал на Царство Польское (Конгрессовую Польшу), а позже – на ситуацию в 1861-1863 гг.

Надежда, как некое коллективное представление, может передаваться путем обучения последующим поколениям, например в религиозных учениях. Она базируется на памяти преодоления трудностей в прошлом и ориентации на лучшее будущее. Интересным примером в развитии надежды в польском обществе может быть институт костела. В 1980-х гг. поляки все больше и больше обращаются к католической вере и обрядам. Костел противостоит коммунистическому режиму, поддерживает оппозицию. Однако, в современном польском обществе роль института католического костела ослабевает в результате возрастающего индивидуализма, светско-рациональных ценностей и материализма.

Некоторой светской альтернативой института, способного порождать и укреплять надежду, является гражданское общество. Гражданские инициативы, общественные организации, играют важную роль в демократических системах. В Польше гражданское общество постепенно развивается, однако годы социализма значительно подорвали потенциал социального капитала, включая культуру социального доверия.

В философских словарях оптимизм определяется как позитивный способ восприятия мира ^[14]. Он противопоставлен пессимистическому, а также реалистическому мировоззрению. Оптимизм связан с верой в общественный прогресс, возможностями науки и техники. В психологии оптимизм относится к характеру человека, является важным адаптационным механизмом ^[44]. «Оптимизм – это вера в лучшее в людях и в жизни» ^[13]. Считается, что люди с высоко развитым личностным уровнем развития более высоко ценят оптимизм как необходимый личностный ресурс.

Социолог Анджей Сицински в 1972 г. анализировал содержание понятия оптимизма. Он выделил два основных вида оптимизма: метафизический (доктринальный) и конкретный ^[43]. Первый вид оптимизма относится к положительному взгляду, касающемуся устройства мира. Второй вид обозначает положительную оценку определенных событий, явлений, фактов. Оптимизм можно рассматривать и с другой перспективы, которая различает предметный оптимизм (содержание взгляда, оценки) от субъектного (характеристики человека). Человек может быть оптимистом по своей природе, но он может иметь пессимистический взляд по отношению к некоторым сферам жизни. Сицински указывал на временной критерий оптимизма. Оптимизм может относиться к настоящему, прошлому и будущему, а может иметь вневременной характер. Совмещение нескольких критериев позволяет выделить различные формы оптимизма. Сицински обращал внимание на то, что с точки зрения роли оптимизма в поведении людей особое значение имеют следующие формы оптимизма: метафизический оптимизм, относящийся к настоящему времени («сейчас мир является...»), метафизический оптимизм, относящийся к будущему времени («в будущем мир будет...»), конкретный оптимизм по отношению к настоящему и будущему как общей положительной оценки фактов, событий, явлений.

Американский исследователь Лайонел Тайгер различает большой оптимизм от малого ^[47]. Большой оптимизм связан с ожиданием успешности по отношению к важным общим делам. Он обусловлен культурными и эволюционными факторами. Малый оптимизм относится к ожиданию успешности в конкретных жизненных ситуациях индивида. Тайгер отмечает, что оптимизм – это важная эмоция, которая в процессе эволюции не позволяла человеку сдаваться перед трудностями.

Оливер Беннет обращается к понятию культуры оптимизма, которая передается последующим поколениям, а которую формируют различные социальные институты, включая семью, школу, религию, психотерапевтов и политиков ^[22].

Психологи определяют оптимизм как особую черту личности. Представители позитивной психологии, основываясь на многочисленных эмпирических исследованиях, подчеркивают роль оптимизма в сохранении здоровья, скором выздоровлении, успехе. Мартин Селигман утверждает, что оптимизму можно научиться ^[42]. Для этого он создает специальные программы для детей, родителей, учителей, представителей разных профессий. Мартин Селигман определяет оптимизм через стиль объяснения. Оптимист считает неудачи временным явлением, специфичным для данной ситуации и обусловленным внешними причинами. Он видит возможности преодоления неудач. По Селигману, оптимизм основан на жизненной находчивости, положительном отношении индивида к себе и к миру, а прежде всего на стиле объяснения. Автор понимает, что оптимизм не является панацеей от всех бед. Оптимизм не заменит моральных норм поведения, амбиции и чувства справедливости, которые необходимо воспитывать у ребенка. И все же, в сочетании с этими качествами, оптимизм способствует достижению личного успеха и реализации социальной справедливости ^{[41, с. 365]}.

Польский психолог Януш Чапински выделил два типа оптимизма: экспансивный (направленный на успех) и оборонительный (содержащий надежду на избежание неудачи), функционирующих как система соединенных сосудов (снижение уровня одного вида оптимизма компенсируется повышением уровня другого). Американский исследователь Венштейн описал явление нереалистического оптимизма: большинство людей оценивают свою судьбу как более удачную чем судьба большинства людей. На основе исследований ^{[26; 28]} с использованием шкалы сравнительного оптимизма Венштейна, Чапински делает вывод, что именно последний вид оптимизма наиболее характерен для польского народа ^[27]. В этих исследованиях люди оценивали вероятность испытать в будущем неудачу или успех по сравнению с другими людьми того же возраста и пола. Как показали результаты исследования, респонденты в оценках негативных событий давали преимущественно оптимистические ответы («мало вероятно, что произойдут со мной») ^[28]. В оценках положительных событий пессимистические ответы доминировали над оптимистическими. Больший шанс себе, чем другим людям выиграть крупную сумму в лоторее приписывало 7% респондентов, достигнуть карьерного роста – 11%, дожить до преклонного возраста, сохранив здоровье – 17%, реализовать большинство жизненных планов – 19% [там же, с. 129]. Больший оптимизм поляки проявили по отношению к моральному аспекту достижений: «прожить жизнь достойно и честно, не ударив лицом в грязь» (39% оптимистов, 16% пессимистов). Чапински делает вывод о том, что в этической самооценке поляки убеждены в своем превосходстве над другими людьми, не очень верят в достижение успеха благодаря собственным усилиям, не уповают на дар судьбы [там же]. Однако, как показывают иследования общественного мнения, поляки считают себя в основном успешными людьми.

В моих качественных исследованиях представлений о счастье и благополучии польской студенческой молодежи варшавских вузов различных специальностей (естественных и гуманитарных), реализованном в 2012-2013 гг. (129 интервью проведенные группой студентов социологии Академии специальной педагогики под моим руководством), оказалось, что молодые люди видят свой успех как результат собственных усилий, но достижение этого успеха невозможно без помощи других людей. Несмотря на преимущественно пессимистические оценки сегодняшних реформ в сфере социального обеспечения, студенты надеются на лучший лично для них сценарий будущего. Представляя свое будущее спустя 10 лет, большинство студентов хотело бы иметь семью, детей, дом/квартиру, хорошо оплачиваемую работу.

Оборонительный тип оптимизма имеет эволюционную природу: для человека важнее надежда на избежание регресса, чем вера в прогресс. Значение оборонительного оптимизма возрастает для людей в трудной жизненной ситуации. Например, для безработных, лиц с тяжелыми заболеваниями, людей в трудном материальном положении. Однако, некоторые явления (злоупотребление алкоголем, употребление наркотиков) деструктивны для оборонительного оптимизма. И наооборот, для более обеспеченных людей, имеющих работу, хорошее состояние здоровья, важнее экспансивный оптимизм, направленный на успех в достижении жизненных целей. Преобладание той или иной формы оптимизма связано также с категорией возраста. Для молодежи важнее проявление экспансивного оптимизма, тогда как для людей старшего возраста (после 45 лет) характерен оборонительный оптимизм.

В постсоциалистических странах Центральной и Восточной Европы уровень социального оптимизма в начальный период трансформаций был крайне низок, чему способствовали ухудшение жизненных условий, новые требования к ожидаемому социальному типу личности, новые реалии капиталистической экономики. Гораздо выше ценилась надежда ^{[2; 33]}. Дычевский писал о надежде в безнадежных ситуациях как особой ценности характерной для польской культуры. Подобные утверждения встречаются и по отношению к русской культуре. Описывая особенности русского менталитета, Джидарьян делает заключение, что недобор счастья в жизни русского народа способствовал формированию компенсирующих качеств и структур психики – оптимизма и связанных с ним веры и надежды на лучшее будущее ^{[2, с. 43-44]}.

Как надежда, так и оптимизм, культурно обусловлены. В западных культурах надежда направлена на внешний мир. В них центральную роль играет активность человека и самостоятельное решение им своих проблем. В восточных же культурах надежда направлена на внутренний мир человека. Ее характерные черты – это подлинность, самовыражение и ожидание реализации устремлений. Оптимизм (особенно экспансивный) несколько выше ценится в некоторых западных культурах, например американской (с конституционным правом на счастье, с нормой ориентации на успех). Здесь также ключевую роль играет активная деятельность личности.

Однако, даже соседствующие культуры могут весьма отличаться друг от друга степенью выраженности метафизического оптимизма или пессимизма. Одной из популярных черт польской ментальности является, по мнению обывателей и части экспертов, норма негативности, недовольство и культура жаловаться (даже в успешной ситуации). Исследования польского психолога Богдана Войтишке показывают, что культура жаловаться относится к определенным сферам общественной жизни: политике, зарплатам, системе здравоохранения; а также к определенным социальным группам: людям старшего возраста, работникам бюджетной сферы ^[50].

Публицисты противопоставляют национальный характер поляков и чехов. Особым элементом чешской культуры является спокойствие (pohoda), положительное воприятие событий, радость жизни, юмор. Известный польский репортер Мариуш Щигель в книге «Сделай себе рай» описывает явление pohoda в различных ситуациях и контекстах. Оно имеет свои основания в атеизме, индивидуализме, свободе. По мнению Щигеля, поляки, наоборот, любят несчастья, любят терпеть, способны объединяться в трагической ситуации ^{[46, с. 194-195]}. В книге приводится следующий пример. В 1989 году на площади Вацлава чехи радовались, что закончился коммунизм, звонили ключами, тогда как поляков такое событие не объединяло. В современной Польше празднуются даты, связанные с поражением, как начало Второй мировой войны или Варшавское восстание.

С одной стороны, социальный оптимизм может принимать форму социальных настроений, измеряемых в социологических исследованиях общественного мнения. С другой стороны, оптимизм рассматривается как длительная диспозиция, характерная для данного народа. Подобное разграничение вводил в 1971 году польский историк литературы Игнаций Хшановский. Для него оптимизм народа – это прежде всего вера в свои возможности, гордость и уважение к культурному наследию своего народа ^[25]. Обращаясь к истории польской литературы, Хшановский отмечал пессимистический характер польского народа, неверие в свои силы, возможности. Подчеркивал необходимость воспитания более оптимистически настроенных поляков.

Согласно новейшим исследованиям уровня и качества жизни поляков с 2013 года, оптимизм (вместе с душевным спокойствием) находится на 9 месте в иерархии ценностей, следуя за здоровьем, браком, детьми, работой, деньгами, Богом, друзьями, честностью ^[29]. Несколько ниже за оптимизмом следуют уважение, сильный характер, образование и свобода. Поскольку в начальный период трансформации исследователи не использовали именно таких категорий ценностных ориентаций, можно лишь косвенно и с особой осторожностью проследить изменения значимости ценностной ориентации оптимизма в польском обществе.

Согласно репрезентативным социологическим исследованиям с 2006 года, поляки, отвечая на вопрос об элементах удачной жизни («По Вашему мнению, что является самым важным, чтобы жизнь была удачной?»), называли прежде всего здоровье (51%), деньги (благосостояние) (46%), семью (34%), работу (24%), любовь (11%) ^{[24, с. 2]}. Респондент мог назвать от одной до трех ценностей, поэтому % не суммируются до 100. Далее следовали хорошие отношения с другими людьми (9%), спокойствие, жизненная стабильность (7%), счастье (6%), стабилизация в стране и в мире (4%), соответствующие черты характера (3%), дружба (2%). В соответствующих чертах характера анкетиремые называли оптимизм, веру в себя, трудолюбие и предприимчивость. Эти черты выше ценили учащиеся и студенты, лица занимающиеся умственным трудом, респонденты с высшим образованием, с несколько высшим уровнем дохода, в возрасте 18-24 лет, 35-44 лет. Ниже в представлениях об удачной жизни ценились дом, квартира, самореализация, карьера, вера, религия, образование (по 1%). Из приведенных данных можно заметить, что оптимизм –не самая главная ценность. Он скорее играет второстепенную роль, способствует достижению успеха.

В исследованиях условий и качества жизни поляков использовался показатель оптимистической ориентации индивида. Он состоит из следующих компонентов: удовлетворенности жизнью, хорошего психического самочувствия, степени жизненной находчивости ^[36]. В целом, авторами делаются выводы о достаточно высокой степени оптимистической ориентации.

Оптимизм зависит от материальных условий: чем выше уровень материальной обеспеченности, тем выше вероятность проявлять оптимистическое настроение. По Чапинскому, оптимизм относится не столько к национальному характеру, сколько к экономической ситуации. С одной стороны, поляки не столь оптимистичны как американцы. С другой, американцы польского происхождения ничем не отличаются в своих настроениях от остальных американцев ^{[29, с. 277-278]}.

Какова же культурная специфика надежды и оптимизма? В принципе, надежда – это универсальный фундаментальный феномен. Ее роль возрастает в трудные времена, а следовательно неразрывно связана с историей народа, с общественными институтами, социальными структурами. В период трансформации специфика надежды в польском обществе имеет определенные схожества с надеждой в других странах Центральной и Восточной Европы. Имеет и свои особенности. В период упадка коммунистического режима главная надежда основывалась на устремлениях к свободе, а позже – на материальном благополучии.

Посттрансформационная надежда поляков, живущих в демократическом обществе, направлена на более высокий уровень благосостояния. Следует отметить возрастающую роль удовлетворенности жизнью в современном польском обществе, которому сопутствует существенное улучшение жизненных условий и возможностей реализации личностного потенциала. Находясь в Европейском Союзе и свободно перемещаясь по странам-союзницам, часть поляков реализует свои амбиции, связанные с образованием, работой. Однако, не следует забывать, что многие поляки просто вынуждены эмигрировать в поисках работы. Много молодых образованных людей не находят своего рабочего места в стране. А работа, наряду с семьей – является одной из главных жизненных ценностей.

Одним из важных видов надежды в польском обществе является христианская. Здесь все еще значима роль католического костела. Огромным авторитетом для поляков остается папа Иоанн Павел II. В то же время, усиливаются процессы секуляризации. А с ними остается лишь светская надежда на жизнь здесь и сейчас, на помощь людей, когда не справляются со своей задачей государственные институты. Возрастает необходимость развития институтов гражданского общества. Одной из популярных общественных инициатив является Большой оркестр праздничной помощи Юрия Овсяка. Волонтеры по всей стране собирают датки на медицинскую аппаратуру, которую потом передают больницам, например отделениям интенсивной терапии.

Непростой задачей является поиск специфики оптимизма в польском обществе. Ведь оптимизм/пессимизм неразрывно связан с социальной структурой общества, политической и экономической ситуацией. Многие годы в общественном сознании функционировал стереотип недовольного всем поляка. Психологи изучали норму негативности и культуру жаловаться. Пришли к выводу, что она относится больше к людям старшего возраста, которые жили в трудные времена Польской Народной Республики. Да и сейчас не трудно найти дискуссии о недовольстве поляков (на пример, в Открытом университете при Варшавском университете) ^[49]. Однако, в исследованиях общественного мнения последних лет поляки все чаще декларируют, что довольны жизнью, что достигли жизненного успеха. Совершенно иначе представлены настроения поляков в основных общественно-политических изданиях ^[35]. В них часто присутствуют иронические или пессимистические комментарии. Журналисты даже начали использовать оксиморон «довольных мальконтентов». Возможно, норма удовлетворенности сильно связана с успехом и рыночными отношениями. Поэтому, люди просто приспосабливаются к «тирании счастья».

Можно предполагать, что культура оптимизма и зрелой надежды еще не до конца сформирована в польском обществе. Она могла бы базироваться на социальном капитале и общественном доверии институтам политической власти, на более активном участии в инициативах гражданского общества. Определенную роль могли бы сыграть институты образования. Именно они должны учить и передавать знания о культурном достоянии народа. Чтобы национальная гордость проявлялась не только в отношении к спортивным, но и к научным достижениям, к произведениям культуры и искусства. Только тогда возможна зрелая надежда, которой сопутствует ответственность за судьбу народа.