Аннотация: Проблема хореографической интерпретации романа Толстого «Анна Каренина» в современном балетном театре представляется актуальной: за последние двадцать лет сразу несколько именитых балетмейстеров обратилось к этой теме. Предметом настоящей статьи является трактовка Джоном Ноймайером образа Левина, цель работы – определить выразительные элементы и особенности хореографической лексики, использованные балетмейстером при постановке данной роли, и сопоставить их с текстом литературного первоисточника. В процессе исследования применялся комплексный подход: сравнительный и аналитический методы, метод включенного наблюдения (в ходе работы с Ноймайером над партией Кити). В число использованных источников вошли лекции Ноймайера перед московской премьерой «Анны Карениной» (записи из архива автора) и материалы из театральных видеоархивов. Детальный семантический анализ режиссуры и хореографической лексики партии Левина стал основным инструментом для определения черт толстовского героя, которые Ноймайер вычленил из литературного первоисточника. Именно Левину отданы вписанные в художественную ткань романа размышления Толстого на темы, требующие глубокого философского осмысления. Создавая свою хореографическую трактовку этого образа, Ноймайер не преследовал цель дословно следовать оригиналу. Однако балетмейстер максимально подчеркивает отличие Левина от других персонажей. Определение постановочных приемов, использованных для этого, относится к новым результатам исследования, применимым в дальнейшем изучении творчества Ноймайера. Это форма развернутого монолога, песни Стивенса как музыкальная основа, босые ступни танцовщика, серия символических пластических лейтмотивов, свободная пластика, напоминающая импровизацию, использование деталей костюма. Монологи Левина – спектакль в спектакле, философски-символическая хореографическая медитация, не связанная с общей сюжетной канвой. Подобное решение, при всех очевидных отличиях, концептуально роднит разработку образа Левина с текстом первоисточника. Интерпретация изученной роли – одна из ключевых составляющих в трактовке романа Толстого Ноймайером, вобравшая инновационные авторские постановочные решения.

Ключевые слова: Лев Толстой, Джон Ноймайер, Анна Каренина, Левин, многоактный балет, хореографическая трактовка, литературный сюжет, анализ хореографической лексики, монолог, Кэт Стивенс

Abstract: The problem of choreographic interpretation of the novel “Anna Karenina” by L. Tolstoy in the modern ballet theater is relevant: in the past twenty years, several outstanding choreographers have selected this theme for their performance. The subject of this article is the interpretation of the character of Levin by John Neumeier. The goal consists in revealing the expressive elements and peculiarities of choreographic language used by the ballet master in staging this role, as well as in juxtaposing them with the original literary text. The article employs comparative and analytical methods, overt observation (in the process of working with Neumeier on the role of Kitty), Neumeier's lectures prior to the Moscow premiere of “Anna Karenina” (from the author's archive), and materials from video archives of the theatre. Detailed semantic analysis of stage direction and choreographic language of the role of Levin became the basic instrument for determining the traits of Tolstoy’s hero, which Neumeier derived from the literary source. Tolstoy’s reasoning on the topics that require in-depth philosophical reflection, which were inscribed into the artistic fabric of the novel, are instilled in the role of Levin. Creating the choreographic interpretation of this character, Neumeier did not pursue the original verbatim. However, the choreographer strongly emphasizes the difference between Levin and other characters. Determination of the staging techniques used for this purpose define the novelty of the research results, which can be applied in the further study of Neumeier's works. This includes explicit monologue, Stevens' songs as musical background, bare feet of the dancer, series of symbolic leitmotivs of bodily movements, arbitrary bodily movements that resemble improvisation, usage of costume details. Levin's monologues represent a performance within a performance, philosophical-symbolic choreographic meditation that is not connected with the overall plotline. Such solution, despite all apparent differences, conceptually brings together the choreographed character of Levin and the original text. Interpretation of this role is one of the key components in interpretation of L. Tolstoy's novel by J. Neumeier, which encompasses the author’s innovative staging solutions.

Keywords: literature subject, choreographic interpretation, full-length ballet, Levin, Anna Karenina, John Neumeier, Leo Tolstoy, choreographic language analysis, monologue, Cat Stevens

Аннотация: В статье анализируется творческий путь Г.П. Щедровицкого и программы реформирования им разных областей знания (мышления, науки, педагогики, дизайна и др.). Автор утверждает, что подход к исследованию указанных областей знания у Щедровицкого формировался под влиянием работ А.А. Зиновьева и Л.С. Выготского, марксового учения, сциентиcтcких установок того времени. При этом реформирование понималось различно в трех основных периодах и программах Московского методологического кружка (ММК) ‒ построения теории мышления, теории деятельности, концепции мыследеятельности. В первый период считалось, что реформирование будет успешным, если реформаторы будут следовать методу мышления, разработанному Марксом в «Капитале», во втором ‒ если предметы и области знания, подлежащие преобразованию, будут рассмотрены как превращенные формы в плане обычного мышления (философского, научного, практического), и за ними будет реконструирована деятельность (в том числе мыслительная), в рамках которой эти предметы и области были созданы.   Автор рассматривает особенности реализации намеченных Щедровицким программ реформирования и оценивает эту работу негативно. В частности потому, что с его точки зрения, Щедровицкий, с одной стороны, недостаточно учитывал строение и жизнь изучаемых им сложных явлений, с другой ‒ конструируя их как идеальные объекты, что является необходимым условием философского и научного исследования, он реализовал прежде всего собственные ценности и установки, приписывая идеальным объектам соответствующие характеристики. По мнению автора, такой результат вполне закономерный, поскольку методология построения Щедровицким идеальных объектов не предполагала выяснение строения и жизни соответствующих им реальных феноменов.

Ключевые слова: мышление, деятельность, мыследеятельность, программы, методология, реализация, объекты, знания, теории, развитие

Abstract: This article analyzes the creative path of G. P. Shchedrovitsky and the programs for reforming different fields of knowledge (mindset, science, pedagogy, design, etc.). The author claims that Shchedrovitsky formed the approach towards studying the indicated fields of knowledge under the influence of the works of A. A. Zinoviev and L. S. Vygotsky, Marxist doctrine, Scientist attitudes of that time. However, there was a different perspective on the reforms in the three key periods and programs of the Moscow Methodological Circle – creation of the theory of reasoning, theory of activity, and concept of mental activity. In the first period, it was deemed that the reforms will be successful if the reformers follow the method of reasoning developed by Marx in “Das Kapital”; in the second period – if the subjects and fields of knowledge under reform will be viewed as transformed in the context of philosophical, scientific, and practical reasoning; as well as activity (including mental activity). within the framework of which these subject and fields were created, will be subsequently reconstructed. The author examines the peculiarities of implementation of Shchedrovitsky’s reforms and assesses this work negatively. Namely because from the author’s perspective, Shchedrovitsky, on the one hand, did not give due attention to the structure and life of the studied complex phenomena, while on the other hand, designing them as the ideal objects, which is a necessary condition for philosophical and scientific research, he first and foremost fulfilled his personal values and attitudes, ascribing corresponding values to the ideal objects. The author believes that this is an expected outcome, since Shchedrovitsky's methodology for creating the ideal objects did not suggest ascertainment of the structure and life of the corresponding real phenomena.

Keywords: knowledge, objects, implementation, methodology, programs, thought activity, activity, thinking, theories, development

Аннотация: Предмет статьи - эволюция марксизма в нашей стране. Размышляя над проблемами, поставленными В.И. Толстых, автор обсуждает профессиональную конвенцию как один из механизмов превращения марксистской доктрины из теории революционного преобразования общества в идеологию, оправдывающую тоталитарные порядки. Эта конвенция включает право на непонимание и право на неведение. Первое имеет две основные задачи: 1. изолировать изложение от профанного интереса, и 2. изолировать изложение от "теоретических и политических ошибок". Непонимание как скрытая компонента социального познания и принципиальное неведение как ограничение предметного горизонта теории «развитого социализма» сыграли важную роль в метаморфозах марксистской мысли в нашей стране. Основные выводы: Философ либо противостоит миру как познающий субъект, подчиняющийся только интересами познания, либо он подчиняет познание интересам мира, прежде всего – социального. В первом случае язык должен корректно выразить то, чего в мышлении, языке и культуре до него не было и нет. Во втором случае язык есть средство безопасно скользить над поверхностью бытия, обеспечивая безукоризненного построенную теоретическую схему. Философия в этом случае, не объясняя мира, дает рецептуры адаптации, выживания, апологии, принятия. Конфликт выгоды и принципов решается за счет такого их сближения, при котором теоретик формулирует свою позицию как искреннее служение интересам (партии, доктрины, основополагающим устоям) власти. В отстаивании права на непонимание обозначились две позиции. Первая - усложнение языка ради сохранения авторской позиции. Вторая - построение теоретических схем, замкнутых не на реальные проблемы, а на собственную логику. Непонимание как одна из твердынь мысли очень тесно связано с неведением. Это позволяло сужать предметный горизонт науки (теории), произвольно исключая из него острую проблематику.

Ключевые слова: иллюзия, гуманизм, теория, социализм, марксизм, неведение, непонимание, утопия, идеология, наука

Abstract: The subject of this article is the evolution of Marxism in our country. Reflecting on the problems articulated by V. I. Tolstykh, the author discusses the professional convention as one of the mechanisms for transforming Marxist doctrine from the theory of revolutionary reform of society into the ideology, which justifies the totalitarian regime. This convention implies the right to misunderstanding and the right to ignorance. The first has two key tasks: 1) isolate the narration from profane interest, and 2) isolate the narration from “theoretical and political mistakes”. Misunderstanding as a latent component of social cognition and fundamental ignorance as limitation of the subject horizon of the theory of the “developed socialism” played a crucial role in metamorphoses of the Marxist thought in Russia. The following conclusions were made: either the philosopher confronts the world as a cognizing subject subordinated only to the interests of cognition, or he subordinates cognition to the interests of the world, primarily social. In the first case, the language must appropriately express what did not exist in mentality, language, and culture prior to it, while in the second case, the language is a means to safely glide over the surface of being, ensuring the faultlessly built theoretical scheme. In this case, philosophy, without explaining the world, gives the recipes for adaptation, survival, apology, and acceptance. The conflict of benefits and principles is resolved by aligning them, so that the theoretician formulates his position as sincerely ministering to the interests (of the party, doctrine, fundamental principles) of power. The author outlines two positions in defending the right to misunderstanding: the first suggest complication of language for preserving the authorial position; the second is the creation of theoretical schemes focused not on the real problems, but own logic. Misunderstanding as one of the strongholds of the thought is bounded up with ignorance. This allowed narrowing down the object horizon of science (theory), excluding the urgent problematic arbitrarily.

Keywords: humanism., theory, socialism, Marxism, ignorance, misunderstanding, utopia, ideology, science, illusion

Аннотация: Статья представляет собой попытку пролить дополнительный свет на известную загадку трактата С. Боэция «Утешение философией»: почему в условиях осуждения к смерти христианский мыслитель обращается не к молитвам, не к Библии, а к философии. Автор статьи на основе использования источников отмечает два существенных момента трактата, не получивших, по его мнению, должного значения в существующих исследованиях: в трактате выстроена детальная последовательность «излечивания» философа, которая имеет свою оправданную содержательную наполненность (1) и которая полностью вписывается в то, как понималась роль философии в очищении души верующего и в приведении человека к истинному христианскому благочестию (2). Этот путь начинается с освобождения души от скорби и страстей и заканчивается обсуждением тонких теологических вопросов. Материал статьи основан на использовании методов логической аналитики текстов и сравнительного анализа. В результате проведенного исследования автор приходит к выводу о том, что вся структура трактата Северина Боэция «Утешение Философией» довольно органично вписывается в понимание роли и задач философии в деле приведения человека к христианскому благочестию, разработанных на то время в христианской патристике. Такая трактовка обсуждаемого вопроса придает новое звучание известному трактату и позволяет более органично вписать С. Боэция в традиции ранней христианской патристики и открывает перспективу более объемной оценки его творчества. Данное понимание трактата Боэция осуществлено впервые в доступной для использования исследовательской литературе.

Ключевые слова: философия, теология, исцеление, очищение души, время, вечность, провидение, свобода воли, Единое, Творец

Abstract: This article sheds light on the well-known enigma of the treatise “Consolation by Philosophy” by Severin Boethius: why in the conditions of being condemned to death the Christian thinker turns not to prayers or Bible, but to philosophy. Based on the analysis of sources, the author of the article indicates two essential points in the treatise, which in his opinion did not receive due attention in the existing research: 1) the treatise features a detailed sequence of “healing” the philosopher with its own justified semantic saturation and fully fits in comprehension of the role of philosophy in cleansing the soul of the believer and bringing person to genuine Christian righteousness; 2) this path begins with releasing the soul from sorrows and sufferings and ends with discussing the delicate theological questions. The conclusion is drawn that the entire structure of the treatise “Consolation with Philosophy” by Severin Boethius quite organically fits into comprehension of the role and tasks of philosophy in bringing a person to Christian righteousness, which at that time have been developed in Christian patristics. Such interpretation of the question at hand imparts a new sounding to the famous treatise and allows dovetailing the S. Boethius in the traditions of the early Christian patristics and giving an extended assessment to his works.

Keywords: free will, providence, eternity, time, purification of the soul, healing, theology, philosophy, The One, Creator

Аннотация: В данном исследовании мы ставим целью показать, что появление эстетической категории вкуса относится к 1620-1630 годам и рассмотреть причины ее появления. Представляется важным связать эстетическую категорию «вкуса» с одной из категорий галантной эстетики «утонченностью», которая становится главным требованием как к манере поведения светского человека, так и к образу жизни в целом французской аристократии XVII века, подчеркивая, таким образом, социальную обусловленность понятия вкуса. Из сферы светского общения и повседневности категории «утонченность» и «утонченный вкус» перетекают в сферу искусства, где и разворачивается дискуссия о субъективности вкуса и тирании правил. В настоящее время проблема вкуса по-прежнему является актуальной, поскольку мы видим размывание границ этого понятия, отрицание иерархии эстетических ценностей, которое происходит в современном искусстве. Столь же остро, как и в XVII веке стоит вопрос выработки критериев оценки произведений искусства. При этом невозможно говорить о развитии и трансформации эстетической категории «вкуса», если мы не понимаем истоков ее появления. Во второй половине XVII века во Франции разгорается спор вокруг важнейшей для эстетики дихотомии «вкус» и «правила». В этой дискуссии «утончённому вкусу» противопоставляют не понятия «отсутствия вкуса» или «плохого вкуса», они сродни вкусу, поскольку субъективны. Понятию «вкуса» были противопоставлены правила и именно вокруг этого эстетическая мысль XVII века ведет спор.

Ключевые слова: культура повседневности, французская литература, галантность, придворное общество, светское общество, галантный человек, французский королевский двор, галантная эстетика, история XVII века, утонченность

Abstract: This article analyzes the emergence of the aesthetic category of taste, which dates back to 1620s–1630s, as well as the factors of its emergence. The author correlates the aesthetic category of “taste” with one of the categories of gallant aesthetics “fineness”, which becomes the key requirement for the behavioral pattern of a secular person, as well as for the lifestyle of French aristocracy of the XVII century overall, emphasizing the social conditionality of the concept of taste. From the sphere of secular communication and everyday life, the categories of “fineness” and “fined taste” flow into the sphere of art, which unfolds the discussion on the subjectivity of taste and the tyranny of rules. The problem of taste remains relevant, as we see the blending of edges of this concept, denial of the hierarchy of aesthetic values in modern art. The question of the development of criteria for assessing the artworks is still as urgent as in the XVII century. At the same time, it is impossible to speak of the development and transformation of the aesthetic category of “taste” if the origins of its emergence are unfathomable. The dispute around the crucial for aesthetics dichotomy “taste” and “rules” has blazed up in France in the late XVII century. In this discussion, “fine taste” is opposed not to the concepts of “no taste” or “bad taste”, they are analogous to taste since being subjective. The concept of “taste” was opposed to the rule, which instigated the dispute of the aesthetic thought of the XVII century.

Keywords: gallant aesthetics, french royal court, gallant man, beau monde, court society, galanteri, French literature, culture of everyday life, history of XVII century, refinement